Родина, семья и характеристика Сирка.— Действия Сирка в пользу русского царя, гетмана Виговского и татар по реке Бугу.— Набег Сирка на город Чигорин и захват им скарба Брюховецкого.— Избрание гетмана Юрия Хмельницкого и участие в этом Сирка.— Действия запорожцев, воеводы Шереметьева и гетмана Хмельницкого против татар и поляков.— Поражение Шереметьева у Чуднова, измена Хмельницкого у Слободиш русскому царю и поход запорожцев в Венгерскую землю.— Наказный гетман Сомко и противник его полковник Золотаренко и кошевой Брюховецкий.— Верность царю со стороны Сирка и походы его по Бугу.— Посольство царя к запорожским козакам и поход кошевого Брюховецкого вниз по Днепру против татар.— Борьба Брюховецкого и Сомка из-за обладания гетманской булавой и обоюдные доносы в Москву.—Приказ царя об избрании настоящего гетмана и помеха в том через враждебные действия Хмельницкого.—Письмо запорожцев к Хмельницкому и удаление его в монастырь.— Правобережный гетман Тетеря и послание к нему запорожских козаков.— Возобновление борьбы Брюховецкого с Сомком и заискивания первого у запорожцев.— Черная, или Нежинская, рада 1663 года.— Избрание Брюховецкого и казнь Сомка.— Награда запорожским козакам.
Иван Дмитриевич Сирко, называемый у немцев Цирком, у русских Серком и Сериком, представлял собой колоссальную личность среди всех низовых козаков и во все время исторического существования Запорожья. Он был родом из Мерефы, козацкой слободы Слободской Украины, теперешней Харьковской губернии, в 24-х верстах от города Харькова [1]. О рождении Сирка предание говорит, что он явился на свет с зубами, и как только баба-повитуха поднесла его к столу, то он тот же час схватил со стола пирог с начинкой и съел его. Это было знамением того, что он весь век свой будет грызть врагов [2]. Но в каком году родился Сирко, кто были его родители, скольких лет он выступил на историческое поприще, — все это остается для нас совершенно неизвестным. Известно лишь то, что на родине, в слободе Мерефе, у Сирка были дома мельница и другое имущество [3]; была жена по имени Софья, “мучимая вельми от беса”, привозимая своими родителями для исцеления в один из киевских печерских монастырей, но получившая его в Лубенском Мгарском монастыре от святителя патриарха Афанасия “и доселЪ (до 1671 года) пребывающая здрава” [4]. Известно также, что у Сирка было два зятя, один Иван Сербин, а другой Иван Артемов, первый “козакъ сей (лЪвой) стороны ДнЪпра”, второй — козак Харьковского полка, оба жители слободы Мерефы [5]. Известно также, что у Сирка были брат [1] и сын [7], известные по имени. Сколько всех сыновей было у Сирка, — источники нигде того не указывают; только народная дума говорит, что у Сирка и его жены Сирчихи было два сына, Петр да Роман Сирченки. Первый погибший где-то за речкой Тором, у “трех зеленых байраков”, второй, умерший дома на глазах матери [8]. Наконец, доподлинно известно, что Сирко был человек безграмотный и хотя историк Малой России Бантыш-Каменский приводит в числе факсимиле кошевых и факсимиле Сирка, но это одно из тех факсимиле, которое принадлежало писарю войска, а не самому Сирку [9].
И свои и чужие, и друзья и недруги — все одинаково отзывались о Сирке, как о человеке замечательных военных дарований. Польский король Ян III Собеский писал о нем: “Сирко — воинъ славный и въ ратном дЪлЪ большой промышленникъ” [10]. Украинские летописцы Самовидец, Грабянка, Величко называют его сильным, т. е. великим ватагом, славным кошевым атаманом, а малороссийские историки приравнивают его к Чингис-хану или Тамерлану. Татары называли Сирка Урус-шайтаном, т. е. русским чортом, а татарки-матери пугали его именем своих детей. Турецкий султан, постоянно тревожимый то набегами Сирка в Крым или в ногайские степи, то выходами в Черное море, издал, как говорят, фирман молиться в мечетях о погибели Сирка. Будучи в душе и на деле истинным христианином, Сирко всегда стоял и ратовал за православную веру, за свободу русского человека; оттого он постоянно, с особенным рвением, старался об освобождении из татарской и турецкой неволи возможно большего числа христиан, без различия того, будет ли то великоросс, малоросс, поляк или литовец: “Мы услышали въ твоемъ письмЪ,— писал Сирко своему недругу гетману Самойловичу,— непотребное увЪщаніе, дабы отъ подданства нашего христіанскаго монарха не отрывались, — но сего отъ насъ никогда не будетъ… Живучи подлЪ кочевищъ (мусульманскихъ), мы здЪсь беспрестанно бьемся съ непріятелемъ креста святаго… За вЪру православную заставляясь и славу бессмертную тЪм себЪ заробляя, мы перси свои кровью непріятельскою обагряемъ” [11].
В другой раз Сирко писал брату Самойловича: “Богъ свидътель моей души, что я никогда не ходилъ на Украйну съ тЪм, чтобы разорять отчизну мою; не хвалясь, истину говорю, что всЪ мои заботы и старанія направлены на то, чтобы сдЪлать вредъ нашимъ всегдашнимъ непріятелямъ, бусурманамъ и теперь, на старости лЪт, я думаю не объ однихъ воинскихъ подвигахъ, но также и о томъ, чтобы до послЪднихъ дней моихъ стоять противъ тЪхъ же давнихъ непріятелей нашихъ” [12].
Дело православной церкви, ее внешний строй и внутреннее благочиние всегда занимали Сирка даже в самое тревожное для него время; так, в 1676 году, когда он занят был и делом о “преклонении” Дорошенка к русскому царю, и пререканиями с гетманом Самойловичем, и отпиской в Москву, и походами на Крым, и заботами об ограждении Сичи против турок, он находил время писать в Киев, в Межигорскую Спасо-Преображенскую обитель, письма, в которых просил игумена монастыря прислать в сичевую церковь хорошего и достойного уставщика и извещал о посылке части войсковых доходов в святую обитель, где благочестивые старцы возносили святые молитвы о запорожцах и покоили в своей “шпитали” раненых козаков [13].
Проводя всю свою жизнь на войне, Сирко вместе с тем отличался великодушием и редким бескорыстием, и потому никогда не преследовал слабого врага, а после войны никогда не брал на себя военной добычи. На войне он был беззаветно храбр и удивительно изобретателен; он умел с десятками козаков разбивать сотни врагов, а с сотнями молодцов побеждать тысячи неприятелей. Имя его, как предводителя, окружено было ореолом полной непобедимости, и потому враги боялись его пуще огня, пуще бури, пуще язвы моровой. Горше всех доставалось от Сирка врагам Христовой веры: мусульман Сирко ненавидел всею своею козацкой душой и всем своим “щирым” козацким сердцем. У запорожцев было верование, что чем больше кто убьет “бусурменов”, тем вернее он войдет в царство божье; у Сирка эта вера сильнее, чем в другом ком, сказывалась.
И по характеру, и по всем своим действиям Сирко представлял собой тип истинного запорожца. Он был храбр, отважен, страстен, не всегда постоянен, не всегда верен своим союзникам; он любил по временам погулять и сильно подвыпить и во хмелю показать свой козацкий задор; он склонен был минутно увлечься новой мыслью, новым предприятием, чтобы потом отказаться от собственной затеи и придти к совершенно противоположному решению. То он был на стороне московского царя, то на стороне польского короля, то он поддерживал Дорошенка, то становился на сторону его врагов, Суховия и Ханенка, то выступал против последних двух и снова защищал Дорошенка, то помогал он русскому царю против турецкого султана и крымского хана, и шел против царя заодно с султаном и крымским ханом. “Нужда законъ зминяє”, — часто говорил Сирко и, очевидно, действовал сообразно своей любимой пословице.
Само собой разумеется, что на переходы Сирка от русского царя к польскому королю и обратно от польского короля к русскому царю нельзя смотреть как на измену одному и верность другому: Сирко и все запорожское козачество хотя и признавали над собой протекцию русского царя со времени Богдана Хмельницкого, во все еще, по старой традиции, считали себя людьми вольными и ни от кого независимыми, — людьми, которые считали за собой право решать вопросы о мире и розмире с соседними царствами и входить в сношения с близкими и дальними царями и властелинами.
По всему этому Сирко был типичнейшей личностью, воплотившей в себя характернейшие черты и особенности тех, кто именовал себя запорожскими козаками, славными “низовыми лыцарями”, Оттого запорожцы и любили Сирка; восемь лет подряд они выбирали его своим кошевым атаманом, и хотя очень часто и лишали этого звания его, но потом снова обращались к нему, как “притоманные дети к могучему орлу”. Запорожцы говорили, что равного Сирку в целом мире не было, — сам Бог открыл ему это: “Сирко не только побеждал людей, он побеждал нечистых чертей. Речка Чортомлык, где стояла Сичь Сирка, оттого и называется так, что в ней был убит Сирком плескавшийся в ней чорт; он только млыкнул (мелькнул) вверх ногами, когда Сирко луснул его из пистоля” [14].
Сколько известно из документальных данных, Сирко впервые выступил на историческую сцену сначала в звании полковника и кошевого запорожских козаков, и с тех пор в течение 26 лет, с 1654 по 1680, фигурировал между запорожскими и украинскими козаками, составляя, так сказать, главный фокус своего времени во всем Запорожье и в целой Украйне. В качестве кошевого и полковника козаков Сирко сносился с русским царем, польским королем, турецким султаном, крымским ханом и молдавским господарем и нередко завязывал в Сичи такие узлы событий, которые потом приходилось развязывать в Москве и Варшаве, Бахчисарае и Константинополе. Сражаясь то с татарами и турками, то с поляками и с волохами, то с русскими и украинцами, Сирко за все время своей исторической жизни принимал участие в пятидесяти пяти битвах и везде, кроме единственного случая, выходил победителем, не считая множества мелких стычек и отдельных схваток с врагами, не занесенных на страницы летописей и не стоивших, разумеется, никаких усилий Сирку, для того, чтобы обратить исход их в пользу свою.
Вся деятельность Сирка совпадала с самым тяжелым для Украйны временем, когда она, отторгнувшись от Польши и не успев еще слиться с Россией, находилась в “шатании”, не зная, куда ей “прихилить” свою голову, т.е. оставаться ли ей за русским царем, сойтись ли снова с польским королем, или же идти к турскому султану, неверному царю.
На первых порах история застает Сирка, как мы видели, в 1654 году в качестве противника Москвы. Но с 1654 года прошло пять лет, и Сирко стоял уже на стороне русского царя, против гетмана Ивана Виговского, сторонника польского короля.
Свою службу русскому царю Сирко объявил прежде всего тем, что отбил от города Киева, как было сказано, сторонника гетмана Виговского, полковника Тимоша. Этим он оказал огромную услугу киевскому воеводе Василию Борисовичу Шереметьеву. Но еще большие услуги стал оказывать Сирко русскому царю тогда, когда русско-козацкие войска, под начальством князя Алексея Трубецкого и наказного гетмана Ивана Беспалого, не устояв в борьбе с Виговским, поляками и их союзниками татарами, с 19 апреля по 27 июня 1659 года под Конотопом, сделали отступление в Путивль. Желая обессилить Виговского, Трубецкой и Беспалый стали писать Ивану Сирку, в Запорожье, чтобы он чинил промысел [15] над крымскими улусами и тем отвлек татар от союза с Виговским и поляками. И Сирко не остался глухим к просьбам Трубецкого и Беспалого. Августа 17 дня Иван Беспалый, отправляя из Путивля своих посланцев к царю, велел им сообщить государю, что Иван Сирко, выйдя на лодках из Запорожья с большим войском, проплыл вверх по Бугу до города Уманя, против Уманя выгребся на сушу, прибрал к себе много войска, разгромил татарские улусы и открыл войну на Виговского, “а нынЪ сталъ на рЪкЪ БугЪ съ, войскомъ, на Андреевскомъ островЪ, и тамъ ожидаетъ милости великаго государя, а надъ непріятелями изменниками государевыми промыслъ и нынЪ, чинить”. В награду за подвиги Сирка царь грамотой декабря 14 дня приказал киевскому воеводе Василию Борисовичу Шереметьеву выдать полковнику Сирку двести золотых да соболей на триста рублей [16]. Одновременно с Сирком действовал против татар и молодой Юрий Хмельницкий: собрав отряд запорожцев, он ходил под Крым, разгромил там четыре ногайских улуса и, захватив несколько пленников, возвратился назад, грозя хану и гетману вновь пойти на татар, если хан не отпустит из Крыма прежнего козацкого полона [17].
Сколько времени Сирко и запорожцы оставались на острове Андреевском, в точности неизвестно; но в начале октября он был в Переяславе при избрании нового гетмана вместо изгнанного Ивана Виговского. В избрании нового гетмана особенно старался свойственник умершего гетмана Богдана Хмельницкого Яким Сомко [18]. В надежде получить гетманскую булаву в собственные руки Яким Сомко усердно хлопотал о собрании черной (“черневой”) рады, и когда она была собрана у местечка Германовки, то на ней Виговский объявлен был лишенным гетманского уряда, а вместо него выбран был гетманом Украины Юрий Хмельницкий. Юрий Хмельницкий уже давно хлопотал о возвращении себе гетманской булавы и, находясь в Киевской духовной академии на обучении, отправил от себя в Запорожье бывшего “подножку” своего отца и собственного слугу Ивана Брюховецкого с целью агитировать в свою пользу низовых козаков и через них добиться своих прав. Брюховецкий, явившись в Сичь, изложил жалобу от имени Хмельницкого на гетмана Виговского за то, что он обманным образом отнял у Юрия булаву, захватил войсковую казну, много сделал зла Украйне и в конце концов передался Польше. Запорожцы заслушали жалобу Юрия Хмельницкого и решили поддержать его в искании гетманской булавы. Прежде всего Сирко и запорожцы отправили в Чигирин козаков отобрать у Виговского булаву, бунчук, знамя и другие войсковые клейноты, на что Виговский согласился только с большим трудом, да и то часть из них унесши в Польшу [19]. Затем запорожцы и Сирко стали хлопотать о том, чтобы вместо Виговского избрать в гетманы Юрия Хмельницкого. Благодаря их стараниям Хмельницкий избран был на раде в Переяславе, октября 9 дня 1659 года, гетманом Украйны, в присутствии князя Алексея Трубецкого, боярина Бориса Шереметьева, князя Григория Ромодановского, думных дьяков Иллариона Лопухина и Федора Грибоедова. На раде Юрий Хмельницкий присягнул русскому царю, целовал крест и подписался собственной рукой. На том же присягнула и подписалась и козацкая старшина, а в числе ее и кальницкий полковник Иван Сирко, вместо которого, за его неграмотностью, “расписался Юрьи (sic) Хмельницкий” [20].
Тотчас после избрания в гетманы Юрий Хмельницкий, имея под рукой 5 000 человек запорожцев и Ивана Сирка, бросился к городу Чигирину, столице Виговского, и, не застав там самого гетмана, а лишь пехотный козацкий полк под командой Стефана Гуляницкого, полк тот сломил, полковника убил, вошел в Чигирин и Субботов, забрал там весь скарб гетмана Ивана и его брата Даниила Виговских, раньше того ушедших из Чигирина в город Хмельник Брацлавского полка, и, оставив ни с чем жену Ивана Виговского Елену Хмельницкую, ушел вон из Чигирина [21].
Приняв на себя звание гетмана, Юрий Хмельницкий должен был вместе с тем принять участие в борьбе России с Польшей, за обладание Малороссии, о которой поляки, по выражению летописца, сожалели, точно о золотом яблоке, и хотели во что бы то ни стало оторвать ее от московской державы, вновь присоединить к собственной короне.
В это время польский король Ян Казимир, успокоивши Польшу Оливским миром со стороны Швеции, с которой он перед тем вел упорную войну, и, заручившись союзом крымского хана, двинул огромное войско на Украйну. Крымский же хан, желая ослабить силы козаков, приказал перекопскому бею, Карач-бею, особо идти против запорожцев и удерживать их в Сичи [22]. Тогда гетман Юрий Хмельницкий, чтобы отвлечь внимание Карач-бея от Сичи, отправил своего посланца к донским козакам и через него просил донцов соединиться с частью запорожских козаков и чинить промысел над крымскими местами. Донцы извещены были о том же самом особыми грамотами и от царя, приказавшего им ссылаться с гетманом Хмельницким и запорожским кошевым Брюховецким, верно служившими царю в государских делах [23]. В самую же Сичу гетман послал черкасский и каневский полки в помощь козакам, но и у самих запорожцев было на ту пору около 10000 готовых к бою козаков да с Сирком охотников около 5000 человек. Кроме того, особо от гетмана, отправил в Сичь, по письму запорожцев, две пушки да бочку пороху нежинский полковник Василий Золотаренко для промысла над крымскими городами, которые поставлены на Днепре.
Получив запасы, одни из козаков, под начальством Ивана Сирка, перед пасхой 1660 года ходили из Запорожья под Очаков, вырубили в нем посад и взяли много людей в плен; другие ходили под город Ослам (Арслань), крепость его взяли, жителей частью изрубили, частью забрали в плен и пленных продавали потом в Переяславе и других украинских городах [24].
Сам Юрий Хмельницкий должен был действовать против неприятелей московского царя на Украйне.
В конце августа месяца того же года навстречу полякам и крымцам двинулся из Киева на Волынь воевода Борис Васильевич Шереметьев с огромным войском. За Шереметьевым двигался и Хмельницкий. Но этот поход окончился самым неожиданным образом: Шереметьев потерпел сильное поражение у Чуднова, был взят в плен татарами и уведен потом в Крым, где томился в неволе целых 20 лет; а Хмельницкий, не успевший подать помощи воеводе, был осажден у Слободищ, и, потерявшись от страха, отдался королю, изъявив согласие возобновить Гадячский договор.
После разгрома русских у Чуднова хан с главной массой своего войска повернул на Крым, но несколько десятков тысяч его татар, не удовольствовавшихся взятой добычей, без ведома хана бросились за Чуднов, и набрав там много добычи и невольников, стали возвращаться назад. В это время навстречу татарам двигался, с кошевым атаманом Суховием во главе, восьмитысячный отряд запорожских козаков, также шедший в помощь воеводе Шереметьеву. Встретив неожиданно в поле татар, запорожцы внезапно ударили на орду, разбили и разогнали ее во все стороны, христианских невольников освободили, добычу взяли и подуванили между собой. Узнав от взятых языков о поражении Шереметьева, запорожцы внезапно изменили свой маршрут и, вспомнивши о поражении в 1653 году за речкой Телезиной венграми Тимофея Хмельницкого, сражавшегося за своего тестя молдавского господаря, быстро ударились в венгерскую землю, разгромили там шесть знатных городов, взяли множество всякой добычи и потом счастливо возвратились в Сичь. Одновременно с походом Суховия действовал и Сирко: он с другой частью запорожцев ворвался в Крым и опустошил его [25].
Вместо изменившего русскому царю гетмана Юрия Хмельницкого явились новые претенденты на гетманскую булаву, переяславский полковник Яким Сомко и нежинский полковник Василий Золотаренко. Последний, однако, не имел таких шансов, как первый, состоявший в свойстве с Богданом Хмельницким, и потому в 1660 году на раде в Козельце наказным гетманом объявлен был Яким Сомко, знатный и богатый козак, переяславский купец [26]. Но вслед за Сомком выступил третий искатель гетманства, Иван Брюховецкий, тот самый, который послан был Юрием Хмельницким в Запорожье с жалобой на Виговского. Сделав свое дело, Брюховецкий не вернулся к Хмельницкому, а остался в Сичи и, так как он отличался в высшей степени качествами человека вкрадчивого, хитрого и пронырливого, то скоро овладел симпатиями запорожцев и сделался в Сичи кошевым атаманом. Но атаманская булава не была конечною целью такого честолюбца, каким был Брюховецкий: ему страстно хотелось завладеть булавой гетмана, и он начал действовать, но действовать крайне осторожно и как бы вовсе не себе в руку. В качестве кошевого атамана Брюховецкий ездил в Москву скоро после измены Юрия Хмельницкого и там успел набросать тень подозрения на наказного гетмана Якима Сомка, как дядю Юрия: “Яким Сомко царскому величеству верен ли, про то я не знаю, а гетману Юрию Хмельницкому он дядя родной; только ему, Сомку, недруг Иван Виговский, и прежде он от Виговского отбегал и жил на Дону, а в войске при нем жить не смел” [27].
Действуя крайне осторожно, Брюховецкий больше всего подчеркивал измену Хмельницкого, что было на устах и у запорожских козаков и против чего особенно возмущался знаменитый вождь Иван Сирко. Сирко, лишь только узнал об измене Хмельницкого, немедленно прервал с ним дружеские сношения и начал действовать во вред ему. Апреля 30 дня 1661 года посланцы наказного гетмана Якима Сомка, выехавшие из Переяслава апреля 9 дня, сообщали в Москву, что Сирко находится в Запорожье, верно служит государю и во всем согласен с Якимом Сомком и Василием Золотаренком; что он посылал своих посланцев к Юрию Хмельницкому с листом, а в листу писал, что от царского величества никогда не отступит, а Хмельницкий, продержав тех посланцев в тюрьме, отпустил их назад к Сирку [28]. Мая 15 дня, сообщали в Москве, что Иван Сирко, вышел из Сичи, был в Торговице, а потом, оставив Торговицу, пошел для добычи на Буг и расположился на Андреевском острове, “гдЪ стоить съ своимъ войскомъ для приходу татарскаго; а Садцкій [29] атаманъ стоитъ въ Запорогахъ, в СЪчЪ, съ большимъ запорожскимъ войскомъ и съ СЪрикомъ они сходятся для порядку о всякихъ воинскихъ делахъ, но ни къ кому не преклоняются, ни къ государевой сторонЪ, ни к польскому королю” [30].
В Москве после страшного поражения боярина Василия Шереметьева под Чудновым, сильно были озабочены борьбой с поляками и их союзниками, татарами и, желая узнать настроение массы на Украине и мысли наказного гетмана Якима Сомка, отправили, в половине августа 1661 года, к последнему из приказа тайных дел подъячего Юрия Никифорова. Большую надежду Москва возлагала в этом случае на запорожцев и двух деятелей между ними, Ивана Брюховецкого и Ивана Сирка. Но между Сомком и Брюховецким уже легла черная тень, и Сомко, как ни был осторожен Брюховецкий, понял тайные желания и замыслы его: “О промыслЪ надъ татарами и о задержаши, чтобъ не пропустить ихъ черезъ Запороги для войны въ украинные и черкасскіе города великаго государя, онъ, наказной гетманъ, станетъ писать СЪрку, а Брюховецкому о томъ писать не станетъ, потому что лучше о томъ писать к СЪрку, а не къ Брюховецкому” [31]. Высказав то, что таилось у него на душе, Сомко вслед за тем стал высказывать и свое мнение о том, как избежать беды от татар: “А хана крымскаго в Крыму удержать тЪмъ, что на Запорожьъ построить городки и въ нихъ послать великаго государя ратных людей 10000 да пушки, и Запорожье будетъ крЪпко, а его государевымъ людямъ въ заднЪпровскихъ городахъ быть безопасно” [32].
Каковы бы ни были отношения между Сомком и Брюховецким, но запорожцы твердо стояли за московского царя. Желая показать не только словом, но и самим делом усердие к Москве, Брюховецкий, в звании кошевого гетмана, как он сам себя называл, спустился вниз по Днепру и дошел до козацкого табора на урочище Кара-Тебене, в 8 милях от Сичи, откуда сентября 14 дня писал письмо полковнику Григорию Косагову, начальнику московских ратных людей, присланных на Украину в помощь запорожским козакам против татар. В этом письме Брюховецкий, называя Косагова возлюбленным другом, себя же подножьем престола его царского пресветлого величества, извещал, что когда он прибыл в Кара-Тебень и встретил там низовые войска, то они приняли с благодарностью и царское жалованье и самого кошевого гетмана; вместе с тем этим Брюховецкий извещал Косагова о том, что к козакам прибыли калмыки, которые сильно беспокоят татар, а сами татары и турки, в том числе 6000 человек, по приказанию Хмельницкого, явились с пушками на Тавань и начали строить город там. “Торопи, милость твоя, охочихъ людей, чтобы они поспешали какъ для добычи, такъ и для очищенія прямой государевой земли, а самъ будь остороженъ отъ тамошнихъ жильцовъ, потому что между ними немало такихъ, которые, находясь между вами, посылаютъ, извЪты въ Чигиринъ, о чемъ тебЪ следуетъ знать. Сацко, посыпанный княземъ Григоріем Григорьевичемъ Ромодановскимъ съ грамотами на Запорожье, сосланъ былъ Хмельницкимъ къ королю, а теперь, получивши свободу, онъ говорилъ мнЪ, что у васъ часто бываютъ, переодъвшись въ нищенское платье, съ той стороны Днепра лазутчики, и нынЪ, какъ говорятъ, два такихъ находятся на этой сторонЪ, только неизвестно, въ каком городе… Писалъ твоя милость ко мнЪ о какихъ-то краденыхъ лошадяхъ, о чемъ я решительно ничего не знаю и что крайне обидно было для меня, такъ какъ ты, не обинуясь, приписываешь то мнЪ, к чему я никогда не привыкалъ и въ чемъ меня никто, кромЪ врага моего, не укорялъ; однако, для очистки совЪсти, я велЪлъ сделать розыск по всему табору, но такихъ лошадей нигдЪ не нашлось. Есть только два пришлыхъ человека литаврщикъ да пушкарь, но, не имЪя надежныхъ людей, с которыми можно было бы ихъ къ тебЪ отослать, и опасаясь, чтобы они не убЪжали съ пути, я оставил их при себъ, а надобности въ нихъ нЪтъ, и если Богъ дастъ хорошій случай, не замедлю прислать къ тебЪ. А какъ я словесно просилъ о моихъ Горошкинскихъ мельницахъ, такъ и теперь черезъ настоящее письмо прошу, будь милостивъ, когда придетъ борошно, отсылай хотя на Кодакъ, потому что, кончая свое, мы имЪем в нем надобность”. Заканчивая свое письмо, Брюховецкий ввернул слово против Якима Сомка, говоря, что “лукавая его измЪна извЪстна на ЗапорожьЪ и какова его правда въ отношеніи Москвы, то явно всЪм” [33].
Говоря об измене Сомка, Брюховецкий в данном случае не имел на то ровно никаких положительных оснований, а лишь высказывал свое страстное желание занять место Сомка. Видимо, Брюховецкий успел настроить на враждебный тон в отношении Сомка и Ивана Сирка. Так, марта около 20 дня 1662 года, Сирко с Сашком Туровцом и полковниками низового войска с Коша над Кисловкою послал письмо Сомку в ответ на какой-то его лист и просил его прекратить присылку подобных листов, которые доставили Сирку много хлопот и едва не были причиной казни над ним со стороны поспольства; вместе с тем объявлял ему, что его измена и лукавство стали явны всему войску; укорял его в том, что Сомко заодно со своим кривоприсяжным сестринцем (племянником по сестре) Юрием Хмельницким облудно служит Богу и пресветлому царскому величеству; сравнивал его с Виговским, с которым он и породнился, и его духом заразился и, подобно ему, с чертовским шляхетством лядским повсюду бегает, добывая себе на сейме и титулы и маетности; поставлял ему на вид незаконность его избрания в гетманы (не столько от войска, сколько от кривоприсяжца сестринца своего) и советовал ему, помня, какая бывает расплата с такими гетманами, как он, отказаться от своего звания; напоминает ему, как он некогда на Дону вином шинковал, а теперь людей в городах хулит и залоги на переправах расставляет для вреда и убытка государств: “Пролитіе неповинной крови, въ которой вы по шею бродите, даромъ вамъ не пройдетъ и, когда Господь дастъ возможность войску соединиться, то тогда откроется дума (рада) черныхъ людей” [34].
В таком же роде писал о Сомке и Иван Брюховецкий из того же Коша над Кисловкой Мстиславскому епискому Мефодию, блюстителю Киевской митрополии, бывшему нежинскому протопопу Максиму Филимонову. Называя Сомка бунтовщиком и настоящим обманщиком, который пуще цыгана морочит людей, Брюховецкий высказывал готовность крепко держаться его царского величества, посылать похвалы по адресу князя Григория Ромодановского, просил упомянуть о нем, когда его “святыня” будет писать его царскому величеству, а в заключение сообщал об осаде крепости Кодака, но не надеялся, чтобы люди его додержали эту осаду. [35]
Клевеща и взводя всякие вины на Сомка, Брюховецкий не оставлял в покое и другого претендента на гетманскую булаву, нежинского полковника Василия Золотаренка. Отправляя другое письмо к тому же епископу Мефодию, Брюховецкий распространился и о Васюте Золотаренке, который напрасно хочет “вылгать булаву у его царского величества” и, не имея разума, а также завидуя запорожской луговой саламате, хочет быть гетманом, чем он и подобные ему только губят неповинные души, пустошат землю и обманывают его царское величество. “Добро было бы, чтобъ ваша святыня о том до его царского величества изволилъ написать и меня объ этомъ известить, а я бы войско о томъ оповЪстилъ” [36].
Не довольствуясь и этим, Брюховецкий, в качестве гетмана и кошевого, очевидно, подбил и самих запорожцев написать письмо городовой черни и всему войску с тем, чтобы они не верили никаким изменникам, не слушали их напрасных “прелестных” листов и не принимали бы обещанных ими вольностей, а всего лучше соединились бы заодно с запорожцами, отчего была бы польза обеим сторонам; если же не захотят соединиться, то будет одна гибель для душ их от проклятого шляхетства лядского: “ВЪдайте хорошо о томъ, что вамъ чернякамъ того шляхетства не надобно, просимъ только вашихъ милостей Бога не гневить и враговъ не тЪшить. Знайте хорошо, ваша милость, что ляхи приходятъ къ намъ не для помощи, а для пагубы; а татары для того, чтобы и остатокъ хрястіанъ вывести къ себЪ, коимъ, дай Богъ, тЪмъ же хлЪбомъ отплатить. Но и тЪ уже, слыша лихо и пагубу свою, желаютъ мира съ нами, потому что къ намъ приближаются калмыки, астраханцы, башкиры, черкесы и донцы; соединившись съ этими союзниками, мы, дастъ Богъ съ его помощью учинимъ такой промыселъ, что вынесемъ вонъ тотъ мечъ съ Украйны на ляховъ, которым, подобно Содому и Гоморру, уже объявлена судомъ божіимъ пагуба” [37].
Борясь с мнимым врагом царя, Якимом Сомком, запорожцы боролись и с действительным: всю весну 1662 года они простояли Кошем ниже своей Сичи на ветке Кисловке, левого притока Белогородчихи, впадающей в Днепр ниже Скарбной Колотовской [38], и в половине апреля того же года отправили через Путивль в Москву 34 человека посланцев с полковником Федором Гавриловым во главе, с письмами от гетмана кошевого Ивана Брюховецкого, со взятыми в плен тремя татарскими языками и с несколькими верблюдами [39].
В Москве очень довольны были поведением запорожцев и не жалели подарков на раздачу им, посылая их как на Запорожье за военные подвиги, так и на Украйну на имя епископа Мефодия для раздачи приезжавшим к нему со всех сторон из городов и из Запорожья от наказного гетмана, полковников, старшин и козаков “для великихъ дЪлъ” [40].
А дела эти точно были велики: шел вопрос о выборе настоящего, а не наказного гетмана Украйны; явными претендентами были по-прежнему Яким Сомко и Василий Золотаренко; тайным искателем гетманской булавы был Иван Брюховецкий. Мая 13 дня царь особой грамотой предписал воеводе и наместнику Белгорода, князю Григорию Ромодановскому, идти с русскими ратными людьми в черкасский город Переяслав и там содействовать избранию гетмана; тому же Ромодановскому приказано было пригласить в Переяслав на полковую раду епископа Мефодия, Якима Сомка, Василия Золотаренка, а кроме того отправить нарочных посыльщиков в Запороги к кошевому гетману Ивану Брюховецкому, к старшине и ко всему на Кошу войску, чтобы и они были “на ту полную раду обранья гетманскаго” [41].
Сомко видел, какая туча надвигается против него и стал брать с своей стороны разные меры. С одной стороны он написал письмо к царю, доказывая в нем свою верную службу к нему, с другой стороны соглашался с проектом полтавского козака Бувайла, и асаула Якима, предлагавших гетману на раде, во время ярмарки, послать их на залогу в Переволочну, дать в помощь людям, там находящимся, плоты и запретить пропуск запасов на Запорожье, или же совсем сжечь челны и плоты, заготовленные у козаков по царскому указу [42].
Брюховецкий воспользовался этим обстоятельством, написал царю, что Сомко изменник царскому величеству, потому что он приказал сжечь суда, которыми царь пожаловал войско низовое, и уступил татарам город Кодак [43].
Определенная царем войсковая рада не состоялась, однако, к означенному времени, чему помешали как сами полковники и старшина козаков украинских, уклонявшихся от рады, так и воинственные действия правобережного гетмана Юрия Хмельницкого. Хмельницкий, объявивший себя противником московского царя, сосредоточил вокруг себя сильное ополчение из козаков, поляков и татар и стал действовать против князя Ромодановского и Сомка под Переяславом, Кременчугом, Каневом, Бужином и Крыловом и успел нанести несколько поражений великороссийским ратникам и украинским войскам. Во время этой войны Хмельницкий лишил уряда всех своих прежних полковников, не желавших идти к польскому королю, и назначил новых. Тогда низложенные полковники, чувствуя негодование к Хмельниченку, собрались на тайный совет и написали пространное письмо в Сичь. В этом письме они изложили все планы Хмельницкого и просили запорожцев совета для вспоможения упадающей от суетных честолюбцев отчизны. Действия Хмельницкого вызвали страшное негодование со стороны запорожских козаков, и они, собравшись на раду, написали ему, не стесняясь в выражениях, от имени кошевого атамана Ивана Beличка-Босовского, письмо, титулуя Хмельниченка вместо “ясновельможнаго” “явнобезбожным” гетманом.
“Еще въ прошломъ году намъ, войску низовому запорожскому стало известно, что ваша мосць, впавши въ канЪкулу (“канЪкула” — бешенство от слова “canis”— собака) и не стараясь отъ него излЪчиться совЪтами доброжелательныхъ пріятелей, глубоко окунулся въ душепагубное озеро грЪховное, когда для гетманской власти съ дядькомъ своимъ, подобнымъ тебЪ властолюбцемъ, поднялъ войну и нещадное нашей братіи кровопролитіе. Мы по настоящее время о томъ молчали, надЪясь, что ты прідешь въ свой умъ и покаешься во всемъ, что безумно натворилъ. Однако, въ этой надеждЪ мы обманулись и, напротивъ того, теперь получили достоверное и несомненное извъстіе о твоемъ неизлЪчимомъ бЪшенствЪ, вслЪдствіе котораго не только ты самъ подклонился подъ державу лядскую, отступивши отъ православного монарха своего россійскаго, но и насильственно стараешься втянуть въ ту же схизматическую область и ярмо отцовъ и всЪхъ братьевъ нашихъ, малороссіянъ; проливши множество крови человЪческой уже въ теченіе сего лЪта, ты готовишься на новое пролитіе крови, не считая тЪхъ, которые, вслЪдствю твоего безбожнаго почина, не устоявъ въ военной битвЪ московскимъ силамъ и своей козацкой братіи противъ Канева, всЪ бедственно должны были погрузиться въ днЪпровскихъ глубинахъ и навЪки прекратить страданія настоящей жизни. Ты насильно влечешь себя и нашу братію въ ту лядскую душевредную лигу, отъ которой насъ, войско запорожское, и всю обездоленную и злосчастную Украйну отецъ твой, добре памятный и мужественный Богдан Хмельницкій, военнымъ оружіемъ и богатырскимъ сердцемъ отсЪкся и со всею Малою Россіей, милою отчизною нашей, вольнымъ, при помощи божіей, учинился. Пробуждаемые твоими черезчуръ несправедливыми затЪями и намЪренмми и наставшими черезъ тебя отчизнЪ нашей украинской разореніями, мы, все низовое войско запорожское, пишемъ тебЪ и предлагаемъ принять для излъченія твоей болъзни лЪкарство, а именно: снова поклониться подъ руку православнаго московскаго монарха, его царскаго пресвЪтлаго величества, АлексЪя Михайловича, ласковаго и милостиваго пана, и испросить у него за вины твои отеческого прощенія, въ чемъ и мы обЪщаемся помогги тебЪ и черезъ что надЪемся выпросить у его величества все желаемое отчизнЪ нашей, зная его благосердную и отеческую къ намъ милость. Перестань склоняться и нашу братію за собой тянуть под лядскую руку и съ Сомкомъ, дядькомъ твоимъ, междоусобное кровопролитіе и разореніе в отчизнЪ нашей производить. А если этихъ трехъ условій, какъ истинное средство для уврачеванія твоего недуга, ты не пожелаешь принять и совЪта нашего не послушаешь, то уже не ожидай отъ насъ никакой пріязни и доброжелательства, напротивъ того, надЪйся отъ насъ кончины живота своего и не спи беспечно въ чигиринскомъ домЪ своемъ, потому что мы уже досыта натерпЪлись жалостнымъ сердцемъ въ теченіе трехъ лЪт отъ твоего губительного управленія. ВЪрь намъ и хорошо знай, что полякъ и чернецъ Кознодея подбили и прельстили тебя не на добро тебЪ, а на гибель, чего они и намъ всЪм желаютъ. Если ты послушаешь насъ, как и отецъ твой, добрый нашъ вождь, слушалъ и всегда съ нами словесно и письменно совЪщался и никогда, до кончины своей, на радЪ нашей не ссорился, то получишь чрезъ то и временную и вЪчную прибыль. Не забудь къ тому же и того, что мы, войско низовое запорожское, скоро поднимемся на тебя, а вмЪстЪ съ нами встанутъ и всЪ обабочные украинцы, наша братія, и премногіе другіе пожелаютъ отомстить тебЪ за обиды и разоренія. Въ какой часъ и съ какой стороны налетитъ на тебя вихорь и подхватить и унесетъ тебя изъ Чигирина, ты и самъ не узнаешь, а поляки и татары далеко будутъ отъ твоей обороны. Ты бы долженъ всегда благодарить Бога, и почитать, а не губить и уничтожать нашу братио за то, что тебя, молокососа, признали годнымъ за гетмана, надЪясь видЪть в тЪбе отческія добродЪтели и ревности къ отчизнЪ нашей, но твой злой нравъ так же далеко отстоитъ отъ нрава отческаго, какъ крымская сторона отъ Чигирина. Мы думаемъ, что ты никогда не удостоишься похвальной, подобно отцу, кончины въ отчизнЪ нашей и за свои злодЪянія нигдЪ не найдешь себЪ доброго мЪста и божьяго благословенія. Мы вторично тЪбе, мосцЪ-пану, ассекуруемъ, что орда и поляки не защитятъ тебя отъ насъ и не помогутъ тебЪ больше того, какъ помогли такому же легкомысленнику, какъ и ты, свату твоему, гетману Виговскому. Кровь братіи нашей, чрезъ твое беззаконное и противное Богу междоусобіе, пролитая, как кровь Авеля, вопіетъ отъ земли к Богу объ отмщеніи. Того ради никто тебя отъ угрожающей бЪды не защититъ, и мы можемъ среди Чигирина (на что имЪемъ верный способъ) взять тебя и, какъ негодную пьявку съ верши [44], вонъ выбросить, чего, однако, до времени не хочемъ и не желаемъ исполнить; напротивъ того, желаемъ, чтобы ты, оставивъ твою неугомонную и несправедливую злость, склонился бы къ здравому и полезному нашему совЪту. Писанъ на КошЪ войска низового заиорожскаго септемврія 17, року 1662. Р.S. Напоминаемъ тебЪ еще и о томъ, что мы и у себя и межъ войскомъ запорожскимъ городовымъ знаемъ добрыхъ молодцовъ, равныхъ по дЪяшямъ войсковымъ покойному отцу твоему; изъ нихъ одного, уже въ началЪ твоего гетманства, сейчасъ же могли бы, отставивши отъ уряду тебя, молокососа, тЪм гетманскимъ гоноромъ почтить и доброго пріятеля и радЪтеля отчизнЪ своей и намъ, своему войску, учинить, если бы мы не смотрЪли на великія и знаменитыя заслуги намъ, войску запорожскому, и всей отчизнЪ нашей малороссійской добраго и радетельнаго гетмана нашего, отца твоего. Ради этихъ заслугъ мы и тебя оставляли на томъ несчастномъ для отчизны нашей гетманствЪ и в теченіи трехъ лЪтъ, несмотря на бЪдствіе и разореніе отчизны нашей, сносили твое сумазбродство и необузданное своеволіе, разсчитывая и надЪясь, авось ты прійдешь в умъ и отстанешь отъ всего того, чего нельзя дЪлать не только гетману, но и всякому христіанскому добросовЪстному человЪку. А такъ какъ мы и по настоящее время не дождались отъ тебя того, то говоримъ тебЪ, исправься и, явившись на нашу доброжелательную раду, откинь прочь всЪ свои злыя намеренія и гетмануй въ нашЪй отчизнъ подъ рукой милостиваго пана и добродЪтеля его царскаго величества, православнаго монарха россійскаго, который къ нашЪй пользЪ не только прикажетъ исправить переяславскія пакты (о чемъ ты тогда в ПереяславЪ упорно молчалъ, а теперь говорить началъ), но и все, о чемъ будемъ просить, не откажетъ ни намъ, ни тебЪ благосердно исполнить. Если же ты отъ своего душевреднаго намЪренія отстать не можешь или не захочешь, то, не вводя насъ въ грехъ, убирайся заблаговременно изъ Чигирина и, куда хочешь, туда и вЪйся, не забирая съ собой никакихъ людей и клейнотовъ войсковыхъ; въ противномъ случаЪ, если ты возьмешь, то нигдЪ съ ними отъ насъ не спрячешься и бесчестное имя навлечешь на себя; и если не выйдешь изъ Чигирина, то мы вскорЪ и сами къ тебЪ прійдем и не только разметаемъ стЪны дома твоего, но и въ тебЪ самомъ, какъ гвалтовникЪ и разорителЪ отчизны нашей, не оставимъ и души твоей. ТебЪ доброжелательные пріятели Иван Величко-Боеовскій, атаманъ кошовый, со всімъ старшимъ и меньшимъ низовымъ войска запорожскаго товариствомъ” [45].
Это угрожающее письмо, по словам малороссийского летописца, произвело на Юрия Хмельницкого потрясающее впечатление, и он начал особенно бояться запорожцев: трясся, подобно Каину, и куда ни шел, озирался во все стороны, в каждом видя запорожца, а под конец (в первых числах месяца октября 1662 года) передал гетманство зятю своему, Павлу Тетере, сам же удалился в Киев и, под именем Гедеона, принял иноческий чин [46].
Таким образом, после удаления Хмельницкого на Украйне произошло неслыханное до тех пор дело: явились два гетмана — один по одну сторону Днепра, другой по другую, оба претендовавшие на власть. Первые восстали против такого раздвоения запорожцы: они хотели одного гетмана для Украйны из двух объявившихся предпочитали Павла Тетерю Якиму Сомку. Ноября 15 дня 1662 года кошевой атаман Иван Иваненко-Величко и все низовое запорожское товариство отправили письмо к Павлу Тетере такого содержания.
“Мосце пане Тетеро, новый гетмане украйно-чигиринскій! Мы отчасти обрадовались, услышавши, что вашъ своевольный шуринъ Юрась Хмельниченко, немного опомнившись, оставилъ свое гетманство, его душЪ и отчизнЪ нашей малороссійской вредное и прочъ, изъ Чигирина уЪхалъ. Но, вотъ когда мы услыхали, что на мЪсто Юрася выбранъ ты гетманомъ, ваша мосць, мосце пане, и вовсе не ради твоихъ польскихъ дЪйствій и стремленій, всегда даваемыхъ и обЪщаемыхъ нашей легкомысленной и ничего прошлого не уважающей братіи, тогда мы снова впали въ прежнюю скорбь и жалость. Не столько потому, что ты избранъ гетманомъ помимо нашей воли и вЪдома, всего войска низового запорожскаго, легкомысленною нашею братіей, сколько потому, что ты, отвергая отъ себя союзъ православнаго россійскаго монарха и свЪтъ святаго и душеспасительнаго благочестія, припрягаешься къ схизматическому лядскому союзу и преклоняешь себя и всю нашу братію, на свою погибель, къ злославной уніи. Не желая такого паденія вашего и нашей братіи, всЪх малороссіянъ, мы, по нашей искренней и должной ревности, усердно совЪтуемъ вашей милости, мосце пану, не навлекая на себя гнЪва и неминуемого суда божія, совершенно отложить союзъ и предлагаемую унію съ поляками, напротивъ того, преклониться и вмЪстЪ съ нами вполнЪ оставаться въ непоколебимомъ и святомъ благочестіи и въ союзЪ съ высокодержавнЪйшим православнымъ и милостивымъ московскимъ государемъ, Алексеем Михайловичемъ. Если ты въ этомъ послушаешь нашей рады и здраваго спасительнаго совЪта, то, во-первыхъ, ты будешь имЪть насъ такими же друзьями и доброхотами во всЪхъ своихъ желаніяхъ, какими насъ имЪлъ твой предшественникъ и тесть, добропамятный нашъ вождь Богданъ Хмельницкій. А если не послушаешь насъ, то мы покажемъ тебЪ иную нашу войсковую пріязнь, такую именно, какою мы недавно отозвались въ нашемъ письмЪ до твоего необузданнаго шурина, Юрася Хмельниченка. Не изволь пренебрегать, ваша мосць, мосце пане, нашимъ усерднымъ войсковымъ совЪтомъ; стократно и усердно совЪтуемъ тебъ, для временной прибыли и вЪчнаго спасенія, поступить и непремЪнно сдЪлать сообразно нашему совЪту, объ этомъ весьма просимъ и всего доброго, если такъ сдЪлаешь, на многія лЪта будемъ просить вашей мосцЪ, мосце пану. Данъ на Кошу СЪчи запорожской, ноября 15, року 1662. Вашей мосцЪ, мосцЪ пану желающие всякаго добра пріятели, Иван Иваненко-Величко, атаманъ кошевый, со всЪмъ старшимъ и меньшимъ низового войска запорожскаго товариствомъ” [47].
Павел Тетеря, получивши и прочитавши это письмо, остался, однако, непреклонен к советам и просьбам запорожских козаков. Он вступил в переписку с польским королем, Яном-Казимиром, решительно склонился к союзу с поляками. Однако, опасаясь беды от внезапного нападения на себя запорожцев, нашел нужным переехать на постоянное жительство из Чигирина в Корсунь, подальше от запорожских козаков [48].
Но чего запорожцы не добились советом и просьбою от Павла Тетери, того добились силою от наказного атамана Якима Сомка. Успех борьбы их с Якимом Сомком зависел, главным образом, от того, что против Сомка выступил соперником, искателем гетманской булавы, хитрый, пронырливый, ловкий и до крайности льстивый Иван Мартынович Брюховецкий. Живя “несколько лет, в добром заховане и в ласке всего войска низового”, Брюховецкий прекрасно воспользовался положением дел на Украйне для своих видов: во время войны Ромодановского с Хмельницким Брюховецкий явился с запорожским товариством в город Путивль с предложением князю своих услуг и в это время успел войти в “знаемость, уподобане и ласку” московского боярина и свести близкое знакомство с блюстителем митрополичьего престола, епископом Мефодием, через которых потом успел расчистить себе путь к гетманству. Из Путивля Брюховецкий уехал на Украйну и всю зиму 1662—1663 года провел в Гадяче, подготовляя себе партию для выбора в гетманы. В декабре месяце царь отправил на Украйну стольника Лодыжинского с приказанием весной будущего года непременно созвать раду и на ней выбрать “совершенного” вместо наказного гетмана. Стольник Лодыжинский, явившись на Украйну и имея в виду в течение зимы привести козаков в спокойное настроение, приказал Брюховецкому оставить Украйну и вернуться в Запорожье, а весной явиться снова на Украйну и принять участие в избрании гетмана. Брюховецкий был недоволен таким приказанием и на требование Лодыжинского отвечал: “Не дождавшись государева указа и полной рады в Запороги мне появиться нельзя, свои козаки меня убьют тотчас, зачем я столько людей водил и, не дождавшись рады, ущел. Сомко заказ делает в городах крепкий. чтоб в Запорожье никто не ходил и запасов не пропускал, а если надо мною Сомко или козаки что сделают, то Запорожье смятется и в городах будет замятия большая. По сношениям с Сомком, Юраска Хмельницкий многих за Днепром полковников и козаков казнил, которые великому государю добра хотели; а чернь вся и теперь хочет поддаться великому государю; когда выберется гетман всеми вольными голосами, пункты закрепятся и черным людям в поборах легче будет, то за Днепром, смотря на это, черные люди поддадутся великому государю”. Не видя достаточных оснований в отказе Брюховецкого вернуться на Запорожье, посол потребовал исполнения царского повеления, но Брюховецкий вместо того заплакал и сказал: “Я рад государю служить и голову за него положить; но выгребся я с козаками в судах, у козаков лошадей нет, живучи здесь многое время, пропились все до нага, зимою идти нельзя, тотчас меня убьют свои козаки; да и Сомко великому государю неверен, на дороге меня убьет, как Виговский Барабаша, и если надо мною что случится, то, говорю тебе сущую правду, вся Украйна смутится и Запорожье отложится. Если государь весною полной рады учинить не велит, то я извещаю, что Сомко поддастся королю: для этого Юраска Хмельницкий и гетманство сдал Павлу Тетере по родству. Чего прежде у нас никогда не бывало, нынче гетман, полковники и начальные люди все города, места и мельницы пустопорожние разобрали по себе, всем владеют сами своим самовольством и черных людей отяготили поборами так, что в Царьграде и под бусурманами христианам такой тягости. Когда будет полная черная рада и пункты все закрепятся, то все эти доходы у гетмана, полковников и начальных людей отнимут, а станут эти доходы собирать в государеву казну, государевым ратным людям на жалованье: поэтому-то наказный гетман и начальные люди полной черной рады не хотят”.
Так Брюховецкий и остался на всю зиму на Украйне. Января 14 дня 1663 года он послал письмо царю, в котором писал: “Мы, все войско запорожское, с великой охотою рады бы исполнить указ твой, но не можем, потому что время зимнее; теперь на зиму из Запорожья в города за хлебом приходят, а не из городов идут в Запорожье; при том же путь туда из Гадяча дальний, с полтораста миль; а за порогами никаких городов нет, ни сеют, ни орют, только отсюда из городов хлеб добывают, и то разве саблею. Умилосердись, государь праведный, не дай погибнуть головам нашим от безбожных изменников, изволь несколько полков ратных людей нам прислать, а в городах позволь быть до полной рады”. Января 14 дня у Брюховецкого с запорожцами был круг и в кругу козаки кричали, что они наги и безконны и пешком им в Запорожье никак нельзя идти [49].
В Гадяче царский посол видел и епископа Мефодия, который твердо стоял за Брюховецкого. Из Гадяча посол отправился в Переяслав и свиделся там с самим Сомком. Сомко, жалуясь на то, что царь не утверждает его настоящим гетманом, вместе с тем жаловался и на Ивана Брюховецкого за то, что он, состоя кошевым атаманом запорожских козаков, почему-то именует себя гетманом. “Зачем Брюховецкий называется гетманом? в Запорожье бывают только кошевые атаманы; Брюховецкому верить нельзя, потому что он полулях; был ляхом да крестился, а в войске не служивал и козаком не был, служил он у Богдана Хмельницкого и приказано было ему быть во дворе, а на войну Богдан его с собою никогда не брал” [50].
Но Брюховецкому нужды мало было до того, что о нем говорил Сомко и как держал его Хмельницкий, ему нужны были запорожцы, которые после Богдана Хмельницкого представляли из себя большую силу и стали вершителями великих событий и полными хозяевами на Украйне, чему способствовали как слабость преемников славного Богдана, так и хаотическое состояние Малороссии того времени, в особенности же бедственное положение украинского населения, искавшего защиты у запорожцев, как у истинных представителей народничества. Все, что могло, бежало от тяжелой жизни на Украйне в Запорожье. Община запорожская быстро пополнялась этими бездомными сиромахами, приносившими с собой и свое озлобление против тех, кто, по их мнению, должен был защитить их против сменявшихся один за другим гетманов, против козацкой старшины, против наиболее зажиточного и обеспеченного городового козачества. Характерно для того времени письмо от всего “войска запорожского к черни городовой” (1662г.): в нем запорожцы советуют “городовой черни и войску” не верить изменникам, не слушать их прелестных слов, не принимать их вольностей и не губить своих душ “для проклятого шляхетства лядского”, прибавляя, что им, “чернякам, того шляхетства не надобно”. Живя на Запорожье, Брюховецкий имел время присмотреться к тому, что происходило на его глазах, и сумел воспользоваться настроением народа. Нетрудно представить себе, что и как говорил он в своих беседах с запорожцами, если в самом непродолжительном времени мы видим его уже кошевым. Конечно, он заявлял себя искренним другом этой голоты, искренним ненавистником всякой неправды и насилия, искренним ревнителем веры и свободы, ограждением которых должен служить союз с Москвой. Такого именно гетмана хотело видеть Запорожье и выставило Брюховецкого своим кандидатом [51].
Хорошо понимая, какую силу представляли из себя запорожцы, Брюховецкий всячески ласкался к ним, постоянно писал в Сичу письма, в которых высказывал запорожцам большую покорность, представлял им, как страдает сегобочная Украйна без настоящего гетмана, просил их рекомендовать его в качестве кандидата на гетманство, князю Ромодановскому. Запорожцы не замедлили дать о Брюховецком блестящий отзыв князю Ромодановскому, а князь Ромодановский — царю Алексею Михайловичу. Таким образом расчеты Брюховецкого оказались вполне верными.
Но в то время, когда на левой стороне Днепра шел вопрос об избрании гетмана, в это самое время на правой стороне Днепра собирались польско-козацкие и татарские силы, враждебные Москве. Чтобы ослабить эти силы, послан был отряд московской рати, в 500 человек, в Запорожье. Апреля 9 дня 1663 года приказано было стряпчему Григорию Ивановичу Косагову ехать с московскими ратными людьми и донскими козаками в Запорожье для борьбы с крымскими и ногайскими татарами. Того требовала первая необходимость в борьбе с Тетерей и его союзниками, татарами. Об этом послана была особая грамота и Ивану Брюховецкому; Брюховецкий же должен был известить о том запорожских козаков и предписать им сообща чинить промыслы над татарами [52].
Запорожцы не замедлили воспользоваться приказом царя и отпиской Брюховецкого. Апреля 19 дня 1663 года пришел к запорожцам калмыцкий мурза с тысячью человек калмыков; соединясь с калмыками, запорожские козаки отправились в урочище Цыбульник, под город Крылов, где стояли кошем ногайские и крымские татары, призванные гетманом Тетерей. Напав внезапно на врагов, козаки истребили их “до ноги”, освободили 4000 человек пленных христиан, нашли в коше письма, писанные польским королем к крымскому хану. В~то время с запорожцами был кошевой атаман Сашко Туровец. Для извещения царя о своих успехах над его противниками, Туровец в начале июня месяца отправил в Москву 43 человека посланцев с полковником Иваном Гладким и войсковым писарем Григорием Кудлаем во главе. Посланцы по пути в городе Севске имели большую неприятность от местных крестьян: воевода дал им всего лишь 43 подводы, а в 58 следуемых им подводах отказал, но позволил набрать их по дороге. Отъехав 80 верст от города, запорожцы, сообразно дозволению воеводы, стали требовать себе подводы в деревне Сергеевой, Комарницкой волости. Но крестьяне стали противиться этому, бить и грабить козаков; они забрали у них седла, узды, епанчи, сукна, деньги и причинили убытку на 48 рублей с полтиною; кроме того, одного козака убили мало не до смерти, о чем потом посланцы и занесли царю челобитную [53].
После этой неприятности посланцы доехали в Москву и благодарили царя за присланные им порох, свинец, пушки, якори, струги, полотна и другие вещи [54]. Июня 14 дня того же года посланцы калмыков, бывшие в Москве, добавили к показанным словам Туровца еще следующее. Когда калмыки и запорожцы подошли к урочищу Цыбульнику, то тут заключили между собою договор: напасть внезапно на татар ночью, не бросаться ни на какую добычу, не брать людей, а всех бить до последнего. Так и сделали. Когда взят был татарский обоз, люди побиты и оставшиеся в живых взяты в плен, то победители всех пленных перебили, оставив лишь одного салтана, но и тот, прожив три дня, умер от ран; всех татар было около 10000 человек; в конце концов из них не осталось ни одного человека в живых: калмыки всех их перебили по предварительному уговору; ушли с поля битвы и остались в живых только спрятавшись в болото. Возвратясь в Запорожье, калмыки и запорожцы хотели было идти на татарские улусы за Днепр и Буг, но крымские и ногайские татары, услышав об этом, удалились прочь от Днепра и Буга. Походы калмыков и запорожцев так испугали хана, что он отложил свой поход на молдавскую землю и присылал в Запорожье три раза своего толмача, чтобы помириться с запорожцами, но запорожцы отказали ему на том основании, что без царского соизволения они не могут мириться с ханом [55].
В том же году и того же июня 14 дня об этом самом деле запорожцев и калмыков с татарами доносил и Иван Брюховецкий. По его словам, калмыков на первый раз пришло к запорожцам 600 человек, а потом позже явилось еще несколько сот человек. Уговорясь между собою, они ходили под Чигирин и Крылов, где взяли татарский кош. За ними вслед ходили изменники (козаки Тетери с татарами), желая отметить за свое поражение. Запорожцы и калмыки, пропустив их за собою через переправу на речке Омельничке, вдруг вскочили на лошадей, внезапно ударили на врагов и чуть не всех их поразили, дав только немногим уйти с места битвы. После этого наказной кошевой Сашко Туровец прислал обще (сообща) с калмыками к Брюховецкому послов, прося позволение идти к царю, в Москву. “И хотя запорожцы, какъ простые и неученые люди что-нибудь и неслушно въ своемъ письмЪ къ вашему царскому пресвЪтлому величеству положили, однако изволь простить им то, ваше царское величество”.
Сообщая об успехе запорожцев и калмыков против татар, Брюховецкий вместе с тем сообщал царю, что он предписал Сашку Туровцу жить с войском стряпчего Косагова согласно и чинить всякий промысел над татарами, сам же лично собирается в Нежин на “полную” раду для избрания гетмана [56].
Очевидно, ни Брюховецкому, ни запорожцам наказной гетман Сомко не приходился по вкусу. Уже тотчас после объявления Сомка гетманом, запорожские козаки отправили в Москву к царю прошение с протестом на то, что избрание гетмана в Малороссии произошло незаконно, потому что на раде не было представителей от Запорожья. Посланцы просили, от имени всего товариства, позволения открыть “зупольную” раду, чтобы на ней могли быть и запорожские козаки вместе с малороссийскими и чтобы гетман выбран был общими силами и общим советом; при этом запорожцы осмелились указать и на самого кандидата на гетманство, Ивана Брюховецкого. За него же хлопотал у царя и блюститель киевской митрополии, епископ мстиславский и оршанский, Мефодий. А что до Сомка, то он негоден уже потому, что в сердце его гнездится измена, и он не сегодня так завтра изменит царю. Вдобавок у него самого объявился противник, нежинский полковник Василий Золотаренко, искавший для себя гетманства. Царь, уже несколько раз имевший случай испытать верность запорожцев, позволил собрать “полную” раду для избрания общими голосами гетмана. “Запорожцы въ то время великое отъ царя пошановання имЪли и, что хотели, того и добивались” [57].
Между тем, нежинский полковник Василий Золотаренко, действительно искавший гетманства, в свою очередь стал заискивать запорожских козаков. Он стал щедро раздавать подарки той запорожской голоте, которая приезжала из Сичи на Украйну погостить к родным или пображничать с знакомыми, особенно в зимнее время. Очевидно, Васюта Золотаренко чуял, в ком именно состояла сила. Запорожцы брали предлагаемые подарки, обнадеживая его в получении гетманства, но в действительности обманывая его “для полученія отъ него себЪ корысти” [58]. В то же время Золотаренко понимал, что не следует обходить и князя Ромодановского. Чтобы расположить к себе и князя, он стал посылать к нему богатые подарки в Зиньков. Но однажды случилось посланцам Золотаренка видеть у князя и запорожцев. Запорожцы в то время были подвыпивши; увидевши посланцев Золотаренка, они вступили с ними в разговор и тут, в откровенно-задорной беседе, проговорились, что они всю раду городовую выбьют и не пощадят ни Сомка, ни Золотаренка. Посланцы Золотаренка немедленно вернулись назад и сообщили ему, чтобы он не надеялся ни на запорожцев, ни на князя Ромодановского. Тогда Васюта счел за лучшее сойтись с Сомком и принять его сторону.
Тем временем настал срок для собрания рады. “Заразъ по веснЪ на УкрайнЪ завелось новое лихо, котораго при старыхъ гетманахъ не бывало, т. е., черная рада” [59].
По желанию запорожцев и тех полков, которые стояли за Брюховецкого (Лубенский, Нежинский и др.), а также и по указу великого государя царя Алексея Михайловича, рада назначена была в городе Нежине, на июнь месяц, и на ней должны были присутствовать в качестве представителей от московского правительства князь Даниил Степанович Великий-Гигин, стольник Кирилл Хлопов, дьяк Иван Фомин и некоторые другие лица с 7-ю и 8-ю тысячами московских ратников. Со стороны козацкой старшины тут были “гетман кошевой” Иван Брюховецкий, наказный гетман Яким Сомко, нежинский полковник Василий Золотаренко; кроме того, несколько полковников, сотников, простых козаков, запорожцев и мещан; Из духовных сановных лиц — епископ Мстиславский и оршанский Мефодий, блюститель киевского митрополичьего престола. В истории Малороссии эта рада известна под именем нежинской, или черной, рады, потому что на ней, кроме значных козаков, допущена была козацкая чернь. Рада была одна из самых бурных и привела к избранию в гетманы запорожского казацкого атамана Ивана Мартыновича Брюховецкого и к гибели наказного гетмана Якима Сомка.
В этом отношении решающую роль играли запорожские козаки и от них зависело быть или не быть одному из двух претендентов на гетманство. Не понимая этого, Сомко не искал милости у запорожцев, он сам себя объявил в Козельце на раде наказным гетманом и теперь должен был поплатиться за то. “То собраніе Сомково ни во что сталось, потому что Брюховецкій с запорожцами пользовался у его царскаго величества большею ласкою и, кромЪ того, за него старался епископ Мефодій, котораго Брюховецкій расположилъ въ свою пользу разными подарками и обЪщаніями” [60].
Рада назначена была на 17 июня 1663 года и для предупреждения могущих произойти на ней беспорядков приказано было всем старшинам и всем рядовым козакам являться на раду без оружия. Среди площади поставлен был стол, у стола для князя кресло, а ниже площади, где происходила рада, поставлена была царская черного цвета палатка [61] и за палаткой помещено было вооруженное российское войско. Ударили в котлы, и козацкие войска стали собираться в круг, но, вопреки приказу князя Гагина, с пушками и с оружием в руках. Тогда Гагин вновь напомнил о своем приказании насчет оружия, и старшина, сняв оружие, отдала его своим челядникам. Когда козаки собрались в круг, тогда из палатки вышел князь Гагин и стал читать “верющую грамоту”. Выслушав до конца грамоту, гетманы, старшины и все войска ударили челом за государево жалованье и милостивое слово. После этого князь Гагин стал читать речь, но полковники, сотники, атаманы, асаулы, козаки и чернь со стороны Ивана Брюховецкого, не дослушав до конца всей речи, стали провозглашать гетманом Ивана Брюховецкого и, по своему козацкому обычаю, начали подбрасывать вверх шапки. То же сделали полковники и все войска стороны Якима Сомка. Конница Якима Сомка, с бунчуком, литаврами и многими знаменами, за ней пехота того же Сомка с ружьями, вскочили в ряды пеших, и обе вместе произвели замешательство на раде. Произошел бой, во время которого князь Гагин с товарищами был сбит с места, многие товарищи поранены, некоторые до смерти побиты; после боя рада была разорвана, и козаки разошлись в свои обозы. На другой день после всего происшедшего князь Гагин послал майора Непейцына к Брюховецкому и Сомку с объявлением, чтобы они вновь явились на раду, а войскам своим строго приказали в раду без ружей идти, ссор не заводить и убийств не чинить. После этого скоро с майором Непейцыным прибежал к государеву шатру Яким Сомко с пятью полковниками и объявил, что сотники, атаманы, асаулы и козаки его полков и чернь, бывшая при них, отошли в обоз к Брюховецкому и хотели побить Сомка с пятью полковниками до смерти. Князь Гагин немедленно распорядился отправить Сомка с его товарищами в город к воеводе Михаилу Дмитриеву на сбережение. Вслед за этим князь Гагин послал того же майора Непейцына и к Брюховецкому с приглашением явиться на раду. Брюховецкий явился с 40000 своих сторонников. Тогда снова прочитана была “верющая грамота”, снова сказана была князем речь, и после речи открыт был вопрос об избрании гетмана. На этот раз без крика и без ссор вольными голосами всех присутствующих выбран был в “совершенные” гетманы Иван Мартынович Брюховецкий. В тот же день, т.е. июня 18 числа, отслужено было молебное пение в нежинской соборной церкви с многолетием о здравии государя, а после молебна новый гетман принес присягу на верность государю и получил от князя Гагина грамоты на гетманство, на булаву и на гадячское староство [62]. После этого князь Гагин донес в Москву о неверности государю Якима Сомка, полковников черниговского Силича и переяславского Щуровского. И Сомко, обвиненный в сношении с Павлом Тетерею и в намерении насильно добиться гетманства, отдан был в руки Ивана Брюховецкого и казнен последним в городе Борзне сентября 18 дня вместе с Василием Золотаренком и некоторыми другими [63].
Добившись звания гетмана через запорожцев, Брюховецкий тотчас после нежинской рады стал осыпать их разными милостями: “И того жъ дня Брюховецкій понастановлялъ по всЪмъ городамъ своихъ полковниковъ изъ тЪхъ людей, которые вышли съ нимъ изъ Запорожья. При этой перемЪнЪ старшинъ украинская чернь произвела избіеніе между многими значными полковниками, и это убійство продолжалось въ теченіи трехъ дней, но не было принято гетманомъ за серьезное дЪло. Старшина и значные козаки старались скрываться, переодЪваясь вмЪсто кармазиновыхъ кафтановъ въ сермяги” [64].
Оставив Нежин, Брюховецкий распустил всех поставленных им полковников, выведенных из Запорожья, по главным украинским городам, дав каждому из них по сто человек в собственное распоряжение, наделив жупанами, подарив размеры с мельниц, позволив отворять шинки, пить и гулять в течение трех дней и идти куда кому хочется. “Тогда много было причинено зла людямъ, особенно значнымъ старшинамъ, потому что между ними (запорожцами Брюховецкого) были такіе, которые раньше служили у значныхъ пановъ и были наказываемы за свои проступки или же были облаяны своими господарями, какъ это часто бываетъ при дворахъ”. Гонение на значных продолжалось долго и после того некоторых их них поотсылали в Москву, некоторых поотправляли в Сибирь, а на некоторых наложили дань давать жупаны на запорожскую пехоту [65].
Примечания:
- Акты южной и западной России, IX, 606,607; XII, 643.
- Эварницкий, Запорожье в остатках старины, Спб., 1888, II, 76.
- Соловьев, История России, Спб., XI, 194.
- Акты южной и западной России, IX, 606.
- Акты, IX, 606; XI, 363,562; XIII, 386,404.
- Jerlicz, Latopisiec, Warszawa, 1853, II, 92.
- Соловьев, История России, Москва, 1863, XIII, 275.
- Киевская старина, Киев, 1893. XI, 310.
- Акты южной и западной России, IV, 272.
- Акты южной и западной России, XII, 139.
- Акты южной и западной России, XII, 633,634; XIII, 438.
- Акты южной и западной России, XI, 479.
- Эварницкий, История запорожских козаков, Спб., 1892, I, 355.
- Эварницкий, Запорожье в остатках старины, Спб., 1888, II, 76. В действительности в слове “Чортомлык” филологи видят киргизское слово “чортань”— щука и окончание “млык”, означающее богатство того, что заключается в корне слова; отсюда Чортомлык — значит река, изобилующая щуками.
- Акты южной и западной России, VII, 298.
- Акты южной и западной России, VII, 301,316.
- Соловьев, История России, Москва, 1880, XI, 59.
- Богдан Хмельницкий впервые был женат на сестре Сомка, Анне Сомковне.
- Летопись Самовидца, Киев, 1878, 60.
- Акты южной и западной России, IV, 272; Собрание государственных грамот и договоров, Москва, 1828, IV, 51; Величко, Летопись, I, 400.
- Величко, Летопись, I, 397,399; Самовидец, Летопись, 61.
- Акты южной и западной России, V, 28—29.
- Акты истории войска донского, Новочеркасск, 1891, 62—70.
- Акты южней и западной России, V, 11,26.
- Величко, Летопись. Киев, 1851, II, 12—16.
- Величко, Летопись, Киев, 1848, I, 398.
- Соловьев, История России, Москва, 1880. XI, 113.
- Акты южной и западной России, V, 48.
- Т. е., Сашко или Сацко Туровец.
- Акты южной и западной России, V, 57.
- Акты южной и западной России, V, 93.
- Акты южной и западной России, V, 94.
- Акты южной и западной России, V, 96—97.
- Акты южной и западной России, VII, 337.
- Акты южной и западной России, V, 101.
- Акты южной и западной России, V, 100.
- Акты южной и западной России, V, 100—101.
- Эварницкий, Вольности зап. козаков, Спб., 1890, 167.
- Акты южной и западной России, V, 102.
- Акты южной и западной России. V, 103.
- Акты южной и западной России, V, 106.
- Акты южной и западной России, V, 110—113.
- Соловьев, История России, Москва, 1880, XI, 131.
- Верша — плетеный из хворосту снаряд для ловли рыбы.
- Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 31—35.
- Величко, Летопись, II, 36; Соловьев, История России, Москва, 1880, XI, 129.
- Величко, Летопись, Киев, 1851, II, стр. II,III.
- Величко, Л&топись, Киев, 1851, II, стр. IV.
- Соловьев, История России, Москва, 1880, XI, 131—133.
- Соловьев, История России, Москва, 1880, XI, 134.
- Киевская старина, l885, VIII, 555.
- Акты южной и западной России, V, 135.
- Акты южной и западной России, V, 171.
- Акты южной а Западной России, V, 171.
- Акты южной и западной России, V, 172—173.
- Акты южной и завидной России, V, 170.
- Самовидец, Летопись, Киев, 1878, 70.
- Ригельман, Летопись, Москва, 1847, II, 56.
- Самовидец, Летопись, Киев, 1878, 72.
- Самовидец, Летопись, Киев, 1878, 73.
- Киевская Старина, 1888, май, 134, прим.1.
- Киевская Старина, 1888, май, 135—136.
- Дальнейшие подробности о Сомке и Брюховецком относятся к истории украинских Козаков.
- Самовидец, Летопись, 78, Акты юж. и зап. России, V, 173.
- Самовидец, Летопись, Киев, 1878, 79.
