Участие запорожских козаков в походе польского короля Яна Собеского на Молдавию.— Сношения московских царей с крымским ханом при посредстве запорожцев.— Предписание запорожскому войску от московских царей о совместном действии с воеводой Григорием Косаговым против турецких городков.— Пререкания запорожцев с гетманом Иваном Самойловичем, и недовольство чрез то на них со стороны московских царей.— Грамота царей кошевому атаману Федору Иванику с воспрещением сноситься с жителями турецких городков и с приказанием подписываться “подданными царского величества”.— Участие запорожцев в первом походе русских на Крым.— Действия запорожцев на низовьях Днепра против бусурман под начальством кошевого атамана Филона Лихопоя.— Возвращение русско-козацких войск из крымского похода к реке Самаре.— Лишение Самойловича гетманского уряда.— Намерение московского правительства о построении укрепленных городов на реках Орели и Самаре.
Вечный мир, заключенный в 1686 году между Россией и Польшей и прекративший давно длившуюся обоюдную с той и другой стороны борьбу из-за обладания Правобережной Украины, хотя и успокоил Россию на западной границе, зато привел ее к войне, на южной: московское правительство, добыв чрез тот вечный мир Киев и вместе с Киевом некоторые другие, ближайшие к нему города, взамен того обязалось помогать польскому королю Яну Собескому в его борьбе с турками и с этой целью должно было открывать поход на Крымский полуостров.
Став в такое обязательство, московское правительство, по всегдашней своей осторожности, не сразу, однако, объявило разрыв Турции и Крыму и сперва вошло с ними в дипломатическую переписку. Эта переписка тянулась с весны 1686 года и до весны 1687.
Такая продолжительность переписки объясняется тем обстоятельством, что войну с Крымом и Турцией русские цари считали слишком важным предприятием и потому находили нужным серьезно приготовиться к ней. По-видимому, они не прочь были даже от того, чтобы поставить крымского хана и турецкого султана на мирную в отношении Польши ногу и заставить их без войны сделать уступку в пользу польского короля. Из Москвы в Крым и в турецкие на Днепре города отправлено было за это время несколько “любительныхъ” грамот с претензией за обиды от подданных хана и турецкого султана подданным московских царей. Посредниками в доставке грамот одной и другой стороны были запорожские козаки.
Но одной доставки со стороны запорожцев царских грамот в Крым недостаточно было для Москвы: Москва, главным образом, надеялась на запорожцев как на военную силу, во многих отношениях незаменимую для предстоявшей с бусурманами войны. Однако запорожцы вовсе не были склонны к тому, чтобы, так сказать, пойти в одну ногу с историей Москвы.
Между Кошем войска запорожских козаков и правительством московских царей уже в течение 30 предшествовавших лет сложились отношения, в силу которых запорожцы заняли оборонительное, а московское правительство наступательное положение. О равномерности сил в этой борьбе, разумеется, не могло быть и речи: запорожское войско от одного решительного прикосновения к нему московских войск сразу и навсегда перестало бы существовать. Но таких решительных мер Москва не могла предпринять в силу различных причин, не зависящих от нее. В этом отношении московское правительство находилось в полном смысле слова между двух огней. С одной стороны, оно не могло допустить рядом с собой такого явления, как община запорожских козаков, которая основана была на слишком широких народных началах, неслыханных ни в одной республике ни в древнее время, ни в средние века. С другой стороны — оно находило весьма полезным для себя существование запорожского войска: при слабом экономическом развитии, при бедности в денежном и материальном отношениях и в то же время при быстром политическом росте, который значительно опередил рост экономический, московское правительство не было в состоянии содержать постоянной и сильной армии для борьбы с многочисленными своими врагами, в частности для борьбы с мусульманами, и потому, по необходимости, должно было прибегать к помощи запорожского войска, которое ничего почти не стоило московским царям и всегда готово было пойти на борьбу с врагами святого креста и всего славянского мира. Правда, московские цари из года в год посылали запорожцам известную казну; но, во-первых, эта казна слишком была невелика, каких-нибудь 2000 рублей или 500 червонцев на восемь или на десять тысяч человек; а, вовторых, присылка ее не была определена раз навсегда, как это видно из того, что о такой казне нужно было бить челом царям и ежегодно посылать депутатов в Москву и, несмотря на то, нередко не получать ее в течение двух-трех лет [1]. Но запорожские козаки необходимы были Москве не только для борьбы против мусульман, они служили ей щитом и в ее борьбе против поляков: взяв в свои руки с половины XVII века Малороссию и весь ее, как тогда говорили, козакорусский народ. Москва вошла в многочисленные войны с Польшей, и в этом случае запорожцы существенно необходимы были для Москвы: они прикрывали южную границу московского государства от бусурман и давали возможность русским царям сосредоточить все боевые силы на южной границе для борьбы с польским королем.
Резкая противоположность между Запорожьем и Малороссией, с одной стороны, и Великороссией — с другой, наиболее стала сказываться во второй половине XVII века. В течение всего этого времени в Московском государстве идет сильное развитие идеи государственности; в Запорожьи и в Малороссии в это же время наиболее проявляется стремление к удержанию вековечных прав и вольностей и, чрез них, к сохранению индивидуальности народа. Лучшей формой для сохранения индивидуальности южнорусского народа, по понятию малороссийской массы, считалось козачество. Оттого малороссийский народ впоследствии и изукрасил козаков всеми цветами народно-поэтического творчества; оттого и теперь народ в своих воспоминаниях о козаках ставит козака выше человека и приписывает ему сверхчеловеческие достоинства. Само козачество, в лице наиболее развитых политически людей времени, понимая вполне свою роль, стремится к тому, чтобы организовать из своей среды сильную общину и тем сохранить свои права, свои вековечные вольности, а, следовательно, чрез них и самую малороссийскую народность. Однако, при всем усилии малороссийских патриотов, они не могли достигнуть никаких положительных в своем стремлении результатов; в этом они встретили решительное противодействие со стороны московского правительства. Для достижения положительных результатов нужны были и время, и сильная организация в Малороссии и в Запорожьи. Но московское правительство не могло допустить самостоятельной организации ни в Запорожьи, ни в Малороссии, потому что всякая организация вообще, в частности и организация в запорожском войске, есть сила сама по себе; в сплоченной организации запорожское и малороссийское войско могло бы представить страшную силу, без организации — простую толпу. Оттого московское правительство зорко следит за каждым движением запорожских козаков в отношении проявления ими самостоятельной жизни и в мирное время не терпит их существования. Только в военное время оно прибегает к помощи запорожского войска и тут дает обещание сохранить за козаками и все их старые права, и все их козацкие вольности. Запорожцы понимают истинные отношения к ним московского правительства и, сколько возможно, силятся отстоять за собой существование своих прав и вольностей. Для этого они стараются пользоваться наиболее удобным для них случаем — войнами Москвы с враждебными ей соседями, главным образом с турками и татарами.
Как бы то ни было, но ввиду похода на Крым Москва возлагала на запорожцев большие надежды и, прежде всего, постаралась воспользоваться ими как посредниками между Крымом и Москвой.
Готовясь к походу на Крым, Москва должна была прежде всего выискать повод для нарушения мирных отношений к Турции и Крыму. Таким поводом послужил захват мусульманами на южных окраинах России в полон христиан и нападения татар на запорожских промышленников в разных степных местах. С этою целью посланы были к “султанову величеству” подъячий Никита Алексеев и гетманский “посыльщикъ” Иван Лисица с просьбой об отпуске русских полоняников из турецкой неволи. К “ханову величеству” отправлены были избранные от запорожского войска. Последние должны были изложить хану жалобы за подданных царского величества, малороссийских жителей и запорожских козаков, которые, ходя для звериных и рыбных ловель пониже Кызыкерменского городка, терпят там, вопреки мирному договору и установленной шерти бывшего хана Мурат-Герая с Москвой, великие обиды от татар; у таких промышленных людей татары не раз курени разгромляли, “животы” грабили и самих козаков в полон брали.
Крымский хан Селим-Герай, по-видимому, еще не знал о состоявшемся между Польшей и Россией мирном трактате; если же и знал, то был не вполне уверен в том. Во всяком случае, получив жалобу от русских царей, хан отправил в Москву своего гонца Мубарекшу-мурзу Селешова с обширным к царям листом. Ханский гонец выехал из Бахчисарая в конце апреля месяца, прибыл в Севск в мае, был допущен к царям июля 3 дня 1686 года. В ханском письме было сказано, что, по жалобе великих государей относительно притеснений и обид малороссийским и запорожским промышленным людям, Селим-Герай отыскал и “высмотрЪлъ” список шерти бывшего Мурат-Герая, ханова величества, и в том списке нашел статью, которая касается одних торговых людей, имеющих приходить в самый Крым или в другие государства через Крым для торговых дел. О таких людях сказано: обид им не чинить, пошлин с них не имать, товаров у них даром не отбирать. Относительно же козаков, которые ходят для рыбных ловель, звериных промыслов и покупки соли на низовья Днепра, о том, чтобы с них никакой пошлины не брать, в той шертной грамоте не написано ничего. Однако, хан “для умножения братской дружбы и любви” всем кызыкерменцам и собственным подданным “крЪпкій заказъ” учинил, чтобы отнюдь с тех козаков, которые сухим и водным путем ходят для добычи не войной и не воровски, никаких пошлин не брать и обид им не причинять. А относительно разгрома козацких куреней, грабежа животов и захвата самих козаков в полон, то, по тщательному расспросу у кызыкерменцев и у ханских подданных татар, оказалось, что таких обид никому не было нанесено, и что ни один человек из запорожских козаков не был взят в полон. Напротив того, во всем Крыму известно, что царские подданные, калмыки и донские козаки, не раз подбегали под Крым и немало причиняли в нем бед: пастухов татарских на степях разгоняли, лошадиные стада у них отбивали, по разным дорогам воровали и даже одного крымского посланца, ехавшего со многими людьми назад от султанова величества, побили и погромили. И татары “ради дружбы межъ ханомъ и московскими царями тому козацкому дуровству терпятъ и противности имъ никакой не чинятъ”. А еще раньше того донские козаки взяли под Черкасским городком Абду-агу и теперь “таятъ и мучатъ его у себя для того, чтобы онъ сулилъ за себя окупъ большой”. Да в шертных же крымских грамотах написано — быть хану другом для царского друга и быть ему недругом для царского недруга, также поступать и царям, потому что кто царям друг, тот и хану друг, а кто хану недруг, тот и царям недруг, и это постановление нужно крепко с обеих сторон блюсти и достойно друг другу против всякого неприятеля помогать. Теперь, когда крымские войска пойдут против поляков, общих как для русских, так и для татар врагов, то и царям следует из ближних украинных или черкасских городов послать козаков для войны против общих врагов. А что до просьбы государей — позволить запорожцам, согласно грамоте султанова величества, вольно ходить для взятья соли к озерам близко Днепра, не брать с них пошлин и не чинить никаких обид, то нужно, чтобы царские величества прислали ханову величеству список с той утвержденной султановой грамоты, и когда время собирания соли прийдет, то хан ради вечной дружбы и любви будет радеть о том, чтобы козакам вольно было соль на озерах имать [2].
Когда ханский гонец находился еще в Москве, в это время там получилась весть о задержке московского подъячего Никиты Алексеева и гетманского посылыцика Ивана Лисицы в турецком городе Очакове и о приходе под город Керенск [3] и под другие царского величества украинные города крымского Мамут-салтана с воинскими людьми для взятья подлинной ведомости об учиненном русскими царями мире с польским королем и для подговаривания царского величества подданных татар. Ханский гонец, поставленный по этому поводу на допрос, дал такой ответ, что набег тот, вероятно, сделала купа своевольных людей, как делают такие же набеги донские и запорожские козаки на татар, и хотя хан много раз писал о том к государям в Москву, но управа и розыск тем людям и до сих пор не учинены. На то ханскому гонцу возразили, что к запорожцам и донцам послан запрет отнюдь с ханскими подданными ссор и задоров не чинить, а ныне со стороны ханова величества мирным договорам делается явное нарушение тем, что к подданным царского величества, татарам, посылаются “прелестные” листы. Ханский мурза, ввиду такого дела, находил за лучшее, чтобы его отпустили с каким-нибудь нарочным из Москвы в Крым; он ручался, что тот нарочный, доставив его, гонца, в Крым, будет возвращен в целости до Запорог. Но гонцу на это объявнли царский приказ, что пока не будут возвращены в Москву подъячий Алексеев и посыльщнк Лисица, до тех пор и ему оставаться в Москве. Мурзе советовали так и в Крым написать с добавлением того, что в Москве как ему самому, так и всем людям при нем, выдается “со всякимъ удовольствомъ противъ прежняго” жалованье от царей. На это ханский гонец отвечал, что об отпуске царского подъячего и гетманского посольства он не станет хану писать, так как хан делает то, что захочет сам, а не то, что скажет ему какой-нибудь мурза; поэтому гонец находит, что, держать его, мурзу, в Москве и смысла никакого нет, приехал, он к великим государям с любительной грамотой, с любовью должен быть и отпущен из Москвы [4].
Оставив у себя ханского гонца, цари, написали о том грамоту к самому хану и отправили ее сперва в Запорожье к воеводе Григорию Косагову и к кошевому атаману Федору Иванику с приказанием доставить ее в Крым с надежным козаком. Воевода и кошевой с общего совета выбрали для той цели запорожского коэака Клима Шило да Сумского полка козака Богданова, которые отвезли царскую, грамоту к кызыкерменскому бею, и бей отправил ее к хану в самый Крым.
В этой грамоте цари писали, что они принимали у себя ханского гонца, изъявили через него ханскому величеству приязнь и любовь, и уже готовы были отпустить его от себя, как вдруг узнали о том, что царский подъячий Алексеев и гетманский посыльщик Лисица, возвращавшиеся “съ уволенными” от Магмет-султанова величества русского народа полоняниками, задержаны в турском городе Очакове неизвестно ради каких причин. Оттого, великие государи по необходимости и ханского гонца, задержали при себе; а когда ханское величество отпустит русских гонцов, тогда без всякого задержания будет отослан и крымский гонец [5].
Пересылаясь с Крымом “любительными” грамотами московское правительство на этом, однако, не останавливалось, и в” то-же время брало свои меры для борьбы с бусурманами. Так, в мае месяце, послана была в Сичь царская грамота, в которой приказывалось запорожскому войску собраться всеми силами и чинить промысл “на перелазах” против бусурман, где они привыкли переходить через реки и делать набеги на украинские города [6].
В это же время, пока происходила, переписка между Крымом и Москвой, польский король Ян Собеский с половины июля месяца уже действовал в Галиции против турок. В самом начале августа он переправился через Прут и оттуда написал 10 числа к запорожцам, письмо с приглашением принять участие в борьбе против общих врагов, бусурман.
В этом письме Ян Собеский, называя запорожских козаков мужественными, воинственными, доблестными и храбрыми людьми, любезно верными польскому королю, объявлял им, что июня 21 дня он получил от царских величеств из города Москвы письмо с просьбой уведомлять о всех своих военных действиях против бусурман, и на этом основании находил нужным известить о том и запорожцев. Прежде всего король сообщал, что он истребил возле Каменца много хлебных запасов, невдалеке от города оставил для предупреждения вылазок из него неприятелей некоторую часть своего войска. Затем он сообщал, что сам, с главными силами, двинулся в неприятельскую землю и по дороге приказал, на весьма выгодных местах над рекой Прутом, насыпать три земляных окопа и в них поместить сильный охранный отряд войска. Придя в волошский край, он остановился в двух милях от Ясс и Цецоры и там принял от волошского народа добровольное предложение на подданство польской короне; молдавский господарь, по причине нахождения его сына в заложниках у турецкого султана, хотя и “отозвался письмомъ” к королю, сам, однако, скрылся. Приняв молдавских депутатов, король двинулся к крепости Цецоре, откуда намеревался немедленно двинуться к Яссам, укрепить столицу Молдавского государства, оставить в ней сильный охранный отряд войска и затем идти дальше вовнутрь страны для отыскания неприятельских сил и для принятия под свою защиту всех христианских народов. От пойманных бусурманских языков и от доброжелательных людей король получил вести, что крымский калга-салтан с значительным войском пошел в Венгрию на соединение с турецким визирем: там христианские войска [7] так стеснили Буду [8], что она едва ли устоит от их напора. Нурредин-салтан расположился в Буджаке, и в самом Крыму остался только один хан с войском. Но на врагов напал страх и ужас, и от того страха орда от Буджака и Белограда имеет намерение идти к Днепру и соединиться с крымским ханом. “ПредувЪдомляя о томъ вЪрное наше войско, не сомнЪваемся, что настигая врага въ Крыму воинственною рукою, вы уже до сихъ поръ воспользовались столь хорошимъ и вожделеннымъ случаемъ для вЪчной славы ихъ царскаго величества, любезнЪйшихъ братьевъ нашихъ, а также прославленія вЪры христіанской, къ радости всЪхъ правовЪрныхъ и къ вЪчному посрамленію бусурманъ. А если-бы ханъ сталъ переправляться черезъ ДнЪпръ, и вы-бы, чего впрочемъ не думаемъ, не могли удержать его на переправЪ, то просимъ васъ, хотя съ частью войска, пробившись сквозь непріятеля, къ намъ прибыть” [9].
Коронный регент Станислав Щука, отправляя королевский лист к запорожским козакам, выразил желание о том, чтобы он доставлен был также донцам и “другимъ, кого касаться будетъ” [10].
Для сношения короля с Украйной и Запорожьем в то время установлен был почтовый пункт в Белой Церкви. Оттуда посылались гонцы в Киев, в города Левобережной Украйны и в Запорожье. Добытые вести привозились обратно в Белую Церковь и оттуда доставлялись в Дубно, Львов и Заслав [11].
Запорожцы, получив королевский лист и списав с него подлинную копию, копию оставили у себя, а подлинник отослали Ивану Самойловичу, причем известили гетмана о том, что, ввиду просьбы короля, они отправили к нему “добраго коннаго товариства 2700 человЪкъ” [12].
Предприятие польского короля не имело, однако, никаких серьезных последствий ни для него самого, ни для его врагов: заняв столицу Молдавии Яссы, он двинулся было оттуда в Буджак, но тут встретил ханского сына с значительными силами татар; татары, пользуясь летней засухой, зажгли в степи траву и тем приостановили дальнейшее движение короля [13]. Тогда король, не получив вовремя поддержки ни от Австрии, ни от России, прекратил на время войну и воротился к польским границам ввиду наступившей зимы. В Филиппов пост он отпустил от себя запорожских козаков в Сичь, дав каждому из них по 10 битых талеров на козака “за ихъ добре выгодную для себя военную службу” и через них же отправил всему запорожскому низовому войску благодарственное письмо за присылку конного отряда, прося и впредь не оставлять его своим вниманием в борьбе поляков против бусурман [14].
Действия запорожских козаков против бусурман не могли окончиться одним походом их в Молдавию, и запорожцам предстоял впереди целый ряд войн против исконных их врагов.
Для вспоможения запорожским козакам в их серьезной борьбе Москва послала к ним под начальством генерала и воеводы Гритория Ивановича Косагова конных и пеших ратных людей. Отправляя воеводу к запорожцам, цари Иоанн и Петр с царевной Софьей Алексеевной писали кошевому атаману Федору Иванику о том, чтобы он, соединившись с русскими ратными людьми, шел под кызыкерменские места и на переправы Днепра, где татары привыкли переходить реку, и там чинил воинский поиск и промысел, сколько Бог всемогущий поможет [15]. Местом для стоянки Косагова с ратными людьми указан был Каменный Затон [16].
Однако, такое приказание царей осталось без исполнения у запорожцев.
В самом начале месяца сентября воевода Григорий Иванович Косагов, стоявший в то время в Каменном Затоне, доносил царям, что, отправившись в Запорожье для общего с козаками чинения промысла против бусурман, он говорил много раз о том с кошевым атаманом и всякий раз получал от него такой ответ, что без помощи со стороны гетмана запорожцам воевать с Крымом нельзя: на речке Каланчаке, в двух милях от Перекопа, стоит с многочисленными ордами сам крымский хан, а в Кызыкермене, Таванском и других турецких городках турки и татары “съ великою осторожностью живутъ”. В самом Запорожье теперь силы невелики: из козаков одни разошлись ради запасов в города, другие ушли к польскому королю, а человек около 300 пропало под Кызыкерменским городком. Вследствие такого малолюдства в крымские места и под турецкие городки опасно идти, чтобы и последних людей не потерять, — для такого похода нужна помощь из других мест. О такой помощи запорожцы уже много раз писали к гетману обеих сторон Днепра и не получили от него ничего. Без запорожцев же одним ратным людям в крымские и турецкие места ходить и языка добыть нельзя, потому что нет в полку таких вождей, которые бы знали хорошо поле и все крымские места. Оттого ни с Коша, ни с полка в Крым и “по се число” не посылали никого, хотя воевода беспрестанно кошевому атаману о том и говорил, и писал. Но кошевой стоял на одном, что без прибавочных ратных людей крымской войны он не начнет, и если гетман Самойлович не пришлет в Сичь ратных людей, то запорожцы в Крым не пойдут, а будут только свой Кош остерегать [17]. Кроме всего этого запорожцы указывали им и на недостаток челнов как на причину, по которой они не решились начинать войну против бусурман [18].
Получив от Косагова такую весть, цари сентября 19 дня послали кошевому Иванику и всему поспольству, бывшему при нем, новый приказ, чтобы козаки, пользуясь наставшим благоприятным временем, шли походом на турецкие города.
“Намъ, великимъ государямъ, нашему царскому величеству, учинилось известно, что многія крымскія орды съ салтанами изъ Крыма пошли на войну въ Венгерскую землю противъ римскаго цезаря и противъ королевскаго величества польскаго, а въ Крыму остался ханъ съ небольшими людьми. По тЪмъ вЪдомостямъ въ такое нынЪшнее время вамъ, кошевому атаману, надъ иепріятелями воинской промыслъ чинить, и вамъ-бы, кошевому атаману и всему поспольству, о томъ вЪдать должно и, по совЪту с генераломъ и воеводой, собравшись всЪмъ низовымъ запорожскимъ войскомъ, чинить надъ турскими и крымскими мЪстами и на перелазахъ, гдЪ обыкли крымскія войска переправляться черезъ ДнЪпръ, воинскій промыслъ. Да что по тому въ воинскомъ промыслЪ по нашему царского величества указу учините, къ намъ, великимъ государямъ писать” [19].
Тем временем, сентября 2 дня, вернулся из Кызыкерменя в Сичь запорожский козак Клим Шило с товарищем Дмитрием Богдановым и привез с собою ханский лист, который был доставлен из Бахчисарая в Кызыкермень каким-то мурзой и зашит в красную тафту. Вместе с листом Шило принес воеводе весть, что хан вышел из Крыма и стал на реке Каланчаке, на Очаковском и Кызыкерменском шляхах, в двух милях за Перекопом и в двенадцати милях от Сичи и Каменного Затона. Косагов дал Шилу трех новых товарищей и велел ему ханскии лист отвезти немедленно в Москву.
Из доставленного ханского листа в Москве узнали, что крымский хан уже получил подлинное известие о происшедшем между Польшей и Россией мире и о состоявшемся между польским королем и московскими царями союзе для борьбы против Турции и Крыма. Называя себя великим государем, светлейшим, славнейшим, величайшим и любезнейшим, обладателем престола великой орды и великого крымского юрта, кипчацкой степи бессчетных татар, бессмертных ногайцев тацких и тевкецких, живущих меж гор черкесов, Селим-Герай упрекал московских царей за союз их с врагами Турции и Крыма — за задержание в Москве крымского гонца мурзы Селешова, за умышленный пропуск времени для размена, по установившемуся давнему обычаю, с обеих сторон пленных и за намерение идти войной под Крымский полуостров и под турецкий город Азов: “Богу извЪстно, что нарушенье (мира) не съ нашей стороны; желаемъ отъ Бога, кто сей миръ нарушилъ, и то взыщи Богь надъ нимъ; мы крЪпко радЪли, чтобъ въ обоихъ государствахъ не было задору и войны, а вы съ нашимъ недругомъ съ польскимъ королемъ, договоръ, вЪчный миръ и союзъ учинили на томъ, что другу ихъ другомъ, а недругомъ ихъ недругамъ быть” [20].
Русские цари, не скрывая более своих отношений к польскому королю, находили нужным действовать пока в отношении хана путем слова и для того написали новую грамоту в Крым. Повторив в новой своей грамоте прежние доказательства тому, что нарушение мирных договоров произошло не с русской, а с крымской стороны, и поставив на вид то, что об этом писано было и Мурат-Гераю, и Хаджи-Гераю, и самому Селим-Гераю, великие государи объявляют последнему, что если он желает быть с ними в миру, то должен безусловно воспретить татарам делать набеги под украинные русские города, немедленно прекратить войну с польским королем, постараться склонить султаново величество к царской и королевской дружбе и добиться у падишаха, чтобы все завоеванное турками у Польши было возвращено польскому королю. Кроме всего этого, хан должен немедленно царского гонца Никиту Алексеева и гетманского посыльщика Ивана Лисицу отпустить из Очакова в Переволочну, куда уже давно отпущен и мурза Селешов.
Кошевому атаману Федору Иванику и воеводе Григорию Косагову послан был из Москвы приказ, чтобы они, поговоря между собой, без замедления отправили с кем пригоже из Запорожья царскую грамоту к крымскому хану. Такой же приказ послан был в Севск воеводе Леонтию Неплюеву, а одновременно с ними и гетману Ивану Самойловичу. Последнему, кроме того, приказано было сделать у Переволочны на Днепре обмен посланного туда крымского гонца мурзы Селешова на царского гонца Алексеева и гетманского посыльщика Лисицу со всеми, находящимися при них, невольниками и с их пожитками. А для лучшей безопасности того размена поставить на перевозе сотника переволочанского с товариством и по размене пленных всех русских доставить в Москву [21].
Сносясь такими “любительными” грамотами с ханом, московские цари в это же время, согласно условию заключенного мира между Россией и Польшей, исподволь готовились к походу на Крым. Само собой разумеется, что как польский король, так и московские цари в таком предприятии, как война против бусурман, не могли обойтись ни без запорожских, ни без малороссийских козаков. А между тем у запорожских козаков с гетманом обеих сторон Днепра в это время шли сильные пререкания и большой раздор. Гетман Иван Самойлович в пространном письме, писанном в конце октября 1686 года к севскому воеводе Леонтию Романовичу Неплюеву, высказывал в самых резких словах причины своего неудовольствия на запорожское войско.
“Да будетъ вашей милости извЪстно, что на Запорожье послано отъ меня запасу 500 бочекъ, денегъ 2000 золотыхъ, горЪлки 5 бочекъ; только-жъ я, вслЪдствіе ихъ неблагодарности, пожалЪлъ утруждать людей и подводы подъ тотъ запасъ, потому что ни при какихъ изъ бывшихъ гетмановъ подводами имъ запасовъ не вожено и не только подводъ не посылано, но издавна, даже при Хмельницкомъ, запасовъ совсЪмъ не давано. Только Брюховецкій тотъ обычай ввелъ, чтобъ имъ давать всякій годъ запасы, но и при Брюховецкомъ запасовъ подводами (к ним) не вожено, — сами они, запорожцы, отъ Кишенки челнами отыскивали запасы вешнею порой. Какъ тогда, такъ и теперь, подводами имъ запасовъ не годится посылать, и впредь имъ въ томъ слЪдуетъ отказать. А что до того, что я, уже при своемъ урядЪ, много разъ тотъ запасъ подводами посылалъ, то дЪлал я то для того, чтобы справиться съ ними во время ихъ шатости, такъ какъ они въ прошлыя времена не только къ полякамъ, но даже къ бусурманамъ обращались со своими обсылками. И то радЪніе мое объ ихъ управленіи чинилъ по моей вЪрности къ великимъ государямъ и потому, что не могъ съ ними тогда сладить. НынЪ же, когда, по мирнымъ договорамъ, они уже поступили въ подданство царского пресвЪтлаго величества, гладить ихъ тЪмъ не годится. Конечно, давать имъ запасовъ я не отказываюсь и какъ опредЪлилъ приготовлять по 500 бочекъ онаго на каждый годъ и назначилъ давать имъ по 2000 золотыхъ готовыхъ. денегъ, такъ всегда и будетъ все то доходить къ нимъ… Такимъ-же способомъ и въ этотъ годъ, еще къ ранней весны я писалъ имъ, что запасъ уже готовъ и чтобъ они сами для себя отыскивали его. Я обЪщалъ имъ доставить до Кодака, откуда они могли бы уже и сами его забрать, такъ какъ и дальше того бЪгаютъ въ Варшаву и въ Краковъ за хлЪбомъ, а тутъ дома почему-бы имъ не взять его? Однако они, упорно ставъ на своемъ, не захотЪли отыскивать его. Писалъ ко мнЪ генералъ и воевода Григорій Ивановичъ Косаговъ о томъ, что они, запорожцы, негодуютъ противъ меня, припоминая какъ имъ въ городах нЪтъ, по волЪ ихъ сердецъ, чести. Но они и сами не хранятъ чести: пріЪхавъ въ города, они причиняютъ убытки (и дЪлаютъ) озорничества, старшину побиваютъ и людей всякихъ безчестятъ и хотели-бы такъ делать, какъ дЪлали при Брюховецкомъ. Въ какой-бы городъ они ни npіЪзжали, останавливаясь тамъ на дворахъ, окна въ избахъ вышибали и печи разбивали, питье сами себЪ насильно у людей забирая, безпрестанно упивались, старшого городового или меньшого, кого хотЪли, побивали, и за то никогда не несли наказанія. Всего этого я, при моемъ урядЪ, не допускаю, да и допустить не хочу. Въ городахъ приказываю удерживать ихъ и впредь самовольства имъ не позволю, за что они и гнЪваются и негодуютъ на меня, забывая то, что во всемъ сами виноваты, потому что не хотятъ быть въ настоящемъ исправленіи” [22].
Несмотря на такое негодование против запорожцев, гетман Самойлович при всем том вынужден был отправить к ним в виде вспомогательного отряда на все время зимы 400 человек козаков Гадячского полка с запасами по одному возу на козака и с охраной в числе нескольких человек простых людей, которым, по доставке в Запорожье провианта, ведено было препроводить назад из-под фур лошадей [23].
Выражая свое крайнее неудовольствие на запорожцев в письме к воеводе Неплюеву, гетман Самойлович в то же время не поскупился изобразить их в самом непривлекательном виде и в послании к царям. Вследствие этого ноября 10 числа из Москвы в Запорожскую Сичь послана была на имя кошевого атамана Федора Иваника и всего находившегося при нем посольства царская грамота от царей Иоанна и Петра и царевны Софии Алексеевны. В этой грамоте государи упрекали запорожцев за то, что они, несмотря на готовившуюся войну России с Крымом, не перестают сноситься с бусурманами. Крымский хан, ожидая со дня на день прихода русских ратных людей к его владениям, уже покинул полуостров и вышел в Перекоп; все турки и татары, живущие в Кызыкермене, Тавани и Ослам-городке, почуя беду, находились в большом опасении, а в это время кошевой атаман и все запорожское поспольство, несмотря на такое положение дел, ссылаются с теми кызыкерменцами, ездят к ним по разным своим делам и принимают у себя кызыкерменских купцов, приезжающих для продажи соли в самую Сичь. Осуждая такие поступки запорожского войска, цари предписывали кошевому атаману сделать “крЪпкій заказъ” козаков запорожского войска из Сичи в Крым и турецкие ниже Запорог на реке Днепре городки не пускать, ни с какими товарами и хлебными запасами не ездить и в наставшее военное время неприятелям вспоможения в их хлебной скудности не чинить. “А что ты, кошевой атаманъ, въ листахъ своихъ къ кызыкерменскому бею и къ другимъ пишешь и не прописываешь того, что ты подданный нашего царского величества, то ты дЪлаешь то непристойно, понеже Запорожье и вы обрЪтаетесь въ подданствЪ, у насъ, великихъ государей, у нашего царского величества, подъ нашею царского величества высокодержавною рукою, въ чемъ на вЪрную свою службу и на вЪчное намъ, великимъ государямъ, нашему царскому величеству, въ подданство и присягу свою учинили. И тебЪ-бъ, кошевому атаману, впредь въ листахъ своихъ прописывать подданнымъ нашего царского величества. А что у васъ впредь учнется дЪлать, вы-бы о томъ къ намъ, великимъ государямъ, къ нашему царскому величеству, и къ подданному нашему гетману Ивану Самойловичу, писали” [24].
И строгость приказа и самое положение дел заставляла запорожцев повиноваться требованиям московского правительства. Торговые сношения с Кызыкерменем запорожцы принуждены были прекратить, взамен того они должны были собрать сведения о подлинных намерениях татар в Крыму. Удобным поводом к последнему представлялась доставка царской грамоты в Бахчисарай. Для отправки царской грамоты назначен был, с общего совета кошевого атамана Федора Иваника и воеводы Григория Косагова, запорожский коэак Иван Кириллов Богацкий с козаком сумского полка Григорием Собченком да курским рейтаром Григорием Кичигиным.
Иван Кириллов Богацкий, выехав из Сичи ноября 2 дня на Кызыкермень и Перекоп, ноября 12 дня прибыл с четырьмя кызыкерменскими провожатыми в город Бахчисарай. Не доезжая до Крыма, в пути, запорожские посланцы видели какого-то польского полоняника, которого татары везли в Крым; от этого полоняника они узнали, что польский король возле города Белограда разбил ханского сына Нурредин-салтана, с которым было 10000 крымских татар, 10000 янычар да несколько тысяч белогородских татар, самого ханского сына пленил и после того к городу Яссам отступил. По приезде в самый Бахчисарай запорожские гонцы самого хана в нем не нашли и были отведены к ближнему ханову человеку Батырь-аге. Тот ближний человек, Батырь, или Батырча-ага, взял у запорожских посланцев царскую грамоту, распечатав, прочел ее и сказал, что великие государи все доброе пишут в Крым, а потом в тот же день отправил грамоту к хану в город Козлов, запорожским же гонцам велел ханова приказа в Бахчисарае ожидать. В Бахчисарае гонцы прожили четыре дня и тут, то объясняясь с Батырь-агой, то беседуя с разными другими лицами, успели собрать очень важные сведения о намерениях татар. Прежде всего они узнали то, что все татары очень мало верят мирным заявлениям московских царей: воевода Григорий Косагов, говорил Батырь-ага, затем и прислан в Запороги от царей, чтобы готовиться на татар войной. Но если от войск русских царей будет какой-нибудь промысл на татар, то и татары не будут терпеть, и к дружбе, и к недружбе приготовят себя вполне. На такое заявление запорожские гонцы отвечали Батырь-аге, что воевода Косагов прислан в Запорожье с тем, чтобы эащищать царские города от наездов татар, а не с тем, чтобы воинский промысл против них чинить. Затем Батырь-ага в разговоре объявил, чтобы великие государи отпустили мурзу Селешова в Крым, потому что ханово величество царского посла Алексеева и гетманского посыльщика Лисицу уже отправил в Москву. Запорожские гонцы и на это нашли у себя ответ: великие государи, говорили они, уже давно отпустили от себя мурзу, и тот мурза находится у гетмана на пути в Крым. При объяснении с гонцами Батырь-ага, между прочим, спросил их и о том, будут ли московские цари присылать хану казну, т.е. попросту сказать, давать дань за все прошлые годы, когда они не отпускали ее в Крым. На такой запрос гонцы дали уклончивый ответ, ссылаясь на то, что они о таком деле не знают ничего. Живя в Бахчисарае, запорожские гонцы узнали и о том, что когда в Сичи появился с русской ратью воевода Григорий Косагов, то сам хан со своей ордой вышел за пять верст от Перекопа на Каланчак и стоял там, опасаясь московских ратных людей, до Петрова дня; узнав же, что воевода Косагов, стоя возле Сичи, делает город, а войной в Крым не думает идти, оставил у Перекопа салтан-калгу, а сам ушел в Крым. Оставленный салтан-калга стоял у Перекопа до приезда запорожских гонцов и потом, войдя в Крым, в ту же ночь послал на подворье к козакам толмача с запросом, зачем они присланы в Крым. Козаки тому толмачу ответили так, что пришли они с царской грамотой в Крым, а что в той грамоте — не ведают ничего. После этого салтан-калга распустил свое войско по домам, а сам совсем ушел в Крым. Хотел было салтан-калга из Перекопа идти в Белогородчину на выручку ханского сына, высланного против польского короля; но, услыхав о разгроме татар королем, свой поход отложил. Когда же польский король ханского сына взял в полон, тогда крымцы отпустили от себя польского ксендза, который прислан был для чего-то королем в Бахчисарай, но был закован там в кандалы и ходил целое лето в тех кандалах. Теперь того ксендза хан приказал расковать и ради мира с королем велел “съ великою честью” в Польшу отпустить, дав ему на дорогу рыдван о двуконь; такой же рыдван дал тому ксендзу и Батырь-ага.
Находясь в Бахчисарае, запорожские гонцы узнали, что крымский хан посылал к калмыцкому тайше Аюку письмо с просьбой о помощи против польского короля; но калмыцкий тайша вместо ответа велел обрезать ханскому гонцу уши, губы и нос и в таком виде отпустить его в Крым. Кроме того, запорожские гонцы дознали и то, что в Крыму уже в течение двух лет не родился хлеб и был большой недостаток в конских кормах.
Отпуская из Бахчисарая запорожских гонцов, Батырь-ага им объявил, что у хана-де был такой план, чтоб ему самому ныне под государевы украинские города идти, а янычарам идти под Запорожскую Сичь, где воевода Косагов с московскими ратными людьми стоял, и для того похода хан изготовил было уже и большое число татарских войск, но когда получил мирную грамоту от царей, то войска те по домам распустил.
Когда запорожские гонцы были уже в обратном пути, то видели возвращавшуюся из похода на польского короля татарскую орду; о белогородской же орде гонцы слыхали, что она оставила у себя третьего салтана для обороны против короля [25].
Оставив Бахчисарай, запорожские гонцы направились сперва в Сичь, а из Сичи декабря 13 дня прибыли в Москву и привезли с собой от Селим-Герая, Багатырь-Гераева сына, лист. В своем письме Селим-Герай писал, что, согласно просьбе великих государей об отпуске задержанного в крымской Украйне русского гонца Никиты Алексеева, гонец и все бывшие с ним русские невольники “без убытка” отпущены из Кызыкерменя вверх по Днепру в Запороги. Отпуская царского гонца, ханское величество надеется, что великие государи, в свою очередь, отпустят крымского гонца Мубарекшу-мурзу Селешова в Крым. Относительно же упрека со стороны царских величеств ханскому величеству в нарушении соседской дружбы и в нечинении ответа по поводу набегов на Украйну азовских людей он, Селим-Герай, отвечает, что напротив того, дружбу соседскую нарушает не хан, а сами московские цари: подданные московских царей, донские козаки, захватили под Черкасским городком крымского человека Абду-агу и до сих пор держат его у себя. Кроме того, те же козаки, выплыв в Азовское море на каюках, воевали азовских, ногайских и черкесских людей; потом, соединясь с калмыками, ходили в Чунгур и много конских стад взяли у татар, и хотя крымский хан не раз писал о том царям, но ответа от них на то никакого не получил. Поэтому нарушение соседственной дружбы происходит не от хана, а от самих же царей. И если московские государи действительно желают держать с ханским величеством дружбу и прочный мир, то пусть они присылают, по установленному обычаю, казну (т.е. дань) к разменному пункту под Переволочну на Днепре, вместе с казной пусть шлют царскую грамоту и задержанного в Москве крымского мурзу. Тогда будет между Крымом и Москвой настоящий мир. А что до просьбы государей не ходить против польского короля войной, то татары и не думали на короля ходить, а сам король на них трижды приходил, но, однако, “во всЪхъ своихъ приходахъ темнымъ лицомъ назадъ возвратился” [26].
На такой ответ московские цари написали хану декабря 25 дня третью грамоту с уверением дружбы и любви и извещением об отпуске гонца Мубарекши-мурзы Селешова “съ удовольствованіемъ по посольскому обыкновенію” через Запороги в Кызыкермень. Замедление тому послу учинилось оттого, что и царскому гонцу Алексееву сделано было замедление в отпуске у татар. Впрочем, отпуская крымского мурзу, великие государи поставляют при этом ханскому величеству на вид то, что ханское величество не пишет ничего в своем листе о примирении Магмет-султанова величества с польским королем и не дает никакого ответа на то, почему с крымской стороны делаются частые загоны под украйные малороссийские и великороссийские города и чрез те загоны причиняются “многія разоренія и нестерпимыя досады” жителям тех городов. Вместо того ханское величество упрекает великих государей за действия на Азовском море донцов и указывает на это, как на повод к разрыву дружбы Крыма с Россией. Чтобы раз навсегда прекратить ссоры, великие государи находят за лучшее выбрать между Запорожьем и Кызыкерменем одно из пристойных мест, выслать туда по равному с обеих сторон числу полномочных людей и установить между царским и ханским величеством прежнюю дружбу и любовь [27].
Написанную грамоту ведено было при особом письме послать сперва в Запороги и из Запорог отправить “безъ замотчанія” в Крым с тем козаком, какого “въ ту посылку выберетъ самъ кошевой атаманъ”. На случай же, когда хан согласится на съезд представителей в каком-нибудь месте между Запорожьем и Кызыкерменским городком для прекращения обоюдных набегов и ссор, воеводе Григорию Косагову приказано было послать в Крым особых из сичевого товариства полномочных людей. Григорий Косагов, получив разом царскую грамоту и царское письмо, известил государей января 16 дня 1687 года, что царское письмо он послал в Сичь к кошевому атаману Филону Лихопою, и в Сичи на раде письмо то было прочтено всем низовым козакам, а после той рады к воеводе Косагову приехал с пятью куренными атаманами сам кошевой атаман и объявил, что для отсылки царской грамоты в Крым наряжен козак Игнат Комалдут. И точно, козак Игнат Комалдут прибыл к воеводе января 17 дня и в тот же день с колонтаевским козаком Голубинченком был отправлен в Крым [28].
Такая неопределенность отношений между Москвой и Крымом длилась в течение конца 1686 года и начала 1687 и держала в напряжении не только крымских татар, но и запорожских козаков. Последние с большим нетерпением ждали, чем кончится задуманный русскими поход на Крым.
Первый поход открылся с весны 1687 года. Для похода в Крым поднято было до 100000 великороссийских и до 50000 малороссийских войск. Главнокомандующим великороссийских войск назначен был князь Василий Васильевич Голицын. Начальником малороссийских козаков состоял гетман Иван Самойлович. С князем и гетманом должны были действовать заодно и запорожские козаки. У запорожских козаков кошевым атаманом на ту пору был Филой Лихопой.
Князь Голицын двинулся в путь раньше гетмана Самойловича и уже мая 20 числа перешел с войском два притока речки Липнянки, впадающей в реку Орель при Нехворощанском городке. Русские двигались большей частью по направлению к югу и расположились у речки Орлика [29].
Гетман Самойлович поднялся из городов Украйны в конце месяца мая и шел от города Полтавы с девятью украинскими полковниками, двумя полковниками компанейскими и одним полковником сердюцким; при тех полковниках были: один обозный, один судья, один писарь и два асаула. Перейдя реку Орель, гетман июня 2 дня соединился у левого берега ее с князем Голицыным и двинулся к реке Самаре [30]. Дойдя до Самары, военачальники прежде всего должны были сделать на этой реке 12 мостов и по этим мостам в течение четырех дней перевозить свои обозы по две тележки в ряд. Вероятно, в это время князь Голицын посетил стоявший у Самары Николаевский пустынный запорожский монастырь и сделал в нем “вкладъ въ 15 рублей” [31].
Перейдя реку Самару, соединенные русско-козацкие войска стали у Острой могилы и тут, близ речки Кильчени, совершенно высохшей на ту пору от летних жаров, выкопали, для питья несколько колодцев в аршин глубиной. Добытая в колодцах вода оказалась и хорошей, на вкус, и, в достаточном, количестве. От Острой могилы войска, оставя свою временную стоянку, пошли, на речку Татарку и оттуда взяли направление между Великих Плес. 0т Великих Плес прошли через левые притоки Днепра Вороную [32] и Осокоровку, где “рЪчка Терги притягла отъ моря” [33]. Далее, войска двинулись на речку Вольную, где “рЪчка Крымка притягла отъ Конской”. От Вольной войска пошли на вершину Каменки [34]. В это время в армии говорили, что войско идет по правую руку Каменки, и тогда, участник похода генерал Патрик Гордон велел искать Каменку, но, по его словам, этой речки не нашли. От Каменки войска двинулись к речке Конским Водам, или Конке, впадающей на две мили ниже острова Хортицы и на 7 мидь ниже Сичи, где нашли довольно травы, но мало леса и нездоровую воду. Здесь обе части войска соединились вместе и расположились на стоянку: раньше того некоторая часть армии пошла через речку Московку и так как это был более краткий путь, то она и пришла сюда раньше. Июня 13 числа быстро построили через речку Конку мосты и начали советоваться о дальнейшем маршруте. В это время получено было известие о том, что впереди все сожжено и стояло в дыму и пламени [35]. Недалеко, от левого берега Конки русско-козацкие войска заметили впереди себя несколько небольших отрядов татар и быстро рассеяли их [36]. Июня 14 числа армия переправилась через Конские Воды и пошла по сожженным степям. От пыли и отвратительного запаха идти было тяжело; в особенности трудно и нездорово было как для людей, так и для лошадей. Потом войска расположились на небольшой речке Олбе (dem klienen Flusse Olba), невдалеке от Великого Луга, где нашли много воды и травы [37]. В этот день сделали две мили назад. Июня 15 числа двинулись по сожженным степям к речке Янчокраку [38], где нашли мало травы и никакого леса, но зато множество диких свиней. Тут лошади, видимо, стали худеть, солдаты начали заболевать. Июня 16 числа пошел сильный дождь, который, однако, только прибил пыль, но не освежил растительности. В это время сделали мосты из фашин через речку Янчокрак, которая в этой местности, благодаря дождю, сделалась очень болотистой; понадобилось три часа, чтобы переправиться через нее. От Янчокрака войска следовали по голым сожженным степям до речки Карачокрака. Июня 16 числа лошади были уже сильно истомлены, а травы так было мало, что ее хватало на столько, чтобы только сохранить жизнь животным, и если бы приблизились татары, то лошади едва ли в состоянии были вывезти не только телеги с жизненными припасами, но и пушки; кроме того, все знали, что далее все сожжено и опустошено. Следовательно, нечего было и думать о завоевании Крыма. В это время, после долгих споров, решено было часть армии послать на днепровское низовье, а главную поднять до таких мест, где можно было бы найти продовольствие для конницы. Июня 18 числа главная армия направилась [39] обратно ближайшим путем [40]. Перейдя речку Янчокрак, войска стали лагерем на возвышении Великого Луга, где нашли воду и немного травы, но никакого леса. В этот день прошли 3 мили. Июня 19 числа армия отдыхала и в этот день отправлен был гонец в Москву с известием о возвращении войска обратно. Июня 20 числа армия продолжала путь далее, перешла маленькую речку Олбу и остановилась на реке Конские Воды, где нашла в избытке траву, лес и воду, хотя вода была нездорова. В этот день гетман с козаками перешел через реку и стал лагерем на “той” стороне, русские же на “этой”. Было решено отдохнуть здесь несколько дней, чтобы откормить лошадей, изнуренных и не могших везти далее пушки и аммуницию; но это принесло мало пользы, так как от воды, вредной для здоровья, в это время и людей и лошадей погибло немало [41].
Так описывает весь маршрут соединенных русско-козацких войск участник похода генерал Патрик Гордон в своем дневнике.
Сам гетман Иван Самойлович о первом походе русско-козацкой армии на Крым доносил в Москву, что от реки Самары русские обозы “пошли дикими полями и, пройдя нЪсколько десятковъ дней, приблизились къ Крыму за 100, а к СЪчЪ запорожской за 30 или 36 верстъ, за рЪчку Карачокракъ, откуда зЪло горЪли сердца наши достигнути Перекопа и самого Крыма” [42], но пожар, поднятый татарами в степи, начиная от Конских Вод и до самого Крыма, т.е. на расстоянии по приблизительному расчету ста верст, помешал начальникам войска привести свое желание в исполнение.
Степной пожар, как причина неудачи первого похода на Крым, был в то время у всех на устах. И точно, татары и далеко раньше и много позже этого времени весьма часто прибегали к этому средву для того, чтобы отвратить поход в степь какого-нибудь опасного для них врага. О страшных размерах степных пожаров в прошлые века, когда все степи покрыты были густой, высокой и непролазной, точно лесная чаща, травой, можно до некоторой степени судить по теперешним пожарам в бывших ногайских и запорожских степях. Когда загорится в степи сухая трава, тогда, при господстве там в мае и июне северо-восточных ветров, настает настоящий, со всеми ужасами, ад. Пламя катит верст на 100, на 120 вперед; повсюду раздается страшный треск; воздух делается нестерпимо удушлив и необыкновенно горяч; пожарная гарь слышится за шесть, за восемь часов, не доезжая до места огня; дым валом валит полосой ширины в 15—20 верст. Земля делается настолько горяча, что на ней нет никакой возможности стоять. Все, что ползало по степи, жарится, лопается и распространяет везде едкий смрад. Все, что ходило по степи — звери, дикие кони, рогатый и мелкий скот, дикие свиньи, различные грызуны — все, почуяв беду, бежит от огня стремглав, падает и погибает в пламени и в дыму. Верховые кони, обыкновенно раньше других животных чуя степной пожар, приходят в сильное беспокойство, постоянно ржут и стараются увлечь своих седоков в противоположную сторону от того места, где разливается страшное пламя огня. После такого пожара на сотни верст вся степь превращается в черное поле смерти, где надолго исчезает всякая жизнь. Всякие корма на такой степи исчезают совсем, и нужно ждать слишком большого дождя, чтобы привести землю в надлежащий ее вид, а после дождя необходимо ждать 10—15 дней, чтобы иметь подножный для скота корм. Таковы последствия степных пожаров теперь, но они были гораздо страшней двести — триста лет тому назад при сплошных и непроходимых травах в степи, особенно когда татары зажигали их в разных местах и когда движение ветра шло навстречу шедших по степи войск. Поэтому нет надобности заподозревать показание вождей русско-козацких войск, которые считали причиной неудачи первого похода на Крым степной пожар, хотя рядом с этим могло быть немало и других причин, как теперь некоторые исследователи стараются это доказать [43]. Стихийная причина, т. е. поднятый татарами в степи пожар и гибель через то степных кормов, главнейшая из причин неудачного похода русско-козацких войск на Крым. Но и тут некоторые из историков ставят вопрос, кто же собственно был виновником пожара в степи, сами ли татары или же вместе с ними и козаки? Уже очевидец первого похода в Крым иностранец Гордон уверял, что это дело не обошлось без содействия козаков: козаки, опасаясь, чтобы Москва, покорив Крым, не отобрала вольностей и прав у самих козаков, могли подать крымцам мысль произвести в степи пожар и не допустить москалей в Крым. Однако Гордон высказал в этом случае лишь собственное мнение и не подтвердил его никакими доказательствами, а потому, не прибегая к предположениям, следует в этом случае помнить то, что степной пожар, как средство защиты от врагов, весьма часто практиковался у татар, и незадолго перед походом русских на Крым татары таким же способом спаслись в Буджаке от польского короля.
Для того, чтобы скрыть отступление всей русско-козацкой армии, а также для того, чтобы не дать возможности крымскому хану послать орду против польского короля, а белогородским и буджацким татарам соединиться в одно, решено было на военном совете июня 17 дня отправить отряд великорусских войск в числе 20000 человек и отряд малороссийских козаков также в 20000 человек, или 8 полков да несколько тысяч запорожских козаков к урочищу Каменный Затон, где стоял воевода Григорий Косагов, там ведено соединиться им с Косаговым и идти в поход к Кызыкерменскому городку. Начальствование над отрядом великороссийских войск поручено было окольничему Леонтию Романовичу Неплюеву, а начальствование над малороссийскими полками предоставлено было гетманскому сыну, полковнику Григорию Ивановичу Самойловичу: “И велЪли мы, на ту сторону Днепра переправившись, къ прежде реченному городку Кызыкерменю идти и осадить его шанцами; в тЪхъ промыслахъ приказалъ я быть и атаману кошевому съ войскомъ низовымъ, который, бывъ у меня въ обозе, обЪщался во всЪхъ работахъ быть тщательнымъ и вЪрнымъ… Хотя мы и надЪялись на ДнЪпровскіе луга, что (они) не лишатъ насъ конскихъ кормовъ, для чего и оперлись было обозами съ пожженныхъ полей о днЪпровыя воды; но и въ нихъ никакой прибыли не обрЪли, вслЪдствіе тЪхъ причинъ, что въ ДнЪпрЪ превеликія воды (стоят), которыя еще не скоро опадутъ, показались только островы и холмы… Ради того стали нынЪ надъ Конскою-Водой, выше устья Янчокрака, противъ Великаго Луга, въ сорока верстахъ отъ СЪчи запорожской, а сколько времени можно будетъ стоять, столько и постоимъ” [44].
Простояв у Конских Вод сколько было возможно, русско-козацкие войска двинулись выше и дошли до реки Самары. На ней уцелело еще 12 мостов от прежней переправы. Первым перешел по мостам гетман Самойлович. Но когда он стал на правом берегу Самары, в это время внезапно все мосты запылали огнем от неизвестной причины и в короткое время все, кроме двух, исчезли. После этого русские занялись сооружением новых мостов на месте сгоревших и потом уже перешли с левого берега реки на правый [45].
Хотя виновник поджога самарских мостов и не был обнаружен, но все стали обвинять в том гетмана Самойловича, что совпадало и с видами начальника русских войск, и с желаниями малороссийской генеральной и полковой старшины: первый, испытав неудачу в походе на Крым, выискивал лицо, на которое можно было бы взвалить всю тяжесть ответственности за несчастный поход; передние, ненавидя гетмана за его корыстный и надменный нрав, Давно искали случая, чтобы избавиться от него. Потому, когда русско-козацкие войска перешли реку Самару и стали на правом притоке ее, речке Кильчени, то тут июля 7 дня недруги Самойловича написали “доношеше объ измЪнЪ и неистовствЪ гетмана къ великимъ государямъ” и подали его князю Голицыну, а князь Голицын на следующий день отправил то “доношеніе” в Москву [46], и через 14 дней после этого “скончалось гетманство поповичево” [47].
После низложения гетмана отправлен был гонец к сыну его, Григорию Самойловичу, и посланный нашел полковника с обозом ниже острова Томаковки, где вручил ему лист старшины о низложении его отца [48]. Сам князь Голицын написал приказ окольничему Леонтию Романовичу Неплюеву “принять и держать за карауломъ гетманскаго сына, Григорія” [49].
После того главная армия перешла Кильчень и остановилась на рукаве этой речки. Военачальники избрали этот путь, чтобы скорее достигнуть реки Орели, так как до сих пор мало встречали воды и лесу. Июля 10 числа армия выступила рано и шла по большим равнинам. У реки Орели войска имели остановку, где нашли достаточный запас дров, воды и травы. В этот день были сделаны мосты через реку, а 11 числа июля войска перешли Орель, оставили пределы Запорожья и направились вдоль речки Орчика, а потом к реке Коломаку [50].
Пока происходили все эти события, тем временем оставленные на Низу Днепра воевода Григорий Косагов и кошевой Филон Лихопой не без успеха действовали против бусурман. Косагов отправил несколько человек из своего полка судами к городу Кызыкерменю, а кошевой атаман лично пошел против турок. У урочища Каратебеня, на реке Днепре, между кызыкерменцами, с одной стороны, и русскими полчанами и запорожскими козаками с другой произошел бой “и божіей милостью, а предстательствомъ надежды христіанскія пресвятыя Богородицы и приснодЪвы Маріи, предстательствомъ и молитвами московскихъ и кіевскихъ чудотворцевъ и всЪхъ святыхъ, а великихъ государей и всего ихъ государскаго дома прилежною молитвою и счастіемъ, тЪ ихъ, великихъ государей, ратные люди и запорожсюе козаки на ДнЪпрЪ турскихъ людей побили и взяли на томъ бою два ушкала, а на тЪхъ ушкалахъ знамена да пять пушекъ да турокъ 29 человЪкъ; а ихъ великихъ государей ратные люди и запорожсюе козаки пришли всЪ съ того боя въ целости” [51].
Считая войну с ханом далеко не оконченной и имея в виду новый поход на Крым, правительница московского государства царевна Софья Алексеевна между другими мерами для успеха в будущей с бусурманами войне предложила князю Василию Голицыну построить на реках Орели и Самаре городки, “дабы оставить въ нихъ всякія тягости, запасы и ратныхъ людей и дабы впредь было ратямъ надежное пристанище, а непріятелямъ страхъ” [52].
Примечания:
- В половине XVII века, перед крымским походом, московское правительство должно было выставить 60000 ратных людей и назначить им, вместе с начальными людьми, 700000 — 560000 рублей. Милюков, Государственное хозяйство России, Спб., 1894, 54.
- Архив мин. ин. дел; крымские дела, 1686, св.77, № 11.
- Керенск — уездный город теперешней Пензенской губернии.
- Архив мин. ин. дел; крымские дела, 1686, св.77, № 11.
- Архив мин. ин. дел; крымские дела, 1686, св.77, № 11.
- Архив мин. ин. дел; малороссийские дела, 1686, св.69, № 15.
- В войне польского короля с турками помогали Австрия и Венеция.
- Разумеется город Буда-Пешт.
- Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 597.
- Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 597.
- Архив варшав. каз. палаты, стр.III, кн.VII, л.120,123.
- Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 602.
- Шмидт, История польского народа, Спб., 1866, III, 86.
- Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 602.
- Архив мин. ин. дел; крымские дела, 1686, св.77, № 15.
- Архив мин. ин. дел; малороссийские дела, 1686, св.70, 10 декабря.
- Архив мин. ин. дел; крымские дела, 1686, св.77, № 15. Летописец Ригельман по этому поводу говорит, что, запорожцы, пользуясь наставшим случаем, не захотели видеть себя подданными московских царей и пожелали остаться вольными людьми. Тогда московское правительство, предвидя для себя самые дурные последствия от того, послало в Сичь знатную сумму денег “и на иныя мысли навело козаковъ: запорожцы, получивъ подарки, дали обЪтъ вЪрно государямъ служить и “вооруженной рукой за нихъ на татаръ и турокъ идти”. Летописное повествование, Москва, 1847 II, 190.
- Самовидец, Летопись, Киев, 1878, 165.
- Архив мин. ин. дел; мал. подл. акты, 1686, св.2, № 25.
- Архив мин. ин. дел; крымские дела, 1686, св.77, № 15.
- Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1686, св.77, № 15.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1686, св.70, № 29.
- Архив мин. ин. дел; мал. дела, 1686, св.70, № 29.
- Архив мин. ин. дел; мал. подл. акты, 1686, св.2, № 27.
- Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1686, св.77, № 17.
- Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1686, св.77, № 17.
- Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1686, св.77, № 17.
- Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1686, св.77, № 17; мал. подл. акты, 1686, св.2, № 28.
- Tagebuch des Generals Patrik Gordon, St.Petersburg, 1851, II, 174.
- По другим сведениям Самойлович соединился с Голицыным на берегу Самары: Киевская Старина, 1886, II, 275.
- Феодосий, Самарский монастырь, Екатеринослав, 1873, 13.
- Выше теперешнего села Вороной, имения М.Н. Миклашевской.
- Что это за речка Терги неизвестно, но об ней говорит Самовидец.
- Неизвестны также речки Крымка, Кобылячка и Литовка, об них говорит Самовидец.
- Tagebuch des Generals Patrik Gordon, St.Petersburg, 1851, II, 174.
- Собрание госуд. грамот и договоров, Москва, 1826, IV, 565,564,563,539,541.
- Что такое это за речка неизвестно, но об ней говорит Гордон.
- У Самовидца ошибочно назван Янчул; в Собрании государственных грамот и в Дневнике Гордона Янчокрак; у Самовидца ниже этой речки упоминаются еще Торские пески, вероятно, песчаные кучугуры, теперь близ с Водяного Мелитопольского уезда Таврической губернии.
- У Самовидца: “Отъ Торских песковъ съ вершины Великихъ луговъ противъ кучугуръ при татарскомъ тирлищЪ, въ 20 верстахъ отъ СЪчи”.
- По указанию Величка войска повернули обратно от Плетеницкого Рога: Летопись, Киев, 1855, III; 13.
- Tagebuch des Generals Pattrik Gordon, St.Petersburg, 1851, II, 174.
- Собрание государ. грамот и договоров, Москва, 1826, IV, 540,541.
- Киевская Старина, 1886, XIV, 277.
- Собрание государ. грамот и договоров, IV, 540,541; Gordon, Tagebuch, II, 177.
- Маркевич, История Малороссии, Москва, 1842, IV, 134.
- Собрание государ. грамот и договоров, IV, 542; Величко, Летопись, III, 14; Бантыш-Каменский, История Малой России, Москва, 1882, II, 313-334.
- Самовидец, Летопись, Киев, 1878, 171.
- Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 17.
- Бантыш-Каменский, Источники, Москва, 1858, I, 322.
- Tagebuch des Generals Patrik Gordon, St Petersburg, 1851, II, 181
- Собрание госуд. грам и догов., Москва, 1826, IV, 563.
- Собрание госуд. грам. и догов., Москва, 1826, IV, 560,564.
