Настроение населения на Украйне после смерти Богдана Хмельницкого и отклик этого настроения в Запорожье.— Гетман Виговский и его письмо к запорожцам по поводу избрания в гетманы.— Дипломатический ответ запорожцев Виговскому и открытая вражда их к нему.— Извет гетмана Виговского на запорожцев, посланный в Москву.— Осмотрительное обращение Москвы с запорожцами.— Отправление запорожцами посланцев в Москву.— Возвращение посланцев запорожских в Сичу и политичное обращение козаков с гетманом Виговским.— Отправка гетманом в Запорожье одного полка под предлогом охраны от татар, в действительности же для искоренения между запорожцами всякого своеволия.— Обвиняя запорожцев в измене, гетман Виговский сам думает об измене русскому царю.— Показания о том козака Зятя в Москве.— Возвращение запорожских посланцев из Москвы и опасение их быть захваченными со стороны Виговского.— Вражда между Виговским и полтавским полковником Пушкарем и поддержка Пушкаря запорожцами.— Новые враги Виговского, Яков Барабаш и другие.— Открытая измена Виговского русскому царю и борьба его по этому поводу с запорожцами.
Богдан Хмельницкий, умирая, имел слабость дать гетманскую булаву молодому и совсем неопытному сыну своему Юрию Хмельницкому. Но “до булавы, по малороссийской пословице, треба головы”, а между тЪмъ Юрій, хотя и имЪл голову, но голову почти безъ здраваго смысла и совсЪмъ безъ политическихъ соображеній. “Тому гетманишкЪ прилично бы гуси пасть, а не гетмановать”, выразился о нем боярин Борис Петрович Шереметьев [1]. И точно, это был “от природы евнух, Юрась небожчик”, нравом злой, умом ограниченный, телом слабый юноша. Не удивительно, что, “при его боку”, тот же час после смерти отца, завелись честолюбцы, преследовавшие свои личные интересы, и не удивительно, что и во всей Малороссии настали в это время такие раздоры, смуты и междоусобия [2], вследствие которых Украйну того времени можно назвать “ярмаркой самолюбий”, а властных лиц ее “самопожирающими драконами”. Один поляк, современник событий, назвал Украйну описываемого времени “страной страшнаго вавилонскаго столпотворенія” [3]. Самим народом эпоха после Богдана Хмельницкого метко прозвана “Руиной”. В истории Малороссии это было переходное время; оно считается самым тяжелым временем на Украйне, когда она от Польши отстала, а к Москве еще вполне не пристала. Раздоры шли, однако, не от большинства или народной массы, а от меньшинства, “властных” или “значных” лиц и высших духовных особ Украйны: тогда как масса украинская тяготела к России, “значные лица и духовные особы, воспитанные в польском духе, тянули, за немногим исключением, к польским порядкам и польской жизни. Оттого после смерти Богдана Хмельницкого и многие из гетманов, и многие из других властных лиц Украйны изменяют русскому царю и склоняются к польскому королю. Такая разница в склонностях была причиной политического разделения Украйны на две половины, западную или тогобочную и восточную или сегобочную Украину с особыми гетманами в той и другой: Виговским, Юрием Хмельницким, Тетерею, Дорошенком, Ханенком и Самусем в Правобережной Украине, тяготевшими к польской стороне; Сомком, Брюховецким, Многогришным, Самойловичем, Мазепой в Левобережной Украине, державшимися русской стороны. Между теми и другими шла ожесточенная борьба, в которой живое участие принимали и запорожские козаки.
Кроме названной причины, поднявшей смятение в Малороссии после смерти Богдана Хмельницкого, выступили и другие, вызвавшие междусословную вражду на Украйне. Дело состояло в том, что в Малороссии этого времени открылась вражда с одной стороны между простым населением и козаками, с другой — между значными и козацкою чернью. Простое население враждовало с козаками потому, что, принимая самое деятельное участие во всех войнах Богдана Хмельницкого с поляками для достижения личных и имущественных прав, оно, по окончании войн, однако, снова должно было стать в положение земледельцев и тяглых людей и принуждено было уступить все добытые Хмельницким права в пользу одних козаков, и потому естественно стало питать ко всему украинскому козацкому сословию враждебное чувство. В свою очередь, и в среде самих козаков произошел раскол: из козацкого сословия стали выделяться значные, своего рода козацкое шляхетство или козацкая аристократия, к которым примкнуло высшее украинское духовенство с богатыми фамилиями из мещанского сословия, и простые козаки, незначные, козацкая чернь. На украинском языке того времени первые приобг гли название “дуков”, последние название — “голоты”. Дуки старались захватить в свою пользу обширные и самые богатые участки земли в Малороссии и закрепить их за собой и за своим потомством, оставляя на долю козацкой черни или самые худшие земельные участки или вовсе ничего не оставляя: “Ей ви, дуки-дуки, за вами вси лугы и лукы!” “Дуки-богачи, дуки-сребряники” с презрением стали относиться к “драной голоте”, к “серой голи”, и голота платила ожесточенной ненавистью багачам.
Таким образом на Украйне после Богдана Хмельницкого, особенно со времени гетмана, поповского сына, Самойловича, в самом населении обнаружилась, так сказать, двойная вражда: вражда посполитых к козакам и вражда козацкой черни к старшине. Обиженный народ и подавленная козацкая чернь беспрестанно старались искать своих прав, но, не находя в самих себе достаточно для того сил, массами бежали из Украины на Запорожье и, подкрепившись там, возвращались в города. В городах отдельные личности из массы, при помощи запорожцев, делали иногда исторические события и добивались и земельных благ и высокого общественного положения, но, в свою очередь, укрепившись и разбогатев, также выступали притеснителями простого населения и козацкой черни. Сословие значных в общем тянуло к Польше и подражало ее порядкам; сословие поспольства и козацкой черни тянуло к Москве, но, не всегда имея политически развитых руководителей или часто вводимое в заблуждение тайными сторонниками Польши, выступало иногда и против Москвы. Само Запорожье, питая стихийную вражду к Польше и непримиримую антипатию ко всему панскому, шляхетскому, ко всему, в ущерб другим, разбогатевшему, в общем стояло на стороне Москвы и всецело на стороне простого народа и козацкой черни. Запорожская масса всегда тянула к русскому православному царю, и если выступала иногда против царя, то это было только тогда, когда чернь видела, что на нее накладывали властную руку и хотели лишить исконных козацких вольностей. Запорожцы хотели видеть в русском царе только верховного покровителя, но не самовластного властителя. Оттого в общем они были за Москву, и только в исключительных случаях против нее.
Москва же, приняв под свою протекцию Украйну и Запорожье, не остановилась на одном покровительстве и скоро выказала стремление к тому, чтобы уничтожить все свободные, административно-судебные учреждения Украйны и независимое от московского патриарха церковное положение ее. Украинцы и запорожцы всеми мерами противились таким стремлениям московской политики, но, не будучи в состоянии бороться с Москвой, стали бросаться в разные стороны и искать себе помимо Москвы покровительства. Они то вновь вступали в переговоры с польскими королями, то простирали свои взоры далеко за пределы Польши и России. Такое положение между Москвой, с одной стороны, и Украйной и Запорожьем — с другой из года в год все более и более обострялось, тянулось в течение всего XVII века и перешло в XVIII, касаясь в большей степени Украины и в меньшей Запорожья, и этим именно объясняется то обстоятельство, что к 1708 году Москва вогнала Украину в союз с одним из самых опасных врагов России королем шведским Карлом XII, а Запорожье заставила искать протекции у турецкого султана и крымского хана, заклятых врагов всего козацко-украинского населения.
Разница в настроении между простою массою и властным сословием Украйны сказалась тот же час после смерти Богдана Хмельницкого при его слабоумном сыне Юрии Хмельницком и особенно при Иване Виговском, взятом Богданом Хмельницким в плен при Желтых Водах, служившим при нем в качестве генерального войскового писаря и состоявшим, после кончины его, опекуном Юрия Хмельницкого [4].
Отправив Юрия Хмельницкого для обучения в Киевскую духовную академию и исполняя роль опекуна, а вместе с этим неся обязанности гетмана, Виговский, как человек хитрый и честолюбивый (“образом и вещию лях”), наконец, перешел от роли опекуна к роли фактического обладателя гетманской булавы. В 1657 году августа 26 дня [5], на собранной в Чигирине раде, он выбран был, вопреки протесту большинства городового значного козачества, гетманом Украйны. На раде отсутствовали многие из полковников, масса простых козаков и черни, что придавало вид этой раде незаконного действия. Самое место, где она произошла, Чигирин, считалось также неузаконенным местом для избрания гетмана: Богдан Хмельницкий был выбран в Сичи и там должны быть избираемы его преемники [6]. Оттого, как бы чувствуя свою виновность перед Запорожьем, новый гетман уже через 22 дня после своего избрания отправил письмо в Запорожье, на имя кошевого атамана Павла Гомона, и в нем известил о своем избрании в гетманы Украйны. Высказывая сожаление о потере Хмельницкого и о смутном времени, наставшем после его смерти, Виговский сообщал, что вся старшина и чернь войска малороссийского единодушно избрали его гетманом Украйны; но он, хотя и принял это избрание, однако, без воли и концесса братии, всего низового запорожского войска, на том гетманском уряде утвердиться не желает. “Такъ какъ вы, войско низозое запорожское, корень и утверждеше чести и вЪчно памятной славы для всЪхъ городовыхъ украинско-малороссійскихъ войскъ, то пусть первенствуетъ ваша власть и при избраніи и постановленіи гетмана. Вольно вамъ, братій нашей, отставить меня отъ того уряда и утвердить, по своему усмотрЪнію, другого. И какъ мой предшественникъ, славной памяти, Богдан Хмельняцюй, все чинилъ съ ведома и совЪта васъ, нашей братіи, всего войска, низового запорожскаго, такъ и я, если останусь на своемъ урядЪ, тЪмъ же путемъ моего предшественника, не перечя чести и силЪ вашей, все буду дЪлать согласно волЪ вашей”. В заключение письма Виговский извещал запорожцев, что он посылает им 3000 битых талеров, — одну тысячу из собственной шкатулки, а две тысячи от завещания Хмельницкого на помин души его в сичевои церкви для “цЪлорочнаго сорокоустнаго моленія” [7].
Получив и выслушав на раде лист Виговского, запорожцы, уже раньше известившиеся о том, что новый гетман склонен к полякам и сносится с польским королем, ответили ему собственным следующего содержания письмом:
“Два увЪдомленія, скорбное и радостное, въ письмЪ вашемъ панскомъ, присланномъ до насъ, войска низового запорожскаго, чрезъ нарочныхъ посланцевъ, мы получили. Изъ этихъ увъдомленш первое особенно наполнило наши сердца печалію и отяготило насъ, потому, что чрезъ неухранную смерть, опредЪленім Бога вышняго, владЪющаго человЪческою жизнью, мы лишились, своего гетмана, добраго вождя и счастливаго отъ непріятелей защитника нашего отечества, пана Богдана Хмельницкаго, которому за многіе въ здЪшней земной жизни подвиги и труды, пусть подастъ Господь Богъ на лонЪ Авраама вЪчное ycпокоеніе въ райскихъ селеніяхъ, — объ этомъ особенно просимъ. Другое извЪстіе, избраніе на тотъ урядъ гетманскій вашей панской милости, насъ нЪсколько увеселило и печаль нашу уменьшило, потому что осиротЪлая наша отчизна, получивши въ вашемъ лицЪ новаго себЪ господаря, можетъ, за вашимъ предводительствомъ, найти себЪ надежную оборону отъ козней и навЪтовъ непріятельскихъ. Однакожъ избраніе то и ваша элекція безъ воли и совЪта нашего, всего войска низового запорожскаго, только одною братей нашей, панами старшиною генеральною, полковниками и войскомъ украинскимъ городовымъ, не должна была и назначаться и совершаться; такъ какъ и небожчикъ Богданъ Хмельницкій получилъ начало своего гетманства не въ ЧигаринЪ, а в Кошу нашемъ сЪчевом и не отъ городового, а отъ насъ, низового запорожскаго войска, и при нашемъ вспоможеніи, больше же всего при всесильной божественной помощи, одержалъ счастливыя побЪды надъ непріятелемъ въ первые годы своей войны. Но въ виду того, что ваше избраніе уже совершилось, то и мы для всеобщаго добра нашей отчизны малороссійской, не желаемъ нарушать и разорять онаго избранія, приписывая его премудрому усмотрЪнію божію; помня пословицу: “голосъ народа — голосъ божій”, согласуемся съ голосомъ и волей народной нашей малороссійской братіи, избравшей и постановившей на то гетманское достоинство васъ пана, вашамосць. Мы находимъ въ вашемъ панскомъ письмЪ, кь намъ въ настоящее время писанномъ, такое обЪщаніе и заявленіе, что, оставаясь на томъ гетманствЪ, вы имЪете слЪдовать путемъ вашего предшественника, славной памяти, Богдана Хмельницкаго, а намъ, войску запорожскому, оказывать ласку свою и никакихъ новинъ и затЪй безъ воли рады нашей войсковой, если бы то шло объ общемъ благЪ или несчастіи нашей отчизны, не начинать. Если вы, ваша мосць, мосце пане, будете выполнять это настоящимъ дЪломъ, то и отъ насъ, всего войска низового запорожскаго, будете пользоваться настоящею пріязнью и вниманіем, и во всЪхъ желаніяхъ своихъ не встрЪтите противныхъ возраженій и войсковыхъ несогласій. Однако, в вашихъ панскихъ заявленіяхъ и обещаніяхъ мы находимъ нЪкоторую странность, что, по кончинЪ небожчика пана Хмельницкаго, писали вы, ваша милость, отъ себя одного (какъ мы изъ несвмнЪннаго извЪстія узнали) до найяснЪйшей Яновой Казиміровой, королевЪ польской, ища чрезъ нея ласки и ходатайства у королевскаго величества и желая якобы отторгнуться отъ высокой державы и сильнаго покровительства пресвЪтлЪйшаго и державнЪйшаго царя АлсксЪя Михайловича, нашего всероссійскаго монарха, и по прежнему отдать до польской короны нашу малороссійскую отчизну, премногою братіи нашей кровью и военнымъ оружіемъ отбившуюся и освободившуюся за время предводительства покойнаго гетмана нашего Богдана Хмельницкаго. Если вы такъ именно думаете сдЪлать, то вЪдайте заранЪе, что мы, войско низовое запорожское, въ томъ волЪ, вашей не будемъ слЪдовать и званіе измЪнниковъ на славное имя навлекать не желаемъ. Да и сами вы, ваша мосць, мосце пане, извольте разсмотрЪть и хорошенько взвесить, подъ какимъ монархомъ можно надЪяться лучшей для себя жизни, подъ единовЪрнымъ-ли православнымъ государемъ, царемъ московскимъ, котораго еще ни въ чемъ не оскорбили, или подъ ияовЪрною, находящеюся въ римской отступнической религіи и заблужденіи польскою короною, нами очень раздраженною и оскорбленною, имЪемъ опредЪлять и записывать свои термины безъ вниманія пришлого благополучія. Товариство наше низовое, охотницкое, бывшее на его монаршей военной службъ въ ЛитвЪ и Инфляндіи и оттуда повернувшее до Сичи, хвалится великою ласкою н любовію, выказанною имъ великороссіянами, какой ласки мы и впредь отъ нихъ, а больше всего отъ добронравнаго и благосерднаго отца и добродЪя нашего, его царскаго пресвЪтлаго величества, ожидаемъ и несомнЪнно получить надЪемся, будучи готовы и сами за его превысокую монаршую честь и православное государство противъ всякаго напріятеля выступать и нашего здоровья не щадить. Еели же ваша милость, мосце пане, вы усмотрЪли что-нибудь неполезное со стороны его величества къ, себЪ и къ отчизнЪ нашей, то можете, не переставая быть вЪрнымъ, просить и супликовать чрезъ своихъ пословъ о томъ къ его пресвЪтлому величеству со всЪмъ войскомъ занорожскимъ и народомъ малороссійскимъ, и мы надЪемся, что его царское пресвЪтлое величество не изволить отказать не только въ великомъ желаніи вашемъ, но и въ самомъ маломъ. А взамЪнъ этого надо, чтобы и отъ насъ, всего войска запорожскаго, была защита и оборона, крЪпкая и издавна вожделЪнная, для его (царской) богохранимой православной державы отъ враговъ креста господня, татаръ и турокъ. Тогда уже не можетъ тотъ общій христіанскій непріятель своими многочисленными силами, какъ предъ симъ бывало, безопасно ЕЪ его царскую ае.р-ж’аву впадать и своихъ бусурманскихъ xoругвей подъ самою столицею развивать. Все это обсудивши и рассмотрЪвши, извольте, ваша мосць, мосце пане, согласно своему письменному обЪщанію, ходить путемъ Хмельницкаго и не отмЪнять вЪрности къ его царскому пресвЪтлому величеству, а при помощи всесильной божественной, сообща съ его монаршими силами, становиться противъ своихъ непріятелей поляковъ за древнія наши вольности, и иго ихъ отъ нашей отчизны малороссійской на вЪки отсЪкать. А если бы иначе было, то подлинно и безъ того уже много пострадавшую отчизну малороссійскую, вслЪдствіе польскихъ нападеній, вы привели бы, ваша милость, мосце пане, до крайней нищеты и разоренія, чего мы вовсе не желаемъ; а желаемъ при семъ вашей вельможности добраго отъ Господа Бога здоровья и счастливаго успЪха въ добрыхъ и отчизнЪ в полезныхъ вашихъ замыслахъ. Особенно благодаримъ при этомъ вашу вельможность за денежный гостинецъ, который вы прислали намъ, по вашей ласкЪ, объявляемъ и обязуемся отслужить вамъ за него по нашей возможности. С СЪчи сентября 25, 1625 года. Павелъ Гомонъ, атаманъ кошовый, со всЪмъ старшимъ и меньшимъ товариствомъ; войска его царскаго пресвЪтлаго величества низового запорожскаго” [8].
Это письмо заключало в себе политическую исповедь запорожских козаков: они решили точно держаться завещания, оставленного им Богданом Хмельницким: стоять за православного царя и православную Русь и сторониться польского короля и католической Польши. За православную веру и за православного царя сражался с поляками Богдан Хмельницкий, за это же должны стоять в союзе с гетманом запорожцы; за это же они будут стоять и после старого “Хмеля”. И действительно, запорожцы строго держали свое политическое status quo в течение многих лет после Богдана Хмельницкого. Отступление делалось лишь временно по внушению отдельных личностей, а не всей массы, и то по весьма уважительным причинам, когда сами “московские люди” нарушали права малороссийских и запорожских козаков.
Но пока эта преданность запорожских козаков не была очевидна для московского правительства, то новому, после Богдана Хмельницкого гетману Ивану Виговскому, открывалась на первых порах полная возможность, маскирую свои истинные чувства к Москве, клеветать на запорожских козакоз перед царем и в то же время показывать свою приязнь запорожцам. Того требовало само положение его: он был гетманом только “на тот час”, и ему нужно было сделаться гетманом навсегда. Виговский приказал собраться новой раде и назначил город Корсунь для того. Рада состоялась сентября 30 дня 1657 года при множестве малороссийских козаков и черни, при послах, шведском Юрии Немириче, польском Казимире Бенезском и московском боярине Артемоне Матвееве, но без запорожских козаков.
Разыгрывая роль человека равнодушного к Власти, Виговсккй положил свою булаву на стол и стал отказываться от гетманства, мотивируя свой отказ тем, что будто бы в присланных пунктах гетману царем было написано отнять прежние вольности у козаков, а он, гетман, в неволе быть не хочет. Но убеждения судьи и полковников заставили Виговского вновь взять в руки булаву и стать на гетманском господарстве [9].
Признанный гетманом от своих сторонников старшин на раде в Корсуне, но не утвержденный еще властью московского царя, Виговский тут же узнал, что московский царь для обороны Малороссии от татар и поляков прислал войска под начальством князя Григория Григорьевича Ромодановского, расположившегося со своим полком в Переяславе, и воеводы Льва Ляпунова, пришедшего в Пирятин; ожидался еще и князь Алексей Никитич Трубецкой. Народ волновался, не зная, зачем, именно пришли царские войска на Украйну. Виговскому этот ропот народа был на руку. Тотчас после Корсунской рады в Москву отправились послы Виговского, Юрий Миневский и Ефим Коробка, хлопотать об утверждении царем выбранного народом гетмана. Послы должны были объявить в Москве о том, что поляки склоняют Малороссию к Польше, но что гетман не внимает на это и пребудет верным Москве. В то же время гетман отправил козака Бута к хану в Крым, изъявляя ему полную дружбу и желание войти в сношение с ним. А вслед за тем, побывав в Киеве, гетман приехал в Переяслав для свидания с главнокомандующим московскими войсками Григорием Григорьевичем Ромоданозским и тут стал распространяться перед князем о внешних к внутренних врагах, грозивших Украйне; внешними были поляки и татары, внутренними — запорожские козаки. Особенно страшными казались ему последние. “Въ Запорожье теперь у козаковъ великій мятежъ учинился: запорожсюе козаки хотят побить старшинъ и поддаться крымскому хану, и онъ, гетманъ Виговскій, за эти смятенія, бунты и измЪну царскому величеству, помня свое крестное цЪлованіе, идетъ на Запорожье, чтобы усмирить козаковъ. Ты, князь Григорій Григорьевичъ, съ государевыми ратными людьми перейди за ДнЪпръ и стой противъ ляховъ и татаръ, а я отправляюсь справляться съ бунтовщиками. Намъ извЪстно, что многіе бунтовщики говорятъ, будто мы царскому величеству служим невЪрно; и мы живымъ Богомъ обЪщаемся и клянемся небомъ и землею… великому государю вЪрно служить” [10]. Однако, Ро&юдановскии, без воли государя, не решился выйти из Переяслава за Днепр. Казалось ли ему опасным отделяться от других московских полков, или же самая измена запорожских козаков представлялась князю раздутой, в точности неизвестно.
А запорожские козаки, доподлинно доведавшись, в какую сторону направлены все симпатии Виговского, если верить известию гетманского сторонника уманского полковника Михаила Ханенка, действительно нечто замышляли против Виговского; они вошли в сношение с крымским ханом и, соединясь с ним, задумали идти на гетмана [11].
Узнав об этом и прикинувшись вполне верящим вслух относительно замыслов запорожских козаков, гетман Виговский написал октября 29 числа боярину Борису Ивановичу Морозову письмо, чтобы он сделал известным царю о возмутительных действиях “своевольных” в войске запорожском людей, не радеющих о вере и достоинстве его царского величества, внушил бы царю мысль не верить доносам подобных “своевольников” и просил бы царя карать их “по своему государскому милосердному разуму” [12].
Посланный на Украйну октября 22 дня для разузнания о состоянии умов в южной России и Запорожье стряпчий Димитрий Рагозин, со слов подначальных Виговскому лиц, доставил такие сведения в Москву: “Изъ Запорогъ пошли къ великому государю посланцы безъ гетманскаго ведома, а въ Запорогахъ многіе голяки возстали и худые людишки не слушаютъ полковниковъ, сотниковъ и асауловъ, говоря, что они ихъ побьютъ и животы ихъ себе поберуть… Въ Запорогахъ козаки шатаются и бунтуютъ и не слушаютъ начальныхъ людей и безъ гетманскаго вЪдома послали къ великому государю посланцевъ; и гетманъ въ Запороги послалъ, чтобъ къ нему бунтовщиковъ прислали, а будет не пришлютъ, то гетманъ велЪлъ собираться полкомъ; хочетъ идти на Запороги и вырубить” [13].
Заводчиками всего дела против Виговского на Запорожье были Яков Клишенко да Дмитрий Сеченая-Щека;, Клишенка поймали в Кременчуге, а Сеченая-Щека был прислан к гетману с листом от запорожцев в Чигирин,— обоих гетман сковал и бросил в тюрьму [14]. Но кроме Клишенка и Сеченой-Щеки у гетмана явились и другие враги: настоящим “заводчиком” дела оказался полтавский полковник Мартын Пушкарь. Понимая так же хорошо Виговского, как и запорожцы, и находя полное сочувствие у низовых козаков, Пушкарь открыто восстал против Виговского и отправил в Москву четырех человек посланцев с доносом, на гетмана. Он доносил, что Виговский неверен московскому царю, что он сносится с польским королем и с татарскими ордами, хочет воевать города украинные, а его пособник, миргородский полковник Григорий Лесницкий, вмещает смуты, будто царское величество хочет у козаков вольности отнять и в солдаты их писать [15].
Пылая ненавистью к запорожцам и похваляясь идти на них походом, Виговский разослал по дорогам два полка, Прилуцкий и Нежинский, и одну хоругвь ляхов под Кременчуг, Максимовку, Переволочну, Гофу, Федгривку, Хорол и Поток, чтобы поймать запорожских посланцев, отправленных к царю, но посланцы успели пройти другими путями и доехать в Москву [16].
Желая уничтожить свидетельство своих зложелателей, гетман отправил от себя послов к царю Юрий Миневского да Ефима Коробку. Послы прибыли в Москву ноября 8 дня. С них в тот же день сняли допрос о цели их приезда. Они отвечали, что приехали просить царя об утверждении гетмана в его звании; извещали о сношениях поляков с татарами; о намерении Польши воевать Малороссию; о выступлении татар к Черному лесу; о походе малороссийских козаков под Очаков и Перекоп; о присылке крымского хана к гетману с просьбой о згоде; о перезывании поляками гетмана на службу Польше; о сношениях турецкого султана с гетманом по вопросу недопущения козаков на Черное море и к его берегам с целью нападения на города и селения и, наконед, с объявлением нелицемерного желания со стороны гетмана служить московскому царю до кончины живота [17].
Юрий Миневский готов был уже отъехать из Москвы, как вдруг ноября 16 дня приехал от гетмана новый посланец Самойло Кочановский, с жалобой царю на запорожских козаков. Тогда Юрия Миневского задержали в Москве и стали собирать сведения от обоих послов о запорожских козаках и о причинах их возмущения против новоизбранного гетмана.
— Случалось-ли им, Юрию да Самойлу, говорить о том, от кого происходит бунт в Запорожье и кто тому заводчик?
— Бунтует в Запорожье козак Яков Барабашенко с разными своевольниками и гультяями, и хочет он учинить в Запорожье такие же порядки, что и в войске при гетмане.
— Государь, его царское величество, изволит послать свой государев указ к окольничему и воеводе, князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому и велит ему от себя послать приказ в Запорожье с тем, чтобы козаки перестали бунтовать и повиновались гетману.
— Милости царского величества гетман будет рад, но с теми своевольниками можно бы справиться гетману и самому, но он не смеет, потому что не утвержден еще его царским величеством на гетманстве.
— Великий государь, его царское величество, изволил дать свою грамоту, жалованную на подтверждение гетмана Ивана Виговского… и в войске запорожском шатости никакой ни от кого не будет, а если кто начнет бунтовать, то его можно усмирить. Его царское величество, великий государь, желает знать, когда гетмана Ивана Виговского выбирали на гетманство, па первой и второй раде, то много ли было полковников и сотников, и простой черни, а также были ли на тех радах запорожские козаки и не было ли от них в то время какого-нибудь рокоша?
— На первой, раде в Чигирине было немного полковников и черни, были и из Запорожья козаки на той раде, но рокоша никакого не было. А когда была другая рада в Корсуне, то из Запорожья на той раде козаков не было; если бы за ними посылать, то это бы заняло недели три или четыре времени, да и посылать за ними не для чего, потому что в Запорожье живут их же братия козаки, которые переходят туда из городов для промыслов, а иной переходит и потому, что здесь пропьется да проиграется; жены же их и дети все живут по городам; впрочем, запорожцы на вторую раду присылали от себя письмо о войсковом деле.
— Много ли всех козаков в Запорожье?
— В Запорожье всех козаков немного, и когда был самый большой сбор, именно во время похода под Очаков, их было в походе и в Запорожье около 5000 человек, и то все вновь пришедшие; а теперь многие из них пришли в города к женам и детям.
— Раньше этого времени гетманы живали в Запорожье или в городах? Откуда выбирали гетманов? Откуда выбран Богдан Хмельницкий?
— Раньше этого времени гетманы и все войско больше жили в Запорожье, потому что в то время они ходили за добычей на море лодками, да и гетман Богдан Хмельницкий выбран был гетманом в Запорожье, и сам он был запорожанином.
— А не думают ли они, послы, что и впредь запорожцы будут бунтовать вследствие того, что не были при избрании гетмана на второй раде?
— От запорожцев они, послы, бунтов не ждут, потому что гетмана избирали всем войском, но лучше бы сделать так, чтобы великий государь, его царское величество, изволил послать в войско, кого он найдет способным, и собрать полковников, сотников, всю чернь городовую и козаков из Запорожья и устроить вновь большую раду, и кого на той раде, при посланце от царского величества, всем войском и народом выберут гетманом, тот бы и остался в этом звании и принес бы присягу.
– Где же быть раде?
– Пристойно быть раде в Переяславе, потому что, то место людное и всем к нему близко.
– А как козаки под Очаков из Запорожья ходили, то ходили они по войсковому ли совету?
– В то время козаки запорожские ходили по войсковому совету, потому что в то время наступали на них крымцы и татары.
В одно время с посланцами Виговского оказались в Москве и посланцы от запорожских козаков: атаман Михаило Иванов Стрынджа с товарищами Иваном Степановым, Яковом да Семеном Остафьевыми и двадцатью тремя простыми козаками; они отправлены были к государю кошевым атаманом Яковом Барабашом из Запорожья без ведома гетмана [18].
Запорожские посланцы явились в Москву ноября 21 дня с подробной инструкцией о том, что и как говорить перед царем и чего домогаться для Украины и Запорожья; Эта инструкция состояла из следующих семя пунктов:
Отдать нижайший челобитный поклон его царскому пресветдому величеству от Якова Барабаша, “гетмана кошевого” запорожского, и от всей запорожской черни.
Известить царскому величеству о том, что хотя все войско и вся чернь, как живущие в городах, так и козаки на Запорожье, и несут большие обиды и притеснения от гетмана Виговского, его полковников и других начальников городовых, однако терпят все это до царского указа; увидя же великую измену от старшин городовых его царскому величеству, все войско запорожское, ради этих прямых причин, после рады, отправило из Запорожья, с Коша, своих послов с извещением царскому величеству.
Известить царскому величеству, что ныне вся чернь войска Запорожского доподлинно узнала о том, что еще при жизни гетмана запорожских войск Богдана Хмельницкого, гетман, вся старшина, все полковники и вся чернь учинили, неизвестно для чего, присягу с седмиградским князем Юрием Ракоцием, королем шведским, воеводами волошским и молдавским; теперь же, для измены царскому величеству, вся старшина городовая шлет листы крымскому хану и войско запорожское к тому склоняет, простая де чернь на то не склоняется и, не желая делать никакой измены, бежит из городов от старшин в Запорожье и рассказывает здесь об измене царскому величеству старшин городовых; запорожское же войско и вся чернь его, как присягали несколько лет тому назад царскому величеству, так и теперь верно на вечные времена служат и хотят служить. Богу и великому государю поклоняются, за своего царя считают, за царя и веру православную умирать готовы. Другим же королям, князьям, воеводам и крымскому хану войско запорожское присягать не желает и без ведома царской милости ни посылать листов, ни отправлять послов к неверным царям, согласно своей присяге, никогда не будет и не желает.
Известить, царскому величеству, что после смерти гетмана Богдана Хмельницкого поставляли в гетманы Ивана Виговского полковники и вся старшина городовая, чернь же и все войско запорожское о том вовсе ничего не знали и в раде не присутствовали. Обо всем этом войско, живущее за порогами, хотело известить через послов царское величество, согласно давнему войсковому обычаю; но старшина городовая, остерегаясь того, сочла это за бунтовство и солгала перед царским величеством, написав, будто бы в последние, годы, со времени присяги всего запорожкого войска царскому величеству, между войском запорожским никаких бунтов и ссор не бывало, и вся чернь единогласно питает одну любовь и верно и приятно служить царской милости. А между тем гетман Иван Виговский с полковником миргородским Григорием Сахненком [19] и другими полковниками ныне и недавно снова поновили свою присягу семиградскому князю Ракоцию, шведскому королю и воеводам волошскому и молдавскому присягали, неизвестно с ведома ли или без ведома царского велнчества. Все же войско запорожское Малой России, как поддалось, со всеми землями и городами под высокую и крепкую руку царской милости, так и ныне неотменно и неподвижно при той жалованной грамоте пребывает, к изменникам приставать ни хочет и во всем воле царской желает быть послушным, а чтобы государь за донесение на войско не опалился, оно слезно бьет челом великому государю.
Известить царскому величеству, что гетман, все полковники и вся старшина городовая очень гневаются на запорожцев за то, что они, выходя из Запорожья водою и полем под татарские города, милостью божьей и счастьем царского величества, большие обиды поганцам татарам чинят, победы над ними одерживают и полонянников, православных христиан, оовобождают; сташина городовая этого не любит, говорит, что, вследствие драк запорожцев с татарами, она не может учинить присяги и помириться с крымским ханом.
Известить его милости царю, что крымский хан со всей ордой сидит пока дома, но имеет умысел пойти зимой на украинные города, чего ему Господь Бог да не поможет.
После всего просить царское величество от имени черни и войска запорожского поскорее отпустить послов и товарищей назад в Запорожье [20].
Ноября 23 дна запорожские послы Михайло Иванов Стрынджа с Иваном Степановым, Яковом Остафьевым и Семеном Остафьевым позваны были дьяками Алмазом Ива-новым и Ефимом Юрьевым в посольский приказ.
— С какими обидами запорожские посланцы пришли на гетмана, его полковников и старшину? — спросили дьяки послов.
— Когда запорожцы находились за польскими королями и когда учинились при гетмане Богдане Хмельницком за московским государем, тогда у них ни вольностей не отнимали, ни налогу на них не накладывали, ни промыслов чинить им не забороняли; теперь же, когда выбран был в гетманы Иван Виговский, сам он и некоторые, хотя и не все, из его друзей и советников, миргородский полковник Григорий Яхненко с товарищами, стали отнимать у нас вольности, ловить в речках рыбу, продавать вино, и все то отдают на ранды (аренды), и все те сборы, какие собираются в запорожском войске, все их отбирает себе гетман, ничего не дявая войску и объявляя, что всю ту казну он употребляет на посольские расходы, послов же и посланников принимает у себя и отпускает без указа; при прежних же, польских, королях войско запорожское послов иных государств без королевского указа не принимало; также и теперь, когда войско под царской высокой рукой учинилось, принимать послов без указа и тратить на них казну не годилось бы. И великий государь, его царское величество, пожаловал бы войско запорожское, не велел бы ни гетману, ни полковникам ломать у него вольностей и отнимать, чем кто кормился, промыслов.
— Великий государь желает, заметили посланцам, чтобы подданые православные христиане жили между собой в совете и чтобы через то, глядя на них, христианские народы радовались, а неприятели страшились; а как Ивана Виговского выбирали в гетманы, то тогда было две рады, одна в Субботове, другая в Корсуне, и в то время присутствовали все полковники.
— Не все полковники и не все войско выбирали Виговского на гетманство; выбирали его только ближние друзья: Григорий Лecницкий, ирклеевский, полтавский да нежинский полковники. И сначала, как только они задумали выбрать гетманом Виговского, то Григорий Лесницкий собрал войтов из всех городов своего полка и стал обманом их спрашивать, хотят ли они служить великому государю, на что те ответили, что служить великому государю они рады. Тогда он собрал сотников своего полка и стал им говорить, чтобы они от великого государя отступили и поддались бы крымскому хану, потому что, будто бы, великий государь хочет прислать к ним воевод, вольности их отнять, в козаки только 10000 человек написать, а остальных в солдаты и драгуны отдать. Но и сотники ответили то же, что войты, именно, что от великого государя отступить не хотят. Тогда Лесницкий многих из них за то, побил, в тюрьму побросал и всякие промыслы, кто чем кормился, поотнимал, и некоторые из тех сотников в их неволи поуходили и в Запорожье прибежали и обо всем затеянном Виговским и его полковниками запорожцам рассказали. Тогда Виговский, видя, что сотники и чернь с его желанием не согласились, имея намерение царскому величеству крепко служить, учинил в Корсуне новую раду и когда на этой раде близкие друзья вновь выбрали его гетманом, то он написал от себя листы к крымскому хану и послал их через своих посланцев, запорожцы же тех посланцев переняли и листы гетмана себе взяли; в то время на Запорожье случились донские козаки, и запорожцы им про измену Виговского сообщили и стали спрашивать у них совета, как поступить с изменниками. Решено было всем войском послать те листы царскому величеству и ждать от него указа.
— Чем же поправить все дело и устранить всякие ссоры?
— Для этого нужно послать доверенного от государя человека и устроить новую раду и на той раде выбрать гетмана всем войском, кого оно излюбит, а раду созвать или под Лубнами, на урочище Солонице, потому что то место средина всех городов, или на Запорожье, потому что там прежние гетманы выбирались и там столица запорожская.
— Запорожье — место дальнее и от неприятелей небезопасное, а потому лучше всего выбрать город Киев, потому что там столица Малой России, и место, где власть и всякие урядники имеются, Лубны — также место малое и для рады непристойное; да и гетман Виговский, опасаясь их, не поедет туда.
— В Лубнах все-таки удобнее будет для рады, чем в Киеве, а если бы Виговский не захотел ехать в Лубны, то его можно заставить царским указом ехать туда. Конечно, Виговский, вследствие своей измены, уже давно бы и скарбы все забрал и сам бы давно из Украйны ушел, но его стерегут, по совету запорожцев, козаки да и миргородского полковника стерегут, потому что вся чернь запорожская и городовая одной мысли в этом.
— После смерти гетмана Богдана Хмельницкого чернь выказала было желание, чтобы на Украйне были царские воеводы, потому что ей при воеводах лучше было бы и от полковников обид не было бы; не желает ли народ, чтобы и теперь в больших городах были царские воеводы с правом ведать всякие городовые дела.
— О воеводах чернь и мещане давно хотели просить государя, но только их к тому не допускали, ради своих корыстей полковники городовые; и как, по милости царского величества, даны жалованные грамоты на прежние привиллегии киевским и переяславским мещанам, то они живут в благоденствии и от полковников никаких налогов не видят [21]. А ныне на раде великий государь приказал бы все справы постановить и все, чем козаки были пожалованы и на каких статьях гетман и они в подданстве начнут быть, все это утвердить; и если после того новоизбранный гетман какой проступок перед царским величеством учинит, то они о том будут писать великому государю и за тот проступок будут иметь право гетмана переменить.
— Вы говорите, что миргородский полковник Лесницкий единомышленник с Виговским, а между тем самым Виговский пишет на Лесницкого, что через него вся смута происходит в войске и называет его своим недругом, ищущим гетманства: еще как посылал его Богдан Хмельницкий наказным гетманом против татар и поляков, то он после смерти Хмельницкого долгое время не хотел возвращать ни булавы, ни бунчука.
— То было так: когда гетман Богдан Хмельницкий заболел, то послал против поляков и татар своего сына Юрия да Григория Лесницкого, дав ему булаву и бунчук; когда же войско возвратилось из похода и Лесницкий услышал о близкой кончине гетмана, то, проча гетманство другу своему, Виговскому, долго не хотел отдавать ни булавы, ни бунчука. Гетман же Хмельницкий, еще будучи живым, узнав, что Лесницкий прочит в гетманы Виговского, велел Лесницкого привести к себе и хотел было его казнить; Виговского же Хмельницкий велел оковать по рукам и положить лицом к земле, так держал его чуть ли не весь день. Виговский, лежа на земле, все плакал и просил гетмана простить его, и гетман простил его. А что теперь Виговский называет Лескицкого своим врагом, то это один вымысел со стороны гетмана, — делает он это для того, чтобы войско не знало, что Лесницкий его друг и единомышленник; посланцы же хорошо знают Лесницкого, потому что три из них, Яков Остафьев, Семен Остафьев да писарь, живут в Миргороде близко двора Грицка Лесницкого, и знают его исстари; когда и рада у него была, то и они в той раде присутствовали и слышали все его “смутные” речи.
В заключение запорожские посланцы били челом поскорее вернуть их с царским указом на Запорожье, потому что до приезда их туда с указом ни гетмана, ни универсалов никто не будет слушать; кроме того, посланцы опасались, что когда с весной придут татары, гетман одних из запорожцев ради тех татар оставит на Кошу, а других заберет с собой, для рады; а гетманом его все не желают видеть и не верят ему, потому что он не природный запорожский козак, а польский ротмистр ,взят в бою (при Желтых Водах) в числе языков и сделан от Хмельницкого писарем; уже по самой своей природе он никакого добра войску не желяет; жена у него также шляхтянка большого дома и также ничего доброго не желает войску, больше всего думает о польской стороне и поляков считает вечными своими приятелями. Высказав все это, запорожские посланцы, наконец, объявили, что из всего посланного числа их из Сичи, три товарища их с 34 лошадьми остались в Курске и бкли челом о корме людям и лошадям [22].
Яоября 26 дня те же посланцы запорожские, Михаиле Иванов Стрынджа с товарищами, подали в посольский приказ семь статей и в них частью повторили то, что написано было в “инструкции” от Коша, и то, о чем они вели разговоры с царскими дьяками, частью прибавили нечто новое; так они просили совсем отозвать из Украйны Виговского, Лесницкого и Тимоща, наместника гадячского, и других советников и арендарей: просили прислать в города украинские царских воевод и ратных людей и собирать “стации” на всех тех воевод и ратных людей с городов Малой России; брать сборы с мещан, купцов и арендарей всех королевских, сенаторских и кляшторных городов,, мест и аренд и держать всю казну в стольном городе Киеве, а ту казну, которая до тех пор собиралась и войску запорожскому не давалась, сыскать по квиткам (роспискам) и в жалование войску за прошлые годы роздать; приказать Виговскому свезти все привиллегки, и справы, также знамена, булавы, бунчуки, бубны, пушки, арматы, в тот город, где будет рада для избрания гетмана, и то же велеть сделать всем полковникам и другим чинам, по избрании же нового гетмана, во избежание “замятни”, велеть Виговского и советников или посадить в крепость или же отослать в Москву; пожаловать посланцам царскую грамоту и отпустить их из Москвы в Курск, Путивль и на черкасские государевы города, откуда их будет провожать до Запорожья чернь городовая, которая от гетмана и его советников терпит великие обиды и потому для запорожских посланцев порадеет и врагам своим не выдаст [23],
Проверяв показания обеих сторон, в Москве хотя и нашли, что Виговский не совсем чист, а Барабаш не вполне несправедлив к нему, но все-таки гетманским посланиям оказали большее внимание, нежели посланцам кошевого. Это видно из того, что посдедним поднесены были подарки далеко не такой ценности, какие поднесены посланцам Виговского. Барабашевым четырем человекам — по сукну по английскому по доброму, денег по 10 рублей; козакам первым десяти человекам по сукну по английскому, денег по четыре рубля; другим десяти человекам — по сукну по доброму, денег по три рубля; челядникам вполы (в половину). Тогда как старшим из посланцев Виговского — по камке, по кармазину, по 40 соболей, в двадцать пять рублей каждый, по десяти рублей денег и т. д. [24]
Те и другие посланцы были отпущены из Москвы, ноября 27 дня.
Одновременно с отправлением посланцев в Москву кошевой атаман Яков Барабаш отправил к гетману Виговскому письмо, в котором старался снять с себя всякое подозрение во враждебных чувствах к нему и в замыслах идти войной на Украйну. Но едва ли можно ошибиться, если сказать, что это пнсьмо написано с тем, чтобы выиграть время, пока дойдут в Москву запорожские посланцы и принесут оттуда такую или иную весть в Сичу.
“Милостивый пане и добрдію нашъ, гетмане его царскато величества запорожсюй. Мы, атаманы и чернь, выслушавъ вашихъ пословъ и прочитавъ ваши письма при всей радЪ, отпускаемъ ихъ до вашей милости, послЪ которыхъ и сами вышлемъ своихъ пословъ, и объявляемъ вашей панской милости обо всемъ, о чемъ мы писали и въ первомъ письмЪ, а именно, что мы и не отрекаемся от xpистіанства и не начинаемъ никакихъ бунтовъ, кромЪ тЪх, которые перешли къ намъ изъ Миргородскаго повЪта, но они люди бЪдные, не имЪющіе ни самопаловъ, ни одежды, ни борошна, и притомъ они всЪ или на половину прибраны нами къ рукамъ; мы же сами, козаки-зимовчаки, имЪя въ городахъ женъ и дЪтей и маетности, не помышляемъ о такомъ своеволіи, которое стало бы проливать кровь народа христіанскаго. Что касается тЪхъ, о которыхъ ты самъ говорилъ намъ, то мы папишемъ списокъ ихъ; рады ихъ мы не послушали, и они, отправившись въ города, метаютъ ересь промежъ васъ и насъ; мы съ ними никакого общаго умысла не имЪем и готовы исполнять всякое приказаніе твое: что ты повелишь, то мы и будем дЪлать: либо отъ татаръ обороняться, либо противъ ляховъ идти. На города же идти мы, милостивый пане гетмане, и въ мысляхъ своихъ не имели, съ охотой пошли бы противъ непріятелей, ляхов. Подлинно была бы горшая смута, если бы мы пошли грабить и шарпать города и проливать кровь, как дЪлаютъ это вышеописанные… Послы вашей милости скажуть вамъ, какіе тутъ у насъ замыслы. Объявивъ обо веемъ этомъ, отдаемся въ ласку вашей панской милости. Данъ изъ Запорожья, съ Коша, съ Козулины [25], лЪта 1657, ноября в 14 день. Вашей панской милости нижайшіе подножки Яковъ Барабашъ, атаманъ кошевой, со всЪми атаманами и чернью, обрЪтающеюся в Запорожьъ, Пашко Савинъ, Марко Корсунецъ, судьи войсковые” [26].
Посланный из Москвы на Украйну, октября 22 дня, стряпчий Димитрий Рагозин с известием о рождении царевны Софии и с целью разведывания, о делах в Малороссии, передавал потом в Москву, что при нем приехали из Запорог к гетману низовые посланцы, которые били челом ему с тем, чтобы он не ходил с козаками на них и никого не посылал в Запорожье, потому что все бунтовщики, воры и заводчики дела уже разбежались из Сичи; кроме того, они просили гетмана пропускать к ним торговых людей с запасами, на что гетман отвечал, что торговых людей он прикажет пропускать только тогда, когда они пришлют к нему бунтовщика Барабаша. Тут же, в разговоре с Рагозиным, гетман выразил желание, чтобы московский царь воров, запорожских козаков, поехавших мимо воли гетмана в Москву, или задержал в Москве, или же прислал их к нему: “А если великій государь отпустить ихъ на Запорожье и не нзволитъ удержать или не изволит ко мнЪ прислать, то у меня для нихъ поставлены заставы по всЪм дорогамъ, чтобы их перенимать; кромЪ того, я к нимъ не велю торговыхъ людей съ запасами пропускать и им нечего будетъ Ъсть” [27]. На вопрос стряпчего Рагозина, с чем приехал к гетману польский посол Воронич, Брюховецкий, сворачивая с больной головы на здоровую, отвечал, что когда в Запорогах козаки забунтовали и решили было идти на черкасские царскаго величества города, то про гетмана пронеслась весть, будто бы он был убит; тогда от польского короля прислан был посланник без листа и с приказанием проведать про гетмана и про запорожских козаков [28].
Отправляя назад из Малороссии в Москву царского гонца Димитрия Рагозина, гетман Виговский относительно запорожцев писал царю, что ляхи и татары, услышав о бунтах на Запорожье и вообразив, что между Украйной и Запорожьем открылась междоусобная брань, задумали было ударить на них, но Господь Бог не посчастил замыслам врагов: запорожские самовольцы, которые посылали к царю своих посланцев, уже разошлись, а остальные прислали гетману извинительный лист; однако гетман, упреждая на будущее время всякое своеволие в Запорожье, отправил туда один полк своих козаков, “чтобъ такой своеволЪ распространиться не дали въ то время, когда онъ, гетманъ, на иныхъ царскаго величества непріятелей пойдет” [29]. Сам же Рагозин доносил царю, что гетманский полк отправлен в Запороги под предлогом береженья от татар [30]. Вслед за этим Виговский вновь доносил царю, что крымский хан, узнав о бунтах в Запорожье и о замыслах козаков поднять междоусобную брань, выслал в белогородские поля Калгусалтана и велел ему в удобный час, когда поднимется на Украйне мятеж, сделать нападение на запорожское войско и украинские города, а пока стоять на ханских кишлах [31] и ждать татар [32].
В действительности сам Виговский, обвиняя запорожцев в измене царю, думал о переходе к польскому королю и ждал только удобного случая, чтобы осуществить свою мысль. Ведя себя попрежнему весьма осторожно, он действовал через своих сторонников, в особенности миргородского полковника Григория Лесницкого, которые старались отвратить массу украинского населения и простых козаков от московского царя, пугая их известиями о разных мерах, затеваемых Москвой, и склоняя к польскому королю. В самом конце месяца ноября 1657 года у Лесницкого и козаков была рада и на раде полковник читал какие-то пункты, будто бы присланные из Москвы: “Приказано отъ царскаго величества быть только десяти тысячамъ козаковъ въ ЗапорожьЪ, а что сверхъ этого окажутся козаки, темъ быть въ драгунахъ и солдатахъ, а съ рандъ брать все на великаго государя, да съ насъ же (полковниковъ и другихъ старшинъ) брать со всего десятину… Писалъ къ намъ царское величества и шлетъ ближняго своего боярина АлексЪя Никитича Трубецкого съ ратными людьми и съ воеводами, которымъ приказываетъ быть въ нашихъ городахъ. И хочетъ царское величество у насъ волю отнять по своему желанію, и хочетъ съ насъ великія подати брать, что получается съ орандъ и съ мельницъ на войско запорожское… И какъ царь да Москва возьмуть въ свои руки, то ужъ нельзя будетъ намъ ходить въ сапогахъ и въ суконныхъ кафтанахъ, и будутъ насъ загонять въ Сибирь или Москву, царь и поповъ къ намъ своихъ нашлетъ, а нашихъ туда погонитъ” [33].
Возбудив таким образом сомнение в русском царе относительно верности ему запорожских козаков, Виговский в то же время старался возбудить сомнение относительно самого царя и его благих видов на Украйну в малороссиянах. Казалось, он руководился правилом латинской пословицы “раздели и покоряй” и сообразно ей поступал в своих действиях. Но так как ничего не бывает тайного, что не сделалось бы явным, то и подлинные планы Виговского скоро сделались известны в Москве. Декабря 5 дня, 1657 года в Запорожье был донской козак, некто Григорий Савельев по прозвищу Зять. Выйдя из Запорожья, оа дал показание воеводе Семену Львову да дьяку Григорию Башмакову относительно тайных замыслов Виговского и главных сторонников его. Зять рассказывал, что в прошлом году приходил с Дона в Запорожье станичный атаман Самаринов с 300 козаков, в числе коих был и он, Григорий Зять, для похода вместе с запорожцами, под крымские улусы, с целью захвата языка. Соединясь с запорожцами, донцы ходили под крымские улусы, но, не добыв там языка, возвратились на Дон, оставив в Запорожье 20 человек козаков, между коими был и Григорий Зять. После этого запорожцы с оставшимися донцами три раза ходили под Очаков и всякий раз возвращались без всякой добычи. В это время Зять узнал, что низовые козаки переняли тайные листы гетмана Виговского, писанные им к крымскому хану, вычитали те листы на раде и из них открыли, что Виговский задумал вместе с миргородским полковником Григорием Лесницким изменить московскому царю, соединиться с польским и шведским королями и с крымским ханом и воевать государевы города. Вычтя те гетманские письма на раде, запорожцы послали от себя посланцев Михаила Стрынджу и товарищей с известием о том московскому государю и с запросом к нему, что он прикажет, после всего этого учинить с гетманом Виговским. К сказанному донской козак прибавил, что находясь в Запорогах, он слышал о переправе крымского хана через Днепр для соединения с Виговским и видел намерение запорожцев препятствовать ему, но за великою силою татар не осмелившихся сделать такого нападения. Сверх всего этого, Григорий Зять передал и о том, что против Виговского явным противником выступил полтавский полковник Мартын Пушкарь, и что гетман Виговский много раз призывал его к себе в Чигирин, но, не дождавшись добровольного прихода его, отдал приказание насильно захватить своего врага.
Обо всем этом воевода Львов и дьяк Башмаков донесли в Москву: “Да гетманъ же Виговскій не велитъ пропускать къ запорожскому войску пороху и свинцу и запасовъ, и по всЪмъ городамъ и по рЪкамъ поставилъ крЪпкую сторожу… А какъ ему, гетману, вЪдомо учинилось, что его посланниковъ поймали съ листами, то онъ посылал по кишенскаго атамана Любчича и велЪлъ взять его къ ceбЪ. въ Чигиринъ и карать за то, что не поймалъ запорожцевъ, ехавшихъ къ государю, и не прислалъ ихъ ему, гетману, въ Чигиринъ. За то теперь гетманъ приказал Любчичу, чтобы онъ тЪхъ запорожскихъ козаковъ, которые будутъ возвращаться назадъ отъ государя, поймалъ и прислалъ къ нему въ Чигиринъ. А крымскій хакъ уже переправился черезъ ДнЪпръ съ болышимъ войскомъ у Очакова, идетъ къ гетману Виговскому и хочетъ ударить на государевы козацкіе и украинскіе города, вскорЪ по зимнему пути” [34].
Отправленный в Москву донской козак Григории Зять, добавил к первому своему показанию еще то, что гетман Виговский, по слухам, которые ходят среди запорожских козаков, находится также и в сношениях с поляками, что с ним заодно миргородский полковник Григорий Лесницкий, но что чернь в городах малороссийских стоит твердо за московского царя, а гетману обещает во всем вредить: когда будут, возвращаться от царя послы запорожских козаков, то люди, которым гетман приказал схватить послов, к гетману их не повезут; напротив, соединяться с ними и начнут хватать гетманскую старшину, которая в одной думе с ним. Татар же, которые переправились через Днепр на нашу сторону, запорожцы хотели побить, но, видя, что их чересчур много, не решились на то. Услыша он, Григорий Зять, измену гетмана в ноябре месяце, после филипповых заговен, нарочно пошел из Запорожья, чтобы донести близким людям государя: о замыслах гетмана [35].
Как и следовало ожидать, гетман, узнав о поносе, сделанном в Москве донским козаком, тот же час отправил от себя посланцев в Москву Никифора Емельянова с двумя товарищами, пятью козаками и с одним крымским татарином Урасом [36], пойманным, будто бы, под Уманем. Прибывшие в Москву, гетманские посланцы говорили, что теперь гетмана все слушают и все с ним живут в согласии, что на гетманстве он останется всего три года, до тех пор, пока возмужает Юрий Хмельницкий; что, будто бы, гетман вовсе не думал вступать в дружбу с крымскими татарами и даже отправил их шеститысячный отряд, приходивший нод Умань пред заговенами на филиппов пост; что он, заставил их уйти назад и добыл языка, татарина Ураса Рысаева. Однако, этот же самый татарин, допрошенный в приказе, показал, что шли они, татары, всего лишь шесть человек к царевичу Калге в Аккерман; на них двое пошли в Аккерман, а четыре поехали к Черкассам, чтобы одобычиться там; а числе первых был и Урас; на них наскочили козаки, одного убили, а его, Ураса, захватили живым в плен. А что до ратных крымских людей, то все они находятся пока с царем в Крыму и выйдут на Украйну только тогда, когда станут реки, и то по просьбе гетмана, который сам присылал к крымскому хану послов, чтобы быть им в дружбе.
Однако, московский царь и тут не поверил или не хотел поверить справедливым вестям об истинных симпатиях гетмана к татарам и ляхам и о несомненной антипатии его к Москве. Царь даже одарил гетманских посланцев и мирно отпустил их назад [37].
Итак, ни запорожцы, ни донцы, ни даже сами татары не успели поколебать веры царя в гетмана Виговского. Но теперь против него выступил собственный полковник Мартын Иванович Пушкарь. Летописцы различно объясняют причины вражды Пушкаря к Виговскому. По одним, более близким к описываемому событию, Пушкарь ожесточен был против Виговского за то, что не был приглашен в Переяслав при окончательном избрании Виговского на гетманство [38]. По другим, стоящим дальше от описываемых событий, летописцам, за то, что Виговский вместо того, чтобы “быть только, за гетмана”, сделался настоящим гетманом [39]. В царской грамоте говорится на этот счет, что полковник Пушкарь действовал по наущению посланцев Барабаша Михаила Стрынджи с товарищами [40]. Так или иначе, но Мартын Пушкарь, проведав, куда протягивает свои руки гетман, тотчас же решился объявить себя против его замыслов. Где же должен был Пушкарь искать себе сочувствия и помощи против Виговского? Нигде, как в Запорожье. Итак, Пушкарь снесся с запорожцами и стал просить у них для борьбы, которую он имел открыть с гетманом. Запорожцы дали Пушкарю 600—700 человек доброго товариства с Яковом Барабашом во главе и отправили их в Полтаву. В Полтаве Пушкарь присоединил к запорожцам свой полк и готовился оказать сопротивление Виговскому. Последний, видя вооружение Пушкаря и неприязнь к себе запорожцев, пытался сперва подействовать на Пушкаря путем убеждения, но, не успев в этом, отправил посланца к крымскому хаку с просьбой о помощи. Хан отвечал, что он все сделает, чего потребует от него гетман [41].
Итак, затевалась борьба Виговского и ето сподвижников, тайных врагов Москвы, и Мартына Пушкаря и его союзника Якова Барабаша, явных сторонников Москвы. Сама Москва была на стороне гетмана, во-первых, потому, что она поддерживала принцип должного повиновения властям, а, во-вторых, потому, что Виговского защищал весьма известный и весьма влиятельный в то бремя человек, нежинский протопоп Максим Филимонов.
В продолжение всего этого времени запорожские посланцы Михайло Стрынджа и товарищи, отправленные в Москву с перехваченными листами от гетмана к крымскому хану, все еще не успели возвратиться назад. Принятые царем в Москве, они выехали в обратный путь только в половине января 1658 года и везли с собой царскую грамоту к войску “для полной рады” [42]. Доехав до города Путивля, Стрынджа послал в Полтаву к полковнику Мартыну Пушкарю козака с просьбой выслать ему в Путивль для охраны от Виговского несколько десятков человек собственных козаков и дать известие в Сичь, чтобы за порогами Днепра товарищи Стрынджи не печалились о нем, потому что он благополучно возвращается назад с данными грамотами и жалованьем от царя. Пушкарь, получив просьбу Стрынджи, дал известие о нем в Запорожье и вместе с тем послал от себя двух козаков в Путивль, Данила Герасимова и Ярему Маркова, предупредить Стрынджу о том, что Виговский жестокий враг запорожцев, затеявший “злую и явственную против царского величества прехитрость”, стережет запорожских послов в Константинове и хочет поймать их. Пушкарь горячо убеждал Стрынджу не верить никаким клеветам и обнадеживаниям Виговского, который, забыв Бога, правду и крестное царскому величеству целование, с обманом живет н с хитростью от царя отступает: “Васъ, товарищей моихъ, прилежно прошу и оберегаю пребывать въ береженьЪ от Виговскаго, всЪмъ воеводамъ и окольничьимъ объ измЪнЪ его вЪсть чинить, чтобы намъ, христіанамъ, вЪру православную и церкви божіи соблюсти”. Предостерегая Стрынджу о коварстве Виговского, Пушкарь вместе с тем извещал его, что на Запорожье поставлено полтораста товарищей, а в Великом Лугу, при Паломе, заняв несколько улусов, двести человек козаков ожидают счастливого возвращения своих послов. Получив лист Пушкаря, Стрынджа передал его путивльскому воеводе Зюзину и стал просить воеводу отпустить его, Михаила Стрынджу и двух черкас, от Пушкаря присланных, в Москву. Воевода Зюзин отправил письмо Пушкаря к царю, но самого Стрынджу без царского указа не решился отпустить в Москву [43].
Письмо Пушкаря к запорожцам написано было января 19 дня, а февраля 6 дня Пушкарь написал письмо самому воеводе Зюзину. В письме Зюзину Пушкарь прежде всего старался уверить воеводу в изменнических замыслах и недоброжелательстве Виговского к московскому царю: гетман царскому величеству изменил и, помирившись с ляхами и ордой, идет на украинные города и хочет взятьем и огнем всю Украйну разорить; потом Пушкарь извещал воеводу, что он отправил в Москву своих посланцев Петра Яковенка с товарищами, для выражения собственной верности царю и готовности служить против всех супостатов его; наконец, просил воеводу снабдить его посланцев подводами и продовольствием и поскорее отпустить в Москву, а запорожских посланцев, прибывших из Москвы в Путивль, поскорее отправить в Сичь. Воевода Зюзин и это письмо Пушкаря отослал в Москву [44].
Царь, получив эти известия от Зюзина, по-прежнему не придал особенной веры словам Пушкаря, не позволил вернуться Стрындже назад, и Стрынджа, пробыв долгое время в Путивле, сам потом без отпуска в Запорожье ушел [45].
Не вызвав должного внимания к себе со стороны московского царя, зато заручившись полным содействием со стороны низовых козаков, полковник Пушкарь решил выступить против Виговского с оружием в руках: “И тогда воспалился огонь междоусобной козацкой брани на УкрайнЪ” [46]. В ту пору, еще от времени Богдана Хмельницкого, на Украйне жили особые наемные или так называемые затяжные войска, состоявшие из сербов, волохов, поляков и немцев, нанимавшиеся за деньги воевать за кого угодно и против кого угодно. Виговский послал против Пушкаря двух полковников, Ивана Богуна с козакамн да Ивана Сербина с наемными сербами, всего до 1500 человек.
Однако, этот поход окончился для Виговского самым неожиданным образом. Успех предприятия зависел от быстроты действий гетманского войска. Гетман же сам остался в Чигирине, а Богуну и Сербину приказал идти на Полтаву. Но сербский полк, по ошибке, не попал в Полтаву, а пришел к местечку Великим Будищам. Пушкарь во-время узнал об этой ошибке своих противников, немедленно выслал претив них запорожского полковника Якова Барабаша с частью городового и запорожского войска, которого “всего до шести и седмисотъ быти могло” [47]. Яков Барабаш, как опытный и бывалый вождь, решился воспользоваться ошибкой противников; он немедленно выступил со своими козаками из Полтавы к Диканьке и тут, за долиною Голтвою, против байрака Рога Жукового неожиданно напал на сербов. Сербы, не придвидя опасности, спокойно сидели и готовили себе обед. Барабаш нанес им решительное поражение. Битва произошла января 25 дня [48].
Но сторонников Виговского не испугала эта первая неудача, и миргородский полковник Лесницкий немедленно разослял приказания в полки других полковников, чтобы все начальники за одну ночь поспешили к нему с войском и вместе с ним ударили бы на Пушкаря и Барабаша. Тогда, по зову Лесницкого, собрались: нежинский полковник Гуляницкий, лубенский Павел Швец, черниговский Оникий Селичихей, прилуцкий Петро Дорошенко; к ним присоединился и сам Лесницкий с полком. Пушкарь, слыша о сборах своих противников, в свою очередь старался усилиться войсками: он стал приглашать к себе всех охотников до войны; тогда к нему потянулись винники, броварники, пастухи, наймиты. Пушкарь вооружил их чем попало: рогатинами, косами, киями, составил из них особый полк так называемых “дейнеков”, присоединил к ним собственный полтавский конный полк и затем отряд запорожских козаков с Яковом Барабашом во главе, после чего решился двинуться против Гуляницкого к Миргороду. Но Гуляницкий уклонился от битвы и отступил от Миргорода к Лубнам, боясь, чтобы собственное его войско не перешло на сторону Пушкаря. От Лубен Гуляницкий отступил дальше к Лохвице. Пушкарь всюду следовал за Гуляницким, но не могши ему причинить вреда, повернул от Лохвицы на Глинское, а оттуда восвояси; на обратном пути он много принес “шкоды” войску Гуляницкого [49].
В это самое время приехал из Москвы на Украйну боярин Богдан Матвеевич Хитрово, имевший поручение от царя утвердить на новой раде Ивана Виговского в звании малороссийского гетмана. Рада собрана была в начальных числах февраля в городе Переяславе, и на ней Виговский, выбранный в треткй раз гетманом, утвержден был со стороны царя. Принимая гетманскую булаву из рук московского посла, гетман и вся рада принуждены была согласиться на присылку воевод в украинские города.
На раде в Переяславе не были ни Яков Барабаш, ни Мартын Пушкарь: во все это время они стояли в Гадяче, не осмеливаясь напасть на Виговского в Переяславе, потому что там был посол московского царя, которому они верно служили. Февраля 18 дня того же 1658 года царский посол уехал из Переяслава, а марта 3 дня запорожскому посланцу Михаиле Стрындже, ездившему от кошевого атамана Якова Барабаша в Москву, дан был подарок три пары соболей в пять, в четыре и в три рубля, чтобы он от бунтов унялся, полковника Пушкаря и других заводчиков уговаривал и тем великому государю служил. Кроме того, дан был подарок, соболь в два рубля сыну полковника, Андрею Пушкарю, за то, что он уговорил Мартына Пушкаря приехать в Лубны и распустить войска. Сам полковник Пушкарь за то же дело получил три пары в пять рублей и одну пару в четыре рубля [50]. Царь грамотою, писанною апреля 6 дня, извещал малороссийских полковников о том, что Мартын Пушкарь бил челом и учинил веру царскому величеству перед окольничьим Богданом Матвеевичем Хитрово в городе Лубнах, обещал быть в послушании у великого государя и бунтов никаких не вчинять [51].
Так, Виговский, искусно разыгрывая роль преданнейшего московскому царю слуги, утвержден был на гетманском уряде и в Переяславе, а между тем ровно через месяц после этого он писал своему отцу Остафию Виговскому в город Гоголев, что, ввиду приглашения его, с одной стороны в Москву, а с другой — ввиду сборов большой рати в Польше и Литве он, оглядываясь во все стороны, не знает, на что ему решиться. “Ума не приложу, не вЪдая, в какую бы мнЪ сторону обернуться; прошу тебя, отецъ мой добродЪй, посовЪтуй мнЪ” [52].
Тем временем запорожцы, по отъезде воеводы Хитрово из Лубен, лишили кошевства своего прежнего атамана Пашка и выбрали вместо него какого-то Шкурку [53] и на раде, собранный марта 20 дня, постановили или идти на Чигирин, или же, перебравшись через Самарь, идти к полковнику Пушкарю и “по траве” начинать раду. В это же время малороссийские козаки напали на шурина Виговского, Ивана Бублевского, замучили его “мучительски”, тело бросили псам на съедение и не позволили бывшему при нем монаху предать прах земле. Источником всех бедствий гетман Виговский считал царскую грамоту, данную запорожским посланцам Михайле Стрындже с товарищами: обращая смысл этой грамоты в свою пользу и распуская молву о царской милости сделать вольное избрание на Запорожье гетмана, запорожцы той грамотой так взбунтовали украинцев, что они, побросав жен, детей и дома, ушли из городов в Запорожье для избрания в гетманы человека, который им будет люб [54].
Видя надвигавшиеся отовсюду тучи и желая обезопасить собственную личность, гетман Иван Виговский отправил в Москву посланцев, полковников Григория Лесницкого, Прокофия Вережецкого и Ивана Богуна, с извещениями о делах Запорожья и Украйны и различными мероприятиями для усмирения бунтовщиков и гультяев, заводящих смуты. Посланцы прибыли в Москву апреля 20 дня с инструкциями от гетмана и подверглись в посольском приказе троекратному допросу, в первый раз от дьяка Ефима Юрьева, во второй раз от боярина Василия Борисовича Шереметьева, окольничьего Богдана Матвеевича Хитрово, дьяков Алмаза Иванова и Ефима Юрьева, и в третий раз от боярина Васидия Борисовича Шереметьева с товарищами.
Посланцы прежде всего высказали желание гетмана послать в шесть малороссийских городов — Белую Церковь, Корсунь, Нежин, Полтаву, Чернигов и Миргород — царских воевод; для Малороссии после Богдана Хмельницкого, который допустил воеводу лишь в один город Киев, воеводы в шести новых городах были новым явлением. Затем посланцы предложили оставить на Украйне только 60000 человек коэаков, а остальных вывести за реестр и чрез то с течением времени привести в спокойное настроение всю Украйну.
— Вы бьете челом, чтоб великий государь изволил послать в войско запорожское комиссаров и учинить бы списковое число войска в 60000 человек; но в инструкции, какую вы подали, о том не пишут ни гетман ни полковники, а потому можно ли верить, что вы бьете челом от всего войска?
— Царскому величеству бьем челом о том по приказанию гетмана и всего войска запорожского.
— Коли о том деле приказали вам бить челом царскому величеству гетман и все войско запорожское, то вам бы для верности подписаться к челобитью своими руками.
По этому слову Лесницкий приказал писарю своему подписаться вместо полковника и его товарищей на челобитном листе, и допрос продолжался снова.
— Прежде сего сказывали вы дьяку Ефиму Юрьеву, что когда Иван Донец шел на Чигиринский полк, то многих людей посек, порезал и пограбил, а вчера, будучи у боярина царского величества, вы про то не сказывали.
— Как окольничий Богдан Матвеевич Хитрово с товарищами пошел из Лубен, то после него пошел из Лубен к себе и полковник Мартин Пушкарь, а Иван Донец стал собирать гультяев в Лохвице и, собравшись с ними, пошел на Чигиринский полк; дорогой гультяи побили много людей и пограбили; в то же время, слыша об этом походе, взбунтовались своевольники в Миргороде и Лохвице и убили двух сотннков и трех челядников Лесницкого. Однако, Ивана Донца с его гультяями удержал Мартын Пушкарь.
— Вчера вы говорили, что полковник Пушкарь уже усмирился, живет дома и войско свое распустил, а бунты чинит новоизбранный миргородский полковник Степан Довгаль.
— Все бунты сперва начались от Пушкаря; а ныне он и сам тем бунтам не рад, и рад бы усмириться, да не может от того отстать, потому что его сбивают с пути Стрынджа и Донец; теперь своевольников еще больше умножилось и, нужно думать, что Пушкарю быть убитым от них.
— Писал царскому величеству гетман Иван Виговский, что своевольники отставили в Запорожье прежнего кошевого атамана Пашка и выбрали иного кошевого Шкурку и собираются идти на Чигирин и другие черкасские царского величества города, а главные бунтовщики Стрынджа и Донец пошли в Запорожье; они стали рассылать свои листы о том, будто царское величество позволил им собрать раду на Солонице, по траве, и будто к ним от царского величества идет 40000 ратных людей на помощь; поэтому гетман просил великого государя послать на Запорожье свою грамоту и доброго дворянина усмирить тех бунтовщиков и своевольников. И великий государь свою грамоту послал и в той грамоте написано, какова именно дана была прежняя с Михаилом Стрынджею грамота, и тем словам, что вмещает Стрынджа, козаки не верили бы и от бунтов отстали. По приезде же в Запороги велено было тому дворянину собрать раду, на ней прочесть всем людям царскую грамоту и на раде же объявить вслух, что те, кто вмещал в мир смутные речи, должны быть, по войсковому праву, наказаны для того, чтоб другим поднимать смятение и начинать бунты не повадно было.
— За ту премногую милость государя гетман и все войско челом бьют и просят, чтобы великий государь приказал своему дворянину, который будет послан в Запорожье, прежнюю свою грамоту, посланную со Стрынджею, отобрать назад, – потому что чрез ту грамоту запорожцы вносят везде смуту и рассказывают, будто им ведено противников своих избивать: дворянина же того надо направить в Путивль и из Путивля в Чигирин, откуда гетман направит его прямее, даст ему провожатых и подводы; на Полтаву же ему ехать будет небезопасно от бунтовщиков… А Пушкарь послал в Запороги своего старшего сына возбуждать бунтовщиков и своевольников на гетмана и на черкасские города; в том же бунтовстве с ним миргородский полковник Довгаль; все своевольники собираются ныне на Запорогах [55].
В заключение гетманские посланцы подали царю в Москве одиннадцать просительных статей, в которых повторили то, о чем говорили в посольском приказе с боярами и дьяками [56].
Москва спешила воспользоваться предложением гетмана Виговского и послала в Киев воеводой боярина Василия Борисовича Шереметьева для приведения в реестр малороссийских козаков.
Отъезжая из Москвы, полковник Лесницкий просил царя, чтобы он укротил “свонмъ высокимъ рассмотрекиемъ” давних крамольников Мартына Пушкаря и Якова Барабаша [57].
Вслед за отъездом гетманских посланцев отправлены были на Украйну три царских, один за другим, посла: стольники Иван Данилович Опухтин с дворянином Никифором Волковым, Иван Алфимов и Петр Скуратов. Стольник Опухтин, выехав из Москвы, свиделся с Виговским мая 1 дня, 1658 года, и прежде всего должен был выслушать от гетмана жалобу на Пушкаря и Барабаша, разорявших, по его словам, вместе с разными гультяями и запожскими козаками города и села и убивавших людей и грабивших их имущества. Пушкарь, забыв свое крестное целование, призвал к себе Барабаша с запорожцами и вновь стал проливать кровь христианскую; он рассылает письма по городам, в них гетмана называет ляхом, объявляет, что царское величество пожаловал для войны пушки, знамена и 40000 ратных людей. Гетман жаловался на него и царю, посылал к нему и собственных посланцев с приказанием прекратить ссоры, но Пушкарь не послушал гетмана, а его послов стал бить и в воду сажать. По всему этому, не по чему другому, гетман призвал к себе татарскую орду в 40000 человек [58] с мурзою Карач-беем во главе; заключил с ней договор и договор скрепил шертью на том, чтобы стоять против Пушкаря и Барабаша и против всех, кто будет идти на гетмана войной. Стольник Опухтин начал было отговаривать гетмана, чтобы он татар за Днепр не пускал и сам войной против Пушкаря не ходил, обо всем бы государю через гонцов сообщил, а самому ему, Опухтину, позволил бы поехать к Пушкарю и уговорить его всякие бунты прекратить. Но гетман ничего этого в резон не принял и мая 4 числа, собравшись с козаками, вышел из Чигирина против своих врагов, покинув в Чигирине самого стольника Опухтпна и дворянина Волкова. Дойдя до Днепра, гетман послал Опухтину письмо и в нем снова повторил свою жалобу на Пушкаря и Барабаша. По его словам, Барабаш, выйдя кз Запорожья, прошел Поток, Омельник и остановился в Кременчуге, откуда имеет идти до Максимовки и потом соединиться с Пушкарем и идти опустошать украинные города [59].
Для того, чтобы усмирить Пушкаря и Барабаша, отправлен был другой посол, стольник Иван Алфимов, лично к Мартыну Пушкарю с грамотою от царя. Выехав из Москвы, он прибыл мая 9 дня в первый черкасский город Константинов. В Константинове посол узнал, что Пушкарь вышел из Полтавы и расположился станом в нескольких верстах от Миргорода. Тогда Алфимов взял провожатых у полковника Степана Довгаля и направился в обоз Пушкаря. Не доезжая обоза, Алфимов был встречен полковником Мартыном Пушкарем и кошевым атаманом Яковом Барабашом; при Пушкаре было около 2000 человек козаков, при Барабаше несколько запорожцев, да 3 небольших, вывезенных из Коша, пушек; обоз находился на реке Голтве под Красным лугом. В лагере стольник Алфимов вручил Пушкарю государеву грамоту и, кроме того, на словах сказал ему, чтобы он бунты все прекратил; новой рады для выбора гетмана отнюждь не заводил; с гетманом в совете, любви и послушании жил; Ивану Донцу, распускающему слух о присылке на Украйну 40000 ратных людей, не верил; всех своевольников унимал и никакого кровопролития не допускал, а чрез то, что он полковника Богуна с 500-ми человек побил, государь, для обережения же самого же Пушкаря в город Полтаву воеводу послать приказал. Пушкарь, не признавая себя виновным, отвечал, что Иван Донец действовал сам по своей воле, а полковника Богуна и его 500 человек хотя он и разбил, то в этом сам гетман виноват: он прислал Богуна с 1500 человек сербов и те сербы начали православных христиан в Полтавском уезде разорять и в полон их хватать; оттого и побил он их 500 человек, обороняя себя [60].
После объяснения с царским стольником собрана была рада и на ней читана была царская грамота, в которой сказано было, чтобы полковник Пушкарь раз навсегда оставил всякие ссоры и жил бы с гетманом в совете, любви и послушании, а Якова Барабаша, Михайло Стрынджу и Ивана Донца ни в чем бы не слушал, потому что они делают бунты, говоря, будто бы весной имеет быть рада для избрания гетмана. Выслушав царскую грамоту, полковник Пушкарь отвечал, что государеву повелению он слушаться рад, но только зачем же гетман Виговский, перейдя Днепр с козаками и татарами, расположился в 20 верстах от табора Пушкаря и разоряет церкви божии, проливает кровь христианскую и хватает людей в полон? На это царский стольник возражал, что все эти бедствия происходят от самого же Пушкаря и могут прекратиться по его же воле, если он согласится быть в послушании у гетмана.
Когда стольник Иван Алфимов вел разговоры с полковником Пушкарем, в это время к нему подошел Яков Барабаш и стал спрашивать, нет ли у стольника какого-нибудь царского, приказа и для кошевого. На это стольник отвечал, что, по указу великого государя к нему, Барабашу, послан особо дворянин Никифор Волков. По на эта Барабаш возразил, что ни Волкова, ни другого кого он еще не видал. Тогда царский стольник спросил Барабаша, зачем он вышел из Коша с войской на Украйну. На этот вопрос Барабаш отвечая, что вышел для того, чтобы учинить раду и на ней выбрать гетмана, для чего и царская грамота запорожцам дана. Алфимов сказал Барабашу, что хотя такая грамота и дана запорожским козакам, но это сделано было тогда, когда еще не был выбран в гетманы Иван Виговский; для избрания же гетмана послан был боярин Богдан Матвеевич Хитрово; при нем собрана была в Переяславе рада и на этой раде полковники, сотники, асаулы, козаки и чернь выбрали гетманом Ивана Виговского. Теперь же, несмотри на то, он, Барабаш, соединясь с разными бунтовщиками, думает нового гетмана по своей воле избрать и с теми же своевольниками вновь христианскую кровь хочет проливать. В это время к разговаривавшим Алфимову и Барабашу стали подходить другие бунтари — миргородский писарь Сенча, миргородский казак Яков Черниговец и запорожский козак Михаило Стрынджа с товарищами; собрав возле себя множество людей, они подняли большой крик, начали бунтовать и сделали войсковую раду своим полком [61].
Это объяснение стольника Алфимова с Пушкарем происходило мая 14 дня; в тот же самый день гетман отправил универсал к запорожцам и полтавскому полку о том, чтобы они не верили своей старшине и покорились ему, как настоящему их вождю, истинно преданному его царскому величеству.
“Иванъ Виговскій гетманъ съ войскомъ его царскаго величества запорожскимъ, старшинЪ и черни, изъ Запорожья вышедшей, также сотникамъ, атаманамъ и всему товариству войска его царскаго величества запорожскаго, особенно находящемся въ полку полтавскомъ, желаемъ добраго здравія отъ Господа Бога. Не знаемъ и до настоящаго времени, чьимъ наученіемъ и по какому поводу, вышедши изъ Запорожья, вы чините на насъ, все войско его царскаго величества, безвинныя похвалки, обЪщая отобрать у нас пожитки наши и жизнь. Хотя намъ даже уже наскучило слышать отъ частыхъ людей о безвинныхъ убійствахъ, однако, мы были терпеливы до тЪх пор, пока вы, пришедши къ Кременчугу и ближнимъ къ нему городамъ, также къ Чигирину, не стали грозить намъ совершеннымъ истреблениемъ. Побуждаемые этимъ, мы пошли защищать нашу жизнь, а не проливать христіанскую кровь, какъ увЪряетъ васъ въ томъ ваша старшина, возбуждая противъ насъ, и усмирить и отвратить людей своевольныхъ и распущенныхъ отъ человЪческой крови. Мы имЪли отъ его царскаго величества изящный указъ, чтобы намъ жить безъ всякой мести, прекративъ ссоры и непріятности. И такъ мы воздержались вслЪдствіе указа его царскаго величества, надЪясь, что и вы будете послушны волЪ его. Однако, ваша старшина и теперь, добывъ себЪ какія-то особыя грамоты, производить злою ложью возбужденіе в средЪ своихъ же братій, обходя обманами вашу простоту. Въ этомъ вы можете убедиться изъ той грамоты, которая нынЪ вновь прислана къ намъ и ко всей старшинЪ и къ черни запорожской черезъ Никифора Хрисанфовича Волкова, дворянина его царскаго величества; еслибъ послалъ вамъ списокъ съ этой грамоты, вы бы меньше вЪрили; но лучше было бы, если бы вы сами прислали двухъ рассудительныхъ товарищей, чтобъ имъ прочесть грамоту и чрезъ нихъ прислать списокъ Вамъ. Въ той грамотЪ ясно и основательно пишетъ его царское величество, что онъ не даеть позволенія ни на какія своеволія, но приказываетъ жить всему товариству въ любви и единеніи, подъ нашимъ послушаніемъ. Можете изъ того узнать о нашей правотЪ и истинности, что его царское величество, принявъ милостиво и ласково нашихъ пословъ Прокопа Бережецкаго и Ивана Богуна, отпустилъ ихъ съ милостію, отправивъ послЪ нихъ съ почестью и Григорія ЛЪсницкаго, миргородскаго полковника; а Искру [62] съ другими, за ихъ плутни, и неправду, приказалъ удержать въ столицЪ. А если бы вы этому не повЪрили, то можете узнать изъ самаго дЪла, не видя ихъ возврата; его царское величество и къ намъ писалъ, что они не будутъ выпущены до тЪхъ поръ, покуда не будетъ челобитья отъ насъ къ его царскому величеству. А что некоторые изъ вашей старшины болтаютъ, якобы мы наняли орду для пролитія крови христианской, то того они не въ состояніи доказать… Самъ Барабашъ можетъ быть свидЪтелемъ нашей ласки и разсудительности къ нему, – Барабашъ, который, хотя передъ темъ и много дурного сдЪлалъ намъ, однако, ничЪмъ изъ своей маетности не былъ ограбленъ нами, какъ онъ лжетъ на насъ; напротивъ того, и хлЪбомъ и деньгами былъ вспомоществуемъ отъ насъ, какъ и теперь, если бы онъ оставилъ тоть злой уыыселъ и возвратился къ намъ, никакого мщенія и вражды отъ насъ не увидЪлъ бы. Пусть ни онъ, ни другіе не прельщають васъ деньгами, присланными с его царскимъ величествомъ въ уплату вамъ за четыре года, которыхъ мы у себя не имЪемъ, да и вы не можете надеяться получить, – спрашивайте их у вашихъ старшинъ, которые за всЪ тЪ годы и по настоящее время держатъ у себя и винныя и табачныя аренды полтавскаго полка, а мы въ тЪхъ пожиткахъ никакой корысти не имЪемъ и возвратить ихъ не можемъ. Думайте же да скоръе присылайте къ намъ товариство, а если этого теперь не захотите сдЪлать, то послЪ не будетъ времени, потому что война уже начинается” [63].
Слыша о приготовлении гетмана к войне и о призвании им для того татар, московский царь не мог уже оставить без внимая этих действий его и послал на Украйну стольника Петра Скуратова для наблюдения за ним. Стольник Скуратов, явившись к Виговскому, привез с собой царскую грамоту на имя Пушкаря и вручил ее гетману, объявив, что подобные грамоты посланы и к запорожским козакам с приказанием им “всякое возмущеніе прекратить и противъ гетмана рокоша не заводить” [64].
“Ты, гетманъ войска запорожскаго, хочешь, чтобы мы, великий государь, изволили послать на Запорожье на прежнюю нашего царскаго величества грамоту, которая послана была къ Якову Барабашу съ его посланцами, Михайломъ Стрынджею съ товарищами и которого грамотою они надЪлали много безпокойствъ, обращая ея смыслъ предъ простыми людьми въ свою сторону, будто бы ею велЪно было избрать гетмана вольными голосам на ЗапорожьЪ, а тебя ни въ чемъ не слушать… Ты просишь, чтобы мы новою грамотою посрамили ихъ ложь, и мы, великій государь, по твоему гетманскому челобитью, для успокоенія между вами, нашего царскаго величества поддаными православными христіанами, послали на Запорожье к кошевому и ко всему находящемуся при немъ войску на прежнюю грамоту, какая была послана съ ихъ посланцами, Стрынджею съ товарищами, новую нашего царскаго величества грамоту, съ описаніемъ ихъ проступковъ и съ вопрещеніемъ самовольничать, бунтовать, заводить рокошъ и съ приказаніемъ быть у тебя, гетмана, въ послушаніи” [65].
Когда Виговский дочитал до конца эту грамоту, то в раздражении заметил: “Этой грамотой Пушкаря не унять, а взять бы его да голову ему снять или въ войско прислать. Богдан МатвЪевич Хитрово обЪщалъ взять Пушкаря и привести его ко мнЪ, да не только не привелъ, а пуще того ободрилъ – подарилъ ему соболей и на свободу отпустилъ, а къ Барабашу письмо написалъ, и Барабашъ теперь с Пушкаремъ. Вы понадавали Пушкарю и Барабашу грамотъ и отъ такихъ грамотъ и бунты пошли… Не впервые къ нему такія грамоты посылаютъ, да онъ. Пушкарь, не слушаетъ того. НынЪ иду на Пушкаря и смирю его огнем и мечомъ, и куда бы онъ ни ушелъ, хотя бы въ государевы города, то я и тамъ буду доставать его; кто за него станетъ, тому и самому будетъ отъ меня” [66].
Целью Виговского было сломить Барабаша и Пушкаря не как личных ему врагов, а как лиц, преданных московскому царю и стоящих на пути к осуществлению заветных планов его, искусно обойти московского царя и перейти на сторону польского короля. Но враги Виговского ясно понимали планы гетмана и вновь поднялись против него. По-прежнему об измене гетмана первый заговорил Мартын Пушкарь; к нему присоединился вновь назначенный миргородский полковник Степан Довгаль. Мая 21 числа от имени Мартына Пушкаря, Степана Довгаля и “подданных войска запорожского, которые из Коша и всей черни дкепровой”, отправлено было царю письмо с жалобой на гетмана и злые намерения его. В своем листе писавшие просили царя “уволить” их от гетмана и его помощников, потому что в противном случае, гетман и его помощники всех подданных царского величества погубят и все животы их пограбят, а Малую Россию ни во что обратят: “Грамоть вашего царскаго величества, данкыхъ войску черезъ Михайла Стрынджу, гетманъ Виговскій и полковникъ ЛЪсницкій ни во что не вмЪняютъ и не почитаютъ, говоря, что изъ грамотъ они признаютъ только тЪ, которыя даны для усмиренія дЪлъ въ ПереяславЪ и приняты всЪмъ совЪтомъ и всею старшиною и чернью войска запорожскаго. Войско запорожское, которое зимовало на кошахъ въ последнее время, онъ, Ивань Виговскій, голодомъ морить, изъ городовъ кошей въ Запорожье не пускаетъ. И дЪлает то все онъ для крымскаго хана, чтобъ войско залорожское въ КошЪ истребить, – то самое войско, котораго в теченіи нЪсколькихъ сотъ лЪтъ не можетъ ни одинъ неверный царь изъ Запорожья искоренить. Самъ гетманъ Виговскій, уговоривъ кошевого атамана гетмана Якова Барабаша и заставивъ присягнуть нЪсколько десятковъ Кременчугскихъ людей, выманулъ его изъ Коша, увЪривъ черезъ своихъ людей, и черезъ свои письма, будто, бы ваше царское величество повелЪли запорожскихъ пословъ сослать въ Сибирь и будто бы въ другой разъ (если не теперь) кошевому вовсе не прійдется увидЪть ихъ. КромЪ того, гетманъ расставилъ и по городамъ и отъ поля и отъ Запорожья полки, нЪжинскій, черниговскій и ирклЪвскій, не говоря черни, для чего именно онъ это дЪлаетъ и называя их караулами; в действительности же онъ приказалъ старшинамъ полковъ хватать запорожскихъ козаковъ и которые поймаются изъ нихъ, тЪхъ рубить и разстрЪливать. Когда же вызвалъ изъ Коша обманомъ Барабаша, то полки распустилъ, оставивъ только добрую сторожу для того, чтобы не пустить въ Сичу запорожскихъ пословъ съ данными имъ оть вашего пресвЪтлаго царскаго величества грамотами. А нынЪ, какъ скоро тЪ послы счастливо, по милости вашего пресвЪтлаго царскаго величества, возвратясь назадъ, раньше себя изъ Путивля списки съ грамотъ на Кошъ, въ Запороги, послали, то тотъ часъ войско запорожское, согласно грамотамъ вашего царскаго величества, даннымъ до суполной рады, изъ Коша вышло подъ начальствомъ холопа вашего царскаго величества, старшого отъ войска, Афонаса Дядька, и имЪло идти, согласно указу, в Переяславъ на раду, но до того войско не допустилъ окольничій и намЪстникъ Богданъ МатвЪевичъ Хитрово и возвратилъ его из-подъ Лубенъ, однихъ велЪлъ по домамъ распустить, а другихъ на подлинныя мЪста поставить” [67].
Но донос противников гетмана не имел успеха и на этот раз. Напротив того, царь, веря в правоту Виговского, приказал идти на Украйну белгородскому воеводе князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому и усмирить Пушкаря и Барабаша. Но сам гетман не дождался Ромодановского и решил действовать без него.
Таким образом, ни грамоты царя, ни убеждения его послов не примирили Пушкаря и Барабаша с Виговским, и если гетман решился действовать против своих врагов оружием, то и его враги думали о том же.
Июня 1 дня 1658 года два татарина из города Ислам-Керменя показали в городе Ярославле следующее: отправились они рекой Днепром в лодке для дров, но тут были пойманы запорожскими козаками, сидевшими в числе около 60 человек в шести стругах, и отправлены сперва в курени козацкие, из куреней–в черкасский город Буткалы, а из города Буткал – к полковнику Барабашу в поле. Полковник Барабаш собрался с полком своим в поход на помощь полковнику Пушкарю оберегать его от гетмана Виговского и от союзников его татар. Сам Пушкарь стоял неподалеку, в поле, от Барабаша и ожидал на себя гетмана Виговского и Карач-бея с татарами, которых было тысяч с 15, а козаков при гетмане тысяч с 10. Перешедши Днепр, татары пошли сперва к Чигирину, a оттуда к городу Полтаве и остановились версты за две или за три от города [68].
Но в то время, когда пойманные татары давали свои показания в Ярославле о замыслах гетмана Виговского с татарами и о приготовлениях Барабаша с Пушкарем против него, в это время между противниками произошло решительное столкновение. Виговский, имея с собой козаков, татар и затяжных немцев, подойдя к Полтаве, разделил свое войско на три части: татар оставил в Сокольем Байраке, немцев – в долине Полуозера, а козаков, взяв с собой, подступил с ними к городу Полтаве и расположился на полугоре, между селениями Жуками и Рябцами.
Предварительный бой произошел мая 18 дня, на Полуозере, вблизи Полтавы между передовыми людьми гетмана, татарами и Пушкарем. Пушкарь потерял два знамени и литавры, зато татары понесли большой урон от Пушкаря [69]. После этого боя Пушкарь, однако, стал просить прощения у гетмана, и гетман тому обрадовался было. Но в ночь 30 числа Пушкарь ворвался в полк гетмана и побил там много христиан [70]. Тогда гетман решил дать Пушкарю генеральный бой. Этот бой произошел июня 1 дня, во вторник, на Троицу. Пушкарь, уже давно поджидавший приближения Виговского, внезапно выскочил из города Полтавы и ударил с такой силой на гетмана, что выгнал из обоза все его войска. Однако, Виговский скоро оправился от погрома и в свою очередь выгнал из обоза Пушкаря и уже готовился было идти на Полтаву, но тут выскочил на помощь Пушкарю [71] полковник Барабаш с запорожцами, и тогда победа осталась на стороне Пушкаря. После этого победители, стали неумеренно торжествовать свою победу и одни из них, взобравшись на “горильчатые” бочки, не чаяли, по выражению летописца, конца там своему счастью; другие, набросившись на оставленную в обозе добычу, предались дувану. Между тем Виговский, выгнанный из своего обоза, бросился к Сокольему Байраку, захватил там орду, усилился козацким и немецкими полками в вновь ударил на Пушкаря. Пушкарь выставил против немцев своих “дейнеков” с киями, и они с такой силой ударили на них, что заставили бежать в свою землю. Зато Виговский не только устоял против Пушкаря, а даже вновь выбил его из обоза и разогнал войско в разные стороны. В этом бою “Яковъ Барабашъ, мало попрацовавши и проигранную свою битву увидЪвши”, поспешил отстать от Пушкаря и уйти с некоторой частью своих запорожцев в Сичу [72], не имея за собой никакой погони [73]. Покинутый же товарищем Пушкарь, июня 7 дня, был убит, и голова его была доставлена на копье Виговскому [74].
Между тем в этот самый день, июня 7 числа, царские “холопы Гришка Долгоруков да Тимошка Бессонов” отписывали в Москву царю, что, согласно царскому приказанию, они учинили крепкий заказ в Путивле и во всех дальних и ближних местах ловить и к ним вести Мартына Пушкаря, Якова Барабаша, Степана Довгаля, Ивана Донца, Михаила Стрынджу, Афанасия Дядька и других черкас, поименованных в царском наказе [75]. Очевидно, в Москве в измену Виговского не хотели верить даже и тогда, когда он поднялся на Полтаву и истребил полковника Пушкаря.
Покончив с Пушкарем и расставшись с татарами, Виговский страшно опустошил и выжег Полтаву и вернулся в Чигирин. В это время прибыл на Украйну и Ромодановский с великороссийским войском по приказу царя в помощь гетману. Узнав об этом и опасаясь быть открытым в своей измене царю, Виговский написал письмо в Москву о том, что ему в великороссийских войсках надобности больше нет и просил отозвать их из Украйны. В Москве все еще не были убеждены в измене Виговского, а потому просьба его была исполнена, и Ромодановский вернулся в Белгород.
Покончив с одним из своих противников, Пушкарем, Виговский должен был ведаться с другим из своих закаленных врагов, Барабашом. Яков Барабаш, ушедший из-под Полтавы в Сичь, недолго оставался в Запорожье: собрав там много людей, он, в конце июля месяца, отправился к воеводе, князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому, в Белгород; князь велел ему распустить людей, а самому быть у него в полку [76]. Вместе с Барабашом остались только полковник Довгаль и какой-то Лукаш, оба заклятые враги Виговского. Барабаш написал несколько универсалов к украинскому населению, в которых предостерегал его от измены Виговского русскому царю, приглашал держаться стороны воеводы Ромодановского и подписался гетманом войска запорожских козаков. Виговский, узнав обо всем этом, потребовал от воеводы, чтобы он прислал к нему Барабаша, Лукаша и Довгаля, но князь отказал в том гетману, ссылаясь на то, что без воли государя он сделать этого не может. Тогда гетман воспользовался этим отказом для продолжения враждебных действий своих против русских в Малороссии. Теперь он, победив своих врагов, совершенно изменил в отношении русских свой тон. “Видя то, что нeпpіятeлeй его ему не выдаютъ, гетманъ Виговскій положилъ себЪ, будто то дЪлается по указу великаго государя. КромЪ того, гетману Виговскому стало извЪстно, что князь Григорій Григорьевичъ Ромодановскій, придя подъ черкасскій городъ Лубны, провелъ въ свосмъ полку и Барабаша. И гетманъ подумалъ, что князь хочетъ учинить Барабаша гетманомъ надъ войскомъ запорожскимъ. Тогда гетманъ, взявъ съ собою полковниковъ чигиринскаго, корсунскаго; ирклЪевскаго, пошелъ за ДнЪпръ, и за ДнЪпромъ, собравшись со всЪми полковниками заднЪпровскими, пошелъ на воеводу князя Григоpія Григорьевича Ромодановскаго для того, чтобы онъ выдалъ гетману Барабаша и чтобъ великаго государя воеводамъ въ черкасских городахъ не быть; а если Барабаша не выдастъ и въ городахъ воеводы будутъ, то онъ, гетманъ, въ города воеводъ не велитъ пускать и начнет биться” [77].
Но князь Ромеданввский и после этого Барабаша не выдал гетману. Тогда гетман обратился с тем же к царю Алексею Михайловичу, и царь велел отправить Барабаша в Киев к боярину Василию Борисовичу Шереметьеву для отдачи виновного на войсковой суд. Чтобы доставить Барабаша в целости в Киев, велено было отправить его в сопровождении 210 человек боярских детей, драгун и козаков под начальством Якова Левшина, Юрия Полта И Михаила Картавцова, которым отдан был приказ зорко следить за арестантом, чтобы он как-нибудь не убежал с пути. Августа 14 дня Левшин с товарищами благополучно выехал из Белгорода и через десять дней был у местечка Гоголева, маетности гетманского отца Остапа Виговского. Тут на Левшина и его охрану выскочили 1 000 человек козаков под начальством гетманского брата Яна Виговского-Кривого, схватили Барабаша вместе с его охранителями и доставили его гетману. Тогда гетман, судья, полковники и вся старшина подвергли расспросам и тяжким пыткам Барабаша, по чьему приказанию он называл себя и писался гетманом и не было ли ему о том повеления от московского царя. Барабаш отвечал, что повеления такого ему не было, а назывался он гетманом “сам собою, желая отведать счастья своего”. Под пытками Барабаш показал, будто в Киев его посылали не за тем, чтобы отдать на войсковой суд, а за тем, чтобы вызвать в Киев самого Виговского, “приманить к своим рукам и там ухватить его”. Это показание бывший тут царский посол Василий Кикин, однако, отвергнул, говоря, что Барабаш своими словами затевал лишь одну ссору и хотел только от милости царского величества гетмана отлучить. Впрочем, и сам Барабаш отказался потом от такого показания, так как оно было вынужденно. В присутствии Кикина Барабаш был прикован к пушке “у шатровых пол” и тут гетман Виговский стал спрашивать его, что делается в Белгороде, много ли там при князе ратных людей и всех царских воевод, на что Барабаш отвечал, что ратных людей при князе много, а в Белгороде приготовлено 130 воевод, которым быть в городах Малой России. На это царский посол Василий Кикин снова возразил, что в Белгороде ста тридцати воевод нет и не бывало, а прислано всего лишь десять человек. Допрос происходил сентября 4 дня, октября 11 дня Барабаш был привезен скованным в Чигирин и сидел там “за приставом у капитана” [78]. Дальнейшая судьба его неизвестна, и в 1659 году, июня 4 дня, он уже называется “небощиком”, т. е. покойным кошевым [79].
После этого гетман Виговский вошел в сношение с польским королем Яном Казимиром и сентября 6 дня того же 1658 года эаключил с ним договор в Гадяче, сделавшийся надолго известным во всей Украйне между ее населением. Условия этого договора состояли в следующих шести пунктах:
Всему происшедшему с обеих сторон Днепра положить конец забвения.
Войску запорожскому состоять из 30 000 человек и 30 000 наемников.
Гетману именоваться русским и первым сенатором воеводств Киевского, Брацлавского и Черниговского, по смерти же его избирать преемника вольными голосами из четырех человек каждого названного воеводства.
Киевскому митрополиту заседать в сенате вместе с польско-литовским духовенством.
Гетману предоставить право возводить по сто человек из каждого полка в шляхетское достоинство.
Козакам быть свободными от всех податей и получать вознаграждение наравне с коронными и литовскими войсками [80].
Гадячские постановления приобрели известность именно потому, что ими польский король хотел отторгнуть Малую Россию от Москвы и вновь присоединить ее к Речи Посполитой; говоря другими словами, гадячским договором король хотел разрушить то, что сделал гетман Богдан Хмельницкий для Украйны.
Царь, узнав о Гадячском договоре гетмана с поляками, больше не сомневался в неверности Виговского и сентября 24 числа послал свою грамоту, в которой гетман объявлялся клятвопреступником и изменником и в которой весь малороссийский народ призывался к восстанию против него. Князю Ромодановскому велено было двинуться из Белгорода на Украйну против Виговского и его сторонников. Ромодановский не замедлил явиться на Украйну, и все, что было враждебного Виговскому, теперь ожило. Теперь поднялись и запорожцы; они принимали участие в общем восстании против гетмана, преследовали сторонника Виговского нежинского полковника Гуляницкого, были при сожжении Ромен, взятии Пирятина, Чернухи, Горошина и других городов [81]. Но гетман мало обращал внимания на грамоты царя и, собравши возле себя несколько тысяч собственного и татарского войска, решил вырвать из рук русского царя город Киев и снова “отобрать его подъ свою и лядскую державу” [82]. Октября 29 дня он подступил к Киеву, но был отбит от него воеводой Василием Шереметевым и притворно повинился перед царем; однако, русские не верили ему и в последних числах ноября выбрали на время гетманом Ивана Безпалого [83].
Такую же неудачу потерпели в это время и союзники Виговского татары; против них действовал запорожский полковник Сирко: “Полковникъ СЪрко, собрався съ запорожаны, ходилъ воевать около БЪлаго города, и ногайскіе улусы, которые кочевали близко Самарника, многихъ повоевалъ и двухъ мурзъ со всЪми людьми и съ имуществомъ взялъ, литовскій ясырь побилъ, оставивъ при себе только знатныхъ людей и, повоевавъ улусы, пошелъ было къ Kieвy на помощь къ боярину Василію Борисовичу Шереметеву и воеводам. Виговскій же, услыша о томъ, послалъ было для перейма, чтобъ СЪрка не допустить къ Кіеву, своего полковника Тимоша съ войскомъ, а какъ тотъ Тимошъ прозывается, неизвестно, только не Цыцура. Сирко того Тимоша побилъ и ушелъ онъ къ Виговскому самъ-треть; разгромивъ же Тимоша, Сирко пошелъ на Запорожье, и слышно было, что гетманъ съ войскомъ и съ татарами пошелъ за СЪркомъ на Запорожье, но подлинно-ли гетманъ и татары пошли за СЪркомъ, неизвестно” [84].
Но гетман за Сирком не пошел, и запорожцы, декабря 8 дня того же 1658 года, написали Виговскому от имени кошевого атамана Павла Гомона и всего низового товариства письмо, в котором укоряли его в измене российскому монарху, в преклонении, подобно псу, возвращающемуся на свою блевотину, на римские заблуждения, в убийстве правдомовцы, полтавского полковника Пушкаря, и в разорении огнем и мечом цветущего города Полтавы, а в заключение письма, напоминая гетману о праведном суде божьем, советовали ему отстать от своего злого дела и идти по пути правды и спасения [85].
Быть может, запорожцы, кроме различия в политических воззрениях с гетманом, чувствовали к нему особенную ненависть еще и потому, что гетман, вошедши в дружбу с татарами, по их настоянию, запрещал запорожцам походы в татарские аулы и на Черное море [86].
Конечно, эти увещания запорожцев не могли оказать никакого действия на Ивана Виговского.
Московский царь Алексей Михайлович, доподлинно убедившись в измене ему Виговского, все еще хотел покончить это дело миром и снова привлечь на свою сторону гетмана. С этой целью в начале января 1659 года отправлен был в Малороссию князь Алексей Трубецкой с тайным наказом, в случае гетман и все войско вновь пожелают остаться в подданстве московского государя, созвать новую раду в городе Переяславе, вычитать на ней вины гетмана, между коими назвать и ту, что он самовольно захватил “гетмана кошевого” Якова Барабаша, ходил войной на полковника Пушкаря и объявить его, если того пожелают козаки, вновь гетманом на известных условиях, после принесения присяги царю, а к запорожцам послать указ прекратить бунты и повиноваться гетману [87].
Несмотря на это, Виговский по-прежнему был против царя. Января 13 дня 1659 г. он собрал раду в Чигирине и решил противиться московским войскам и запорожским козакам. Запорожцы отправили отряд козаков под начальством полковника Силки на Украйну в помощь князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому и этот отряд расположился в городе Зенькове. С гетманом были козаки, татары и поляки. Отрядив часть своих войск к Лохвице, под начальством Немирыча, Виговский сам двинулся на Миргород, и Миргород сдался ему. Отсюда Виговский пошел к Зенькову, где засели запорожцы, но, несмотря на численное превосходство своих войск и на авторитет своей власти, гетман не мог взять город: запорожцы упорно защищались. В течение шести недель стоял Виговский под Зеньковом и ничего не мог сделать со своими противниками. Отражаемый от всех концов города, он, под конец, принужден был отступить от Зенькова с большим уроном и с нескрываемой ненавистью к запорожцам [88]. Оставив Зеньков, он сжег несколько городов на Украйне и повернул к Чигирину. Однако, уходя к Чигирину, он оставил для действия против запорожцев чигиринского полковника Скоробогатка с козаками и небольшой частью орды и приказал ему строго следить за тем, чтобы запорожцы не пробрались в Лохвицу на соединение с московскими войсками, стоявшими там и осаждаемыми Немирычем. Скоробогатко, однако, удержать запорожцев не сумел, и запорожцы, как прогнали от Зенькова Виговского, также точно расправились и с Скоробогатком: они внезапно вышли из города, с силой напали на него, разгромили все его войско и самого его ранили, после чего благополучно добрались до Лохвицы и соединились с князем Ромодановским и гетманом Безпалым [89].
Не успев одолеть запорожцев на поле брани, Виговский стал после этого писать письма в самую Сичу к козакам, склоняя их на свою сторону. “Но изъ Запорогъ къ нему козаки не идуть, потому что къ нимъ пишетъ Юрш Хмельницкій, что-де отецъ его, гетманъ Богданъ Хмельницкій, былъ у великаго государя въ вЪчномъ подданствЪ и потому козаки къ нему, Виговскому, не ходили бы” [90].
Тогда против Виговского составилось сильное ополчение из великороссиян и украинцев под начальством князей Григория Ромодановского, Алексея Трубецкого, Семена Пожарского и гетмана Ивана Безпалого. Ополчение это в половине апреля 1659 года сосредоточено было возле Конотопа, но одна часть его потерпела здесь большой урон от Виговского и его союзников татар и ушла в город Путивль [91]. Во время этой войны союзники Виговского, крымские татары, побрали многих русских и козаков в плен и поотсылали их для порабощения в Крым, а иных православных христиан и сам изменник гетман крымским татарам в плен поотдавал [92]. После конотопского дела Виговский уже готовился было неумеренно торжествовать свою победу, но в это время из Запорожья вторично вышел против него знаменитый вождь козаков Иван Сирко.
Примечания:
- Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 13.
- По выражению Ригельмана, украинское коловратство: II, 124.
- Памятники киевской комиссии, III, 300,302.
- Акты южной и западной России, IV, 9.
- Акты южной и западной России, IV, 11.
- Акты южной и западной России, XV, 388.
- Величко, Летопись, Киев, 1848, I, 306—309.
- Величко, Летопись; Киев, 1848, I, 309—312.
- Акты южной и западной России, V, 35.
- Акты южной и западной России, IV, 49.
- Акты южной и западной России, IV, 35.
- Акты южной и западной России, IV, 51.
- Акты южной и западной России, IV, 64,65.
- Акты южной и западной России, IV, 67.
- Акты южной и западной России, IV, 56; XV, 4—6.
- Акты южной и западной России, IV, 70; XV, 9,10.
- Акты южной и западной России, IV, 51—56.
- Акты южной и западной России, IV, 56—58, 64. Костомаров считает Стрынджу посланцем Пушкаря (Гетманство Выговского, Спб., 1862, 29), но сам царь называет Стрынджу “посланцем Барабашенковым”: Акты, VII, 199.
- В другом месте он назван Григорием Яхненком.
- Акты южной и западной России, VII, 184, 185.
- Введение в Малороссию воевод было весьма желательным для Москвы еще со времени Богдана Хмельницкого; ни запорожские, ни украинские козаки не желали этого, и если в данном случае сичевые посланцы ответили в желательном духе для Москвы, то это можно объяснить двумя обстоятельствами. Во-первых, самим положением посланцев: они, во что бы то ни стало, хотели свергнуть Виговского и потому соглашались на все, что хотели в Москве в отношении Украйны; в самой же инструкции послов, как мы видели, ни слова не было сказано о воеводах. Во-вторых, истинным желанием введения на Украйне воевод со стороны простой черни и козацкой голоты, изверившихся в своей старшине и искавшей защиты от нее у царских воевод.
- Акты южной и западной России, VII, 187—190.
- Акты южной и западной России, VII, 191—194.
- Акты южной и западной России, IV, 59.
- Козулина ветка ниже Чортомдыка: Эварницкий, Вольности запорожских козаков, Спб., 1890, 105.
- Акты южной и западной России, IV, 59.
- Акты южной и западной России, IV, 68.
- Акты южной и западной России, IV, 66.
- Акты южной и западной России, IV, 73,78.
- Акты южной и западной России, IV, 67.
- Кишло с тюркского на русский значит селение.
- Акты южной и западной России, V, 78.
- Акты южной и западной России, IV, 42,62,63,66.
- Акты южной и западной России, IV, 80.
- Акты южной и западной России, IV, 81.
- Называемый иначе Ураско, Ораз Рысаев.
- Акты южной и западной России, IV, 82,83.
- Величко, Летопись, Киев, 1848, I, 317.
- Ригельман, Летопись, Москва, 1847, II, 2.
- Акты южной и западной России, VII, 199.
- Величко, Летопись, Киев, 1848, I, 317.
- Акты южной и западной России, XV, 83.
- Акты южной и западной России, IV, 88,91; XV, 10.
- Акты южной и западной России, IV, 93,94.
- Акты южной и западной России, VI, 126.
- Величко, Летопись, Киев, 1848, I, 326.
- Величко, Летопись, Киев, 1848, I, 925.
- Величко, Летопись, Киев, I, 326; Акты южной и западной России, IV, 95.
- Величко, Летопись, Киев, I, 1848, 329.
- Акты южной и западной России, IV, 102.
- Акты южной и западной России, VII, 199.
- Акты южной и западной России, IV, 105.
- В различных актах он называется то Шекуркой, то Шкуркой.
- Акты южной и западной России, VII, 218.
- Акты южной и западной России, VII, 206—215; IV, 107—111.
- Акты южной и западной России, VII, 215—217.
- Величко, Летопись, Киев, 1848 I, 329.
- Число войска у летописцев показано различно: у Величко (I, 330) 10000; у Самовидца 40000 (53).
- Акты южной и западной России, VII, 233—237.
- Акты южной и западной России, VII, 221—224.
- Акты южной и западной России, VII, 223—225.
- Посланца полковника Мартына Пушкаря.
- Акты южной и западной России, IV, 119,120.
- Акты южной и западной России, IV, 124,125.
- Акты южной и западной России, IV, 112,113.
- Акты южной и западной России, IV, 124,125.
- Акты южной и западной России, V, 83—85,91—93.
- Акты южной и западной России, XV, 97—104.
- Акты южной и западной России, IV, 127.
- Акты южной и западной России, VII, 240.
- В Актах сказано, что Барабаш стоял в каком-то городе возле Полтавы (IV, 127), в Летописи Величка — что он был в самой Полтаве (I, 332).
- Другая часть ушла в украинские города: Акты, VII, 241.
- Величко, Летопись, I, 332; Акты, IV, 126,127.
- Акты южной и западной России, XV, 272.
- Акты южной и западной России, XV, 113,114.
- Акты южной и западной России, XV, 272.
- Акты южной и западной России, XV, 273.
- Акты южной и западной России, IV, 141,148,149,153,155,157,158,166,189,190; XV, 272,273,278,289,313; V, 316.
- Акты южной и западной России, XV, 386.
- Бантыш-Каменский, История Малой России, Москва, 1842, II, 31; Соловьев, История России, Москва, 1880, XI, 36.
- Ригельман, Летопись, Москва, 1847, II, 9. Ригельман говорит, что запорожцы и на этот раз действовали, будто бы под начальством Якова Барабаша. Если это известие верно, то в таком случае остается неизвестным, как Барабащ ушел от Виговского.
- Величко, Летопись, Киев, 1848, I, 373—377.
- Акты южной и западной России, XV, 283—287,296.
- Акты южной и западной России, VII, 297, № 98.
- Величко, Летопись, Киев, 1848, I, 353—356.
- Памятники киевской комиссии, III, 233.
- Акты южной и западной России, XV, 307—312.
- Величко, Летопись, Киев, 1848, I, 365.
- Величко, Летопись, Киев, 1848, I, 365.
- Акты южной и западной России, XV, 386.
- Величко, Летопись, Киев, 1848, I, 373—377.
- Акты истории войска донского, Новочеркасск, 1891, 60.
