Обращение царя Петра Алексеевича к запорожцам после измены Мазепы.— Выбор нового гетмана Скоропадского и извещение о том кошевого Гордиенка со стороны царя Петра.— Обращение Мазепы к кошевому Гордиенку.— Отправка царских посланцев к запорожцам с деньгами и милостивыми обещаниями.— Требования, предъявленные царю запорожцами.— Движение запорожцев к Переволочне и соединение их с полковником Нестулием.— Рада в Переволочне.— Разгром запорожцами русских отрядов в Кобеляках и Царичанке и движение их к Диканьке.- Пир у Мазепы и движение запорожцев к Будищам.— Условия договора между запорожцами, Мазепой к Карлом XII.— Движение запорожцев от города Полтавы к Соколке.— Наблюдение за запорожцами со стороны киевского губернатора князя Голицына.— Меры царя для удержания за собой малороссийского козачества и охраны лиц, преданных московскому правительству.
Как для царя Петра Алексеевича, так и для запорожских жозаков переход гетмана Мазепы на сторону шведского короля был совершенной неожиданностью. Из запорожцев к этому не был подготовлен даже кошевой атаман Константин Гордиенко, открыто, неизменно и постоянно высказывавший свою глубокую ненависть ко всему тому, что носило название Москвы или что только напоминало ее. Гетман слишком хитро и слишком осторожно вел задуманное им дело и ни единым словом не обмолвился о нем пред кем бы то ни было из запорожцев. Напротив того, все время Мазепа выражал свое негодование на своевольные действия запорожского войска, всегда изображал сичевых козаков в письмак царю зложелателями Москвы, неверными царю людьми, представлял их изменниками, клятвопреступниками, достойными искоренения со всем их гнездом и именем. Теперь же гетман сам оказался тем, чем он представлял все войско запорожское перед русским царем.
Гетман Мазепа — натура весьма сложная и потому трудно доступная для понимания. Воспитанный и выросший при дворе польского короля, известного эпикурейца и любодея Яна Казимира, где господствовало тонкое, изысканно вежливое, с виду вполне сердечное, в действительности фальшивое и бессердечное к людям отношение; находившийся потом долгое время при гетмане Дорошенке, выдвинувшем идею об отторжении Малороссии от Великороссии и об отдаче ее Турции; перешедший от гетмана Дорошенка к гетману Самойловичу, известному гордецу, безмерному корыстолюбцу и стяжателю, Мазепа приобрел светский лоск и латинское образование, усвоил польский образ мыслей; в то же время, имея кривую душу, лживое сердце, он мог усвоить тонкое, но бессердечное и фальшивое к людям отношение; мог думать о возможности отторжения Малороссии от Великороссии; мог развить в себе инстинкт стяжания и презрительного отношения к людям, и все это прикрывать наружным благочестием, кажущейся преданностью своим патронам и благодетелям, видимой во всем откровенностью, напускной веселостью и природным юмором. В общем в характере Мазепы сочетались черты частного человека, черты неприятные, своекорыстные и отталкивающие, и черты общественного малороссийского деятеля, хотевшего видеть свою родину независимой в политическом отношении. Мазепа видел, что Малороссия еще со времени гетмана Богдана Хмельницкого была в постоянном шатании; что в ней немало находилось людей, недовольных правительством Москвы и что сами властные лица, присланные от Москвы для управления Малороссией, вели себя далеко не всегда умеренно и с подобающим тактом. Видел Мазепа и то, как печальны были успехи русского царя в первом столкновении его под Нарвой со шведским королем. Он хорошо, наконец, был осведомлен и о том, каков был шведский король и какова была его слава как полководца. И старый гетман впал в раздумье по поводу будущего Малороссии: как сохранить ему Украйну на случай поражения русского царя шведским королем? А поражение такое неминуемо должно произойти. Для этого нужно заранее войти в тайные сношения со шведским королем. Тогда только и именно через шведского короля можно добиться для Украйны независимых прав. И Мазепа решился на такой страшный шаг… Поэтому нет оснований соглашаться с мнением тех историков, которые характеризуют Мазепу только как чудовищного эгоиста и ненасытного честолюбца, совершенно забывшего ради личных выгод и интересов положение управляемого им народа и будущее его родины. Вся беда для Мазепы состояла в том, что он хотел ввести в Малороссии польские порядки и при управлении Украйной старался брать за образец государственное устройство в Польше. Раз ступив на такой ложный путь, Мазепа пошел дальше и, потеряв веру в осуществление своего идеала через Польшу, пошел навстречу шведскому королю. Мазепа находил себе сочувствие в том малороссийском панстве, которое состояло частью из старой православной шляхты, частью из козацкой старшины, стало складываться на Украйне еще со времени гетмана Богдана Хмельницкого и особенно усилилось во время гетмана Самойловича и самого же Мазепы. Правда, это панство стояло сперва за козацкие права и вольности против натиска со стороны Москвы, но потом, не успев сплотиться в сильную политическую единицу и будучи подавлено Москвой, само пошло против козацких прав, т.е. против того, за что ратовала малороссийская чернь и запорожские козаки, и стала подбивать к тому московских на Украйне бояр и воевод.
Как представитель польско-аристократического и бюрократического начала в Малороссийском крае, Мазепа по необходимости встречал страшную оппозицию со стороны запорожского войска, которое искони веков своего существования считало себя хранителем народно-козацких начал не только в одном Запорожьи, но и во всей Малороссии. Отсюда вражда Мазепы к запорожцам и запорожцев к Мазепе. Но при уяснении отношений Мазепы к запорожцам, нужно брать также во внимание и самое положение гетмана: находясь, с одной стороны, под давлением русского правительства, с другой — соприкасаясь постоянно с Запорожьем, Мазепа по истине находился между двух огней, и если перед царем злословил запорожцев, а перед запорожцами хулил царя, то делал это нередко по необходимости и из политики, потому что все обстоятельства складывались вокруг него так, что он принужден был кивать то в одну, то в другую сторону. Трактуя запорожцев перед царем как изменников, Мазепа едва ли в крайнем случае решился бы на конечное искоренение всего низового запорожского войска.
Явившись на историческую сцену Малороссии в самое шаткое время, Мазепа уже в первые годы своего управления мог иметь в своем уме мысль об отторжении Малой России от Великой, в особенности же после первого столкновения царя Петра с королем Карлом XII, и потому нет надобности начало его замысла относить ко времени знакомства с польской княгиней Дольской. Страшно скрытный человек, уже раз видевший воочию смерть, когда был пойман в степи запорожцами и представлен на суд перед освирепевшим товариством, но был спасен только заступничеством кошевого Сирка, Мазепа не мог ни с кем делиться своими тайными мыслями. Да и с кем было делиться? Был в Запорожьи кошевой атаман Гордиенко, страшный ненавистник Москвы. Но он слишком открыто действовал. Гордиенко был человек передовой по своим убеждениям — горячий патриот и чистый народник. Он не любил Москвы. Не любил, может быть, потому, что родился вдали от нее, но вместе не любил и Польши. Идеалы Гордиенка были таковы: для Запорожья он хотел устранить всякое вмешательство со стороны Москвы во внутренние дела Коша и так или иначе удержать за войском так называемые козацкие права и вольности, а в Малороссии он желал видеть народное козацкое правление, но без участия местного панства и пришлого боярства. Поэтому ему ненавистен был гетман Мазепа с его полупольскими порядками в Малороссии; ненавистны были и те малороссийские паны, которые играли в руку Москвы. И когда Мазепа поднялся против царя, то Гордиенко по неволе примкнул к нему и по неволе стал действовать с ним заодно. Политический идеал Мазепы был иной, и для достижения его он щел кривым путем; оттого запорожцы и называли его “хитрый лисъ и махіавель”. При всем том те же запорожцы и малороссияне считали Мазепу недюжинным человеком и недаром о нем сложилась пословица “отъ Богдана до Ивана не було гетьмана”.
Но другое дело: верны ли были расчеты Мазепы? Т.е. оценил ли он по достоинству царя Петра? Понял ли он, куда именно пойдет народная малороссийская масса, пойдет ли она против русского царя и станет под знамена иноверного короля или же отвергнет пришлого короля и потянется к “природному” царю? Мазепа не оценил царя Петра; он, по-видимому, не углублялся в течение всей истории малороссийского народа; он не понимал истинных идеалов простой народной малороссийской массы. Вся история Малой России работала на соединение с Великой и в общем вся простая масса тянула к московскому царю. В особенности это видно из всей истории Запорожья: как ни враждебно выступали запорожцы против русского правительства, когда поднимался вопрос о защите козацких вольностей от посягательства со стороны Москвы, как ни строго берегли они заветные, чисто народные идеалы своих предков; но все же и при всем этом масса запорожского войска хотела оставаться за Россией и никак не за Польшей, а тем более за Турцией. Турция — для запорожцев страна бусурманская, Польша страна панская, – и запорожцам не приходилось дружить ни с ненавистными бусурманами, ни с чванливыми и надутыми панами. Запорожцам всегда легче чувствовалось в мужицкой России, чем в аристократической Польше, где всякий батрак мнил себя паном, где сословные предрассудки и строгая кастичность играли и не перестают до сих пор играть огромной роли. Да и какой интерес могло представить собой то государство, против которого самим же гражданам его приходилось поднимать оружие на защиту своих человеческих прав, как поднимали козаки против правительства Речи Посполитой?
Идеалом простой козацкой массы было сохранить вольности предков, но под верховенством “добраго и чадолюбиваго монарха россійскаго”. И в сущности, на здравый ум простого человека запорожского звания, иначе и быть не могло: занимая открытые и ничем не защищенные степи, запорожцы не могли и думать о том, чтобы держаться независимо от России, Турции и Польши. Другое дело, если бы они занимали малодоступные или вовсе недоступные места, как Крым или Кавказ. Тогда сама природа подсказала бы им действовать иначе; тогда из Запорожья могла бы выйти своего рода Черногория. Но как этого не было, то запорожцы должны были склоняться к одной из сильнейших соседних держав, и в этом случае они, исповедуя православную веру и считая себя одним народом с великорусским, тянулись к русскому царю и в нем видели залог исторического бытия своего. Думать иначе могли только немногие из запорожского войска. Но такие лица или воспитались в Польше или заражены были польским духом. Таков был и сам Мазепа, который, обладая несомненно умом государственного человека, по своим симпатиям и по всем своим замашкам был более поляк, нежели малороссиянин, и играл скорее в руку Польши, чем России. От того он не знал истинного духа малороссиян, и в этом его главнейшая ошибка: свернуть массу с проторенного ею исторического пути не могут даже гениальные люди, а тем менее люди посредственных умов и дарований.
Что касается запорожцев, то “измЪвна” их русскому царю произошла вовсе не по их вине и была исторически подготовлена теми обстоятельствами, в какие Запорожье было поставлено после соединения с Великой Россией. С самого момента соединения Запорожья с Великой Россией запорожцы всегда были на стороне московского царя. Раньше всего они выступили против гетмана Виговского, который уже в 1657 году хотел помириться с Польшей и отторгнуться от России: “Ежели такъ учинити мЪете непремЪнно, то вЪдайте зачасу, ижъ (что) мы, войско низовое запорожское, въ томъ волЪ вашей послЪдовати не будемъ и титулу измЪннического на славное имя наше наволЪкати не хощемъ” [1]. С такой же твердостью стояло запорожское войско за московского царя в гетманство злосчастного Юрия Хмельницкого и в гетманство Якима Сомка. Так, в 1663 году запорожцы писали “несмачный листъ” гетману Юрию Хмельницкому и отступление его от православного монарха называли неизлечимым “шаленствомъ” [2]. Еще большую твердость выказали запорожцы в то время, когда на правой стороне Днепра объявлен был гетманом Петро Дорошенко (с 1665 года), составивший план об отторжении Малороссии от Великороссии и об отдаче ее Турции. Запорожцы называли Дорошенка Иудиным товарищем, постоянно укоряли его за союз с Турцией и Крымом и не раз “пильно” просили прекратить пролитие крови христианской и разорение матки-отчизны, отстать от своих “широкихъ” замыслов и пристать к христианскому государю. И гетман Дорошенко, в конце концов убежденный доводами кошевого Сирка, присягнул на верность русскому царю [3]. Запорожцы пребыли верными русскому царю и во время второго похода турок под Чигирин в 1678 году. Они помогали князю Василию Голицыну во время его походов на Крым; принимали участие в азовских походах молодого царя Петра и выказали мужество при взятии турецких крепостей Тавани и Кызыкерменя на Днепре. Запорожцы оставались верными Москве даже в то время, когда против московских городов поднялся сам крымский хан, подстрекаемый к тому и обнадеженный горячим малороссийским патриотом Петриком. Наконец, запорожцы с 1700 по 1709 год принимали участие и в великой Северной войне русских против шведского короля.
Таким образом вся предшествовавшая до 1708 года история запорожских козаков показала, что они, говоря вообще и исключая некоторые единичные случаи, никогда не были сепаратистами в политическом отношении. Не будучи сепаратистами, запорожцы, напротив того, были панславистами и в этом случае “голопузые” лыцари опередили и взглядами и действиями своих современников на 200—250 лет вперед: принимая к себе в Сичу и сербов, и волохов, и ляхов, и черногорцев, они как бы самым делом говорили, что сила всех славян в полном единении между собой и в противопоставлении себя всему неславянскому миру.
При всем том, держась стороны московского царя, запорожцы однакоже требовали, чтобы Москва “держала въ захованьи” их предковечные права и вольности и твердо верили, что русские монархи не поднимут на те вольности рук своих. На том именно состоялось и соединение Малороссии и Запорожья с Москвой: “Царское величество будетъ содержать малороссіянъ по ихъ правамъ и вольностямъ и царского величества слово премЪно не будетъ” [4]. Дав такое обещание, московское правительство скоро, однако, отступило от него. Русское государство росло и ширилось, и по мере такого роста развивалась его централизация в ущерб развитию окраин. Малороссия составляла окраину московского государства и должна была почувствовать на себе воздействие его. Уже в 1659 году из Москвы в пять малороссийских городов посланы были русские воеводы. Спустя шесть лет, число воеводских городов в Малороссии было увеличено и самая власть воевод расширена. Самая Малороссия была разделена, по состоявшемуся русско-польскому миру в Андрусове, на две половины между Россией и Польшей. Это была первая причина, вследствие которой запорожцы стали выказывать в отношении Москвы “шатость”. Так, в это время запорожцы произвели бунт в Малороссии и истребили нескольких русских воевод. В это же время они убили у себя русского посла Ладыженского, когда узнали, что без их воли и без ведома вся Малороссия поделена была между Россией и Польшей. Запорожцы никогда не отделяли, да и не могли отделить себя от украинцев и, твердо стоя за свои войсковые вольности, вместе с этим стояли за целость всей Украйны, за вольность городовых козаков и за благо малороссийской черни. Нельзя отвергать того, что по временам запорожцы переходили границы умеренности и давали слишком большой простор своим страстям. Но не следует забывать и того, что в Запорожьи, вследствие постоянной смены состава войска и вследствие свободного входа в Сичь и выхода из нее людей всякого звания, проживали рядом с людьми вполне “неважными” всякие “пройдисвиты”, которые разжигали при случае бурные страсти молодых козаков и навлекали на Запорожье справедливый гнев со стороны московских царей. Однако, чем дальше, тем теснее становилось малороссийским козакам и черни на Украйне. Особенно это сказалось в гетманство Самойловича и Мазепы. И тот и другой шли вразрез с требованиями народной массы: при них власть московских воевод на Украине все более и более расширялась, местная старшина порабощала и козаков, и простую чернь, простые канцеляристы получали грамоты на владение маетностями и на обладание людьми, подати и всякие сборы повсеместно увеличивались и вызывали ропот со всех сторон. В это же время, а именно в гетманства Самойловича и Мазепы, положено было начало дворянства в Малороссии; взяты были меры против перехода простых людей в козаки; упрощен был переход козаков, не хотевших нести военной службы, в посполитое сословие. По всему этому имена Самойловича и особенно Мазепы стали произноситься на Украйне с омерзением. Не находя никакого исхода, малороссийский народ толпами бежал из городов и селений на Запорожье и совещался с сичевым товариством, как быть, чтобы ввести новые “справы” в Гетманщине. И не раз запорожцы вступали по этому поводу в переписку с Самойловичем и с Мазепой и делали им различные угрозы. Но оба гетмана были сильны покровительством со стороны Москвы, которая позволяла им охранять свою особу татарами или так называемыми компанейцами, или же присылала в их распоряжение русские отряды стрельцов. Оба гетмана поставляли себе задачей, так или иначе смирить Запорожье. Для этого они хотели поставить на границе Гетманщины и Запорожья постоянные царские войска, чтобы прекратить сношения украинских козаков с запорожскими и держать в своих руках привоз хлеба в Сичу. Но когда эта мера не удалась, то решено было построить при самом входе в Запорожье московские крепости. С этой целью возведены были так называемые самарские городки Новобогородицкий и Новосергиевский, а потом построен был Каменный Затон. Последний в виду самой Сичи. Как раньше того Польша, построивши у первого порога крепость Кодак, хотела смирить тем низовых козаков, так теперь Москва, возведя собственные городки, имела явное намерение прибрать к своим рукам Запорожье с его гнездом. Запорожцы сколько могли противились этому и открыто восставали против такого натиска со стороны Москвы и ненавистных им гетманов, то, имея против себя соединенные царские и гетманские силы, временно смирялись, затаив в себе страшную ненависть против небывалых порядков на Украйне и в Запорожье. Но вот настал 1708 год. В Малороссию вошел с полками шведский король Карл XII. На сторону шведского короля открыто перешел гетман Мазепа. И тут для запорожцев настало счастливое время, когда они могли открыто выказать всю свою ненависть к Москве. И что же? Запорожцы далеко не сразу и далеко не все пошли на призыв гетмана и короля. Пошли только немногие да и то под влиянием кошевого Гордиенка; простая же масса много раз колебалась прежде чем последовать за гетманом и королем. И если бы не шедрые обещания Карла XII, не подарки со стороны Мазепы, не настойчивость Гордиенка, то едва ли бы запорожское товариство в общей массе решилось на войну с русским царем.
Так или ииаче, во всяком случае запорожцы стояли за свои вольности мужественно, вели свою линию открыто и не лукавили так, как лукавил гетман Мазепа, извиваясь с одной стороны между запорожцами и русским царем, с другой между шведским и польским королем. В то время, когда гетман Мазепа, выступивший в качестве бескорыстного патриота Малороссии, выговорил для себя у польского короля титул князя Белой Руси, запорожцы не думали ни о каких “приватныхъ” выгодах, а радели единственно о благе “матки-отчизны”. И тогда, как душа Мазепы представлялась такой темной и загадочной, в это же время душа Гордиенка казалась вполне прозрачной: Гордиенко открыто выказывал свое нерасположение к Москве и открыто в этом духе действовал.
Как бы то ни было, но царь Петр Алексеевич, получив нежданную и негаданную весть о переходе гетмана Мазепы на сторону шведского короля Карла XII, поставил себе задачей, во что бы то ни стало склонить запорожских козаков на свою сторону и отвратить их от союза со шведами. Царь хорошо знал, что значило Запорожье для всего малороссийского народа. Малороссийская масса всегда обращала свои взоры к Запорожью, к голосу запорожцев чутко прислушивались как простые козаки, так и вся малороссийская чернь. Для всякого малороссиянина настроение запорожского войска в известную минуту имело решающее значение, и куда шли низовые рыцари, туда тянуло и малороссийское поспольство. Оно и понятно: Запорожье всегда имело глубокое значение во всей внутренней жизни южнорусского народа и его внешних отношений; оно было отпечатком его заветных стремлений, хранителем его политических и общественных идеалов и всегда служило для южнорусского народа живым предвозвестником свободы и равенства, мужества и храбрости, живым протестом против насилия и рабства. На Запорожье всегда опирались в критические моменты величайшие из малороссийских деятелей. Запорожье, наконец, всегда было ядром военных сил всего южнорусского народа.
Понимая все это лучше, чем кто другой, царь Петр Алексеевич уже тотчас после получения от князя Меншикова известия написал в Сичь октября 30 дня 1708 года на имя кошевого атамана Константина Гордиенка грамоту, в которой увещевал запорожцев пребыть верным русскому престолу и православной вере за что обещал “умножить” к ним свою милость, которой они раньше того были лишены вследствие наветов на них со стороны коварного Мазепы, обвинявшего их в неверности русскому престолу.
“Божіею поспЪшенствующею милостію отъ пресвЪтлЪйшого и державнЪйшого великого государя царя Петра Алексеевича, всея Великія и Малыя и БЪлыя Росіи самодержца и многихъ государствъ и земель восточныхъ и западныхъ и сЪверныхъ отчича и дЪдича и государя и обладателя нашего царского величества подданому низового войска запорожского кошевому атаману Костянтину ГордЪенку и всему поспольству наше царского величества милостивое слово. Объявляемъ вамъ, вЪрнымъ нашимъ подданнымъ, что гетманъ войска нашего запорожского Мазепа, забывъ страхъ божій и присягу свою къ намъ и отвергнувся благочестія, измЪнилъ намъ, великому государю, хотя весь малороссійский народъ и землю отдать еретикомъ (-амъ) шведамъ и подъ иго поляковъ и церкви святыя и монастыри православные превратить въ римскую и уніацкую вЪру, переЪхалъ къ шведцкому королю, обманувъ генералную старшину и трехъ полковниковъ с некоторыми немногими изъ кампанскихъ полковъ, будто онъ идетъ по нашему царского величества указу за Десну противъ шведцкого войска и когда ихъ привелъ къ шведамъ, то, по учиненному съ ними уже договору, велелъ ихъ окружить темъ шведамъ и потомъ объявилъ свое измЪнничье намЪреніе и отдалъ тако въ руки непріятельскіе, хотя изъ оныхъ ча… мало кто, кромЪ самыхъ единомышленниковъ ево, cіe проклятое его намЪреніе вЪдали, изъ которыхъ отъ него отданныхъ уже многіе вЪрные къ сторонЪ нашей паки возвращаются. И понеже мы, яко оборонитель всего малороссийского краю, по христьянской должности, стараніе имЪемъ, дабы малороссійской народъ и землю въ порабощеніе еретикомъ шведамъ и подъ иго поляковъ не отдать и ни до какого разоренія не допустить, того ради выдали ко всЪмъ полковникомъ и старшинЪ и всему войску запорожскому наши указы, дабы отъ прелести сего богоотступника и измЪнника Мазепы остерегались и онаго не слушали, но съЪзжались бы вся старшина къ Глухову на избраніе нового гетмана, того ради тожъ и вамъ, вЪрнымъ своимъ подданнымъ, объявляемъ и желаемъ отъ васъ, войска нашего запорожского низового, дабы вы, яко ревнители о благочестіи и правахъ и волностяхъ своихъ на прелести его, измЪнника Мазепы, не смотрЪли и ко оному отнюдь не приставали и его не слушали, но за церкви и монастыри святые благочестивые, дабы оные не были превращены по намЪренію того измЪнника Мазепы въ римскую и уніацкую вЪру и чтобъ малороссійской край не былъ отданъ подъ польское и шведцкое ярмо и права и волности ваши не были нарушены и стояли-бъ противъ оного непріятеля за вЪру православную и за отчизну свою со всякимъ усердіемъ и пребывали къ намъ, великому государю, въ прежней своей вЪрности и прислали-бъ отъ себя съ Кошу на обраніе нового гетмана волными голосы по правамъ и волностямъ войска запорожского изъ старшинъ и знатного товариства, сколко человЪкъ пристойно, къ Глухову, а за вЪрную вашу къ намъ, великому государю, службу милость наша отъ васъ, войска запорожского низового, никогда отъемлема не будетъ, понеже хотя намъ тотъ проклятой измЪнникъ, бывшій гетманъ Мазепа, на васъ войско запорожское низовое, ложныя свои клеветы непрестанно наносилъ, объявляя на васъ, будто вы намъ невЪрны и для того, не зная его злости и измЪны, посланные отъ васъ къ МосквЪ съ челобитьемъ о жалованьЪ, по его письмамъ были нЪсколько времЪни задержаны, но нынЪ, видя вашу къ намъ, великому государю, вЪрную службу и что тЪ клеветы от него, вора и измнника Мазепы, были на васъ, вЪрныхъ нашихъ подданныхъ, нанесены напрасно и милость наша къ вамъ за вЪрныя ваши и постоянныя службы будетъ умножена, въ чемъ-бы вамъ на нашу великого государя милость быть благонадежнымъ. Дана сія наша царского величества грамота въ обозе при Десне за подписаніемъ власные нашіе руки октября въ 30 день 1708 году. Царь Петръ” (собственноручно) [5].
Отправив к запорожским козакам такую грамоту, царь Петр Алексеевич вместе с этим сделал распоряжение о выборе нового гетмана Малороссии и для этого велел собрать в городе Глухове генеральную старшину, оставшуюся верной русскому царю, и открыть всеобщую раду.
Рада была собрана ноября 6 дня в присутствии князя Григория Федоровича Долгорукого и на ней объявлен был гетманом обеих сторон Днепра стародубовский полковник Иван Ильич Скоропадский.
Царь уведомил об этом запорожцев новою грамотой (от 12 ноября), посланною в Сичь через стольника Гаврила Кисленского, и в ней внушал запорожцам не слушать “прелестей” Мазепы, твердо стоять за православную веру и своего великого государя, быть в послушании новому гетману Ивану Ильичу Скоропадскому, о чем он будет по указам государевым писать войску. За такое послушание будет посылано войску царского жалованья “на каждый курень по 1500 золотыхъ украинскихъ на каждый годъ сверхъ прежняго настоящаго годового жалованья”. А за тем жалованьем прислать бы войску к великому государю в военный поход посланцев, через которых оно будет прислано немедленно, а сами посланцы не мешкав будут отпущены в Сичу. В доказательство того, по указу великого государя, отпускаются в Кош 14 человек запорожцев, которые были задержаны изменником Мазепой и до сих пор были лишены свободы; из них двух, которым пожаловано царское жалованье, государь отпускает вместе с стольником Кисленским в Сичу [6].
Грамоту повезли царские стольники Гаврил Кисленский и Григорий Теплицкий; вместе с грамотой они везли денег 500 червонцев для кошевого атамана, 2000 для старшины и 12000 для куренных. Через тех же посланцев обещано было в знак особой царской милости прислать запорожцам войсковые клейноты — знамя, бунчук, литавры и трости — кошевому атаману и войсковому судье [7]. Одновременно с царскими стольниками отправлены были от гетмана Скоропадского лубенский сотник Василий Савич и от киевского митрополита архимандрит Межигорского монастыря Ирадион Жураховский.
Царских и гетманских послов по войсковому обычаю приняли в Сичи “благодарно”, стреляли в честь их из ружей и пушек, но во время открывшейся всеобщей войсковой рады в Сичи образовались две партии: партия старых, опытных козаков, и партия молодых, горячих голов. Первая партия стояла на законной почве и советовала всем твердо держаться русского царя. Первая партия на некоторое время взяла верх над другой и заставила козаков отправить к Мазепе, не называя его никакими титулами, письмо, в котором запорожцы, именуя себе войском его царского пресветлого величества, объявляли, что они готовы стоять за русского царя и за весь малороссийский народ против ворвавшихся на Украйну иноплеменных людей и спрашивали гетмана, каково было намерение шведского короля, приблизившегося к их границам, т.е. не имеет ли он намерения разрушить все их города, как уже и начал это делать. Но против старых козаков выступила молодежь, которой руководил кошевой атаман Гордиенко, фанатически ненавидевший все исходившее от Москвы и от московского царя. Сила оказалась на стороне молодых козаков и кошевого Гордиенка, и тогда запорожцы отобрали у прибывших в Сичь царских послов деньги, а самих стали бесчестить и ругать: архимандрита Межигорского монастыря Жураховского называли шпигом, т.е. шпионом, и грозили сжечь его в смоляной бочке, а других грозились убить или в воде потопить [8]. Обесчестив таким образом послов, запорожцы в ответ на грамоту царя написали письмо и в нем, “не щадя государя за прежнія его къ нимъ враждебныя отношенія, чиня досадительныя укоризны и угрозы, многіе неприличные запросы, съ нареканіемъ и безчестіемъ на самую высочайшую особу царя” [9], предъявили к нему следующие требования:
чтобы всем малороссийским полковникам не быть, а быть бы на Украине вольнице, как и в Сичи.
Чтобы все мельницы по речкам Ворскле и Пслу, а также перевозы через Днепр у Переволочны, запорожцам отдать.
Чтобы все царские городки на Самаре и на левом берегу Днепра у Каменного Затона срыть [10].
В Сичи царский стольник Кисленский нашел одного козака, бывшего мещанина города Сосницы Черниговского полка Ивана Григорьева Яхборского, который тайно подавал стольнику “вЪдомости о злыхъ намЪреніяхъ” кошевого атамана и прочих старшин, хотевших убить царского посла, и дал обещание при отъезде Кисленского из Сичи доносить ему о всех замыслах запорожцев в войско царского величества [11].
В то время, когда царь Петр Алексеевич так хлопотал о привлечении к себе запорожского войска, в это же время и о том же самом хлопотал и гетман Мазепа. Он отправил в Сичь “знатную особу” с универсалом и с листом для всего запорожского низового войска. В универсале Мазепа извещал славных молодцов о том, что передался на сторону шведского короля с той целью, чтобы защищать Украйну от тирании московского царя, который не раз говорил ему, Мазепе, что сделает все, чтобы истребить войско запорожских козаков, это скопище, на его языке, воров и негодяев. Гетман отлично знает, что москали, отступая перед шведским королем, сами завлекли его на Украйну, но его величество, шведский король, не имеет никакого дурного намерения относительно запорожского войска. Запорожцы должны воспользоваться таким счастливейшим случаем, свергнуть с себя иго московское и сделаться навсегда народом свободным. По всему этому гетман советует запорожцам разорить крепости Каменный Затон и Самарские Городки [12].
Независимо от посылки в Сичь “знатной особы” Мазепа вступил в тайную переписку с Кошем через “писаря войска запорозкаго низового кошового”, Григория Рогулю. Сам же Рогуля отсылал свои листы журавскому сотнику Демьяну Якубовичу, которого просил “доложить ясновельможному о семъ, якъ будутъ до СЪчи послы отъ найяснЪйших милостей, королей шведскаго и польскаго посилати, то щобъ писма поруску писали для нашое невмЪстности и для войскового латвЪйшого вирозумленья” [13].
Запорожцы, получив гетманский лист, не сразу, однако, согласились принять предложение Мазепы и выставили ему несколько условий, изложив их в обстоятельном к нему собственном письме.
“Присланный отъ вашей велможности панской до насъ, войска запорожского низового, особа подалъ намъ на Кошъ обширно выписанный вашъ рейментарскій универсалъ. Все, что выражено въ немъ, прочитано было нами въ общей войсковой радЪ, нашей и все то намъ, войску запорожскому, вЪдомо есть. При томъ обширномъ рейментарскомъ универсалЪ вашемъ мы получили и особливый листъ велможности вашей, изображающій вражду и злость московскую. Та злость издавна на отчизну матку нашу, дабы захватить ее во власть и обладаніе, хитро умышляетъ, захвативши-же, въ городахъ украинскихъ людей своихъ посадить желаетъ, а нашимъ людямъ малороссійскимъ несносныя и нестерпимыя здирства и грабительства причинивши, въ Московщину на вЪчное тяжкое и неволное мордерство [14] старается загнати… Такимъ образомъ для того, чтобы не запропастить отчизны и не отдать ее въ рабство и вЪчное невольничье обладаше московской ненасытности, а также для того, чтобы-сохранить всю ея цЪлость отъ той-же московской повадки, разсудили и усмотрЪли, велможность ваша панская, съ общаго согласія и полного совЪта съ генералными особами, полковниками и иною войсковою старшиною, отдаться подъ протекцію, опеку и оборону найяснЪйшихъ королей ихъ милостей шведского и полского, которые, якъ пишитЪ въ листЪ своемъ панскомъ, прирекли своимъ королевскимъ словомъ, подтвердили христіанскою совЪстью и своими завЪрителными писмами, не толко освободить отъ московскаго тиранскаго ярма войско запорожское и народъ малороссійскій, но и сохранить его при стародавнихъ правахъ и волностяхъ. Обнадежившись и увЪрившись названными словами наяснЪйшихъ королей, ихъ милостей, шведского и полского, вы пишите, ваша велможность, и до насъ войска запорожского низового, обязывая своимъ вЪрнымъ усердіемъ,чтобы мы, какъ сыны православной апостолской церкви, щиро и усердно постояли за милую отчизну матку нашу и для обороны и защиты ея собирались до велможности вашей, постаравшись искоренить находящееся близъ СЪчи Каменный-Затонъ и Самарскіе городки. На это мы, кошевой атаманъ и все войско запорожское низовое, симъ листомъ нашимъ войсковымъ объявляемъ, что въ настоящее время, въ виду того, что очень мало войска на КошЪ и безъ него не можетъ быть общей войсковой рады, мы отправили нарочно на Низъ посланного нашего, чтобы все войско собралось до Сичи и вмЪстЪ сошлось къ предстоящему празднику святителя Христова Николая. Мы просимъ и желаемъ, чтобы къ тому дню, къ празднику святителя Христова Николая (6 декабря), присланы были особы отъ наяснЪйшихъ королей ихъ милостей шведского и полского и отъ велможности вашей для словесной совершенной умовы (договора) и досконалныхъ прогиворовъ войсковыхъ, потому что мы, войско запорожское, отдалившись отъ царя московского, желаемъ знать, под кЪмъ будемъ жить и кого себе за верховнЪйшого пана имЪть и чтобы намъ права и волности и клейноты войсковые и иныя дачи получить, какъ за давнихъ королей полскихъ войско имЪло у себя…; а также, чтобы намъ словесно пристойно и обширно говорити и на одномъ постановити, дабы было за что намъ, войску запорожскому, службы свои ранити въ працахъ войсковыхъ и случаяхъ военныхъ. При этомъ докладываемъ велможности вашей и о томъ, что въ сосЪдствЪ съ нами находятся крымскіе городки и какая отъ васъ увага будетъ съ ними поступити и обойтись; о Каменномъ-ЗатонЪ извЪщаемъ, что мы не можемъ его без помощи искоренити: благоволите, велможность ваша, прислать намъ на помощь войска военного и тогда мы, атаманъ кошовый съ войскомъ, избивши сіи городки на гнЪздо наше, скоро поспешимъ до обозовъ вашихъ, где они будутъ найдоватися” [15].
Такой ответ немного давал гетману Мазепе, и русский царь мог еще надеяться удержать за собой Запорожье. Ноября 23 дня отдан был царский приказ в главную ратушу о заготовке жалованья войску запорожских козаков: 500 золотых червонных, 150 половинок амбургских сукон в сорочках, 50 пудов пороху, 50 пудов свинцу, кошевому атаману — 2 вершка бархатных, мерой по полуаршина вершок, сукна кармазина, атласу, камки по 10 аршин, две пары соболей по 7 рублей пара, 2 сорока соболей по 50 рублей сорок; судье, писарю и асаулу по вершку бархатному, мерой по полуаршина вершок, сукна кармазина по 5 аршин, атласу по 10 аршин, по паре соболей в 7 рублей пара, по сороку соболей по 50 рублей сорок человеку [16].
Определяя жалованье на запорожское войско, царь был уверен, что этим он расположит запорожцев в свою пользу и отвратит их от гетмана Мазепы и шведского короля. Но запорожская масса и без того пока была на стороне русского царя; против царя были только некоторые из старшин. О том царь узнал от гетмана Скоропадского, а Скоропадский — от бунчукового товарища Ивана Черняка.
В самом конце декабря месяца 1708 года бунчуковый товарищ Иван Черняк, посланный из Малороссии в Крым с известием о выборе нового гетмана Ивана Ильича Скоропадского, ехал через Запорожье со спутниками Семеном Васильевым Ечемнуком и Григорием Савичем. В самую Сичь они прибыли в навечерие Рождества Христова и были приняты запорожцами очень ласково. Черняк, явившись в Сичу, подал кошевому атаману от гетмана письмо, которое кошевой лично прочел в раде перед всем войском. В том письме было писано о том, чтобы запорожцы ни в чем не верили Мазепе и не соглашались с ним. По прочтении письма кошевой отослал Черняка с радной площади на постоялый двор, а сам, заодно с войсковым судьей, бросил свою шапку на землю, на шапку положил войсковую трость и объявил всем, что он отказывается от своего чина и сдает его другому [17]. Но войско, видя то, стало кричать, зачем кошевой оставляет свой чин, или он хочет служить Мазепе, а не царскому величеству? И, подняв трость с земли, снова вручило ее насильно кошевому. Тогда кошевой, взяв трость, стал кланяться войску на все стороны и говорить: “НынЪ кому мы будемъ служить, и понеже прежде были письма от Мазепы, а теперь отъ новаго гетмана Скоропацкого”. На этот вопрос все запорожцы закричали, что они повинны служить царскому величеству, как единоверному государю, при котором обретаются их отцы и сродники. Кошевой снова стал кланяться войску и, кланяясь, говорил: “ЗЪло добро, что вЪрЪ святой православной произволяетесь”. По истечении двух дней запорожцы вновь собрали раду и, призвав в нее Черняка; потребовали от него письма, которые он вез в Крым от Скоропадского, чтобы дознать, не писано ли в них что-нибудь противного о запорожцах. Черняк, повинуясь воле козаков, подал требуемые письма, и когда они были “отпечатаны” и прочтены в раде, то оказалось, что в них ничего противного войску запорожскому не было. Тогда козаки, “подпечатавъ” гетманские письма, снова возвратили их Черняку и, дав ему трех провожатых из старых и надежных козаков с собственным листом к хану, с честью отпустили его в Крым [18]. А в письмах к хану они спрашивали, куда он с ордой намерен идти, к русскому царю или к гетману Мазепе, ибо они обще с татарами намеревались идти: куда татары пойдут, туда и они последуют [19]. В бытность спутников Черняка в Сичи все запорожцы, как конные, так и пехота, находились в сборе, а потом один отряд из них около 6000 человек [20], пехоты и конницы, вышли из Сичи в Старый Кодак и в село Новое (т.е. Новый Кодак), близ Старого Кодака [21], где и расположились на стоянку. Перед отъездом в Крым Иван Черняк послал от себя в город Сумы, где находился царский стан, с известием козака Полтавского полка Мирона Петрова да двух козаков запорожских. Последние посланы были к гетману Скоропадскому за получением от него царского указа для кошевого атамана Гордиенка, который якобы показывал охоту идти на царскую службу [22].
На четвертый день Рождества Христова Иван Черняк уехал в Перекоп. В Перекопе Черняк оставил своих спутников Григория Савича и Семена Ечемнука, отдал приказ им вернуться назад к гетману Скоропадскому, а сам с татарскими провожатыми направился в Бахчисарай до визиря Калват-Улана. В день отпуска к спутникам Черняка явился перекопский писарь и подверг их допросу о том, знают ли они, что написано в гетманских письмах. Гетманские посланцы отвечали, что самых писем они не читали, но когда были в Сичи и когда те письма были распечатаны запорожцами, то слыхали, что в них гетман пишет не верить изменнику Мазепе и настаивает не соединяться с ним для войны против русских. На такой ответ перекопский писарь заметил, что никогда того не будет, чтобы хан, оставя учиненный с царским величеством мир, поверил письмам изменника Мазепы. Потом перекопский писарь спрашивал о бунтовщиках Булавине, Некрасове и Беспалове. О Булавине спутники Черняка сказали, что он погублен, а о Некрасове и Беспалове сам писарь заметил, что они в десяти тысячах войска стоят ныне в Темрюке и намерены идти на слободские города.
Из Перекопа спутники Черняка вернулись в Сичу, где были приняты кошевым Гордиенком по-прежнему ласково. Перед отпуском из Сичи Гордиенко просил их передать гетману Скоропадскому, чтобы он прислал запорожскому войску, в знак своей ласки, войсковые клейноты: прежние гетманы все дарили войско низовое своими клейнотами, а настоящий гетман до сих пор ни одного лоскутка не прислал войску. Вместе с Ечемнуком и Савичем кошевой атаман отправил двух запорожских полковников с письмами от войска к царю Петру Алексеевичу. В тех письмах запорожцы повторили свою просьбу государю оснесении Каменного Затона и Самарских городков, за что выражали свою готовность, все до последнего человека, идти на службу царского величества, куда приказано будет. Когда спутники Черняка находились еще в Запорожьи, то в бытность их там войско запорожское, которое вышло в Кодак из Сичи, все еще находилось в Кодаке. Гетманцы и запорожские посланцы ехали вместе до Переволочны, а потом запорожцы оставили гетманцев и почему-то поехали вперед, заявив, что они немедленно поедут за ними и дальше [23].
Все эти вести дали повод царю Петру Алексеевичу думать, что надежды на верность царскому престолу со стороны запорожского войска еще не потеряны, и потому января 5 дня 1709 года царь велел написать в Кош грамоту с извещением о том, что в Нежин послан гетман Иван Скоропадский, которому ведено стать в том городе, собрать малороссийские войска и чинить совместно с великороссийскими войсками, туда отправленными, поиск над неприятелем. Ввиду этого запорожцам также вменялось в обязанность в случае гетман будет о чем-либо писать к ним и чего-либо требовать, быть в отношении его послушным по всегдашней запорожского войска к царскому величеству и к его предкам верности [24].
По-видимому, иного мнения были ближайшие сотрудники Петра, как, например, канцлер граф Гаврила Головкин. Так, отправляя царскую грамоту Скоропадскому для отсылки ее в Кош, Головкин писал гетману, что вольно ему будет или послать грамоту в Кош или удержать ее при себе, “но, кажется, въ нынЪшнее время того листа посылать совсЪм непотребно” [25].
Опасения графа Головкина были не напрасны. Переволочанский сотник Василий Зелененский донес полтавскому полковнику о намерениях запорожцев следующее. Января 4 числа на рассвете прибыло в Переволочну несколько десятков конных запорожцев, которые сказали, что они вышли из Сичи в прошлую субботу и что по их следам имел выйти в воскресенье, а наверное по водосвятии на Богоявление Господне и кошевой атаман Гордиенко. Гордиенко имел разделить все войско на три части: одна часть должна пойти слободами, другая по-за Днепром в Чигирин, а третья, во главе которой он будет сам, пойдет на Переволочну. Такое разделение делается для большего увеличения войска, которое, пройдя намеченные пути, должно сойтись со всех сторон, соединиться вместе и расположиться в Полтаве; Москва же, лишь только услышит о приходе кошевого в Переволочну, должна выступить прочь из Полтавы. Но “на которую руку имЪетъ быть кошевой склоннымъ, того никто не скажетъ, ибо въ ПолтавЪ о томъ у нихъ рада будетъ”. Но еще до выступления кошевого из Сичи пришла весть из Кодака, что 3000 москалей, пришед до реки Самары под Кодаком и тамошними селами, пошкодили овец. Тогда Гордиенко, услыхав о том, скинул с себя кощевство, но его насильно принудили взять булаву назад. Кошевой, взяв булаву, тотчас послал в Крым по орду, но что произойдет дальше — переволочанский дозорца Зелененский пока не знает [26].
О подлинных намерениях Гордиенка не знали пока и в царском стане: там известно было пока то, что отряд запорожцев находился в двух Кодаках, но куда он имел намерение идти дальше — никому не было известно. Поэтому граф Головкин предписывал гетману Скоропадскому “всемЪрно трудиться над тЪм, дабы увЪдать подлинно о ихъ походЪ, на которую сторону они идутъ”.
Но скоро в царский лагерь донеслись такие вести, которые сразу раскрыли подлинные намерения как кошевого Гордиенка, так и всего запорожского войска. Упомянутый раньше запорожский козак Иван Григорьев Яжборский, тайно выехав в конце января из Запорожской Сичи, явился в Белгород к графу Головкину, принес там присягу перед евангелием на верность царскому величеству и при этом передал о положении дел в Запорожьи следующее. Когда приезжали в Сичь с царской денежной казной послы Кисленский и Теплицкий, тогда в Сичн были несколько раз собираемы рады и на тех радах чернь и пришедшие из городов козаки кричали, чтобы идти из Сичи всем войском к царскому величеству против шведа и изменника на помощь. Но кошевой атаман во всех радах от того похода козаков удерживал, не объявляя, однако, явственно того, почему тот поход войска к царскому величеству непотребен. И в одной раде Гордиенко слагал с себя кошевство ради того, что он в поход идти не желает; но потом, видя, что не может удержать черни от того похода, отправил из Сичи своих противников до 4000 человек в Старый и Новый Кодаки, так что в Сичи ныне осталось большая часть козаков “стороны кошевого”. Вслед за тем кошевой отправил в Крым посланцев “затягивать къ себЪ на соединеніе орду”. Тогда из Крыма в Сичь приехали два татарина, которые объявили, что в Крыму ожидают приезда нового хана и просили запорожцев обождать своим походом до тех пор, пока в Крым не прибудет новый хан. Кошевой атаман Гордиенко в раде, собранной во время пребывания татар в Сичи, “явственно” говорил запорожскому войску, что лучше козакам держаться при хане, который идет к Мазепе, нежели к русскому царю идти на соединение [27].
Все полученные вести, как от переволочанского дозорцы, так и от выходца из Сичи, доставлены были князю Меншикову, руководившему в то время военными действиями в Малороссии. Но князь Меншиков о положении дел в Запорожьи и в Малороссии в это же время был извещен и от самого государя. Царь Петр Алексеевич воспользовался посланцами Ивана Черняка, находившимися в стане в городе Сумах, из коих два были козаки запорожского войска, а один Мирон Петров козак Полтавского полка. Запорожские козаки отправлены были к гетману Скоропадскому, а козак Полтавского полка послан был к князю Меншикову. В то время князь Меншиков двигался с русскими полками к городу Полтаве, куда направлялся и шведский король, имея целью “совокупить к себЪ черезъ Мазепину факцію запорожскихъ козаковъ”. Кроме того, для отвращения запорожского войска от шведов царь отдал приказ гетману Скоропадскому послать в Запорожье “доброго человека” и чрез него стараться склонить козаков к русской стороне, следить за их настроением и извещать о том предводителей русского войска. Вместе с этим по приказу государя велено было через гетмана Скоропадского послать в Кош войсковые клейноты и увещательные царские грамоты [28].
Но за настроением запорожского войска помимо Скоропадского тщательно следил каменнозатонский воевода Илья Чириков. Он посылал ежемесячные донесения о настроении запорожцев в Киев к князю Дмитрию Михайловичу Голицыну и в Белгород к графу Головкину, а также в “разрядъ” самому государю. Пользуясь тем обстоятельством, что запорожцы однажды побили солдат Каменного Затона, Илья Чириков отправил в Сичь разведчиков для поимания злочинцев и для разузнания о тайных намерениях войска. Кошевой атаман, понимая истинную цель воеводы, писал ему, что воевода присылает людей в Сичу “не для настоящихъ дЪлъ, а для провЪдыванія поведенія войскового”, а потому посланцев воеводы немедленно велел выпроводить из Сичи вон. Но воевода на том не успокоился и, возражая кошевому, говорил, что сносится с ним для “настоящаго дЪла” и желал бы знать, куда собирается из Сичи запорожское войско. Кошевой, уклоняясь от прямых ответов на такие вопросы, говорил, что он и сам не знает, куда идет войско, и едет проведывать о том лично. При всем том Чириков успел разведать, что в Сичи осталось очень малое число запорожцев и что войско готовится к какому-то походу. Даже те козаки, которые шинковали в Каменном Затоне, оставили свои курени в крепости и ушли в Сичу, а на вопрос воеводы, для какой цели они съезжаются в Сичу, отвечали, что кошевой атаман призывает их к походу, что пойдут они туда, куда по царскому указу будет указано идти. Кошевой собирал козаков и из других мест в Сичу: он посылал вестовых на речку Белозерку, где запорожцы жили куренями, и под видом того, чтобы татары не сделали им какой-нибудь шкоды, приказывал им ехать в Сичу. В действительности от татар он ждал не шкоды, а помощи и послал звать к себе орду татарскую. Если орда прибудет, то он скоро выйдет с войском; если же орды не будет, то он, заговевши, пойдет к запорожцам, стоящим в Кодаках. Запорожцы же, стоявшие в Кодаках, уже посылали к Гордиенку асаула и через него просили кошевого немедленно идти к ним; в случае кошевой не явится к ним на сырной неделе, то они пойдут к великому государю. Тогда кошевой написал запорожцам в Кодаки, что он явится к ним немедля и просит их дождаться его в тех местах, где они доселе стояли. Но войсковая старшина хочет идти после кошевого, потому что ему не доверяет. По точным разведкам кошевой находится в полной готовности к походу; при нем войска в сборе около 1 1/2 тысячи, кроме того, которое уже собралось на Кодаках [29].
После таких обстоятельных донесений в царском лагере всем ясно стало, что кошевой Гордиенко хитрит в отношении русских и имеет злые в своем уме намерения.
Гетман Скоропадский, как раньше того Иван Мазепа, причину враждебности запорожцев к русским приписывал не столько самому войску, сколько кошевому Константину Гордиенку. Поэтому, извещая Меншикова о неверности запорожского войска русскому престолу, Скоропадский в виде меры удержания его за государем, рекомендовал князю “изыскать способъ ко изспроверженію кошевого атамана Константина ГордЪенка”.
Меншиков все добытые сведения о запорожцах, а равно и предложение гетмана о ниспровержении кошевого, поторопился отослать государю [30].
В это же время б положении дел в Запорожьи отправил, донесение государю и князь Григорий Федорович Долгорукий. Долгорукий писал, что замыслы запорожцев уже вполне стали известны, но тем не менее он надеется их “опровергнуть”, лишь бы только в том не помешали татары [31].
Такого же мнения относительно запорожцев был и сам царь Петр Алексеевич. “О татарахъ объявляю вамъ, писалъ царь Долгорукому февраля 21-го дня, что уже другую конфирмацію получили мы из Константинополя, что хану, под смертію, заказано миръ блюсти, и для того въ томъ уже не сомнЪвайтесь, но потщитесь вышереченное зло пресЪчь. Получили мы письмо отъ гетмана, въ которомъ объявляетъ воровство запорожское и совЪтуетъ кошевого перемЪнить; но о семъ надлежитъ ему искать два способа, въ чемъ и вамъ стараніе свое имЪть надлежитъ, хотя-бъ и немалое что дать, и какой способъ на то найдете, пиши ко мнЪ” [32].
При всем том так как намерения запорожцев становились все более и более очевидны, то фельдмаршал граф Шереметьев, желая предупредить приход их в Малороссию и не дать им возможности внезапно напасть на малороссийские города, февраля 21 дня предписал гетману Скоропадскому послать в города и местечки Манжалеевку, Поток, Кременчук и Омельники из регулярных войск по батальону от пехотных полков и при них “отъ кумпаніи” по собственному рассуждению, а во все места, удобные для сооружения мостов и перевозов, велел отправить легкие партии за реку Псел для поисков над запорожцами; если же поисков нельзя будет сделать, то написать несколько писем “къ развращенію (т.е. отвращению) запорожцевъ отъ Мазепиной прелести” и разбросать те письма в удобных местах, чтобы они попались в руки запорожцам и чтобы запорожцы из тех писем могли “выразумЪть прелесть измЪнника Мазепы и воровство кошевого атамана” [33].
Но “прелесть” Мазепы и кошевого Гордиенка столь была велика, что на запорожцев подобные меры уже не могли подействовать. Сам Гордиенко в это время избил перначом и посадил в оковы возвратившегося из Крыма и задержанного в Сичи посланца гетмана Скоропадского Ивана Черняка за то, что будто бы он посланные им в Крым гетманские письма не все объявил войску. В это же время запорожцы открыто приняли к себе чигиринского сотника Василия Невинчанного, избившего другого какого-то гетманского посланца, отправленного Скоропадским в Чигирин. Поэтому от запорожцев стали ожидать уже всего самого худшего.
Царь Петр Алексеевич извещал князя Меншикова, находившегося в то время в городе Харькове, что запорожцы собрались близ крепости Новобогородицкой на реке Самаре и что, поэтому, нужно опасаться, как бы они не причинили ей чего-нибудь дурного, а также, как бы они не были проведены своим кошевым атаманом и войсковым судьей через Переволочну на соединение к шведам. Поэтому государь приказывал князю поставить в удобном месте ингерманландский русский полк, “дабы имЪть око на ихъ походЪ”; также, если возможно, прибавить в Новобогородицкую крепость и в Каменный Затон полка два или больше того гарнизонного войска; в самой же Сичи постараться переменить через посредство миргородского полковника Даниила Апостола главную старшину — кошевого атамана и войскового судью;
Впрочем, едва этот приказ успел дойти по назначению, как царь марта 1 дня отправил тому же Меншикову другой приказ. Этим последним приказом внушалось, как можно стараться о том, чтобы склонить на русскую сторону запорожское войско, действуя на козаков прежде всего добрым словом и только в крайнем случае оружием. “Въ Каменномъ-3атонЪ учинить командира изъ бригадировъ, кто поумнъе, ибо тамъ не все шпагою, но и ртомъ дЪйствовать надлежитъ, а кого (следует учинить), то полагаюсь на васъ; пункты посылаю при семъ; токмо едина матерія суть, чтобъ смотрЪть и учинить запорожцевъ добромъ по самой крайней возможности; буде-же оные явно себя покажутъ противными и добромъ сладить будетъ невозможно, то дЪлать съ оными, яко со измЪнниками” [34].
В чем, собственно, состояли пункты, посланные царем Меншикову, неизвестно; но, по замечанию Голикова, “содержаніе ихъ было то, чтобъ склонить козаковъ къ избранію новаго кошевого ласкою и подарками [35].
На письмо государя вместо князя Меншикова дал ответ марта 3 дня 1709 года князь Григорий Федорович Долгорукий: “О воровстве запорожцевъ неоднократно писалъ я до миргородского полковника, дабы оный, выбравъ изъ своего полка добрых козаков и удовольствовавъ послалъ въ Запороги въ разные курени, чЪмъ-бы возможно тамъ заводчиковъ, кошевого и судью, испровергнуть и во всЪхъ противникахъ довЪріе учинить, такожъ и господинъ гетманъ въ свою сторону съ общаго совЪту отвращая оныхъ своевольниковъ, писалъ и другими способы (-ами) тайно и неусыпно трудился, какъ и нынЪ удовольствовавъ деньгами, посылаетъ съ письмами козаковъ, которые прежде сего были въ СЪчЪ кошевыми… чрезъ которыхъ надЪется съ помощью божіей оныхъ удержать” [36].
Но скоро оказалось, что и эти меры бнли уже напрасны.
Уже в самом начале марта сам царь писал о запорожцах князю Меншикову: “Запорожцы, а паче дьяволъ кошевой, уже явные измЪнники стали, и зЪло опасно Богородицкова не для города, но для артиллеріи и аммуниціи, которой зЪло тамъ много, а людей мало; того ради зЪло потребно одинъ конный полкъ, хотя изъ тЪхъ, которые съ Кампелемъ, послать въ оную, и велЪть оному тамъ побыть, пока изъ Kіевa три полка будутъ въ Каменной-Затонъ, изъ которыхъ велЪть сотъ пять водою туда отправить на перемЪну сему конному; впрочемъ извольте сами сему подобныхъ дЪлъ смотрЪть; ибо я, отдаленія ради, не всегда и не скоро могу слышать все” [37].
Обнадеженные гетманом Мазепой и настроенные кошевым атаманом Гордиенком, запорожские козаки действительно с этого времени решили большинством голосов действовать против русского царя. Сперва из Сичи отправлена была депутация в числе 80 человек с каким-то полковником к гетману Мазепе с объявлением о том, что козаки берут его сторону, так как они узнали, что деньги, которые царь прислал им в подарок, отняты им у козака Фляка [38] и что это вовсе не подарок, а добыча, отнятая царем силой у одного брата и отданная другому [39].
После отправки депутации к Мазепе, запорожцы, конница и пехота в числе 1000 человек [40] под предводительством “властного” кошевого атамана Константина Гордиенка, войскового судьи и писаря, взяв с собой знамена, бунчук, булаву и десять пушек, марта 1 числа двинулась из Сичи в Переволочну, которую искони веков считали своим городом и от которой рассчитывали добраться до стана шведского короля. Покидая Сичу, запорожцы оставили там наказным кошевым атаманом Михаила Симонченка, который, “вслед за отходом Гордиенка, известил воеводу Каменного Затона Чирикова о том, что властный кошевой поднял рушение в малороссийские города не для измены великому государю, а “для самой певной слушности и досконалной рЪчи, для чего людямъ ихъ отъ находу разныхъ войскъ утиски и грабленіе чинятся, и, получивши свое желаніе, возвратитца на свое мЪсто” [41]. Тем временем, когда запорожцы вошли в украинские города, то к ним стали приставать городовые козаки и таким “пристальцамъ кошевой давалъ по полтинЪ на человЪка, на которую дачу дано ему от шведского короля 6000 рублевъ, а запорожцамъ дано по три рубля на человЪка” [42]. Однако, идя на соединение с королем Карлом, запорожцы везде объявляли, будто бы они идут на соединение с великороссийским войском, за что им вторично послано было царское жалованье от русского царя [43]. Придя в Переволочну марта 11 числа в пятницу, кошевой Гордиенко написал письмо тамошнему полковнику Нестулею, и по тому письму полковник Нестулей вышел с пятьюстами конницами для рады. В субботу той же недели присланы были от Мазепы посланцы Чуткеевич и Мокеевич с письмами. Марта 12 дня в воскресенье в Переволочне произошла рада в присутствии посланцев гетмана Мазепы. На раде перед всем войском были прочитаны гетманские письма, в которых говорилось о том, что русский царь угрожал “искоренить воровъ и злодЪевъ запорожцевъ”, а жителей малороссийских городов перевести в великороссийские города за Волгу, в подтверждение чего приводилось доказательство, что уже и теперь московское войско, находясь в здешних краях, “чинитъ разореніе паче шведа”. После прочтения таких писем и после тайной раздачи кошевым атаманом денег “скуднымъ людямъ” из запорожцев, многие на раде стали кричать, чтоб “быть въ Мазепину сторону”. И тогда полковник Нестулей и все запорожское войско, как конница так и пехота, решили идти в ближайший вторник под город Царичанку, где стояло 3000 человек московского войска [44]. В это время пришло письмо к запорожскому войску от крымского хана. Хан одобрял решение запорожских козаков идти за Мазепой и обещал им с своей стороны во всем помощь. После этого и полковник Нестулей, несколько времени колебавшийся между одной и другой стороной, под конец также объявил себя сторонником Мазепы [45].
После окончания рады кошевой атаман Гордиенко марта 15 дня отправил универсал через войскового товарища Грицька, к козакам, кочевавшим возле рек Буга, Ингульца и Ингула, с просьбой не засиживаться возле рек и поспешить соединиться с кошевым для “войскового похода” [46]. Вместе с этим кошевой Гордиенко послал свой лист к польскому королю Станиславу Лещинскому, “покорно прося королевскую вельможность на сполную (общую) помощь и ратованье милой отчизны Украйны”. Станислав Лещинский избран был одной из польских политических партий “сапЪжинцевъ” при живом короле Августе II и имел поддержку у шведского короля Карла XII. Гордиенко, отправив своих посланцев к Лещинскому, ждал от него решительного ответа. Но посланцы Гордиенка попались в руки польским караульным и были представлены коронному гетману Синявскому; коронный же гетман, сторонник России, передал их Алексею Дашкову, русскому резиденту в Польше. Тогда письма, найденные при посланцах, были отправлены малороссийскому гетману Скоропадскому, который должен был показать их “знатнымъ изъ запорожскаго войска (в Сиче), дабы они увЪдали то его, ГордЪенково, злодЪйство” [47].
Но Гордиенко тем не смутился. Оставаясь пока сам в Переволочне, он отправил к шведскому королю депутацию, одного полковника и 80 человек товариства с известием о том, что запорожцы готовы, ради восстановления собственной свободы, служить верно королевскому величеству, жертвовать своей жизнью и с полным уверением за счастливый успех предпринимаемого святого дела. В то время главная квартира короля находилась все еще в местечке Великие Будища в 47 верстах от города Зинькова и 57 верстах от Полтавы [48]. Туда и направился запорожский полковник с конвойным своим отрядом.
Марта 19 числа депутаты прибыли в местечко Великие Будища, были приняты королем, допущены к его руке и потом угощались у шведского фельдмаршала Реншильда. Во все время пребывания своего в Будищах запорожские депутаты предавались веселью до излишества. На прощаньи фельдмаршал Реншильд объявил десяти козакам, что они снова будут допущены к прощальной аудиенции у короля, но с условием не пить вина раньше обеда, так как король не переносит пьяных. Запорожцы, много пившие в последние дни, с трудом выдержали такое требование и простились с королем трезвыми. Зато после королевской аудиенции их великолепно угостил фельдмаршал Реншильд. Сам король сделал им прекрасные подарки и вручил два письма, одно к гетману Мазепе, другое ко всему запорожскому войску [49].
Вслед за отправкой депутатов двинулся из Переволочны и сам Гордиенко. Когда об этом движении кошевого стало известно в русском лагере, то начальники русской армии распорядились выслать против Гордиенка три полка с целью не допустить запорожцев до соединения со шведами. Таким образом кошевому приходилось вступить с русскими в битву, чтобы очистить себе дальнейший путь к Великим Будищам. Запорожцы, перейдя границу своих владений, сделали два нападения на русских, одно у Царичанки, другое в городе Кобеляках. У Царичанки запорожцы в числе 800 человек атаковали бригадира Кампеля, у которого было три полка драгун численности в 3000 человек. Запорожцы изрубили 100 человек драгун да 90 человек из них захватили в плен [50], потеряв у себя только 30 человек. Из пленных москалей козаки отправили несколько человек со шведскими посланцами к крымскому хану и просили его о помощи шведскому королю [51].
Такая удача под Царичанкой сразу дала запорожцам славу храброго войска и подняла столь высоко их знамя, что число их быстро увеличилось до 15000 человек; к ним повыходили из недр лесов и болот скрывшиеся туда при нашествии шведов украинские жители, не желавшие против воли доставлять продовольствие войскам Карла. С таким числом людей запорожцы скоро овладели городками по рекам Орели, Ворскле и Днепру и везде оставляли в них по хорошему гарнизону [52].
Рассеяв русские отряды и закрепив за собой берега Днепра и его притоков Орели и Ворсклы, кошевой Гордиенко взял направление в местечко Диканьку в 25 верстах от Полтавы, чтобы свидеться там с Мазепой и оттуда идти в главную стоянку шведского короля Великие Будища. Перед своим выходом из Новосанджар кошевой Гордиенко оставил при возах от каждого куреня по 50 человек охраны, а жителям местечка отдал приказ в случае нападения на них московского войска, уходить от русских за реку Ворсклу [53].
В это время гетман Мазепа, узнав о выходе к нему Гордиенка, выслал навстречу кошевому конвой в 2000 человек. Прийдя в Диканьку, Гордиенко направился прямо в тот дом, где находился Мазепа, и тут кошевого встретили самые знатные лица из гетманской свиты. Увидя гетманскую свиту, кошевой, в знак дружбы и уважения, поцеловал бунчук, который был принесен на тот случай. Самое свидание Гордиенка с Мазепой произошло в присутствии большого числа лиц запорожского товариства. Войдя в комнату Мазепы, кошевой увидел гетмана, стоящим у стола, на котором лежали знаки гетманского достоинства, и отдал ему глубокий поклон. Поцеловав в знак уважения бунчук с развевавшимся на нем конским хвостом, кошевой сказал гетману такое слово:
“Mы, войско запорожское, и я, благодаримъ васъ за то, что, в качествЪ начальника Украйны, вы приняли къ сердцу, какъ благонамеренный человЪкъ, положеніе, въ которомъ вынужденно находится наше отечество, и за то, что вы начали освобождать его отъ владычества москалей. Такъ какъ мы увЪрены, что именно въ виду этого намЪренія, а не въ видахъ собственнаго интереса или какой-либо особенной цЪли, вы выпросили покровительство короля Швеціи, то мы рЪшились помогать вамъ съ вЪрностью, подвергая опасности нашу жизнь и повинуясь вамъ во всемъ, такъ что вы имЪете право намъ приказывать для достиженія желаемой цЪли. Мы умоляемъ васъ взять на себя это бремя; чтобы облегчить тяжесть несенія этого бремени, мы сдЪлаемъ все возможное. Благодаримъ васъ также за то, что вы изволили увЪдомить насъ о намЪреніи и благосклонности короля Швеціи. Мы пришли съ намЪреніемъ просить покровительства у его величества и надЪемся, при посредствЪ вашемъ, получить утвержденіе этого, какъ вы намъ обЪщали. ИмЪя также цЪлыо вступить въ общее съ вами дЪло и будучи готовы поклясться вамъ въ послушаніи и вЪрности, мы желаемъ, чтобы и вы также поклялись действовать съ нами единодушно и оказали ваше содЪйствіе въ защитЪ отечества”.
В ответ на речь кошевого Гордиенка гетман Мазепа благодарил запорожское войско за доверие к его особе, уверял честью, что, отдаваясь в руки шведского короля, он поступал не по легкомыслию, не по побуждению личного интереса, а лишь по безграничной любви к отечеству. Он очень стар, не имеет ни жены ни детей, мог бы удалиться в Польшу или в другую какую-либо страну, чтобы спокойно окончить те немногие годы, какие ему осталось прожить. Но, управляя Украйной, он не может оставаться сложа руки и отдать ее во власть несправедливого притеснителя. Он хорошо знал намерение царя переселить запорожцев в другое место, совершенно уничтожить их жилище и принудить их сделаться драгунами, и если запорожцы еще сохранили до сих пор свободу, то этим они обязаны ему, гетману. Уже князь Меншиков двинулся было со страшной армией, чтобы взять гетмана, захватить всех его полковников и других приближенных к нему лиц, и если бы это намерение князя удалось, то запорожцы неминуемо были бы отведены в Сибирь. Однако, благодаря действию особого провидения божьего, в это самое время вступил в страну шведский король и дал надежду украинцам освободиться от притеснений и сбросить постыдное и невыносимое иго Москвы. По всему этому гетман готов соединиться с запорожцами и готов обязать себя клятвой исполнить такое дело, только бы и запорожцы, с своей стороны, поклялись ему в искренней и неизменной дружбе и в готовности действовать сообща с гетманом, имея одно намерение и одну общую цель [54].
Когда кошевой Гордиенко говорил свою речь гетману Мазепе, то в это время при нем находилось несколько человек запорожского товариства, и это делалось по установившемуся в низовом войске обычаю; запорожцы были того убеждения, что ничто так не способствует поддержанию независимости их общины, как постоянно и неослабно исполняемое ими правило — наблюдать за всеми действиями их начальников, вследствие чего они и не позволяли им ничего делать иначе, как в присутствии всего товарищества. В таком случае, если предприятие запорожцев оканчивалось счастливо, то они имели равное участие в том все; если же, напротив того, предприятие их не удавалось, вследствие каких нибудь причин, то сделанные ошибки не вменялись никому в вину. Гордиенко перед этим несколько раз был отрешаем от должности кошевого атамана, но после каждого раза запорожцы, не находя в других козаках способностей к управлению войском, снова через некоторое время делали его своим кошевым. Тщетно царь, так не любивший Гордиенка за его ненависть к Москве, пытался лишить его атаманского уряда и вместо него поставить во главе войска другое лицо, более преданное москалям. Гордиенко умел всегда сделать так, что царские разведчики всякий раз возвращались из Запорожья ни с чем. Однако, опасаясь, чтобы попытки царских агентов не остановили задуманного предприятия, Гордиенко поспешил выйти из Сичн и соединиться с гетманом Мазепой.
После свидания Гордиенка с Мазепой все запорожцы, находившиеся при кошевом атамане, были приглашены гетманом к обеду; наиболее заслуженные из них были допущены к столу самого Мазепы; остальные угощались, как хотели. Все время обеда прошло в большом порядке. Запорожцы оказывали Мазепе особенное уважение и, выражая в громких словах ему свое усердие и расположение, уверяли, что они готовы пожертвовать для него последней каплей крови. Потом, когда обед окончился, и запорожцы, сильно опьянев, стали расходиться по своим квартирам, то они начали по своему обыкновению хватать со столов всякую посуду, какая кому из них наиболее нравилась [55]. Управляющий домом, из окрестных дворян, видя такое бесчинство, счел своим долгом остановить такое хищение. Подвыпив не менее самих гостей он обратился к запорожцам с упреком и заметил им, что, вероятно, они пришли в дом с тем, чтобы разграбить его, как это имеют обыкновение делать повсюду, куда приходят. Запорожцы, оскорбленные словами управляющего, пришли в сильное раздражение, подняли большой шум и пошли с жалобой к кошевому Гордиенку. Последний, придав этому делу серьезное значение, вообразил, что к такому оскорблению запорожцев побудил управляющего сам гетман Мазепа и приказал всем своим козакам немедленно сесть на коней и, не простясь с гетманом, уехать прочь. Но гетман Мазепа, узнав об этом через своих людей, поспешил отправить к Гордиенку своих старшин и велел им передать кошевому, что он, крайне огорченный происшедшим беспорядком, не принимал в этом ни малейшего участия; а для того, чтобы доказать им свою непричастность к такому делу, готов выдать козакам управляющего головой и предлагает им наказать его так, как они сами того пожелают. Эта предупредительность усмирила немного козаков. Но когда тот человек был выдан им, то они били его ногами, кидая один другому, и продолжали эту игру до тех пор, пока один из козаков, давно за что-то ненавидевший этого человека, не вонзил в него нож [56].
Из Диканьки кошевой Гордиенко вместе с гетманом Мазепой отправился в Великие Будища для представления шведскому королю. За Гордиенком шло 50 человек запорожских козаков и 115 человек захваченных запорожцами русских пленных солдат и малорусских козаков, которых запорожцы “били и ругали и мучительски комарами и муравьями травили” [57].
По прибытии в Великие Будища Гордиенко марта 27 числа имел аудиенцию у короля и был допущен вместе со свитой своей в числе 50 человек козаков к целованию королевской руки. Во время представления королю кошевой атаман сказал на латинском языке речь [58] с выражением благодарности от имени запорожцев королевскому величеству за обещанное покровительство как войску запорожских козаков, так и жителям Украйны против общего врага. Вместо короля кошевому атаману отвечал на латинском же языке государственный секретарь Гермелин. Ответ Гермелина переведен был на славянский язык комиссаром Солданом и объявлен всем козакам. В этом ответе высказывалась запорожскому войску благодарность короля, преподавался искренний совет воспользоваться благоприятным случаем добыть себе прежнюю свободу и предковские права и выхвалялась храбрость их в бою при Царичанке против москалей, доказательством чего были приведенные налицо 115 человек русских драгун, и обещалась большая награда за смелое дело нападения на москалей.
Гордиенко, выслушав перевод речи короля, объявил, что кроме приведенных к его величеству москалей он отправил еще около 100 человек к хану в Крым и теперь вполне уверен, что в таком деле, как война короля с царем, примет участие и все панство крымских татар.
Король хорошо угощал запорожцев в течение нескольких дней [59] и под конец раздал всем участникам царичанского дела 10000 флоринов, кроме особых подарков Гордиенку и запорожской войсковой старшине. На пожалование кошевому и старшине денежных сумм король выдал особый лист, который всенародно прочтен был перед собранием козаков. Это сделано было ввиду того, чтобы предотвратить придирку запорожского товариства, которое требовало все жалованные суммы доставлять в общую скарбницу для всех членов запорожской общины [60]. Кроме того, король обещал к празднику Христова Воскресения подарить по 4 рубля и по 1 кафтану на каждого козака. Независимо от короля гетман Мазепа также пожаловал запорожцам клейноты и “по полтинй 2000 рублей на курень” [61].
После окончания веселых и продолжительных пиршеств запорожские и малороссийские козаки составили между собой договор, по которому обещались помогать друг другу и действовать сообща. Договор этот заключен был на письме; Мазепа, не могший, вследствие будто бы приключившейся с ним болезни, никуда выходить из своей комнаты, подтвердил тот договор целованием креста, евангелия и святых мощей у себя в доме. Вместе с Мазепой принес присягу и генеральный писарь войска малороссийских козаков. Кошевой атаман Гордиенко и запорожцы принесли присягу марта 28 дня с большой торжественностью в будищанской церкви перед главным алтарем.
Кроме договора запорожские и малороссийские козаки составили особую статью и отправили ее для утверждения к шведскому королю. Статья эта была вполне принята королем и король дал свое слово исполнить все просьбы козаков. Король обещал взять Мазепу и Гордиенка под свое покровительство со всеми войсками их; он объявлял, что не положит оружия перед царем до тех пор, пока Украйна и Запорожье не будут изъяты совершенно от власти москалей, так что и украинские и запорожские козаки несомненно будут пользоваться теми правами, какими они пользовались с древнейших времен. Зато жители украинских сел и городов должны возвратиться в свои жилья и доставлять пропитание шведским войскам, а не прятаться по лесам и не делать нападений на шведов, как прятались и нападали они во время первого появления шведов в украинских городах. В случае нарушения дисциплины со стороны шведских войск сам король обещает производить строгий над солдатами суд и виновных без снисхождения казнить [62].
Покончив со всеми условиями у гетмана и у короля, запорожцы стали выражать горячее желание — поскорее начать войну против москалей. Но на такое желание король, похвалив пыл низовых молодцов, отвечал им, что прежде всего нужно выждать время и приготовиться к бою, а потом, как только настанет удобный час, король выступит из Украйны и сразится с врагом. На речь короля, переведенную на русский язык и сказанную публично всем, запорожцы отвечали криками радости, махали в воздухе саблями, подбрасывали шапки свои вверх. На прощанье некоторые из запорожцев допущены были к королевской руке и приглашены к королевскому столу [63].
После свидания с гетманом Мазепой в Диканьке и после представления Карлу XII, запорожцы марта 30 оставили Великие Будища и решили спуститься в Новосанджары ниже Полтавы и расположиться там до известного времени станом. Проходя мимо Полтавы, запорожцы показали свою ловкость владеть огнестрельным оружием. Здесь их заметили русские гарнизонные солдаты, которые взошли в большом числе на городской вал и начали оттуда стрелять из пушек по проходившим мимо козакам. Тут кошевой Гордиенко велел остановиться ввиду врага и приказал сотне из своих людей приблизиться к городским валам. Сотня козаков приблизилась на расстояние 500 шагов и выстрелила в москалей. Выстрел этот оказался столь метким, что 40 человек русских солдат свалились замертво. В это же время один из запорожцев, заметив на башне русского офицера в мундире с галунами, пустил в него один выстрел и тем выстрелом свалил мертвым несчастного офицера. Кошевой Гордиенко, выставляя это на вид шведам, заметил, что среди его людей есть более 600 человек козаков, которые могут стрелять на таком же расстоянии и никогда не давать промаха [64].
От Полтавы некоторая часть запорожских козаков взялась проводить гетманского посла с письмами к турецкому султану: в тех письмах Мазепа побуждал султана на скорейшее соединение турецких войск с козаками для борьбы против русского царя. Главная же масса запорожцев расположилась в Новосанджарах. Это местечко удобно было в том отношении, что находилось невдалеке от королевского стана и от границы Запорожья, откуда козаки Гордиенка могли получать новые подкрепления для предстоявшей борьбы с русскими.
Несмотря на ласковый прием, оказанный шведским королем кошевому и запорожцам, несмотря на все подарки и щедрые обещания короля в будущем, Гордиенко, однако, впал в некоторое раздумье по поводу затеянного им сообща с Мазепой дела и выказал колебание насчет дальнейших действий своих совместно со шведами: “РазглядЪлъ я этихъ шведовъ; полно при нихъ служить! МнЪ теперь, кажется, что лучше намъ попрежнему служить царскому величеству”. Но, по-видимому, то было не более, как минутное настроение, охватившее кошевого, — дальнейшие его действия не говорят о его искреннем раскаянии и решительном желании действовать в пользу русского царя
Во все то время, когда Гордиенко, выйдя из Сичи, находился в Малороссии, за действиями запорожцев зорко следил киевский губернатор князь Дмитрий Голицын, которому поручено было наблюдать за спокойствием Малороссии во время прихода в нее шведского короля. Правой рукой Голицына в этом случае был чигиринский полковник Игнат Галаган, доставлявший ему всякие вести о запорожцах. В конце месяца марта князь Голицын, после донесения ему Галагана, сообщил гетману Ивану Скоропадскому, что запорожцы стоят по крайним от Днепра городам, Переволочне и Келеберде, что они прельщают на левой стороне Днепра народ; что “по ихъ прелестямъ” к ним переходят многие из местных козаков и что они внушают народу бить старшин и идти на соединение с низовым войском, от этого собралось много своевольных людей, которые ходят купами и разоряют пасеки в разных местах. Не довольствуясь левой стороной, запорожцы в числе 400 человек переправились на правую сторону Днепра и стали разглашать, будто шведский король со своим войском также хочет перебраться через реку и поднять против царя народ правой стороны Днепра. От реки Днепра запорожцы спустились даже к реке Бугу, где собралось более 3000 человек запорожских гультяев; своевольцы стали грабить людей, разорять жилья и намеревались идти для истребления городов Уманского полка, а в Брацлавском полку они уже взяли и разорили город Чичельник.
Но Голицын, по-видимому, был бессилен, чтобы успокоить вверенную ему область, и на все эти донесения, а также на жалобу полковника Григораша нашел возможным отдать только одно приказание Григорашу послать людей и на месте укротить своевольных гультяев [65].
В противность киевскому губернатору гетман Мазепа брал все меры к тому, чтобы посеять в краю смуту и так или иначе закрепить за собой запорожцев и малороссиян, для чего даже пустил между ними слух о том, будто бы русскому царю изменили граф Шереметев и князь Меншиков, которые не замедлят прибыть в козацкое войско.
Тогда для отвращения запорожцев “отъ Мазепиной прелести” ведено было разбросать по городам Соколке, Кишенке, Келеберде, Беликам и Санджарову разные письма из русского стана и из тех писем низовое войско узнало, что слух об измене царю Шереметева и Меншикова был пущен самим Мазепой; чрез это многие из запорожцев стали покидать обманщика и уходить от него прочь.
Апреля 4 числа в город Лубны явился кобеляцкий козак Герасим Лукьянов, развозивший подметные письма в Соколке, Кишенке и Келеберде с целью отвращения запорожцев от Мазепы и склонения их к русскому царю. Он в своем сообщении показал: всех запорожцев при кошевом атамане в ту пору состояло 4000 человек, из коих только одна половина была вооружена ружьями, а другая ружей не имела; жалованья ни те, ни другие не получали от шведского короля и питались харчами, добываемыми силой у городовых жителей; особо в местечке Будищах запорожцев было до 2000 человек; они собирались принести присягу шведскому королю и с ними был сам кошевой атаман; тем не менее козаки были недовольны на кошевого за то, что он ввел их в явную погибель и что чрез него они очутились в безвыходном положении, потому что в Сичь им вернуться было нельзя через московские войска, стоявшие по обе стороны Днепра, а от шведского короля они не получали никакой платы. Многие из запорожцев не хотели идти за кошевым еще и потому, что не желали служить гетману Мазепе и воевать против русского царя. Но коварный кошевой, чтобы поднять запорожское войско против москалей, прибегал к такой уловке и говорил козакам, что “Мазепа идетъ воевать не царя, а только, за безчинность, москвитянъ”. К тому же и в среде жителей малороссийских городов они далеко не везде находили сочувствие себе. Так, кобеляцкий сотник Ерофей Иванов высказывал открытое желание перейти со своей сотней к миргородскому полковнику Апостолу и верно служить царю, и если не сделал этого, то единственно потому, что ему воспрепятствовали в том “запорожскіе гультяи и простаки”. И не один кобеляцкий сотник верно исполнил свой долг: наказной сотник Роман Родуст также был верным царю слугой и доносил полковнику Апостолу, что он вовсе не сторонник запорожцев и что их власть он сносит единственно потому, что они, как и их кошевой, уходя из Келеберды, запретили жителям ее сноситься с Миргородом и приказали избегать миргородского полковника, — и при всем том келебердинский сотник надеется на помощь Бога и просит у полковника панской милости к себе и ласкового призрения [66].
Как бы то ни было, но когда факт совершился, и запорожцы пошли за Мазепой и шведским королем, то царь Петр Алексеевич марта 13 числа вновь послал князю Меншикову приказ стараться об удержании за русскими орельских городков, в особенности Новобогородицкой крепости, где было много артиллерии и аммуниции, но мало русских сил. Ввиду серьезного положения дел князю Меншикову, который должен был по письму царя от 4 марта приехать наскоро в город Воронеж, теперь повелевалось отложить пока поездку и продлить свое пребывание в Малороссии: “Ежели вы не в пути, писал царь, то лучше-бъ еще немного тамъ для запорожскаго дЪла задержались, a cіe дЪло, самъ ты знаешь, что не изъ послЪднихъ; я уже писалъ до господина фельдмаршала, чтобъ онъ подался къ Переволочне для сего дЪла; при томъ-же совЪтую и вамъ, буде невозможно всЪми (войсками), то хотя-бы частью позадъ Полтавы протянуться для сего дЪла” [67]. Март 31 дня послан был от царя указ и гетману Скоропадскому: ему велено было отнюдь не пропускать, как сухопутьем, так и водой, ни в Сичь, ни в стан кошевого Гордиенка и гетмана Мазепы украинских торговых людей с хлебными запасами и разными товарами [68].
Но эта мера, не раз практиковавшаяся в отношении Запорожья Самойловичем и Мазепой, теперь не имела никакого успеха. Апреля 3 дня бывший при гетмане Скоропадском царский министр Яков Федорович Долгорукий писал царю: “Воръ кошевой (Гордиенко) ядъ свой злой еще продолжаетъ: онъ на другую сторону за ДнЪпръ непрестанно прелестно пишетъ, дабы побивали старшину, а сами-бъ до него за ДнЪпръ переходили, что уже такая каналія тамъ за ДнЪпромъ купами собирается и разбиваетъ пасеки” [69].
Кошевой атаман Гордиенко в это время главное внимание свое устремил на город Чигирин, где он хотел достать полковника Игната Галагана и убить его. Для этого, ввиду охраны Галагана, ведено было князю Меншикову (указом апреля 6 дня) отправить в Чигирин князя Григория Волконского с драгунским полком. Князь Меншиков, отправляя Волконского в Чигирин, при этом уведомлял гетмана Скоропадского, что “запорожцы, какъ легкомысленные люди, ставятъ себя въ злое дЪло и смятеніе около Чигирина производятъ”. Впрочем, тот же Меншиков не верил в поголовное восстание запорожцев против русского царя: получая вести с разных сторон, он находил, что Скоропадский не имел подлинных сведений о настоящих намерениях низовых козаков. Князь надеялся, что при изменнике Мазепе не останется и половины запорожцев: если же и останутся, то только те, которые находятся при кошевом атамане Гордиенке; даже и эти последние в большом количестве идут в русский стан.
Примечания:
- Величко, Летопись, Киев, 1848, I, 311.
- Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 30—35.
- Величко, Киев, 1851, II, 224,343—346; Акты, XII, 441—446,493-498.
- Акты, VI, 190—191,231,232; Величко, I, 387, 390.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1708, св.26, № 131. Эта же грамота приведена у Голикова (Дополнение к деяниям Петра В., Москва, 1792, VIII, 149), но и неполно и далеко неточно.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1708, св.26, № 133.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, II, 104. Шведский историк Нордберг говорит, что царь послал запорожцам 60000 флоринов, и они за то обещали быть вполне нейтральными; Histoire de Charles XII, a la Haye, М. DCCXZVIII, II, 283.
- Чтения москов. общества истории и древн., 1848, № 8, 21; № 6, 44.
- Маркевич, История Малороссии, Москва, 1842, IV, 294.
- Соловьев, История России, Москва, 1881, XV, 314.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1709, св.27, № 18.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1708, св.25, № 91.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1708, св.25, № 92. Григорий Рогуля в это же время 1708 года в ноябре писал письмо войсковому канцеляристу Самойлу Величку по поводу купли для Величка коня. По-видимому, Самойло Величко одно лицо с известным Величком, автором четырехтомной малороссийской летопи си; Архив мин, ин. дел, малор. дела, 1708, св.25, № 92.
- То есть мучение или смертоубийство.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1708, св.25, № 91. О том же у Нордберга Histoire de Charles, a la Haye, 1748, II, 283.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1708, св.25, № 89. Впрочем, это жалованье не успело дойти в Запорожскую Сичь, и об нем писано было в 1709 году 24 октября, что “та запорожская дача положена указом великого государя на другие козацкие же дела”; Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1709, св.28, № 57.
- Почему Гордиенко отказывался от булавы. Черняк и его спутники к тому “не прислушались”.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1709, св.27, № 9.
- Архив мин. Ин. дел, мал. дела, 1709, св.27, № 18.
- По более точным показаниям из Сичи в оба Кодака вышло 4000 человек.
- У Судиенка вместо “Кодак” напечатано Казань, II, 320—324.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1709, св.27, № 9.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1709, св.27, № 9; то же в Материалах Судиенка, II, 320—324.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, II, 102.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, II, 100.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1709, св.27, № 9.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1709, св.27, № 18; св.28, № 23.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, II, 324,115,116; Голиков, Дополнение к Деяниям Петра Великого, Москва, 1792, VIII, 201.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1709, св.27, №№ 5 и 9.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, III, 277.
- Голиков, Дополнение к Деяниям Петра В., Москва, 1792, VIII, 210.
- Голиков, Дополнение к Деяниям Петра В., Москва, 1792, VIII, 210,212.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, II, 325.
- Соловьев, История России, Москва, 1871, XV, 315.
- Голиков, Дополнение к Деяниям Петра В., Москва, 1792, VIII, 212.
- Костомаров, Мазепа, Спб., 1885,505. Дела государственного архива, кабинетские дела, № 8.
- Голиков, Дополнение к Деяниям Петра В., Москва, 1792, VIII, 213.
- У Нордберга он называется козак Hluk, но по русским источникам Фляка или Пляка; Летопись Самовидца, Киев, 1878, 190.
- Nordberg, Histoire de Charles XII, a la Haye, 1848, II, 384.
- Так показывал очевидец запорожский козак Василий Микифоров, бывший в походе с Гордиенком, но из Переволочны ушедший в Голтву; Архив мин. ин. дел, 1709, св.27, № 18.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1709, св.27, № 5.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, П, 336.
- Маркевич, История Малороссии, Москва, 1842, IV, 245.
- Архив мин. ин. дел, мал. деда, .1709, св.27, № 18.
- Nordberg, Histoire de Charfes XII, 1748, П, 284,285.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1709, св.28, № 25.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, II, 123.
- Список населен, мест, Полтавская губ., Спб., 1862, 49.
- Nordberg, Histoire de Charles XII, a la Haye, 1748, II, 285.
- По Адлерфельду 115 драгун, по донесению Шереметева только 15; Adierfeld, Histoire de Charles, XII, Amsterdam, 1740, III, 429; Бантыш-Каменский, История М. России, 1822, IV, 19. По Нордбергу запорожцы изрубили у Кобеляк 40 человек москалей и несколько человек взяли в плен, возле Царичанки убили и потопили более 1000 человек, не считая пленных 150 человек, сам начальник драгун едва спасся бегством, имея при себе несколько (у Адлерфельда 400) солдат.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, II, 333.
- Nordberg, Histoire de Charles XII, 1748, II, 285—290.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, II, 336.
- Nordberg, Histoire de Charles XII, a la Haye, 1748, II, 283—286.
- Обычай этот, нужно думать, усвоен был запорожцами от крымских татар: послы крымского хана, приезжавшие в Москву и получавшие приглашение к царскому столу, так же точно хватали после обеда посуду, какая кому нравилась.
- Nordberg, Histoire de Charles XII, a la Haye, 1748, II, 286.
- Маркович, История Малороссии, Москва, 1842, VI, 297.
- Adierfeld, Histoire militaire de Charles XII, Amsterdam, 1740, III, 429.
- Самого Гордиенка и старщин угощали при дворе на двух столах.
- Nordberg, Histoire de Charles XII, a la Haye, 1748, II, 284; Adierfeld, Histoire militaire de Charles XII, Amsterdam, 1740, III, 429.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, II, 333.
- Nordberg, Histoire de Charles XII, a la Haye, 1748, II, 286—288.
- Nordberg, Histoire de Charles XII, a la Haye, 1748, II, 286—288.
- Nordberg, Histoire de Charles XII, a la Haye, 1748, II, 291.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, I,6,8,10.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, II, 328,330,331.
- Соловьев, История России, Москва, 1865, XV, 366,407; Голиков, Дополнение к Деяниям Петра В., Москва, 1792, VIII, 216.
- Судиенко, Материалы, Киев, 1855, II, 119.
- Соловьев, История России, Москва, 1865, XV, 366.
