Походы Петрика на Украину

09.08.2012 администратор Історія України і краю ХV-XVIII ст. 0

Отправка гетманом Мазепой в Сичь посланца Горбаченка.- Тайная беседа Горбаченка с кошевым Гусаком и извещение о том от гетмана в Москву.- Приезд Петрика в Каменный Затон; свидание его с кошевым Гусаком.- Рада в Запорожской Сичи по поводу предложения Петрика и уклончивый ответ со стороны кошевого Гусака.- Универсал гетмана Мазепы к малороссийским козакам с объявлением о замыслах изменника Петрика.- Обмен посланцами гетмана Мазепы и кошевого Гусака по поводу замыслов Петрика.- Первый поход Петрика на Украйну и быстрое возвращение его назад. Вопрос об арендах на Украйне и вмешательство в это дело запорожских Козаков.- Второй поход Петрика на Украйну и позорное отступление его.

Гетман Мазепа, уверившись доподлинно в неизменной преданности запорожских козаков русскому престолу, отправил в Сичь, по приказу царей, своего посланца Сидора Горбаченка с тем, чтобы похвалить Ивана Гусака и все запорожское войско за постоянство и за верносгь великим государям и уговорить кошевого атамана, дабы он того плута Петрика схватил и в город Батурин прислал. Посланец должен был передать всему войску гетманский лист, а с кошевым атаманом поговорить наедине и за его услуги двойную “заплату” ему пообещать, в залог чего передать ему гостинец – 20 ефимков и турецкую саблю в 40 рублей да товарищам его судье, писарю и асаулу по 10 ефимков также наедине вручить. Гетманский посланец, прибыв в Сичь, прежде всего представился кошевому Гусаку и имел с ним тайный разговор. Кошевой Гусак зазвал Сидора Горбаченка к себе в чулан и там, поцеловав перед ним крест, стал уверять, что он во всем желает добра гетману и что гетман по тому самому нисколько не должен сомневаться в нем. 3атем, когда в Сичь приехал татарский посол, и на собранной раде был вычитан Петриков лист, то кошевой, вернувшись к себе, пригласил гетманского посланца в курень и изложил ему все то, что на раде произошло. Кошевой рассказал, что у них в Сичи был один козак, который за свое злое дело, т.е. за то, что многие в курене вещи покрал, был прикован “къ кобылицЪ” за шею замком, но ему кто-то тот замок на шее разбил и он из Сичи к Петрику ушел. Того козака будто бы сам гетман с листами к Петрику прислал; но козак, находясь в Сичи, зарыл от страха где-то в землю листы. Только ни сам кошевой, ни запорожские козаки не верят в пересылку через того козака гетманских листов; если гетману и городовому войску была какая-нибудь “налога” от Москвы и нужно было за ту “налогу” запорожское войско поднять, то он бы к самому войску, а не к “тому дураку” свой лист послал. Ни турецкому, ни Петрикову листам запорожские козаки веры не придают, потому что в них нет правды никакой и все то измышляют гетманские враги с намерением ссору с Москвой учинить и военный поход на украинные города объявить. У гетмана немало таких врагов, и если он не отсечет трем “тамошнимъ” голов, то ни ему в гетманстве покоя не знать, ни Украйне добра не видать: первому — Полуботку; другому — Михайле, а третьему — что всегда при нем живет, сам додумается, кому. А относительно запорожцев пусть гетман не думает, будто все бунты начинаются именно от них или от тех, что приходили на добычу из городов, т.е. от козаков Лубенского полка, которые не хотят аренды платить, оттого бунтуются и желают с Петриком идти, или от козаков Гадячского и Полтавского полков, которые говорят, что гетман в городах и в селах много старост постановил, потому бунтуются и Петрика ждут. Хотя всех таких в Запорожье набралось до 10000 человек, но кошевой отпустил их за добычей по соль, и когда часть их, вместе с войском низовым, повстречалась с татарским послом, то она даже и не хотела слушать “прелестныхъ” татарских листов. А что пишет крымский хан, требуя присяги себе от атаманов всех куреней, когда он придет в Каменный Затон, то они никогда той присяги ему не дадут и сам кошевой атаман без аманатов с татарской стороны в Каменный Затон не пойдет: он будет просить хана к себе и поступит так, как скажут атаманы куреней. Если же хан в Сичь не пойдет, то тогда, когда татары пришлют 12 человек “добрыхъ людей”, кошевой сам-друг или сам-четверт может поехать в Каменный Затон, и то единственно для того, чтобы истинную правду узнать, а вовсе не для того, чтобы татарам присягать и, чего не дай Господь Бог, великих государей воевать. Да и где денутся запорожские козаки, когда потеряют последнюю частицу своей земли? Нелюбо им уже и то, что на Заднепровье пусто и нет там никого. Бывший во время этого разговора при кошевом атамане, товаристве и старшине “зЪло старый” козак говорил, что он уже несколько десятков лет, благодаря Бога, прожил и многих, которые с великими государями хотели вести войну, помнил хорошо, но только никто того не учинил, а потому и “сей безъ всякой добродЪтели щенокъ”, что может учинить, если все козаки единодушно будут держаться стороны московских царей? Особо от других, наедине, кошевой атаман гетманскому посланцу говорил, чтобы гетман прислал к нему какого-нибудь “доброго и надежного” козака, но так, дабы никто о том не знал, и чтобы тот человек в то время, когда придет в Каменный Затон “тотъ дуракъ”, был бы там с кошевым и обо всем доподлинно гетману передал; да чтоб гетман 15000 войска в каком-нибудь тайном месте приготовить велел, и когда “тотъ еретикъ” задумает свой умысл, “на слободы или гдЪ ни есть” обратить, то чтобы над ним можно было немедленно промысл учинить и самого его в руки захватить. А за все то кошевой атаман велел передать гетману просьбу о том, чтобы Москва милостивее обходилась с малороссийскими людьми, так как всякий, кто ни приедет в Запорожье из городов, жалуется на живущих в городах москалей, что они малороссийских людей бьют, крадут и насильно отнимают у них добро, а детей увозят в возах в Москву. Сам Горбаченко, находясь в раде запорожских козаков и присматриваясь к тамошнему поведению их, усмотрел, что меж низовыми козаками, из голытьбы, нашлось много малодушных и легкомысленных голов, которые, забывшись, говорили много противных речей, показывали явную склонность к врагу Петрику и к “бусурманской прелести” татар, рассуждая так, что не для чего им такого случая упускать, который может им добычу принести [1].
Отпуская из Сичи гетманского гонца, кошевой атаман Гусак и все войско низовых козаков написали гетману июля 4 числа из Коша письмо низовых и в нем обещали “во всякой вЪрности царямъ и гетману пребывать и никакимъ обманчивымъ и прелестнымъ словамъ у себя мЪста не давать”, и кроме одного “своего недостатка”, который они допускали и в прошлые времена, другого не чинить, а именно: ради рыбной, звериной и соляной добыч держать с бусурманами мир. Во всем остальном, как обещались козаки верно царским величествам служить за веру христианскую и за церкви божии стоять, так и пребудут верными навсегда. А за все то и гетман пусть, явит им милость свою: возвратит тех людей, которые “ненадлежаще” находятся в подданстве по полкам. Особо от всего товариства, написано было от кошевого, судьи, писаря и асаула гетману секретное письмо. В этом секретном письме кошевой атаман благодарил гетмана “за поздравленіе его на урядЪ кошевства” и за присланные ему и главной старшине гостинцы и призывал Бога во свидетели, что как, не будучи еще на уряде кошевства, он пребывал расположенным к гетманской вельможности господской, так и теперь, насколько хватит сил, останется в “пріятной желательности” к своему благодетелю и отцу. В доказательство же своей верности объявлял, что запорожским козакам изменник Петрик посылает Батырчу-агу, двух беев и мурз с несколькими людьми и приглашает охочих из козаков идти войной на Москву. Но только ни кошевой, ни запорожские козаки без воли гетмана не решатся ни на какое дело, и какой совет подаст им сам гетман, как “милый” их отец, да том они и будут пребывать, а в случае прихода Петрика и татар в Каменный Затон, кошевой со всем войском немедленно о том гетману даст знать. Гетман же, в свою очередь, должен озаботиться о том, чтобы изготовить войска тысяч девять человек, с которым кошевой мог бы “добре” против общих врагов постоять. Кроме собственного письма кошевой Гусак в знак своей верной службы царям послал гетману подлинные, писанные рукой Петрика, статьи, на которых последний крымскому хану присягу свою учинил [2].
Гетман Мазепа, едва дождавшись прибытия своего гонца, со всеми привезенными им письмами от запорожских козаков, со всеми добытыми статьями Петрика и со всеми сведениями относительно поведения запорожской голытьбы, немедленно отправил того же гонца в Москву, вручив ему для великих государей собственный гетманский лист с объявлением о готовности в случае прихода врагов к украинским городкам из-под Гадяча идти за реку Псел [3].
Великие государи, получив все посланные Мазепой известия относительно Петрика и запорожцев, приказали отправить гетману лист, в котором, снимая с него всякое подозрение за сношение с Петриком через посредство беглого козака, за все его скорые и умные распоряжения жаловали милостиво и премилостиво похваляли, и такой же лист велели послать из Москвы в Сичь с обнадеживанием монаршеского жалованья низовым молодцам [4].
Тем временем, после отъезда из Сичи гетманского посланца Сидора Горбаченка, прибыли июня 8 числа в Каменный Затон Петрик, Батырча-ага и с ними около 30000 татар и около 1000 человек черкес; при Петрике было около 30 человек запорожцев и в числе их самыми близкими Василий Бузский и Иван Щербина. Последним указано было “прельщать” низовых козаков и склонять их на сторону Петрика и татар. Для этого Василий Бузский дал козакам, бывшим при Петрике, липу, и те козаки перевезлись из Каменного Затона в Сичь. Через четыре дня после прибытия в Каменный Затон Петрик, выбрав какого-то козака, велел ему переправиться через Днепр и доставить кошевому атаману Ивану Гусаку письмо. В посланном письме Петрик извещал, что вскоре имеет прибыть в Каменный Затон калга-салтан со множеством орд и что кошевой атаман с войском низовых козаков должен сделать салтану встречу в поле с хлебом-солью, если же этого кошевой не сделает, то Петрик захватит в свои руки всех запорожских промышленников на речкак Молочных и на Бердах [5].
Когда посланный человек прибыл с таким письмом к кошевому Ивану Гусаку, то кошевой Гусак, взяв письмо и прочитав его, человека избил, поданное письмо собственной рукой изорвал и тут же открыто объявил, что он никогда того не сделает, чтобы почитать встречей салтана, врага святого креста, что он, как был, так и останется постоянным в своей верной службе великим государям [6].
Но Петрик и Батырча-ага, встретив такой отпор со стороны кошевого Гусака, на том не успокоились: они начали раздавать запорожским козакам ружья и лошадей, и тогда к ним стало переходить товариство из Сичи в Каменный Затон. Так, перешел атаман Пашковского куреня Леско Сыса со всей пехотой. Немало потянулось к Петрику и малороссийских городовых козаков; услыхав о приходе татар в Каменный Затон, городовые козаки в большом числе пустились в Запорожскую Сичь. Гетманский дозорца старался задерживать их у Переволочны и давал пропуск только более или менее благонадежным, например, таким, которые шли с чернецом [7].
Тех, которые пошли было в низовье Днепра за рыбной и соляной добычей, Петрик вернул назад и приказал им следовать за собой. А за теми, которые двинулись было на Молочную и на речки Берды, послал 2000 человек орды и приказал ей вернуть всех таких козаков в Каменный Затон, в случае же сопротивления велел жечь их возы и самих с лошадьми гнать в татарский стан. В те промыслы пошел было табор в 3000 человек. Вернув этот табор назад, Петрик велел поставить его так, чтобы на 10 Козаков приходилось 100 человек татар.
Петрик, имея целью обмануть гетмана Мазепу, рассылал по городам письма и в тех письмах объявлял, что он не ищет гетманства, потому что гетман имеется уже готовый, что он хочет быть лишь писарем при гетманской особе и имеет надежду, придя за реку Самарь, видеть все войска на своей стороне. Особо от этих листов посланы были и другие какие-то листы в Запорожскую Сичь. В Сичи те листы читались до полудня и во свидетельство слов тех листов водили в Каменный Затон государевых послов, которые шли в Запорожье из Москвы. Сичевые гультяи подняли бунт и хотели было истребить всех атаманов, чтобы они не дали никакой вести гетману Мазепе о происходившем в Сичи. Но гетман получал вести то от русских людей, бывших в Сичи, то от случайных проезжих, как, например, от бывшего духовником у козаков инока Межигорского монастыря Дорофея; то от самих же запорожских козаков, каковы, например, Степан Рубан, Гаврило Пуленко и другие, которые хотели гетману и великим государям верно служить. Так, сами запорожцы схватили в Каменном Затоне двух человек татар и одного из них закололи, а другого под предлогом доставки до “господы” [8], козак Гаврило Пуленко, сам-шост, доставил для расспросных речей гетману Мазепе, а гетман Мазепа поспешил отослать его в Москву.
Желая вернее подействовать на запорожскую толпу, Петрик распустил слух, будто он имеет у себя какие-то секретные письма гетмана Мазепы, разделяющего вместе с ним все его планы и предприятия. После такого заявления кошевому атаману ничего другого не оставалось делать, как послать избранных к Петрику козаков для рассмотрения гетманских листов. Июня 16 дня, в субботу вечером, кошевой Гусак и все низовое запорожское войско послали несколько человек куренных атаманов и с ними бывшего кошевого атамана Григория Сагайдачного в Каменный Затон и велели им “досмотреть” те письма, какие имеются у Петрика. Куренные атаманы с Григорием Сагайдачным пробыли в Каменном Затоне весь день воскресенья и, возвратись к ночи в Сичь, объявили, что Петрик действительно ссылается на какие-то гетманские письма, но что он не желает им показывать их, а покажет только самому кошевому атаману, когда кошевой приедет лично в Каменный Затон. Тогда, июля 17 дня, в понедельник кошевой атаман Гусак, с ним несколько куренных атаманов, 600 человек товариства [9] сели в лодки и от Сичи направились к Каменному Затону.
Подойдя к урочищу, они пристали к одному острову и стали советоваться, каким образом им стать в Каменном Затоне и видеться с калгой-салтаном. Снесшись с калгой-салтаном, они выпросили у него четырех мурз заложников, оставили их на острове, а сами вышли на левый берег Днепра и стали там “вооруженнымъ чиномъ”. Калга-салтан, узнав о переправе Гусака с правого на левый берег, послал к кошевому людей и через них просил со всем товариством явиться к нему в салтанский намет, стоявший поодаль от левого берега Днепра. Кошевой атаман сперва отговаривался и в свою очередь просил салтана приехать к запорожскому товариству, но посланные салтана возразили, что “непристойно такому великому господину”, как-калга-салтан приходить первому к запорожскому войску. Тогда кошевой атаман, посоветовавшись с товариством, решил идти к салтану. Тут татары подвели кошевому коня, и он, взяв с собой несколько человек куренных атаманов, приехав к салтанскому намету и нашел там, кроме салтана, писаря Петрика. Когда кошевой и куренные атаманы вошли в намет салтана, то поздоровались с ним [10], заняли, по его приглашению, указанные места, и провели в намете время с обеденного часа до вечернего. Кошевой атаман прежде всего обратился с вопросом к салтану, от кого привез Петрик в Крым письма и каковы те письма. На это салтан отвечал, что Петрик писем ни от кого ему не привозил; но, приехав в Крым, уверил хана и салтана на словах, что он обнадежен самими запорожскими козаками. Кошевой на это возразил, что запорожцы Петрика к хану не посылали и когда он бежал из Запорожья, вовсе о том не знали. После этого кошевой с тем же вопросом обратился к Петрику. Петрик сперва отговаривался и требовал, чтобы запорожцы безусловно верили его слову, но потом, когда кошевой настойчиво потребовал от него гетманских писем или хотя присяги в том, что он имеет их, сознался, что у него никаких гетманских писем нет, что его никто из старших, ни из меньших к тому делу нe подговаривал, а заключил он мирный договор с крымским ханом “своимъ разумомъ, ужалившись тягостями и нестерпимыми обидами малороссшскаго посполитаго народа”. После такого разговора с Петриком калга-салтан потребовал от куренных атаманов принести присягу на приязнь крымскому государству: во время похода татар на Украйну Крыму не вредить; татар, которые будут возвращаться из-под русских городов с добычей, не громить. Когда куренные атаманы дали на том присягу, то калга-салтан начал настаивать на том, чтобы немедленно идти на города московских царей [11]. Но от этого предложения кошевой атаман старался всячески отговориться: он попросил у салтана три дня на размышление, говорил, что без рады всего низового войска сам не может такого дела решить, поставлял на вид, что идти ему в такой трудный поход не с кем, потому что одна часть его войска ушла к устью Днепра в Прогнои, другая к урочищу Бердам и Молочным на соляную добычу; на Кошу же осталось войско ненадежное и приневолить его к такому делу решительно невозможно. Однако ни кошевой, ни старшина никого не будут неволить, и кто из войска захочет идти в поход, того не будут удерживать, кто не захочет, того силой не будут высылать. Впрочем, не желая брать на себя никакой ответственности, кошевой атаман спросил на этот счет совета у бывших с ним куренных атаманов и тут одни из атаманов дали такой ответ, что не приходится войску идти заодно с бусурманами воевать православных христиан, а другие отвечали так, что коли уж салтану принесли присягу, то можно с ним и на войну под малороссийские города идти. После всех этих разговоров калга-салтан и Батырча-ага подарили кошевому серого коня с седлом и со всем конским убором, кроме того, чугу златоглавную да кафтан бархатный, куренным атаманам и знатным козакам по кафтану да по чуге, а “своевольцамъ”, бывшим при татарах, дали денежное жалованье, по коню да по саадаку и после того всех отпустили в Сичь. Во время разговоров кошевого атамана и знатного товариства пришлое с ними войско все время стояло у днепровского берега до поворота к нему атамана. К вечеру того же дня кошевой с товариством был уже у левого берега Днепра, а к ночи — в запорожской Сичи.
На другой день июля 18 числа, во вторник, калга-салтан и Петрик прислали в Сичь козака Сысу с запросом, пойдет ли кошевой с ними на войну или нет. Кошевой собрал рано утром войсковую раду и на ней предложил вопрос, как быть с Петриком. На этот вопрос дан был двоякий ответ: одни говорили, что не годится с бусурманами ходить войной на христиан, другие доказывали, что после принесенной присяги татарам можно с ними и на войну идти. Кошевой был на стороне первых, и потому сложил с себя свое звание; за ним последовали судья, писарь и асаул; в свое оправдание они говорили, что их принуждают разные крикуны идти с бусурманами на православных христиан, но они не хотят допустить во время своего управления Запорожьем такого зла. Между войском целый день происходило полное разногласие: одни кричали “добре”, другие кричали “зле”; в это время весь день атаманская “комышина” лежала на столе среди вечевой площади и всякий, кому ее предлагали, отказывался от нее. Ранним утром следующего дня выступили на площадь знатные товарищи, заслуженные и престарелые воины, и собрали новую раду. Они решили просить кошевого и всю старшину вновь взять на себя свои должности и по-прежнему управлять войском. Кошевой, писарь, судья и асаул после долгих колебаний и упрашиваний со стороны товариства, наконец, согласились возвратиться к прежним должностям. Тогда атаман, выйдя на раду, сказал: “Кто хочетъ идти за плутомъ Петрикомъ, того я не удерживаю, а кто будетъ постоянно сидеть на Кошу, того высылать не буду”. Калга-салтан просил кошевого прислать из Коша знатных людей, которые “къ Петрику привязались”, но кошевой отказал ему и в этом, говоря, что он “о всемъ о томъ поведеніи донесетъ письмомъ гетману” [12].
Между тем гетман Мазепа, получив все известия из Запорожской Сичи, сперва сообщил о том в Москву, потом, июля 28 дня, разослал по всем своим полкам универсал, в котором предостерегал своих козаков “отъ плута и здрайцы” Петрика, приглашал всех слушаться одних своих старшин, держаться стороны царского пресветлого величества; изображал, как, живя “статечно” под высокодержавною великого государя рукой, все обогатились во всяком пропитании, имуществе, добре; напоминал, до чего доведены были обитатели тогобочной Украины, особенно в то время, когда полковник Сирко внес “мЪшанину” в город Умань и другие места, многим людям смерть приготовил, многих заставил лишиться имуществ и потом, не будучи в состоянии удержаться на своем “непрочномъ житіи”, ушел оттуда других слобод искать; представлял действия Сулимки, Суховия, Ханенка, разорившие и в пустыню обратившие тогобочную Украйну, достойную слез и великой жалости. В заключение гетман призывал всех к строгому повиновению и ненадежных людей приказывал заключать в колодки и отсылать к нему в Батурин [13].
Вероятно, в таком же роде послан был лист от гетмана и запорожским козакам на имя кошевого атамана Гусака. Этот лист до нас не дошел, но кошевой, приняв его и вычитав, отвечал гетману следующее: “У войска запорожскаго злого умысла нЪтъ, и знать того не хотимъ; къ такому безумію склоннымъ можетъ быть только тотъ, кто Бога единаго въ ТроицЪ не знаетъ. Правда и Хмельницкій былъ в союзъ съ татарами, но потомъ поддался пресвЪтлымъ монархамъ. Тогда въ посполитой радЪ такой приговоръ былъ, чтобъ никакихъ досадъ на УкрайнЪ не было; а нынЪ утЪсненія чинятся. Ваша вельможность правду пишете, что при ляхахъ великія утЪсненія войсковымъ вольностямъ были; за то Богданъ Хмельницкій и войну противъ нихъ поднялъ, чтобъ отъ ихъ подданства освободиться. Тогда мы думали, что во вЪки вЪковъ народъ христіанскій не будетъ въ подданствЪ; а теперь видимъ, что бЪднымъ людямъ хуже, чЪмъ было при ляхахъ, потому что кому и не слЪдуетъ держать подданныхъ, и тотъ держитъ, чтобъ ему сЪно или дрова возили, печи топили, конюшни чистили. Правда, если кто по милости войсковой въ старшинЪ генеральной обрЪтается, то такому можно и подданныхъ имЪть, тогда никому не досадно, какъ и при покойномъ Хмельницкомъ бывало. А нынЪ слышимъ о такихъ, у которыхъ и отцы подданныхъ не держали, а они держатъ и не знаютъ, что дЪлать съ бЪдными подданными своими. Такимъ людямъ подданныхъ держать не слЪдуетъ, но пусть, какъ отцы ихъ трудовой хлЪбъ Ъли, такъ и они Ъдятъ” [14].
Пока происходил этот обмен писем гетмана с кошевым, возле Петрика стали собираться охочие до войны запорожцы. После ухода кошевого атамана Гусака из Каменного Затона в Сичь Петрик и калга-салтан простояли еще около недели в Затоне, поджидая к себе своевольных запорожцев. Когда таких запорожцев собралось 500 человек, то Петрик и калга-салтан собрали раду и на той раде решено было “звать” Петрика гетманом; в это время калга-салтан дал Петрику клейноты, и Петрик, приняв их, стал считать себя гетманом и выбрал для себя старшину: трех полковников, Василия Бузского, Кондрата Михайлова и Леска Сысу, и шесть человек сотников. После этого, для пополнения численности своего войска, Петрик послал к запорожским ватажанам, находившимся на Молочных Водах и Бердах, посланца и через него приглашал их к себе для похода в московскую землю, в противном случае грозил всех их изловить и в татарскую неволю отдать. От Каменного Затона Петрик поднялся выше, и в шести милях от Затона на речке Маячке встретил ватажных людей, шедших с Молочной с добычей; их было около 3000 человек. Узнав подлинно, что все замыслы Петрика дело “воровское” и что при нем не было кошевого, ватажане заперлись было на острове над Маячкой и отказались идти вместе с Петриком. Но на утро Петрик прислал своих людей в табор ватажан с приглашением идти к нему на соединение. Тогда некоторые из ватажан послушались этого приглашения и пошли к Петрику. Петрик сделал некоторых из них урядниками и они, возвратившись в табор, стали разбирать свои возы. Увидя такое дело, другие ватажане начали бежать из табора. Петрик послал за бежавшими татар и запорожцев, которые вернули их назад. Справившись с ватажанами, Петрик поднялся к речке Московке и отсюда отправил “прелестныя письма” в Полтавский полк к царичанским и китайгородским жителям с разными доводами сдаться ему. От Московки Петрик поднялся к речке Татарке на левом берегу Днепра, против Кодацкого порога [15], и тут вместе с калгой-салтаном собрал раду для решения вопроса, с чего начать свой поход на Украйну, т.е. идти ли прямо на Полтавский полк или же сперва взять самарские городки. Решено было прежде всего идти к самарским городкам не для взятия их, а для прокормления скота, которому нечего было есть, так как в полях весь хлеб был потравлен и притолочен массою татарских коней. От самарских городков положили идти к речке Орели, служившей раздельной линией между Запорожьем и Гетманщиной, и взять поорельские городки Царичанку и Китай-город. Дойдя до речки Самары и перейдя ее, Петрик разослал от себя июля 29 дня орельским жителям такого рода “прелестный” универсал.
“Вамъ всЪмъ, товариству и посполитымъ обывателямъ орельскихъ мЪстъ доброго отъ Господа Бога здоровья и благополучія желаю! Уже вашимъ милостямъ извъстно, что я, зная въ какомъ стЪсненіи живетъ войско запорожское, а также видя несносныя кривды въ отношеніи васъ и притЪсненія, происходящія отъ Москвы и отъ нашихъ немилостивыхъ пановъ, и по всему тому, имЪя намЪреніе избавить васъ отъ подданства, ушелъ въ крымское государство и съ этимъ дЪломъ въ Крымъ Ъздилъ. Теперь, когда я вышелъ съ ордами изъ Крыма къ Каменному-Затону подъ Сичу, то тутъ все войско запорожское, при кошевомъ атаманЪ и всЪхъ куренныхъ атаманахъ, учинило войсковую раду; въ это время утвержденъ былъ съ крымскимъ государствомъ вЪчный миръ,скрЪпленный съ обЪихъ сторонъ присягой, послЪ того, на другой радЪ, по волЪ всемогущаго Бога, меня выбрали гетманомъ и приказали съ тЪми ордами и съ войскомъ запорожскимъ идти войной для вашей обороны противъ Москвы. Ради этого, рушивши изъ Каменного-Затона со всЪмъ запорожскимъ войскомъ и соединившись съ тЪмъ войскомъ, которое было на Молочной, и со всЪми ордами, находящимися при калгЪ-салтанЪ, мы пришли до Самары, откуда и шлемъ вамъ нашъ листъ настоящій дабы вы, давши вЪру тому и учинивши между собой настоящій порядокъ, выслали на встрЪчу его милости салтана и войска запорожскаго свою старшину и сами въ ту военную дорогу съ нами на непріятеля своего, москаля, готовились, чтобы не носить больше невольническаго ярма на своихъ вольныхъ козацкихъ шеяхъ и скинуть его съ помощью божіей. ВЪдайте, что эта война на москаля не ради чего иного началась, какъ ради вашихъ вольностей и общаго всенародного посполитаго добра. НЪтъ надобности много писать вамъ, — сами знаете, что дЪлаютъ съ вами москали и драпежные (хищные) паны и что вамъ чинится отъ арендарей, — все то сами хорошо знаете, потому что они объЪэдили вамъ ваши шеи и всю вашу худобу позабирали. Станьте-же, безъ всякой отговорки, за свои вольности, беритесь сполна, со всею щирою правдою съ нами, войскомъ запорожскимъ, и теперь, когда Господь Богь всемогущій поможетъ выбиться изъ-подъ ярма московскаго, то вы учините у себя такой порядокъ, какой сами захотите и будете пользоваться такими вольностями, какими пользовались предки ваши за Хмельницкаго. Теперь войско запорожское утвердило вЪчный миръ съ крымскимъ государствомъ на такихъ условіяхъ, чтобъ чигиринская сторона ДнЪпра намъ отдана была съ принадлежностями въ тЪхъ предЪлахъ, какъ Хмельницкій съ ордами отвоевалъ ее; да чтобъ сегобочная сторона, со всЪми полками и городами, при насъ оставалась, а кромЪ того, чтобъ вольно было, безъ всякой дани, добывать рыбу, соль, звЪрей въ ДнЪпрЪ, БугЪ и во всЪхъ рЪкахъ и рЪчкахъ. Тогда выбившіеся, съ божіею помощію, отъ теперешняго подданства, могутъ, куда захотЪть, туда и идти на свою родину, гдЪ раньше того кто проживалъ, — безпокойства и тревоги ему нигдЪ не будетъ, потому что крымское государство на томъ и присягу дало свою, что будетъ насъ всегда оборонять отъ Москвы, отъ ляховъ и отъ всякихъ другихъ непріятелей. Если-же теперь вы не встанете за свои вольности, то сами знаете, что потеряете; вы останетесь вЪчными московскими невольниками и никто за васъ никогда болЪе не заступится; а теперь чего у Бога милостиваго просили,, того и дождались, беритесь только смЪлъй, всеми силами своими за вольность свою. Желая вамъ, чтобы вы были вольными, жили въ покоЪ и во всемъ успЪхъ имЪли, поручаю васъ Господу Богу! Данъ на СамарЪ 1692 року, іюля 29. Звишменованный гетманъ (Петро Ивановичъ) рукою властною. Такъ какъ мы имЪемъ работу около добыванія Самары, то прибывайте къ намъ немедленно со всЪмъ своимъ военнымъ порядкомъ; если-же не прибудете, то смотрите, чтобъ сами не потеряли своего дЪла” [16].
Разослав свои универсалы по южным малороссийским местечкам и городам, Петрик решил взять приступом в ночь с субботы на воскресенье, июля 31 дня, Новобогородицкую крепость. С ним были все козаки ватажане с полковником Сысой и 500 человек татар, как те, так и другие пешие. Козаки и татары подступили к нижнему городу, успели зажечь две башни и несколько дворов и захватить около ста штук овец и несколько ульев, но в это время по ним начал стрелять из пушек гарнизон из верхнего города, и козаки стали отступать. Во время отступления один из полковников Петрика, Кондрат Михайлов, и два козака, Яков Макаров и Иван Демков, попались в руки защитникам города и потом отправлены были в Москву, где они дали свои показания о всем ходе дела Петрика до прибытия на Самарь. Приговоренные к смертной казни и помилованные по ходатайству царицы Натальи Кирилловны, но наказанные кнутом и “заорленные” клеймом на левых шеках с буквой В, они сосланы были в Сибирь в дальние города на вечное житье [17].
Между тем Петрик от реки Самары двинулся дальше к берегам реки Орели. Жители орельских городков Царичанки и Китай-города встретили его с хлебом-солью, и Петрик, не найдя здесь сопротивления, двинулся к Маячке. Петрик ожидал и от жителей Маячки того же, что выказали перед ним жители двух названных городков, но маячанцы, несмотря на посланный им “прелестный листъ властнаго гетмана” отделывались молчанием.
Тем временем гетман Мазепа уже давно собирал полки, чтобы двинуться навстречу Петрику и калге-салтану и разом истребить всю их затею. Он дожидался только русской рати, но не дождавшись ее, послал свои полки к Маячке. Тогда Петрик и калга-салтан немедленно повернули назад, быстро перешли речку Самару и очутились на речке Татарке. На Татарке от Петрика ушло большинство запорожцев, кроме 80 человек, с которыми он направился к Перекопу и расположился там в ханских окопах. Гетман донес письмом (октября 20 дня) в Москву “объ отвращеніи запорожцевъ отъ татаръ”, и запорожцам послано было из Москвы жалованье 1000 золотых червовых черяэ дворянина Заненого и подъячего Русинова. Посланцы прибыли в Сичь в начале декабря, а 23 декабря оставили ее благополучно и направились через Малороссию в Москву [18].
Из Перекопа Петрик вновь стал посылать запорожцам свои письма, развивая мысль, что дело, начатое им, далеко еще не приведено к концу и что он, Петрик, не успокоится до тех пор, пока не окончит его. Но в Сичи он совсем уже не встретил никакого сочувствия. Кошевого Гусака, обвиненного в получении подарков от приходивших с Петриком татар, сменили с кошевства и назначили вместо него Василия Кузьменка; вместе с кошевым сменили судью, писаря и асаула. При смене прежней старшины многие курени были разбиты, сичевая церковь забросана поленьями, торговые люди пограблены [19].
Гетман Мазепа находил, что для удержания запорожских козаков от своеволия на будущее время нужно построить крепость в Каменном Затоне и содержать там постоянный с орудиями гарнизон. Но иначе посмотрели на это дело в Москве.
Правительство обратило внимание на то, что как Петрик, так и запорожцы указывали на два зла, практиковавшиеся на Украине: отдачу в аренду шинков и пожалование чиновникам маетностей или земель вместе с людьми. Спрошенный по этому поводу гетман Мазепа отвечал, что аренда, столь ненавистная украинскому народу через жидов, необходима для добывания денег на войсковые расходы, но что о замене этого способа собирания податей в Малороссии он давно хлопочет и ждет ответа от старших и меньших самого народа особ. Относительно земель гетман отвечал, что маетности, пожалованные чиновным людям по царским указам, отобраны быть не могут; маетности же, дарованные по гетманским универсалам, могут быть и назад отобраны от тех чиновников, которые не состоят у дел или почему-либо негодны к службе. О таких-то маетностях главным образом и хлопотали запорожцы: “Запорожцы много разъ писали намъ, считая для себя непріятной, а для народа обременительной раздачу многихъ селъ разнымъ лицамъ въ подданство; да и нынЪ черезъ нарочного нашего посланца знатнаго козака Юска, которого мы посылали къ нимъ с увЪщательнымъ листомъ, словесно наказывали, чтобъ маетности отъ меньшихъ особъ были отобраны: не такъ вступаются они объ уничтоженіи аренды, какъ объ убавкЪ тЪхъ маетностей, и если мы ихъ не отберемъ, то между народомъ встанетъ смута. Мы уже давно разослали повсюду универсалы, чтобъ никто изъ владЪльцевъ не смЪлъ въ пожалованныхъ ему селахъ отягощать жителей большими работами и поборами и дЪлать имъ какія-бы то ни было обиды, чтобы на владЪльцевъ притЪснителей крестьяне подавали намъ челобитья, по которымъ будетъ непремЪнно расправа” [20].
К самим запорожцам в Москве отнеслись, по всем видимостям, вполне благосклонно. В последних числах ноября послан был из Москвы в Сичь воевода Зеленый с милостивым царским жалованьем запорожскому войску. Прибыв в Батурин, воевода Зеленый взял с собой, по указанию гетмана, для охраны казны, короновского сотника Тихона Довгелю да товарища сотни батуринской Сидора Горбаченка. Провожатые воеводы взяли с собой гетманский “упоминательный” лист с предписанием, дабы запорожцы, обретаясь в надлежащей верности к великим государям, приняли с благодарностью милостивое жалованье и служили великим государям всегда в непоколебимой верности и радении. Жалованье было доставлено по назначению, и гетман Мазепа в начале декабря донес о том в Москву [21].
Но ни царская милость, ни предписание гетмана не могли успокоить запорожскую массу в то время, когда в Крыму находился Петрик с его планами отторжения Малороссии от Москвы. В начале 1693 года Петрик вместе с нурредин-салтаном, Шир-беем и сорока тысячью [22] татар, склонив на свою сторону нового хана Селим-Герая, сменившего собой Саадат-Герая, вновь собрался походом под малороссийские города. Решено было снова начать с Запорожья.
В начальных числах месяца января прибыл в Сичу из Кызыкерменя некий Шабан и стал спрашивать Козаков, по многу ли им царь плотит жалованья. Козаки отвечали, что царского жалованья им приходится по 18 шагов. Тогда Шабан спросил Козаков, как им лучше, получать ли по 18 шагов, или же, когда придет хан, получать по 10 червонных на козака. Приезд нежданного гостя произвел сильное смятение в среде запорожских козаков. В это же время, а именно января 14 дня, в субботу прибыл в Сичь известный ватаг, некогда бывший кошевой Федько, и тогда в Сичи открылось настоящее междоусобие. Прежде всего сбросили с кошевства Василия Кузьменка, потом козаки одних куреней пошли войной на козаков других куреней, всю церковь забросали поленьями, одного знатного козака Корсунского куреня убили, всех торговых людей ограбили, на иных платья посдирали, но в конце концов снова вернулись к Василию Кузьменку и на кошевстве его поставили. Все это произошло вследствие прибытия Федька, который, очевидно, держал сторону татар и Петрика, но, не успев склонить к тому Кузьменка, собрался зачем-то уходить в города.
На другой день после происшедшего в Сичи смятения кошевой Кузьменко получил весть от одного козака, видевшегося на Низу Днепра с городчанскими татарскими овчарами, о выходе “нЪкоего салтана съ ордой” из Крыма к турецким на Днепре городкам: салтан ждал Петрика, соединясь с которым, думал первее всего ударить на Запорожскую Сичь, а потом идти под малороссийские царского величества города. Кошевой не замедлил сообщить о том Мазепе через знатного Сергиевского куреня козака Максима, выехавшего из Сичи “на зимовлю для прокормленія въ города”, и советовал гетману взять свои меры предосторожности, не допустить бусурман до разорения сел и захвата у крестьян животов, и хотя кошевой еще не вполне верил полученным слухам, но все же находил, что “лучше времени быть осторожнымъ, нежели послЪ бЪды мудрствовать”. Вслед за тем тот же кошевой получил “подлинную, неотмЪнную и совершенную ведомость” о выходе из Крыма ханского сына и Петрика с огромной ордой к турецким городкам для похода оттуда под малороссийские города и также поспешил уведомить о том гетмана Мазепу через нарочного гонца, атамана Пашковского куреня: “Простите меня, — заключал свое письмо к Мазепе кошевой, — что худо писалъ, понеже зЪло прилежной и скорой приказъ былъ”. Гонцу ведено было скакать день и ночь, чтобы как можно скорей донести гетману необходимую весть и дать ему возможность достойно встретить врагов.
Вслед за сичевым гонцом поскакал к Мазепе другой гонец, от дозорцы Рутковского, с известием о том, что подлинно “подъ городки” пришел с Петриком ханский сын, а за ханским сыном идет и сам хан и идут они сперва под Запорожскую Сичь, а оттуда под Переволочну и далее под порубежные малороссийские города. Рутковский немедленно оповестил всех по городам людей о приближении татар и поднял в них настолько дух, что люди ни “сполоху не боятся, ни сумнЪнія межъ собой никакого не берутъ”. Но главные пути уже сделались опасными от татар, и всех едущих откуда-либо в Сичь хватают и Петрику отдают. Запорожский козак Уманского куреня Яков, приезжавший в Переволочну “за своимъ нЪкакимъ дЪломъ” и уже выбравшийся было с ватажкой в Сичь, вернулся от Саксагани снова в Переволочну, потому что пройти в Сичь за ордой он уже не мог. “Не съ добрымъ умысломъ npіЪзжалъ въ Переволочну сей уманскаго куреня козакъ, потому что сталъ въ той господЪ, въ которой стоялъ Сидорецъ, а нынЪ съ ватажкою возвратился въ Переволочну назадъ; какъ они не поступаютъ, мы имъ не вЪримъ, и сами себя стережемъ”. О подлинном настроении запорожских козаков дозорца имел самые верные известия от собственного шпиона, какого-то “писаря кошевого” (т.е. писаря при кошевом или писаря войскового), который клятвенно выражал свою готовность верно служить гетману, но за то просил исхлопотать у ясновельможного благодетеля “на вспоможеніе чего-нибудь, что ни есть доброе”, но чтобы только подарок тот дошел по назначению, а не так, как послан был “черезъ Сидорца съ прилучившеюся монаршеской казной, когда гостинецъ тотъ въ раздЪлъ пошелъ” [23].
Но гетман Мазепа и без того всячески старался угождать запорожским козакам и так или иначе расположить их к себе. Так, в это время он послал в сичевую Покровскую церковь полный резной работы, “съ изуграскимъ (иконным) украшеніемъ, какъ требуетъ лЪпота божественной церкви”, иконостас. Иконостас этот отправлен был с господарем гадячского замка Степаном Трощинским; с ним посланы были мастера дела, иконник и столяр, первый для того, чтобы поставить на пристойном месте каждую икону, второй для того, чтобы починить попортившееся в дороге. Посылая такой ценный подарок запорожцам, гетман высказывал пожелание, чтобы козаки жили в добром здравии и согласии, имели крепость и силу, всегда побеждали неприятеля и чрез то приобрели добрую славу и чтобы в будущем церкви божии православные воздвигались не только в самой Сичи, но воссияли бы и на Низу Днепра в жилищах бусурманских, на славу монаршего престола и хвалу низового войска [24].
Не о том думали Петрик и его властный покровитель крымский хан. Петрик, по приказанию хана, отправил воззвание в Сичь и приглашал все низовое войско пристать к нему и к бывшим с ним татарам для борьбы против гетмана и царей московских.
“Милостивый господине атамане, и все старшее и меньшее славного войска запорожского низового товариство. Вашимъ милостямъ, добрымъ молодцамъ, старшему и меньшему славного войска запорожскаго товариству, отдаю мой низкій поклонъ и желаю, от Господа Бога доброго здравія, счастливого поведенія и надъ всякими врагами побЪды и одолЪнія. Ваша милость, всЪ старшіе и меньшіе добрые молодцы, войско запорожское, уже знаете то, для чего я пошелъ въ Крымъ и о какомъ дЪлЪ съ крымскимъ царствомъ прошлымъ лЪтомъ я договаривался, — это вы знаете, вопервыхъ, изъ статей, которыя я отослалъ вамъ, ваша милость, въ письмЪ; вовторыхъ, изустно вы говорили въ Каменномъ-ЗатонЪ со мной и съ бывшимъ калгой-салтаномъ и ради этого вы изволили отпустить, ваша милость, охочее войско въ виду похода, заодно съ ордой, на (украинскіе) города для освобожденія изъ подданства (МосквЪ) нашей малороссійской породы. Но когда мы пришли съ товариствомъ вашимъ на Русь (южную) и помирились съ орельскими городами, тогда въ крымскомъ государствЪ произошло большое замЪшательство: изъ БЪлогорода пришла въсть, что мурзы и беи, ходившіе на нЪмцовъ съ ханомъ, не захотЪли повиноваться хану; тогда и мурзы, бывшіе съ нами, встревожились этимъ и, прчнудивъ калгу-салтана, не сдЪлавъ никакого потребного дЪла, возвратились назадъ. Придя-же въ Крымъ они какъ хана, такъ и ходившего съ ними калгу-салтана, отставили отъ господарства. Теперь-же, когда въ Крымъ пришолъ новый его милость ханъ, Селимъ-Гирей, которого всЪ крымскіе господа такъ искренне желали и при которомъ все хорошее и раньше чинилось, у новаго хана, со всЪмъ господарствомъ крымскимъ, была рада. На этой радЪ постановили, если Господь Богъ поможетъ, исполнить то, что хотЪли: вырвавъ изъ московскаго подданства нашу Украйну и освободивъ ее отъ всего злого, жить съ нами побратерски, какъ было при славной памяти гетманЪ войска запорожскихъ козаковъ, БогданЪ Хмельницкомъ. Въ виду этого ханъ, его милость, отдалъ приказаніе идти въ походъ всЪмъ своимъ силамъ, а именно: ордЪ крымской, бЪлогородской, ногайской, джаманъ-саадакамъ, черкесамъ и калмыкамъ, а для совершенной надежды всЪмъ придалъ имъ своихъ сейменовъ, людей огнистыхъ. Съ этими силами ханъ, его милость, отправилъ всЪхъ своихъ сыновей-салтановъ; намЪстникомъ отъ себя назначилъ славного рыцаря Шанъ-Гирей (Шагинъ-Гирея) — салтана, которому далъ полномочіе съ вами, добрыми молодцами, запорожскимъ войскомъ, говорить и миръ поновить, — тотъ именно миръ, который вы учинили и своею клятвою подтвердили въ Каменномъ-ЗатонЪ въ прошедшее лЪто. Я снова вамъ, добрымъ молодцамъ, объявляю, что ханъ, его милость, для нынЪшняго дЪла, которое предпринимается ради цЪлости и обороны крымскаго и малороссійскаго государства, проститъ вамъ, войску запорожскому, всЪ тЪ убытки, которые ваше товариство захватомъ коней и людей причинили въ разныхъ мЪстахъ государству крымскому. Только вы, ваша милость, добрые молодцы, стойте на одномъ словЪ — сдЪлать что-нибудь себЪ и УкрайнЪ доброе. Если-же вы будете поступать то такъ, то сякъ, какъ прошлымъ лЪтомъ поступали, то смотрите, чтобы вы себя не потеряли, потому что господа крымскіе все, что межъ вами дЪлается, уже уразумЪли и на томъ постановили, чтобъ съ этого времени не имЪть отъ васъ ни докуки, ни убытковъ, ни обмана. Я же вамъ, добрымъ молодцамъ, и совЪтую и прошу васъ: возьмитесь вы со всей крЪпостью за свои войсковыя вольности и за цЪлость всего малороссійского и, пользуясь большимъ собраніемъ орды, идите, ваша милость, со всЪмъ товариствомъ и съ клейнотами войсковыми немедленно, и мы надЪемся, что лишь только вы пойдете, то мы согласимся со всЪмъ краемъ и, при помощи Бога, отъ Москвы освободимся. Когда-же, ваша милость, нынЪ не пойдете, то вЪдайте, что вы погубите ваши вольности, а Украйны до вЪку изъ московскаго подданства не вызволите. Когда-же, ваша милость, нынЪ пойдете, то какъ здЪсь, по выходЪ изъ Сичи, кого захотите, старшимъ назначите, такъ и на Руси, когда Господь Богъ дастъ намъ соединиться съ нашимъ краемъ, какой пожелаете, порядокъ учините. А что некоторые между вами, добрыми молодцами, говорятъ, что и лЪтомъ, когда орда и войско запорожское ходили въ походъ, тогда не шли, какъ обЪщали, на Москву, а привели орду въ свои-же козацкіе города, то вы, ваша милость, добрые молодцы, сами разумныя головы и знаете то, какъ идти на Москву, не согласившись о томъ со всъмъ краемъ. Когда-же нынЪ, ваша милость, изволите пойти, то, лишь только дастъ Богъ, согласимся со всЪми городами, тотъ часъ-же, при помощи божіей, пойдемъ на Москву и, что тамъ Господь Богъ позволитъ, то мы тамъ, въ МосковщинЪ, и чинить будемъ. Тутъ-же вашимъ милостямъ, добрымъ молодцамъ, сообщаю о малороссшских купцахъ, въ Крыму задержанныхъ, о ЗахарЪ ЯковенкЪ, Зелененькомъ и КонстантинЪ. Яковенко пойманъ съ листами от московского и гетманского пословъ писанными; а за Зелененькимъ и за Константиномъ то открылось, что они посланы его милостью, господиномъ Мазепою въ лазутчикахъ, въ чемъ они, побранясь между собой, сами признались и, если-бы не было здЪсь насъ, то съ душами и съ пожитками, всЪ бы здЪсь пропали, а нынЪ мы ихъ всЪхъ при себЪ содержимъ. Вручая вашу милость Господу Богу, вашимъ милостямъ желательный пріятель и слуга Петръ писарь” [25].
Не довольствуясь отправкой этого обширного воззвания, Петрик вложил в него еще две “цыдудки” и в первой из этих “цыдулок” писал следующее.
“И то, ваша милость, добрые молодцы, разумныя головы, войско запорожское, разсудите вы, что не всегда московскіе цари такое вамъ будутъ давать жалованье, какъ теперь часто присылаютъ червонные золотые: это Москва дЪлаетъ потому, что слышитъ въ лЪсу волка, а когда это дЪло минетъ, то не только того жалованья не дастъ вамъ Москва; но, помирившись съ Крымомъ (какъ нынЪ о томъ усердно старается), васъ изъ Сичи выгонитъ, вольности ваши войсковыя отниметъ, Украйны нашей часть отдастъ ордЪ въ неволю, а остатокъ возьметъ въ свою неволю вЪчную. И тогда къ кому приклонитесь, кто вамъ поможетъ и кто изъ неволи (чего не дай, Боже) избавитъ васъ? Сами, ваша милость, добрые молодцы, войско запорожское, знаете ту, по истинЪ правдивую, сказку, что за кого стоить крымскій ханъ, тотъ будетъ и панъ. Если московскіе цари съ крымскимъ ханомъ вЪчный миръ учинятъ, о чемъ такъ прилежно стараются, то хотя бы вы и къ полякамъ кинулись, то не будетъ вамъ отъ нихъ помощи, потому что поляки и сами МосквЪ ничего не сдЪлаютъ, а Москва съ Крымомъ сдЪлаетъ все, что захочетъ; теперь уже Москва на СамарЪ свои города нмЪетъ, въ KіeвЪ и въ ПереяславЪ людей своихъ держитъ и въ иныхъ нашихъ городахъ силу (войско) свою имЪетъ; а когда еще запретъ ДнЪпръ, то никому и никакъ нельзя будетъ дохнуть. Дивно то, что прежде вы всЪ жаловались на неправды отъ Москвы и отъ своих господъ, вы говорили, что нЪтъ такого человЪка, который-бы началъ дЪло и подалъ-бы вамъ поводъ. А теперь, когда, за божіимъ позволежемъ, такіе люди нашлись на то дЪло, ваши войсковыя вольности въ рЪкЪ ДнЪпрЪ и въ иныхъ мЪстахъ окрЪпили, а потомъ хотЪли вашихъ женъ и дЪтей и жилища ваши вырвать изъ московской неволи и отъ рабства господъ украинскихъ, тогда вы неохотно выказали на то вашу волю: вы только охочее войско на Русь пускали, а сами, лучшіе люди, въ Сичи остались. И развЪ вамъ то не любо, что хоть вы Крыму и убытки чините, однако вездЪ вы безопасно, до самого моря добываетесь и рыбой, и солью, и звЪремъ. А къ МосквЪ вы привязались даромъ, какъ та рыба судакъ, которой, хотя неводомъ и не тянутъ, сама привяжется къ нитЪ: сами, ваша милость, знаете, не туда-ли рыболовъ кладетъ ту рыбу судака, куда и ту, что затянетъ неводомъ? Такъ если и васъ москаль затянетъ въ свою мочь, хотя вы теперь и даромъ держитесь, то также поступитъ, какъ и съ тЪми людьми, которыхъ давно въ своей власти имЪетъ. Я совЪтую вашимъ милостямъ, добрымъ молодцамъ, если вы хотите доброе что сдЪлать и свои вольности спасти, то дЪлайте это нынЪ-же, пока время имЪете; а когда время это упустите или потеряете, то ужъ никогда его имЪтъ не будете, и какъ лишитесь своихъ вольностей, такъ возьмете на свои души грЪхи всей Украйны, которая вами защищается и на васъ надеется” [26].
В другой “цыдулкЪ”, приложенной к тому же первому воззванию к запорожским козакам, Петрик писал так.
“Напрасно, ваша милость, называете меня въ вашемъ письмЪ измЪнникомъ и прелестникомъ. ЧЪм я васъ, добрыхъ молодцевъ, обманулъ и прельстилъ? РазвЪ тЪмъ, что предоставилъ въ вашу волю ДнЪпръ и всЪ находящіяся возлЪ ДнЪпра рЪчки, гдЪ вы всюду, до самого Очакова, безопасно добываетесь и рыбою, и солью, и звЪремъ? Вы сами знаете, какіе пожитки отъ того имЪете, однако, вамъ это кажется мнЪ, немило и недостаточно, что вы меня, вашего слугу войскового, за вольности войска запорожскаго сердечно убивающагося, безвинно хулите и безчестите. Знайте, господа молодцы, то, что если это дЪло пройдетъ даромъ, которое я, при помощи божіей, для вашей прибыли и для блага нашего малороссійскаго народа началъ, и вы, добрые молодцы, за него не возьметесь, то ужъ не знаю, будете-ли вы добычиться на Низу и на Молочной рЪкЪ солью, рыбою и звЪремъ” [27].
Положение запорожцев было таково, что им, во что бы то ни стало, нужно было выиграть время, пока и сами они усилятся и гетман Мазепа соберется с полками для отпора наступающих врагов. Для этого нужно было вступить в переговоры с Крымом, — благо повод всегда был налицо: мирные промыслы запорожских торговцев на рыбу и на соль. Поэтому из Сичи отправлена была какая-то депутация к нурредин-салтану с письмом и от него к новому хану. Депутаты должны были хлопотать о том, чтобы утвердить присягу, какую заключил еще гетман Богдан Хмельницкий с Крымом и какую при прошлом хане запорожцы заключили в Каменном Затоне.
На представления запорожцев нурредин-салтан отвечал письмом из урочища Носоковки. Предпослав кошевому атаману и всему старшему и меньшему куренному товариству свое поздравление, он извещал их о повороте из Крыма запорожских посланцев и о выезде в Сичь вместе с запорожскими посланцами посланцев наияснейшего крымского хана с письмом ко всему запорожскому войску; просил, по прибытии крымских посланцев, прочитать и выразуметь письмо хана, заключить всем войском святой покой и вечное перемирие с Крымом и потом готовиться для союзного действия с нурредин-салтаном против врагов Украйны и Запорожья. Сам нурредин-салтан со всеми крымскими силами уже идет к запорожцам вслед за ханскими послами и когда дойдет до Сичи, тотчас “разговорится съ козаками устными рЪчами”, а пока желает им всякого добра от Бога [28].
Но запорожцы за это время уже успели получить известие от гетмана Мазепы о полной готовности дать отпор бусурманам и потому сразу переменили свой тон в отношении нурредин-салтана. Они ему отписали, что готовы, согласно условию, заключенному с калгой-салтаном, ввиду того, чтобы безопасно заниматься соляными, рыбными и звериными промыслами, держать полный мир с Крымом, но идти в поход под города русского государя не желают.
Тогда нурреднн-салтан обратился к запорожцам с листом и напомнил им об их желании подтвердить присягу, принесенную войском в Каменном Затоне. Условия той присяги предъявлены были в ту пору вместо запорожцев Петриком и состояли в том, что козаки обещали идти в воинский поход заодно с крымцами и соглашались отпустить от себя охочее войско под команду калги-салтана. Однако, в настоящее время они от того обязательства отказываются, заявляя, что на московскую войну не пойдут и при всем том желают такого мира, чтобы им вольно было и рыбой и зверем довольствоваться. “Такого вашего мира намъ ненадобно и отъ нынЪшняго времени отъ насъ вы покоя уже никакого имЪть не будете; а на то наше письмо, если мира надобно, пусть или самъ кошевой атаманъ съ товариществомъ, подумавъ, возможно скорЪй къ намъ для устнаго разговора пріЪъзжаетъ, или нЪсколько знатныхъ человЪк изъ товарищества присылаетъ; если же вамъ мира ненадобно, то вы на сей намъ листъ послЪдній учините отвЪтъ” [29].
На все предложения, угрозы и предостережения Петрика и нурредин-салтана запорожцы ответили письмом, составленным января 15 дня войсковым писарем Созонтом Грабовским. Начав отдаленно с небесных знаков, открывающих дурную или хорошую судьбу человека, затем перейдя к почитанию православных царей, всесильно обретающихся панов, родных отцов и матерей, дорогих сродников, начитанный и красноречивый писарь войсковой Созонт Грабовский перешел, наконец, к самой сущности дела и обратился с жестокими упреками к “проклятому воплощенному врагу” Петрику. “Хотя ты, Петре, именуешься человЪкомъ православнаго рода, но взялся, на все злое, устремившись, за такое дЪло, черезъ которое мгого христіанскаго народа погибло. Воистину, Господь не потерпитъ, но отомститъ за это. Ты вносишь губительное опустошеніе мечемъ своимъ, вмЪстЪ съ богомерзкими бусурманами, въ самое основное гнЪздо православія, Москву, или, правильнее сказать, Малую Poccію. Разсуди же cіe: на кого та вся клятва падетъ, какъ не на тебя самого. И въ самомъ дЪлЪ, пока ты что-нибудь сдЪлаешь или и ничего не сдЪлаешь МосквЪ, а народу малороссійскому уже явная, черезъ твой с государствомъ крымскимъ воинскій походъ, пагуба настанетъ, чего не дай, предвЪчный царю небесный. Впрочемъ, объ этой твоей губительной затЪЪ мы, войско запорожское, доподлинно еще не знаемъ и желаемъ вполнЪ довЪдаться и совершенно убЪдиться: по наущенію-ли кого другого, или-же самъ собою, какъ намъ докладываешь, въ листЪ своемъ, къ намъ писанномъ, яко-бы за отчизну нашу стоя, поднялъ на то крымское государство, чтобы, избавившись и освободившись отъ рабства и подданства, какъ московскихъ, такъ и нашихъ пановъ, принять перемирія на вЪчныя времена, вмЪсто совмЪстной жизни съ Москвой, отъ всего государства крымскаго. Разсуди-же ты о томъ, хорошо-ли такъ будетъ: отлучившись отъ своей православной вЪры, ввергнувши гнЪздо свое малое, бЪдную Украйну, въ сосЪдство с бусурманами, этими супротивными дьяволами, гонителями креста господня, мы погубимъ нашу православную вЪру и, главное, что нужно сказать, попадемъ въ вЪчное рабство и неволю, къ чему не допусти ихъ, Боже, а намъ не дай дождаться этого въ вЪчныя времена. А ты, предавшись отчаянію и забывши создавшего и искупившего тебя кровію своей пресвятою, вмЪсто того, чтобы видЪть послЪ тьмы, въ вЪчные роды, свЪтъ не вечерній, наслаждаться, всегда радуясь о ГосподЪ, чертогами небесными, — ты самовольно отдался бездонному аду съ душою и съ тЪломъ и устремился на зло и противленіе Богу всемогущему, — единодушно желаемъ тебЪ бесЪдовать на вЪчныя времена. И такъ какъ ты имЪешь данные тебЪ ханомъ, его милостью, клейноты, то съ ними и иди отъ насъ, войска запорожскаго, туда, куда имЪешь намереніе идти, не надЪясь получить клейнотовъ войсковыхъ: такъ какъ ты передался въ Крымъ безъ нашего вЪдома, насъ оставивъ, намъ измЪнивъ и милостью нашею, данною тебЪ, пренебрегъ, то и теперь безъ нашего вЪдома походъ твой дЪлай, а намъ больше ни въ чемъ не докучай” [30].
Еще резче ответили запорожцы нурредин-салтану. Они положительно ему объявили, что ни писать “псу” Петрику, ни выходить из Сичи вовсе не желают [31]. Это было ответом огромного большинства запорожского войска и только самая ничтожная часть его, да и то подонки общества, пристала к Петрику.
Таким образом, все предприятие Петрика и его бусурманских союзников и на этот раз окончилось ничем: “Они своими погаными попытками монаршеской державы только коснулись”, как выразился Мазепа в своем письме по этому поводу в Москву.
Гетман Мазепа остался вполне доволен приемом, оказанным войском запорожских козаков Петрику и пришедшим с ним татарским ордам. Сообщая о том во все малороссийские полки, он писал: “Когда бусурмане, желая прежде всего прельстить къ своему соединенно запорожскихъ козаковъ, подошли под Запорожскую Сичь, то запорожцы, стоя непоколебимо въ вЪрности своей къ великимъ государямъ и въ послушаши къ намъ, отказали имъ поганцамъ сурово, говоря, что не только не будутъ имъ помогать въ зломъ намЪреніи ихъ, но, если-бы они настаивали на своемъ, готовы будутъ бой съ ними чинить. О томъ походЪ татаръ запорожцы прислали намъ извЪcтіe во вторникъ, хотя поганцы ударились въ среду подъ Переволочну въ походъ” [32].
Относительно верности запорожцев русскому престолу Мазепа в это же время, а именно января 31 дня, написал письмо и в Москву. В этом письме гетман рассказывал о том, как нурредин-салтан и некоторые другие салтаны с ордой более чем в 40000 человек, с побудки проклятого и скверного врага и изменника Петрика, пошли было из Крыма на разорение малороссийских городов; но, однако, благодаря радению самого гетмана и усердной службе запорожского низового войска, едва тронули своими поганскими копытами богохранимую землю царей, как немедленно, сломя голову, со стыдом и бесчестием возвратились назад. Неприятели сперва подошли было под самую Сичь и стали прельщать запорожское войско к своему “скверному единомыслію”. Когда же запорожские козаки, сохраняя непоколебимое постоянство монархам и послушание гетману, отказались следовать за врагами, то татары пошли под украиные города, сперва под Переволочну, потом под Кишенку. Узнав, однако, о полной готовности со стороны жителей названных городов дать решительний отпор им, [33] они со “всЪми своими нечестивыми силами” повернули “оттоль горЪ рЪки Ворсклы полевою стороною” и рушили под Полтаву. Однако, и под Полтавой, кроме того, что похватали “огурныхъ и недбалыхъ людей на сЪнахъ и на дровахъ”, ничего другого не сделали, “отторгулись” на Коломак и далее в дикие поля [34].
Хотя гетман Мазепа и был на этот раз доволен поведением запорожцев, но сами запорожцы не были довольны гетманом. Услышав о действиях татар у Переволочны, Кишенки и Полтавы и об уводе ими в плен многих украинцев, козаки послали Мазепе укорительное письмо и в нем спрашивали гетмана, кто виновник всему происшедшему бедствию, что было причиной замедления со стороны гетмана в отпоре неприятелей и через то “згубы и руины посполитого” украинского народа.
На такое письмо гетман Мазепа отвечал запорожцам обширным листом, в котором старался снять с себя всякую в этом деле вину и взвалить ее то на самих людей, попавшихся к неверным в полон; то на “здрадника, пекельного пса, дьявольского сына, шалберника” Петрика; то, наконец, на самих же запорожцев. Прежде всего, писал Мазепа, бусурмане успели распустить свои чамбулы только до города Кишенки, а от Полтавы они уже были оттерты и бежали стремглав всей своей поганской купой. Затем из украинских жителей они захватили только людей огурных, которые не слушали ни приказа, ни угроз старших, беспечно проживали по уединенным хуторам и беспутно в самое тревожное время ездили по сено и по дрова в разные места. Да и возможно ли всякий раз предупредить поганский набег на украинские города? Готовы ли к этому были всякий раз антецессоры или предшественники Мазепы? Известно, что поганцы большую часть своих вторжений делали внезапно и так же внезапно исчезалb. И теперь, хотя запорожские посланцы, прибывшие в Батурин с известием о доходе нурредин-салтана на Украйну, сообщили о том, татарам ничего нельзя было сделать: гетман узнал о вторжении салтана во вторник, в среду и в четверг изготовил арматные тяжары, в пятницу рушил поспешно в военную дорогу к Лубнам, а неприятели, побывав под городами, в эту же пятницу отошли назад. И то нужно сказать, что двигаться всякий раз со всеми тяжарами против легкоконного врага гетману невозможно да и для края весьма невыюдно: известно, что ни украинские, ни великороссийские войска без сена, дров и оброков не могут проходить по городам, а в таком случае, при частых походах наших, мы сами бы разорили собственный край; край же наш и без того беден лесом и всякой растительностью, что же другое от того могло бы выйти кроме шкоды и опустошения? Нужно и то припомнить, что все предшественники Мазепы, в случаях вторжений неприятельских на Украйну, лично против них никогда не поднимались, а посылали против них свои отряды, и если бы всякий раз двигаться против бусурман с войсками и с тяжарами, то это было бы неприлично рейментарскому званию гетмана и весьма убыточно для войска, да и как гетману гоняться пехотой и конницей за легким и быстрым неприятелем? Если же Мазепа и двинулся с войсками против нурредин-салтана, то он опасался, как бы тот неприятель не сунулся меж украинские города по наущению скаженого пса изменника Петрика Этот безбожный изменник Петрик и виновен в набеге татар на города. Нельзя скрыть и того, что немало виновны в этом и сами же запорожцы: Петрик, этот щенюк пекельный, исполнившись яда, обокрал канцелярию, опозорил гетмана, ушел в Сичу, рассеял там зломысленные плевелы и так подольстился к войску, что даже был выбран писарем войсковым. Когда же гетман потребовал выдачи изменника Петрика, то запорожцы отказали ему в том и чрез то подвергли Украйну бедствиям от бусурман. Теперь остается, взяв в помощь Господа Бога, соединиться всем вместе и действовать против поганцев, пока станет здоровья и пока будут целы головы на плечах [35].

Примечания:

  1. Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1692, св.79а, № 4.
  2. Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1692, св.79а, № 4.
  3. Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1692, св.79а, № 4.
  4. Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1692, св.79а, № 4.
  5. Архив мин. ин. дел, подл. мал. акты, 1692, № 841; крымские дела, 1692, св.79а, № 4; Архив мин. юстиции, 1692, № 66, св.106—129.
  6. Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1692, св.79а, № 4.
  7. Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1692, св.79а, № 4.
  8. В одном письме сказано “до господы”, в другом — “на постоялый дворъ”.
  9. По другому указанию при кошевом были — судья, асаул, писарь, 38 куренных атаманов и 2000 человек простых козаков.
  10. По другому указанию кошевой и козаки поднесли салтану хлеб-соль, и салтан, довольный таким приемом, похвалил за то козаков, а хлеб-соль велел принять своему чаушу.
  11. По другим указаниям, присяга состоялась на том, чтобы запорожцам идти с татарами сперва на Муравский шлях и под слободы, потом под Самарь, Вольное и Орлик, “гдЪ засажены государскіе люди”, затем под реки Орель, Ворсклу, Псел и Мерлу к малороссийским и великороссийским городкам, снести и разорить города по Псел-реку, как в прежние времена бывало; города по Орели, Ворскле и у Днепра отдать татарам. Для того похода кошевой соберет войско с Берды и Молочной, и когда оно прийдет, то он, в случае ему самому нельзя будет выйти в поход, даст войску бунчук, литавры и знамя. А когда приедут козаки и татары в великороссийские и малороссийские города, то везде разошлют народу “прелестные” листы с тем, чтобы народ выбил московских людей, знатных панов, арендарей; после того одних подклонят под меч, других перегонят за Днепр и осадят ими города. На той присяге Петрика выбрали гетманом, Бузского полтавским, Сысу переяславским полковниками. В случае запорожцы окажутся ненадежными, то татары сделают только “забЪги” под города и потом вернутся в Крым.
  12. Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1692, св.79а, № 4; Архив ин. юстиции, 1692, книга мал. приказа, № 66, л.106—129. Документы архива иностранных дел заключают в себе известия первых рук и потому им отдано в данном случае предпочтение.
  13. Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 109—111.
  14. Соловьев, История России, Москва, 1879, XIV, 187.
  15. Та самая, которую переходил в 1687 году кн.Голицын.
  16. Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 111—113.
  17. Архив мин. юстиции, книга мал. прик., № 66, листы 106—129.
  18. Архив мин. ин. дел, 1692, подл., № 853,854, № 30, св.80.
  19. Архив мин. юстиции, 1692, кн.66, л.1090.
  20. Бантыш-Каменский, Источники, Москва, 1859, II, 7.
  21. Величко, Летопись. Киев, 1855, III, 129.
  22. По разным показаниям татар было от 30000 до 10000, малороссов от 400 до 80 человек; сам гетман показывал 40000 человек. Величко, III, 140.
  23. Архив мин. юстиции, кн. мал. приказа, 1693, листы 1185—1201, № 66.
  24. Архив мин. юстиции, кн. мал. приказа, 1693, л.1185—1201, № 66.
  25. Архив мин. ин. дел, 1693, св.91, № 14.
  26. Архив мин. ин, дел, 1693, св.91, № 14; Архив мин. юстиции., л.29, кн.67.
  27. Архив мин. ин. дел, 1693, св.91, № 14.
  28. Архив мин. ин. дел, 1693, св.91, № 14.
  29. Архив мин. ин. дел, 1693, св.91, № 14.
  30. Архив мин. ин. дел, 1693, св.91, № 14.
  31. Архив мин. юстиции, 1693, кн.66, л.1152,1158,1168.
  32. Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 240,242.
  33. По указанию Величка, часть гадячских полчан ходила против татар за речку Самарь; Летопись, III, 182.
  34. Архив мин. ин. дел, 1б93, св.9, № 875—860.
  35. Архив мин. ин. дел, 1693, св.9, № 881—886.