Поездка гетмана Брюховецкого в Москву и статьи, предложенные им царю для Украйны и Запорожья.— Выступление на сцену противников Брюховецкого Децика и Дорошенка.— Истребление Дорошенком гетмана Опары и сношение с запорожским войском.—Поход запорожцев за Куяльник.—Возвращение Брюховецкого в Украйну и единодушная нэнависть к нему и ко всей Москве за введение на Украйне и Запорожье воевод.— Ненависть запорожцев к московским ратникам, бывшим в Сичи, и удаление из Запорожья Косагова.— Андрусовское перемирие между Польшей и Россией и положение запорожцев по этому перемирию.— Усиление вражды в Москве и убиение русского посла в Запорожье Лодыженского.— Следствие по этому делу в Сичи и открытие виновных.— Письмо по этому поводу кошевого атамана Васютенка к гетману Брюховецкому и просьба его исходатайствовать у царя прощение низовому войску.— Письмо Брюховецкого к царю и мнение его о причинах бунта в Запорожье.— Царская грамота запорожцам и отпущение им их вины.
В конце 1665 года на Украине произошло небывалое дотоле событие — отъезд гетмана в Москву. Выехав из Батурина в начале сентября месяца, гетман Иван Мартынович Брюховецкий прибыл в Москву сентября 14 дня, получил там сан боярина, женился на княжне Долгорукой и пробыл до декабря месяца этого же года. Во время пребывания в Москве Брюховецкий предложил для Украйны целый ряд реформ, выраженных им в восьми добавочных статьях и утвержденных царем. Из всех восьми статей самою важною была первая статья. По этой статье все города Левобережной Украйны отдавались самим гетманом во власть московских воевод: “Для усмиренія частой в малороссійских городахъ шатости, которая за прошлыхъ гетмановъ на Украйне бывала и нынЪ часто за непостояяствомъ малороссійскихъ городовъ изрывается, чтобъ Украйна съ малороссійскими городами и местами и местечками, и съ слободами, и съ селами, и въ нихъ всякихъ чиновъ жители подъ его царскаго пресвътлаго величества и его государскихъ людей благородныхъ государей царевичей и ихъ государскихъ наслЪдниковъ высокодержавною и крЪпкою рукою въ прямомъ истинномъ подданствЪ стройно пребываючи и обыкновенную должность съ городовъ и селъ въ государеву казну отдаючи, при крЪпкой и отъ непріятелей невредимой оборонЪ государской вЪчно пребывала; понеже надлежащее и отъ Бога врученное дЪло городами и землями владЪти и оные заступати монархомъ, а не гетманомъ. А чтобъ Богу и всему свЪту явно было, что онъ, гетманъ, со всЪм войскомъ запорожскимъ и со всЪми малороссійскими городами и съ селами, въ совершенномъ и истинномъ подданствЪ государскомъ нынЪ и впредь вЪчно пребыти хощет и что самою истиною монарха своего знати желаетъ тогда всякіе денежные и неденежные поборы отъ мЪщанъ и отъ поселянъ, во всякомъ малороссійскомъ городЪ и сели живущихъ, по милосердному госупарскому рассмотрЪнію, погодно въ казну государеву выбирати гетманъ съ войскомъ желаетъ и челомъ бьетъ, при которыхъ поборахъ денежныхъ, гетманъ же съ войскомъ челомъ бьетъ, чтобъ примЪромъ иныхъ начальнЪйшихъ малороссійскихъ городовъ и по меньшимъ всЪмъ городамъ малороссійскимъ кабаки на одну только горЪлку были, которые приходы кабацкіе винные въ государеву казну обрЪтатися имЪютъ, также всякіе размЪры хлЪбные, со всЪх мельницъ малороссійскихъ городовъ приходящіе, вкупЪ съ данью медовою, въ волостяхъ малороссійскихъ выбирались обвыклою и съ доходами отъ купцовъ чужеземныхъ приходящею, не гдЪ индЪ, токмо въ государеву же казну во всЪхъ малороссійскихъ городЪхъ доходить имЪютъ” [1].
В Москве давно лелеяли мысль о введении во всех главных городах Украины воевод и потому царь, жалуя и похваляя гетмана и старшину за сделанное ими предложение, указал послать в малороссийские города государевых воевод [2]. По договору гетмана Богдана Хмельницкого в городе Переяславе, в 1654 году, московский воевода допускался только в один город Киев; по договору Юрия Хмельницкого в том же Переяславе в 1659 году, бояре допускались в города Чернигов, Нежин, Переяслав, Умань и Брацлав. Но как при Богдане Хмельницком, так и при его сыне московские воеводы были только начальниками над московскими войсками, находившимися у них под рукой, и потому имели значение лишь военных властей. По статье же Виговского дело это существенно изменялось и с этого времени московские воеводы забрали в свои руки административное и финансовое управление в назначенных им городах Украины. Число воеводских городов, а также и число московской рати при городах увеличено. В этом отношении гетман зашел так далеко, что даже настоял на необходимости послать воевод с московскими ратниками и в вольное Запорожье, в город Кременчуг, западной границы его владений, и в крепость Кодак, у первого порога этого имени:
“Гетманъ же билъ челомъ великому государю, чтобъ въ КодакЪ быть великаго государя ратнымъ людямъ, чтобъ козакамъ въ Кодакъ одежду послать и чтобъ Кременчугъ укрепить и людей поставить, потому что Кодакъ на первомъ порогЪ, а Кременчугъ выше Кодака, и на Запороги пройтить будетъ никому не можно, то Запорожье будетъ подъ государскою великою рукою и крЪпко…” Число ратников для Кодака и Кременчуга гетман сперва определил по 300 человек в каждый, а потом 1000 человек, куда они должны посылаться из города Полтавы: “А изъ Полтавы изволилъ бы великій государь посылать въ Запороги своихъ ратныхъ людей по 1000 человекъ, а послать бы ихъ въ Занороги на весну; а въ Запорогахъ бы быть особому воеводЪ и зимовать въ Запорогахъ; тЪмъ надъ непріятелемъ и промыслъ учинить”. Из других более мелких вопросов, касавшихся Запорожья, гетман бил челом о стоящих на реке Ворскле мельницах, идущих на низовое войско; обращать ли их и на будущее время в низовое войско и крепость Кодак или же яа что другое [3].
По новому положению московские воеводы должны были управлять городами, распределять налоги, собирать подати, определять торговые пошлины, винные аренды; в своем распоряжении они имели помощников и особых перенисчиков; последние должны были составлять перепись украинского населения и обозначать каждому обывателю долю его повинностей [4].
Из остальных семи статей, поданных Брюховецким царю, одна, по порядку четвертая, касалась назначения митрополита в Киев. В этой статье Брюховецкий бил челом царю на том, что государь, ввиду большого влияния, которое имеет киевский митрополит на козацкое войско в Украйне, и ввиду шатости самого войска, прислал в Киев святителя русского. На эту статью, впрочем, сам царь отвечал, что он снесется с цареградским патриархом, и если патриарх подаст свое благословение о Киеве, то на то будет государев указ [5].
Все статьи, поданные Брюховецшш в Москве, подписаны были приехавшими с ним старшинами и полковниками, между коими было и три лица от запорожских козаков. “Великаго государя, его царскаго пресвЪтлаго величества, вЪрнаго низового кошевого запорожскаго войска, вместо Ивана Лященка, Горбаня и Мартына Горба, письма не умЪющихъ, по ихъ прошенію, на сихъ подтвержденныхъ статьяхъ, и ихъ же, товарищъ куренный Захарко Андреевъ руку свою властную приложилъ” [6].
В отсутствии Брюховецкого, заменявший его обязанности наказный гетман, переяславский полковник Данило Ермоленко, получил известие о затруднительном положении гетманских козаков, отправленных раньше того, в виде залоги, в крепость Кодак. Ввиду предстоящего зимнего времени и ввиду того, что все войско, находящееся в крепости, и голо, и босо, полковник крепости Кодака Харько Кривой просил наказного гетмана прислать ему борошна, шуб, сапог, шапок, холста и несколько десятков бочек пороху, чтоб было достаточно на зимнее время. Ермоленко мог только выдать борошно и шубы просителю, но об остальном донес Брюховецкому и просил его сделать скорейшее распоряжение о том, чтобы войско не разбежалось из Кодака [7].
О самих запорожцах Ермоленко сообщил, что они в составе всего войска с табором, пехотою и народом, под начальством Сирка. Косагова и Хитрово, ходили в поля, на Куяльники, за реку Буг и оттуда возвратились в целости, собираясь снова идти под турецкие городки. О подвигах запорожцев было доложено царю, в конце октября месяца 1665 года в Запорожье послан был стряпчий Иван Образцов с запасами [8].
Но вместе с добрыми вестями Данила Ермоленко доносил Брюховецкому и вести, весьма неприятные гетману. Так, в это время объявился на Украйне бывший запорожский козак, потом овручский полковник Демьян Децик или Дацко; сперва ои действовал за Брюховецкого, сражаясь против Дорошенка, татар и поляков под Белою Церковью и Мотовиловкой, а потом бросил свой полк под Киевом, ушел к наказному гетману Данилу Ермоленку в Переяслав; после этого он объявил себя гетманом Малороссии, в противность Брюховецкому и был признан в зтом звании некоторым числом малороссийских и запорожских, козаков [9].
Но этого было мало: в то же время получена была от Ермоленка и другая весть, о появлении в заднепровской Украйне Петра Дорошенка, бывшего черкасского полковника, занявшего место Павла Тетери. Последний, убедившись в том, что он не сможет отстоять ни собственного гетманства, ни Правобережвой Украйны, добровольно удалился в Польшу, захватив с собой, все свое имущество. Дорошенко выбран был на гетманство на самый Покров пресвятой Богородицы и немедленно сообщил о том через письмо запорожским козакам. В письме запорожцам Дорошенко просил низовых рыцарей об утвержденки его на гетмавстве, о снисхождении и приязни к нему, какую они оказывали “славнопокойному” Богдану Хмельницкому. На то письмо запорожцы с атаманом Иваном Величком-Босовским отвечали Дорошенку, что они готовы оказывать ему дружбу и признать его гетманом, но только тогда, когда он будет избегать “душевредной лиги”, к которой стремились три “умомрачные” предшественника Дорошенка. [10].
Представляя свои требования Дорошенку, запорожские козаки вовсе не знали ни его характера, ни его политическил идеалов, ни его истинных чувств к родине. Дорошенко был, бесспорно, человек выдающихся способностей и горячий патриот, чуждый самолюбия и партийных интересов. Это единственный, кроме Павла Тетери, из всех гетманов, который, стоял выше личных и сословных интересов и желал служить с пользой родине, спасти ее от внутренних раздоров и поставить на путь политической автономии. Но он искал для того совершенно других средств, нежели запорожские козаки, и выступил с совершенно новыми мыслями, нежели все его предшественники: объявив себя гетманом обеих сторон Днепра, Дорошенко решил отдать всю Украйну под власть турецкого султана, эаключить с ним по этому поводу формальный договор [11]. Он видел, что Польша не дала счастья Украйне, но в то же время он предвидел, что и от Москвы Украйне не ждать поблажки: он полагал, что в конце концов, малороссы, имеющие одну веру и почти один и тот же язык с русскими, потеряют и тень своей политической независимости и сольются безраздельно с великороссами. Поэтому, если отдаться вместо московского царя турецкому султану, то, при разности языка и веры, можно рассчитывать, что Украйна всегда сохранит свою самостоятельность. В этом-то Дорошенко и разошелся с запорожцами, не меньше его любившими свою родину, но видевшими залог для своей свободы, как и вся украинская масса, в русском царе.
В отсутствии Брюховецкого Дорошенко успел одолеть своего противника, назвавшегося гетманом правой стороны Днепра, Степана Опару. Опара, собрав около себя партию людей и войско, стал действовать против Дорошенка и его союзников, татар. Сторонники Опары пытались призвать к себе на помощь реестровых козаков, но те отказали им и сообщили о том крымскому султану, стоявшему в то время с ордой под Черным лесом. Султан, кроме того, перехватил письма, которые писал Опара со своими сторонниками Ивану Сирку и брацлавскому полковнику Василию Дрозду, враждебно настроенным против Дорошенка и татар и державшимся стороны московского царя. В этих письмах Опара и его сторонники приглашали Сирка и Дрозда соединиться вместе и ударить на татар, а после боя идти к Белой Церкви и другим замкам, где у поляков оставлены были одни только залоги с немцами и жолнерами, и снести и разрушить их. Но крымский султан, перехватив письма и не подавая вида о том, что он узнал из них, написал Опаре и его сторонникам письмо и просил их приехать к нему для совета, обороны и целости войсковой. Когда же Опара приехал со своими сторонниками, то султан, показав их “измену” (полякам и татарам), велел их взять под стражу. Дорошенко выкупил Опару у татар и отправил его, скованного за шею и за ноги железными цепями, сперва в Белую Церковь, а оттуда сентября 28 дня через Дубно в Варшаву к королю, где он и был казнен [12]. После этого-то вместо казненного Опары и выбран был гетманом правой стороны Днепра Петро Дорошенко.
Расходясь в одном, запорожцы и Дорошенко сходились чувствами в другом, а именно в искренней ненависти к Брюховецкому, манившему русского царя и жадно простиравшему свои взоры к польскому королю. Заменявший Брюховецкого наказный гетман Данило Ермоленко, узнавши о сношениях запорожцев с Дорошенком, сообщил о том Брюховецкому и, получив от него по этому поводу лист, отправил его вместе с собственным запорожцам в Сичь. В собственном листе он убеждал низовых козаков не верить еретикам и не сдаваться на их прелести [13].
Возвратившись на Украйну, гетман Брюховецкий был встречен здесь единодушною ненавистью со стороны простых козаков, украинской массы, всего духовенства, в частности бывшего друга, но теперь злейшего врага его, епископа Мефодия, и в особенности запорожских козаков. Заодно с Брюховецким объявлена была вражда и русским.
Февраля 6 дня Григорий Косагов извещал царя, что в Запорожье жить ратным людям небезопасно и что в самой Сичи оттого осталось всего лишь 500 человек за разъездом всех остальных. Известие Косагова подтверждал киевский воевода Петр Васильевич Шереметьев. Он писал царю, что запорожцы ратных московских людей не любят, говоря, будто, по их милости, войску не стало добычи, и хотят мириться с татарами и Дорошенком; что всему злу заводчик Кирилло Кодацкий и его товарищи, козаки западной стороны Днепра, и что кошевой атаман Леско Шкура, видя замешательство в Запорожье, хотел было сложить с себя атаманство, но козаки упросили его остаться на кошевстве, хотя своих замыслов не покинули: под конец они скинули с кошевства Шкуру за то, что он знался с московскими воеводами Хитрово и Косаговым и не позволил козакам громить калмыков, и выбрали в кошевые Ивана Ждана или Рога.
Рог, выбранный в кошевые и считая виновником всех бед в Запорожье и на Украйне гетмана Брюховецкого, написал ему укоризненное и нравоучительное письмо: “Послышали мы, что Москва будетъ на КодакЪ; но ее тамъ ненадобно. Дурно дЪлаешь, что начинаешь съ нами ссориться; оружие не поможетъ въ полЪ, если дома не будетъ совЪта. Хотя ты отъ царского величества честію пожалованъ, но достоинство получилъ отъ войска запорожскаго, войско же, не знаеть, что такое бояринъ, знаетъ только гетмана. Изволь, вельможность твоя, поступать съ нами по-настоящему, какъ прежде бывало, потому что не всегда солнце въ сЪром зипунЪ ходить, и не знаешь, что кому злой жребій принес; помни древнюю философскую притчу, что счастье на скоромъ колесЪ очень быстро обращается; въ мірЪ все привыкло ходить какъ тЪнь за солнцемъ; пока солнце свЪтить, до техъ пор и тЪнь, и какъ найдетъ мрачное облако, такъ и мЪста не узнаешь, гдЪ тЪнь ходила: такъ вельможность твоя умЪй счастье почитать” [14].
Гетман Брюховецкий с его проектом введения бояр на Запорожье сделал прежде всего то, что поставил в двусмысленное и весьма опасное положение московских ратников, находившихся в Сичн. Когда в Сичи разнеслась весть о назначении московских воевод в Кодак и Кременчуг, то запорожцы открыли свободный доступ к себе сторонникам Дорошенка и стали заводить с Москвой всякие заводы [15]. Начальник московской рати Григорий Косагов, не чая для себя ничего хорошего от козаков, ушел из Запорожья, оставив даже там 350 бочек хлеба по две и больше того чети в каждой бочке [16]. Сам царь, извещенный об этом Косаревым, ничего ему другого не велел делать, как только оставить Сичь.
Узнав об отходе Косагова из Запорожья, гетман Брюховецкий послал спросить о причине этого у кошевого Рога. Рог отвечал на этот вопрос уклончиво: “Мы и сами надивиться не можемъ, зачЪмъ онъ ушелъ; мы его не выгоняли; мы не измЪнники, какъ он насъ описываетъ; не знаемъ, не потому ли пошелъ, что у насъ, куколъ ночныхь, нЪть, съ которыми, думаю, на Руси уже натЪшился; войско запорожское государевыхъ людей колоть не думывало, как онъ писалъ; а если когда и случалось, что козакъ, напившись, промолвилъ что-нибудь дурное, то быку не загородить рта;, пьяный подобенъ воску: что хочет, то и слЪпитъ” [17].
Сам гетман отнюдь не считал себя виновником поднявшихся на Запорожье смут и объяснял это непостоянством и склонностью к измене со стороны низовых козаков.
Отправляя с поручиком Огаревым в Москву нескольких колодников и в числе их Деркача, Ярошенка и Щербака, Брюховецкий писал царю, что запорожские низовые козаки, по подлинной вести, дошедшей на Украйну, недоброе что-то думают, а потому он, гетман, старается хватать и отсылать в Москву всех подозрительных на Украйне лиц, могущих сделать смуту между коэаками. Взятые однако, на допросе в Москве юэзаки Деркач и Ярошенко оказались жителями белоцерковскими, посланными еще в 1664 году Павлом Тетерей в Умань к наказному кошевому Сашку Tyровцу с листами; не пpинятыe Туровцем, они отправлены были в Киев к гетману Брюховецкому. В таком же роде было дело и Щербака: он послан был в том же году с Дона с письмом и калмыками в Запорожье к Сирку, но не будучи принят Сирком, направился в Канев к гетману [18].
Не довольствуясь этим, Брюховецкий, отправляя в Москву своего посланца, лубенского полковника Гамалию, снова повторил царю, что запорожцы ненадежны; по известию, присланному гетману стольником Григорием Косаговым, они хотят изменить великому государю и приклониться к изменникам черкасам н бусурманам; что по той вести он, гетман, наскоро отправил своих посланцев в Сичь, чтобы собрать там подлинные данные о намерениях запорожцев и уговорить их от своего злого умысла отступить и великому государю верно служить. Сообщая эти вести в Москву, Брюховецкий с тем вместе спрашивал царя, как ему поступить с хлебными запасами, что на Запорожье должны весной идти.
Царь, похваляя гетмана за его усердие и рекомендуя ему и впредь уговаривать запорожцев от их замыслов отстать и великому государю верно служить, вместе с этим дал такой ответ, что хлебные запасы по весне в Запорожье следует послать [19].
Одновременно с листом, отправленным царю, гетман отправил письмо и воеводе Петру Васильевичу Шереметьеву в Киев. Воевода Шереметьев, получив весть о намерениях запорожцев изменить Москве, написал длинное воззвание к низовому войску и малороссийскому народу о сохранении верности московскому державному государю. После обращения к украинскому населению, воевода обращается и к запорожским казакам. Последним он говорят о том, что к нему дошла весть, как они, забыв Бога, православную веру и крестное целование великому государю, хотят отторгнуться от православной веры, соединиться с бусурманами, не желают совещаться со стольником Григорием Косаговым, не пускают к нему ни с какими вестями выходцев и настаивают на выведении из Кодака ратных людей государевых. Дивясь полученной вести и не веря ни во что это, воевода Шереметьев говорит, что он привык видеть запорожцев на службе у великого государя и на страже против врагов царя и православной веры. А что касается Кодака и находящихся в нем московских ратных людей, то вывести их из Кодака никак нельзя, потому что Кодак — крепость и защита всему Запорожью, и если вывести из него рать, то неприятелям будет путь чист, а запорожцам трудность великая. Послание оканчивалось обращением к старшему и меньшему товариству верно и беспеременно служить царскому величеству и всех подозрительныx лиц, вносящих шатость в войско, хватать и казнить по своим правам, чтобы от таких своевольников какого-либо зла не произошло [20]. Лист воеводы послан был в Сичу с капитаном Иваном Хвощинским и в то время, когда Хвощинский был в Сичи, при нем находились там же посланцы крымского хана и гетмана Дорошенка [21].
Таким образом, на Украйне и Запорожье поднимались великие смуты и чрез это готовился ряд бедствий для жителей, и причиной этих смут были не запорожцы и не украинцы, а сам гетман Врюховецкий с его статьей о введении в главных и второстепенных городах Украйны, а также в Запорожье московских воевод с правами административно-экономических управителей страны. В этом винил Брюховецкого и сам епископ мстиславский Мефодий, бывший друг гетмана, но теперь жестокий враг его за статью о просьбе назначения в Киев на митрополичью кафедру лица из московского духовенства. Так высказался Мефодий в тайной беседе его с киевским воеводой Петром Васильевичем Шереметьевым. Когда Шереметьев заговорил о необходимости послать в Запорожье к кошевому и козакам лист и особого посланца с целью разведки о причине их волнений, то епископ Мефодий на это заметил, что это дело самое надобное, но только надо в листе к запорожцам спросить, отчего у них чинится шатость и не от “бояръ ли-де отъ кого” [22]. Очевидно, иод словом “бояръ” Мефодий разумел не иного кого, как самого Брюховецкого, добывшего себе сан боярина в бытность в Москве.
Крайнее недовольство гетманом обнаружилось не в одном Запорожье: вместе с этим оно обнаружилось и в городах Украйны, прежде всего в Полтаве, потом Переяславе, Миргороде и других городов: “Въ Запорогахъ и въ ПолтавЪ начала быть шатость великая, потому что запорожцы и полтавцы и всЪх малороссійскихъ городовъ полковники, старшина, козаки и духовенство боярина-гетмана не любятъ за то, что онъ началъ дЪлать своенравствомъ…” Всех больше волновались полтавцы: “Запорожцы съ полтавцами живутъ совЪтно, что мужъ съ женой” [23]. Так заявлял об этом же тот же епископ Мефодий киевскому воеводе Шереметьеву. Сам же гетман передавал московскому дьяку Фролову, что виновники всему запорожцы, через которых на Украйне объявилось много своевольников, охотных к бунтам и шарпанине, ленивых до черных работ, по замыслам запорожцев своевольники поднимают смуты и объявляют вражду к гетману-боярину; от запорожцев все зло происходит; ими же руководит одна страсть — как бы побольше людей разорить и, нашарпавшись чужого добра, всякому бы старшинства настичь; в Запорожье понашло много козаков от голода из-за Днепра, и там теперь бунты всякие затеваются; бунтуются и переяславцы, которые хотят идти на Запорожье и оттуда на гетмана ударить, и государевых людей, которые в Переяславе живут, злодеями и жидами зовут [24].
Объявляя обо всем этом в Москве, дьяк Фролов не скрыл и того, что гетман-боярин недовольный на киевского полковника Василия Дворецкого за согласие его с духовенством, протестовавшим против назначения в Киев митрополитом из московских владык, хотел послать Дворецкого в Запорожье с видимой целью, чтобы он уговорил козаков прекратить шатости, но с тайной, чтобы козаки расстреляли или убили его в Сичи [25].
Возникшая вражда между низовым войском и гетманом-боярином была как раз в руку врагам последнего. Пользуясь всеобщим недовольством на Брюховецкого, гетман правой стороны Днепра Петро Дорошенко и поляки все силы употребляли на то, чтобы привлечь на свою сторону запорожцев и с ними ударить на Брюховецкого. Так, июля 15 дня польский комендант Жебровский писал из Чигирнна в Белую Церковь коменданту Яну Стахорскому, что гетман Петро Дорошенко “уже началъ гораздо къ доброму съ запорожцами” [26]. Письмо это попало в руки Брюховецкого и он немедленно сообщил об этом царю, прося государя поторопить присылку воеводы Сафонова с ратными людьми в Запорожье, чего он раньше так настойчиво добивался, чтобы воевода своим скорым приходом “могъ зайти тЪм запорожскихъ козаковъ злымъ замысламъ”.
Питая искреннюю вражду к Брюховецкому, запорожцы, однако, на этот раз настолько владели собою, что пока не выказывали открыто своих чувств к нему. Так, когда гетман узнал о смутах в Запорожье и отправил туда своих посланцев с подарками для войска и с тайным наказом разузнать настроение войска, то козаки послали гетману письмо с уверением своей дружбы к нему и с приложением “прелестных” листов Дорошенка к низовому войску. Письма отправлены были гетману особыми посланцами войска, при которых находился и пойманный татарский язык. Гетман, получив письмо запорожского войска, “прелестные” листы Дорошенка и татарского языка, послал их в Москву. Посылая же листы Дорошенка и запорожское письмо, Брюховецкий добавил от себя, что, несмотря на дружелюбный тон запорожцев, он все же мало верит в их мирное настроение, потому что между ними немало живет козаков западной стороны Днепра. И это тем более, что дорошенковых посланцев запорожцы вовсе не прислали к гетману, а отпустили с листами и с честью в Чигирин и вслед за ними послали и собственных послов туда же. Сами посланцы Брюховецкого, бывши в Запорожье, наслышались там, что козаки нарекают на дворян и на полковников и на самого гетмана похвалки делают; что они послали в Полтавщину 200 человек товарищей, чтобы изловить гетмана и причинить ему зло; что эти 200 человек находятся в городе Беликах Полтавского полка и что гетман через то никуда не выходит из Гадяча, но с запорожцами старается ладить, почему, согласно царскому указу, отослал им хлебные запасы, пшено и крупу, но все же просит царское величество поскорее отправить в Запорожье воеводу Петра Сафонова с ратными людьми для того, чтобы в Запорогах дурна какого не учинилось.
Помимо этой просьбы, Брюховецкий просил также царя прислать на Украйну для обороны от наступающих неприятелей ратных государевых людей и уведомлял его о том, что он держит при себе два полка, не распуская их по домам, пехотный полк Ивана Щербины и конный полк Дмитрашки Райча, потому что козаки этих полков на левом боку Днепра не имеют своих домов и потому что чрез это можно предупредить всякие бунты на Запорожье [27].
Царь, получив все эти вести от гетмана, отправил августа 9 дня из Москвы в Киев жильца Иону Леонтьева для объявления приговора над бунтовщиками города Переяслава и для разузнания положения дел в Запорожье. Относительно Запорожья царь дал послу такую инструкцию: боярину-гетману писать от себя в Запороги к кошевому атаману Ждану-Рогу с козаками и укреплять их всеми мерами, чтобы они ничего дурного не затевали, а чинили бы промысел над неприятелями [28].
Приехав в самом конце августа месяца на Украйну, Иона Леонтьев свиделся с гетманом Брюховецким и между другими статьями данной ему инструкции коснулся и запорожцев. Но, к удивлению Леонтьева, Брюховецкий ответил, что запорожцы верно служат великому государю и шатости от них он никакой не чает: в недавних числах они ходили из Запорожья на крымские улусы и, помощью божией, а счастьем великого государя, крымские улусы удачно вовоевали и полона много набрали. Из других потом сведений оказалось, что запорожцы ходили к Очакову и крымским татарам к Стрелице, среди самого лета, а июле месяце; они отбили много коней, рогатого скота, взяли 1.150 человек мусульман в плен и освободили 150 человек христианских невольников. Но Иона Леонтьев заметил, что государю стало извecтнo, будто запорожские казаки очень “крамолятся” за вновь наложенные на малороссийских жителей подати и будто бы они посылали послов к полякам бить челом и просить у них прежних вольностей, и поляки приняли запорожских послов н одарили их великими подарками. На это гетман Брюховецкий отвечал, что запорожским козакам “крамолиться” за малороссийские подати никакого нет основания, так как это дело вовсе их не касается; да к тому же новых податей совсем не наложено на украинцев; а посылали ли запорожцы своих послов к полякам, того гетман не знает, хотя возьмет немедленно меры к тому, чтобы дознать и сообщить о том великому государю [29]. Отписывая царю через Иону Леонтьева, гетман Брюховецкий о причине шатости в Запорожье говорил, что вся беда произошла в то время, когда он, гетман, находился в Москве, и вызвана она была воеводой Федором Протасьевым и другими начальниками над московскими ратными людьми: они допускали неправды, обиды, утеснения, насилия и невыносимые бедствия жителям, и жители, покидая свои дома, жен и детей, уходили в Запорожье и там поднимали смятение и бунты. Кроме того, причиной бунтов в Запорожье был и епископ мстиславский Мефодий, который, возвращаясь из Москвы, где был у ведикаго государя (по делу Никона), и едучи через Белгород, бросал мятежные слова между людьми. Но теперь, однако, милостью божией и счастием государя в Запорожье обстоит все тихо и спокойно [30].
Было ли это в самом деле так, или в таком ответе со стороны Брюховецкого крылась какая-нибудь политика в отношении Запорожья, это неизвестно. Но известно то, что гетман, чувствуя себя небезопасным но приезде из Москвы на Украйну, окружил свою особу телохранителями иа сотни московских людей и отряда запорожских козаков.
Несмотря на это, тучи, нависшие над головой Брюховецкого все более и более сгущались, и народное негодование против гетмана эа московских бояр уже начало выходить из пределов; тем более, что и сами бояре вели себя слишком предосудительно на Украйне. Так, полтавский воевода Яков Хитрово отнимал у козаков лошадей, выгонял их в шею из своего дому, выбивал им гдаза тростью и плевал в них, отнимал луга и сеножати, обременял заслуженных козаков квартирами для своих людей, себя величал “набольшимъ человЪкомъ”, а всех козаков ругал “подчортами”. У самих запорожцев воевода Петр Васильевич Шереметьев велел; отнять мельницы в разных местах Полтавского полка, несмотря на давно установившийся обычай, по которому взимаемые хлебные сборы со всех козацких и мещанских мельниц в Полтаве и ее уезде “во всЪ годы” отправлялись на запорожское войско [31]. Такие же жалобы раздавались со стороны украинского населения и на других московских воевод [32]. И в это самое время росла популярность противника Брюховецкого, заднепровского гетмана Петра Дорошенка.
Но все же негодование народное сдерживалось а известных границах до тех пор, пока не произошло обстоятельство, которое подняло все население козацкое как на Украйне, так и на Запорожье, на ноги. Это заключение в январе месяце 1667 года, так называемого Андрусовского перемирия между Россией и Польшей. По этому перемирию Левобережяая Украйна оставалась под властью Москвы, Правобережная доставалась Польше, за исключением города Киева, который переходил к Москве только на два года, а потом снова должен был отойти к Польше. По соглашению между русским царем и польским королем решено была известить турецкого султана и крымского хана о состоявшемся польско-русском перемирии и пригласить их примкнуть к мирному союзу. В пактах этого договора было два пункта, которые касались и запорожских казаков: в одном из них было сказано, что “тамошние козаки, живущие по островам и седлищам и остающиеся в оборонах, должны оставаться в послушенстве под обороною и под высокою рукою обоих великих государей для услуги против наступающих бусурманских войск”. В другом пункте было сказано, что запорожцы должны помогать русскому и польскому государям в том случае, когда крымский хан откажется соблюдать приязнь к России и Польше после объявления ему через особых послов о состоявшемся Андрусовском перемирии [33]. Козацкие послы не были приглашены в Андрусово и только после заключения перемирия Украйна и Запорожье узнали об этом через посланного февраля 12 дня к гетману Брюховецкому стольника Ивана Телепнева.
Весть об этом как громом поразила всех на Украйне. И в самом деле, без воли и без объявления народу Украйна разделялась на две части, и в одной вводились польские порядки, в другой — воеводское управление. Без согласия и без извещения козаков Запорожье объявлялось сразу и в зависимости от Польши, и в подчинении России. Конечно, и от украинцев, и от запорожцев нельзя было ожидать ничего хорошего после объявления об Андрусовском перемирии, и уже сам гетман Брюховецкий заявил стольнику Телепневу, что в Кременчуг и в Кодак нужно ввести ратных московских людей, лишить запорожцев хлебных подвозов и избавить Запорожье от многолюдства, потому что от запорожцев нужно ожидать большого возмущения [34].
Не довольствуясь этим, Брюховецкий отправил в Москву особого посланца Александра Селецкого и через него сообщал, что он всячески уговаривал запорожцев, посылая им всякие подарки, к доброму делу, а главное, к тому, чтобы жили в добром совете и братской любви с московскими ратными людьми, но только в этом помехой служит ему епископ Мефодий, через которого и проливается вся невинная кровь христианская на Украйне, и лучше было бы, если бы он жил где-нибудь подальше от Украйны, в особенности же от Запорожья. Епископ Мефодий еще в прошлом году, когда ехал из Москвы на Украйну, наговаривал генерального войскового судью Петра Забилу, чтобы он послал в Запорожье своего сына, конечно, не на добро какое-нибудь, а на то, чтоб тот поднял бунты и своеволие. Но он, гетман, поняв все коварство епископа, сыну Забелы в Запорожье идти запретил, говоря, что его отец и состарелся, а в Запорожье не бывал, и все свои привилегии добыл у польского короля. Не слушаясь этого, Забила-отец все-таки хочет своего сына в Запорожье послать, и “на то ЗабЪлино лукавство гетманъ молитъ скораго великаго государя указа”, а в конце просьбы, для лучшей верности, прилагается лист, какой писал Забеле сын, и снова молит не дозволять епископу видеться с запорожцами в Москве, потому что он наговаривает их на всякое зло и жалуется им, будто бы боярин-гетман лишает его по-прежнему “всякихъ кормовъ” [35].
Но несмотря на все меры, принятые гетманом, несмотря на все заискивания его перед запорожцами, народное движение не было остановлено. Оно началось с запорожцев. По условию между московским царем и польским королем нужно было о состоявшемся польско-русском договоре известить турецкого султана и крымского хана. Для этого отправлен был из Москвы стольник Ефим Лодыженский; его сопровождали подъячий Скворцов с товарищами и солдатами и крымский гонец Магомет-ага с 20 татарами. Послы выехали из Москвы в конце месяца марта 1667 года, везя с собой в Крым большую казну, подарки и разные вещи. Пройдя благополучно города средней и южной России, послы апреля 3 дня прибыли к Переволочной и переправились с левого берега Днепра на правый, а 4-го числа, того же месяца, стали на речке Омельнике, в 15 верстах от Днепра. Тут к ним пристали около 150 человек запорожских козаков, зимовавших в малороссийских городах, с старшиною Гайчуком и асаулом Хвесиком, и, переночевав, пошли на другой день вместе. Пройдя несколько времени степью, запорожские козаки вдруг отделились от послов, заехали вперед и остановились в урочище Первой Пришиби, у речки Базавлука; скоро в это же урочище прибыли и послы. Было около шести часов дня. Тут козаки внезапно бросились на Магомет-агу, убили его самого и 13 человек его товарищей татар, забрали их имущество, лошадей и служилую рухлядь. Спаслись от смерти только 7 человек служилых Магомет-аги с двумя лошадьми, бежав к Лодыженскому. После этого, апреля 8 дня московский посол прибыл в Сичь и объявил кошевому Ивану Рогу обо всем случившемся в пути; посол требовал отыскать виновных в убийстве Магомет-аги, а для себя лично просил дать провожатых доехать до первого крымского городка Шекерменя. Кошевой отвечал, что все это случилось без его ведома и что хотя тридцать человек из тех пятисот козаков и прибыли в Сичь с атаманом Иваном Сохой, но они объявили о своей непричастности к делу. После этого апреля 10 дня запорожцы собрали раду и на раде отобрали у русского посла все грамоты, наказ, казну, подарки и жалованье боярину Василию Борисовичу Шереметьеву и посланнику Якову Якушкину, задержав все это у себя под тем предлогом, что послы не имеют при себе ни царского указа, ни грамоты малороссийского гетмана. Тогда Лодыженский отправил от себя в Москву рейтара Некрасова с запросом, куда ему идти дальше, т. е. вернуться ли назад или продолжать путь, а сам остался в Сичи до царского указа.
Царь, получив известие о всем происшедшем с Лодыженским, немедленно отправил к Брюховецкому стольника Василия Кикина и через него приказал гетману отправить самых верных и досужих козаков в Сичь и крепко-накрепко велеть кошевому Ждану-Рогу и всему войску, не мешкая, сделать подлинный розыск прежде всего о том, съезжались ли запорожцы с Дорошенком, присягавшим на верность хану, и если съезжались, то для каких именно дел; а затем разузнать, не эти ли самые воровские козаки, что съезжались с Дорошенком, или не присланные ли самим Дорошенком козаки и убили крымского гонца Магомет-агу с товарищами. Из убийц и заводчиков, если они будут пойманы, царь приказывал более виновных казнить смертью, по своему указу и по стародавним войсковым правам, а других, менее виновных, наказать, кто чего стоит, в присутствии посла Ефима Лодыженского и оставшихся в живых крымских людей; имущество же татар отыскать и возвратить им по принадлежности, чтобы у царя чрез то с крымским ханом Адиль-Гераем не было ссоры и нелюбья никакого. Самого же посла Ефима Лодыженского и подъячего, отдав им царскую казну, письма и рухлядь, отпустить с крымскими людьми и с провожатыми до первого крымского города Шекерменя, чтоб дойти им в целости до Крыма [36].
Гетман по царскому указу отправил в Сичь полкового асаула Федора Донца с товарищем и приказал ему сделать розыск об убийстве крымского гонца и сообщить московскому послу волю Царя.
Между тем, в Сичи перед этим временем, а именно мая 12 дня, на раде лишили кошевства атамана Ждана-Рога и вместо него выбрали атаманом Остапа Васютенка, называемого иначе Чемерисом, т. е. польским татарином. Во время рады Ждан-Рог объявил козакам, что надо отыскать убийц крымских гонцов. Но на это козаки возразили ему, что искать их не для чего, потому что, рухлядь мурзы и теперь у него, Ждана-Рога, в курене, в доказательство чего тот же час вынули из его куреня мурзины лук, сагайдачное лубье и шапку-мисюрку. Ждан-Рог на это отвечал, что лук и мисюрку ему принесли в подарок козаки, не сказав того, где они взяли их [37].
Получив от царя указ о продолжении дальнейшего пути, Лодыженский истребовал у запорожцев казну и документы и мая 15 дня часу в пятом вечера, выехал из Чортомлыцкой Сичи на липах, в сопровождении 40 человек козаков [38] и нового кошевого атамана Остапа Васютенка. Посол направился от Сичи вверх Днепром, предполагая, проплыв 5 верст, высадиться на левый берег Днепра и идти берегом реки в крымские городки, а лошадей своих отправил прапорщиком Пилкиным с 30 рейтарами да с семью козаками особо до Каменского перевоза, отстоявшего на 7 верст выше Чортомлыцкой Сичи. Спустя полчаса после того, как посол вышел в открытый Днепр, 500 человек козаков разных куреней, сели в лодки и забрав с собой ружья, также вышли вслед за ним под начальством козака Страха; они заехали вперед Днепром и стали в Скарбном; когда же посол отошел версты две от Сичи, то козаки внезапно напали на него и принудили пристать со всеми государевыми людьми и татарами к берегу реки. Вытащив из судов на берег самого посла, его товарища подъячего Скворцова, государевых людей, переводчиков, толмачей и семь человек татар, козаки поснимали с них платье и сорочки и, став против них с пищалями, заставили их побросаться нагими с кручи в Днепр. Когда же посол и все люди его бросились в Днепр, то козаки начали по ним стрелять из пищалей, самого посла застрелили на воде, так что он там же, в Днепре, и пошел ко дну, а подъячий Скворцов, переводчик Снетин, прапорщик Переверзев, солдаты, люди боярские и польские татары поплыли вверх за Днепр; но козаки, бросившись за ними в лодках, стали стрелять по ним и убили переводчика Снетина, пять человек солдат, четырех татар и двух посольских людей, а у Сидора Скворцова разбили голову, рассекши веслом кожу во многих местах ее и, считая его неживым, бросили замертво на берегу реки, после чего, забрав казну и имущество посла, скрылись. Придя в себя. Скворцов с уцелевшими прапорщиком Переверзевым, солдатами, боярскими детьми и одним татарином, которые выплыли на берег Днепра, пришли наги к козакам в Сичу и отсюда отпущены были с рейтарами, стоявшими в таборе, в Полтаву. Из татар, кроме одного, вернувшегося в Сичь, два успели сесть на коней и ускакать к крымским городкам. Посланные же рейтары и козаки с прапорщиком Пилкиным к Каменскому перевозу были ограблены и лишились всех лошадей, но оставлены в живых. В тот же день, часа за три до вечера, к рейтарам, стоявшим в таборе возле Сичи, пришли войсковой судья и войсковой асаул, объявили им с плачем об убийстве Лодыженского и высказали опасение, чтобы и рейтарам не было того же. После этого, за час перед вечером, вернулись назад и те козаки, разных куреней, которые ходили вслед за Лодыженским на Днепр. Выслушав страшную весть, государевы рейтары снялись с табора и ночью бежали в степь.
Об убийстве Лодыженского прислано было известие от нового кошевого атамана Остапа Васютенка в Гадяч к гетману Брюховецкому, а оттуда через стольника Кикина стало известно и царю. Царь послал новый указ гетману и приказал ему сделать розыск о всех заводчиках кровавого дела. Кикин, свидевшись с гетманом, узнал от него, что виновниками убийства крымских гонцов были атаман Гайчук из Лысянки и асаул Хвесик из Чигирина, но по Дорошенкову ли они наказу действовали, гетману не было известно, виновником же убийства самого посла гетман считал бывшего кошевого Ждана-Рога, который сделал это “для бездельной корысти своей и грабежа”. Вместе с этим Кикин узнал от гетмана и то, что Дорошенко постоянно ссылается с запорожцами и с кошевым атаманом и склоняет их к союзу с собой, и гетман опасается, как бы Дорошенко в своих происках действительно не имел успеха. Но на самом деле на предложение Дорошенка только некоторые из запорожских козаков изъявляли свое согласие; другие же отвечали тем, что отложиться им от московского царя нельзя, хотя все вместе говорили, что они пойдут выгонять всех государевых русских людей из малороссийских городов [39].
Весть об убийстве царского посла скоро разнеслась по всем окраинам Запорожья и отразилась главным образом в пограничных орельских городках, какова была в особенности Кишенка: в Кишенку очень много понаехало запорожских козаков для приема хлебных запасов и к ним бежала масса украинских людей; в Полтаве также ожидали запорожцев, и потому там происходила большая шатость. В Кишенке ходили слухи о том, что в Сичи постановлено было не пропускать никого из русских людей, чтобы про Лодыженского и про других государевых людей не было никаких известий; говорили, что приказано было без “памяти” атамана, приехавшего с гонцами в Кишенку для борошна, никого у Переволочны, с левого берега Днепра на правый, не пропускать; тех из русских людей, которые были с Косаговым в полку, стращали, что если они пойдут в Сичь, то будут потоплены в Днепре, — на то есть приказ запорожского кошевого атамана [40].
Для подлинного расследования дела об убийстве гетман отправил на Запорожье войскового асаула Федора Донца да челядника Ясенецкого.
Асаул Федор Донец прибыл к запорожцам в Сичь на самый день Троицы мая 26 дня и подал им гетманский лист. Для выслушания этого листа собрана была рада, и когда на раде прочли лист до конца, то кошевой атаман Остап Васютенко и козаки, пришедшиие в Сичь из городов левой стороны Днепра и прожившие в ней по пяти, по десяти и больше того лет, стали говорить козакам, недавно пришедшим в Сичь из городов правой стороны Днепра, что все то зло произошло от них и что когда их не было в Запорожье, то и такого зла не было в Сичи. На той же раде козаки западной стороны Днепра показали Донцу письма, захваченные, будто бы, у Ефима Лодыженского, в которых, будто бы, написано, что московский царь, польский король, турецкий султан и крымский хан помирились между собой для того, чтобы снести Запорожье, оттого козаки и потопили стольника Лодыженского с татарами. Когда же между козаками правой и левой стороны Днепра после слов кошевого поднялся ожесточенный спор, то кошевой, опасаясь за жизнь Донца, велел ему уйти незаметно в атаманский курень и оттуда никуда не выходить. В атаманском же курене кошевой, старшина и козаки, бывшие на ту пору у кошевого, объявили Донцу, что главным виновником убийства Лодыженского был козак заднепровского города Калниболота Страх, который потом был пойман и прикован к пушке, но успел бежать: напоив караульщика и чуть не убив его, он сломал с цепи замок и неизвестно куда скрылся из Сичи. Случившиеся же тут выходцы из крымского Аслам-городка объявили кошевому и старшине в присутствии Донца, что при них пришел какой-то, неизвестный по имени, запорожский козак в Аслам-городок, и когда турки спросили его, зачем он ушел из Запорожья, то он ответил, что ушел к ним потому, чтобы избежать смерти от войска за убийство московского посла Лодыженского. Тогда турки объявили ему, что если он потопил Лодыженского, то с ним вместе потопил и татар, и потому приказали повесить его, взяв у него два “испода” белых да полторы пары соболей. Кошевой и старшина при этом известии объявили, что то наверно был Страх, бежавший из Сичи. Старые же козаки говорили между собой, что они и сами не знают, что им делать со своевольниками, которые понашли в Запорожье и ни в чем не слушают старшин. Со слезами на глазах они передавали Донцу, что если бы они предвидели такое зло, как убийство Лодыженского, то вовсе не отпустили бы его из Сичи или же проводили бы его под охраной двухсот и больше того человек. При нем же, асауле Донце, прибыли в Сичу 300 человек запорожских козаков, которые ходили под Аслам-городок, громили там татарские улусы, побили человек около 50 мусульман, взяли 10 человек языков и захватили много стад коров, овец, лошадей. Тут же Донец узнал, что после Светлого праздника запорожцы посылали 60 человек с каким-то Костею во главе к гетману Дорошенку и 30 человек из посланных вернулись назад, а 30 остались при гетмане. Вернувшиеся в Запорожье посланцы хвалились, что Дорошенко подарил им кармазиновые кафтаны и потчевал их романеей и ренским; с какою же целью они были посланы. Донец о том не мог узнать. Кошевой, продержав у себя Донца два дня, отпустил его на третий день и через него отправил лист к гетману Брюховецкому [41].
Гетманский посол Федор Донец выехал на четвертый день после Троицы, а перед праздником Троицы мая 21 дня кошевой атаман Остап Васютенко послал гетману Брюховецкому письмо, в котором, упоминая о смерти стольника Лодыженского, выставлял и самые причины кровавой расправы козаков с царским послом. Васютенко начал с упрека самому гетману который, по евангельскому выражению, вместо хлеба стал подавать запорожцам камень и ожидал за то благодарности от них. Затем он коснулся того, как московский государь, его царское пресветлое величество, долго тешил козаков бумажными листами, точно детей яблоком, всякими обещаниями и приглашал их, не склоняясь ни на какие прелести, верно служить ему, а сам, между тем, заключив союз с польским королем, с тем же самым обращается и к крымскому хану и, в случае согласия на мир со стороны хана, обещает стеснить во всем запорожских козаков и в этом роде уже начал свои действия. Царь хочет лишить запорожцев того, за что предки их омывались кровавыми слезами, над чем трудились они кровавыми трудами и что считается у них наидрагоценнейшею вещью, милою всем созданиям, рыбам, птицам и зверям, — войсковых прав и вольностей. Но царское величество не в одном Запорожье хочет искоренить права и вольности, о том же стараются московские воеводы и на Украйне, дорогой отчизне козацкой, приведенной в полное разорение и могущей вызвать сожаление даже у самого злого зверя, если бы только тот зверь имел человеческий разум. Не от чего иного, как от великих обид, наносимых в городах на Украйне московскими людьми, погиб и стольник царский, и теперь, если гетман не удержит ратных людей от насилия, то от того может восстать еще больший огонь. Сами запорожцы всегда, пока они живы, будут стоять за свои права и вольности, а что касается тех, которые хотят лишить козаков этого, то как слепому не убить никого по прицелу, так и тем напрасно трудиться и промышлять над запорожцами: все монархи пусть помнят о том, за запорожцами право начинать, а за Богом воля кончать. Заканчивая свое письмо, кошевой атаман Васютенко просил гетмана жить по-прежнему с запорожцами в любви и согласии и вновь напоминал ему через козака Киктя о просьбе войска прислать в Сичь обшив, железа, смолы, пеньки, полотна и колод для сооружения лодок на Реке Днепре [42].
По этому письму гетман Брюховецкий послал отписку царю о подлинном убийстве стольника Лодыженского возле Сичи, а самого кошевого известил, что железо, смола, пенька и полотно уже закуплены и посланы будут в Запорожье, когда получится на то царский указ; вместе с этим гетман просил кошевого и все войско “быть постоянно въ дружбЪ своей къ великому государю” [43].
Отправив такое резкое и решительное письмо Брюховецкому, кошевой Остап Васютенко как бы одумался и уже через семь дней после первого письма отправил гетману другое. Вспоминая о погроме крымского гонца Магомет-аги, о разграблении его имущества козаками, о приказании гетмана через асаула Федора Донца выдать виновных в убийстве и грабеже своевольников, кошевой Богом свидетельствовал, что те убийцы, совершив свое кровавое дело, совсем скрылись из глаз и, боясь наказания, где-то блукают, вовсе не являясь в Сичь. Впрочем, кошевой уверял гетмана, что самое убийство крымского гонца произошло по собственной же вине Магомет-аги: гонец имел неосторожность сказать козакам, что царское величество вошел в сношение с крымским ханом по тому поводу, чтоб искоренить всех запорожцев, проживающих по обеим сторонам Днепра и самое место до основания разрушить. Раздраженные и запаленные такими словами крымского гонца, запорожцы убили гонца с его товарищами на месте, а сами, неизвестно куда, улетучились. Припоминая одну пословицу, козаки вместе с ней выражали свое огорчение по поводу случившегося печального обстоятельства: когда орел был подстрелен стрелой, то, глядя на нее, сказал: “не жаль мнЪ ни дерева, ни желЪза, а жаль только моихъ собственныхъ перьевъ”. Так и у запорожцев не болит сердце от того, когда они несут ущерб на своем здоровье от бусурман и других враждебных им неприятелей, как от того, который, будучи сыном одинаковой с ними восточной церкви и оставаясь другом по несчастью, теперь умыслил, как прекрасный цветок, вырвавший из огорода, нанести им пятно позора. Что до убийства стольника Лодыженского, то кошевой и тут свидетельствовался Богом, что оно совершилось без его ведома и ссылался на оставшихся в Запорожье московских ратных людей, могущих засвидетельствовать непричастность кошевого к “богомерзкому дЪлу”. Кошевой и козаки уразумели, что они опутаны со всех сторон сетями своих недоброжелателей и, подобно кораблю, обуреваемому морскими волнами, окружены своими врагами; оттого теперь они дают обещание, в случае возвращения к ним царской милости, служить государю, не щадя своей жизни; в противном случае, когда на них не последует царской милости, они будут, подобно саламандре, оставаться в огне: “паукъ сЪти изъ внутренностей своихъ расставляетъ, но въ нихъ только муха попадаетъ, а шершень не боится того”. Заканчивая свое письмо, кошевой Остап Васютенко просил гетмана донести “горячее” прошение великому, милосердному и ласковому государю, чтобы он, забыв свой гнев на запорожских козаков за убийство татарского гонца и царского стольника, снова явил бы свою милость козакам, за что козаки обещаются как самому государю, так и наследникам его служить мужественно против каждого неприятеля, а самих преступников, наделавших столько бед всему войску, если только они покажутся в Кош, вемедленно казнить” [44].
Возвратившийся из Запорожья к гетману, июня 2 дня его посланец Федор Донец о настроении запорожцев передавал так: словесно кошевой, судья и другие козаки в разговорах с ним, Донцом, объявляли, что если государь отпустит им вину за смерть гонца и стольника, то они впредь рады будут ему служить и всякого добра желать; если же он не отпустит им их вины, то у них положено на том, чтобы, соединясь с Дорошенком и татарами, идти воевать государеву вотчину, украинские города. От себя же Донец прибавил, что в Запорожье собралось очень много народа, гораздо больше против прежних годов, и большую половину его составляют пришельцы с полковником Константием правой стороны Днепра [45].
Гетман Брюховецкий, получив и оба письма от запорожских козаков, и подлинные сведения от асаула Федора Донца, известил обо всем происшедшем в Сичи московского царя в пространном к нему листе. В этом листе он выставил три причины, вызвавшие, по его мнению, волнения в Запорожье. Первая причина та, что гетман предварил злое намерение полковника Константия западной стороны Днепра, приходившего с бунтовщиками прошлой зимой (1666 года) на малороссийские царского пресветлого величества города. Вторая причина — налог на мужиков разных городов, пригородов и сел левой стороны Днепра установкой на государеву казну дани, — тяглые мужики, недовольные этим, бежали на Запорожье и подняли там бунт. Третья причина — насилия и обиды со стороны воеводы Федора Протасьева на Украйне в то время, когда гетман находился в Москве, — обиженные воеводой сошли в Запорожье и, конечно, там не молчат, а других к бунтам возбуждают. Опасаясь, чтобы искра бунта не залетела из Запорожья на Украйну и не разгорелась бы в последней огромным пожаром, гетман просил царское величество прислать ему ратных людей для безопасности, потому что собственным полкам он не доверяет, так как многие люди этих полков могут “починиться запорожцамъ” [46].
Через два дня после того, как написано было письмо Брюховецкого к царю, в Москве получено было известие о том, что из Запорожья в Чигирин выехал на 30 конях чигиринский козак Ушул до гетмана Дорошенка и, объявив ему о сдаче всего Запорожья, принес на том присягу в Чигирине. В то же время от Дорошенка пошли в Запорожье для принятия присяги корсунский полковник Семен Бут да переяславский полковник Василий Сучкаренко с двумя татарами [47].
Между тем Брюховецкий, опасаясь и за собственное положение и боясь за то, чтобы запорожцы не пристали к Дорошенку, отпуская от себя в Москву стольника Василия Кикина, просил царя, чтобы он пожаловал запорожцев, убивших Ефима Лодыженского, и велел бы “отдать” их вины [48].
В Москве, конечно, понимали, если не более Брюховецкого, то не менее его, к чему могло привести брожение в Запорожье, и поэтому поспешили “отпустить” вины запорожцев, чем думали вполне успокоить их. Июня 26 дня царь послал указ на имя гетмана Брюховецкого и, изъясняя в нем все поступки запорожцев “ослЪпленіем и неискустностью ума”, отпускал им их вину, а для успокоения самого гетмана велел белгородскому воеводе князю Юрию Борятинскому послать на Украйну ратных людей [49].
Итак, царь Алексей Михайлович, вынужденный положением дел, должен был “пробачить” вины запорожцев: “А съ того наибольше бунты начали возставати”… “Козаки считали, что имъ, по воли своей, все позволяется в что, будто бы, отъ нихъ все зависЪло” [50].
Отпустив вины запорожских козаков и тем на время расположив их к себе, царь нашел нужным привлечь на свою сторону и гетмана левой стороны Днепра Петра Дорошенка. С этой целью к Дорошенку в город Чигирин отправлены были дворянин Василий Дубенский и стряпчий Василий Тяпкин. Посланцам велено было оторвать гетмана от союза с крымцами и поляками и склонить его на сторону царского величества. Посланцы отправились в путь спустя несколько времени после посылки в Сичь царской грамоты и скоро прибыли в Чнгирин. Но в Чигирине они не имели никакого успеха, и гетман Дорошенко дал им такого рода ответ, что с поляками ему дела нарушать нельзя, потому что он живет под властью польского короля, а с татарами союза разрывать невозможно, потому что с ними побратался и всею палатою на совершенную дружбу присягал сам польский король, — “и так несть раб болий господина своего”. А что до того, чтобы удерживать татар от набегов на украинские левого берега города, то в том виновен не он, Дорошенко, а запорожские козаки и московские ратные люди, живущие в Сичи: именуясь подданными московского царя, они причинили большие убытки в государстве крымском, и татары хотят на заднепровских городах искать своих убытков [51].
Говоря о причиненных запорожскими козаками убытках крымским татарам, гетман Дорошенко, очевидно, разумел поход их в октябре месяце на крымские улусы под начальством кошевого атамана Ивана Рога и полковника Ивана Сирка. Кошевой Рог с 2000 человек козаков, ворвавшись в крымские владения, выжег много сел и деревень, посек много людей, а местечко Арбаутук изгоном взял и всех без остатка в нем людей истребил. Сирко вышел также с 2000 человек в ударился от Кафы на Ширимбеевские улусы, много сел в деревень разорил, сына Ширимбеева, Атыша, семи лет и мамку его взял в плен, а дядьку его иссек в то время, когда уходил от хана отводом. Всех пленных, женщин, девиц и недоростков мужского пола, запорожцы захватили до 1500 человек, а полоняников освободили на волю более 2000 человек [52].
Кажется, этот же самый поход Сирка на крымские владения разумеют и польско-малороссийские летописцы, относящие его также к октябрю месяцу 1667 года. Дело происходило, по их словам, так. Польский воевода Маховский, собравшись охранять заднепровскую Украйну от татар и турок, вышел туда со всеми своими войсками и расставил их по квартирам местного населения. Заднепровскому населению такое действие Маховского очень не понравилось, в оно призвало против поляков Дорошенка. Дорошенко не замедлил выйти против Маховского и нанести ему два поражения. Гетману помогали в этом и татары. Польный гетман Ян Собеский, узнав о поражении Маховского, вышел лично против Дорошенка и татар. Противники сошлись у Подгайцев, и тут орда с Дорошенком облегла поляков со всех сторон, но как раз в это время пришла весть, что Сирко, выбравшись в октябре месяце из Сичи, напал на Крым [53]. Тогда татары, по выражению летописца, точно собаки, съевшие объедки, поспешно заключили перемирие с Яном Собеским и бросились в Крым. Хан напал на Сирка под Перекопом и вступил с ним в бой. Сначала успех был на стороне татар, но под конец запорожцы разбили хана и заставили его бежать от Перекопа; вместе с ним бежали в горы и татары с женами и детьми. Запорожцы больше недели опустошали Крым, сожгли в нем много сел и, взяв большую добычу, благополучно возвратились в Сичь [54].
После этого запорожцы написали царю письмо о своем удачном походе на крымские юрты и просили государя прислать им жалованье. Царь послал запорожцам и Ивану Сирку через поручика Василия Сухорукого обнадеживательную грамоту с просьбой сходиться с калмыками и московскими войсками для отражения крымцев от набегов на Украйну [55].
Примечания:
- Полное собрание государственных законов, I, 376,615.
- Полное собрание государственных законов, I, 376,615.
- Акты южной и западной России, VI, 18,19,17.
- Летопись Самовидца, Киев, 1878, 91.
- Полное собрание законов, I, 376,619.
- Ригельман, Летопись, Москва, 1847, II, 89.
- Акты южной и западной России, VI, 29,32.
- Акты южной и западной России, VI, 34,41,54.
- Ригельман, Летопись, II, 96; Акты, VI, 25,36,47,86.
- Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 98—100.
- Акты южной и западной России, VI, 177.
- Latopisiec Joachima Jerlicza, Warszawa, 1853, II, 106; Акты, VI, 30,31,35.
- Акты южной и западной России, VI, 28.
- Соловьев, История России, Москва, 1880, XI, 190.
- Грабянка, Летопись, Киев, 1854, 192,193.
- Акты южной и западной России. VI, 159.
- Соловьев, История России, Москва, 1880, XI, 191.
- Акты южной и западной России, VI, 85.
- Акты южной и западной Pоссии, VI, 86,87.
- Акты южной и западной России, VI, 89—93.
- Акты южной и западной России, VI, 151.
- Акты южной и аападной России, VI, 96.
- Акты южной и западной России, VI, 98,99,104.
- Акты южной и западной России, VI, 101,103,97,102.
- Акты южной и западной России, VI, 104.
- Акты южной и западной России, VI, 118.
- Акты южной и западной России, VI, 134,136,153.
- Акты южной и западной России, VI, 141.
- Акты южной и западной России, VI, 144,145,150,151.
- Акты южной и западной России, VI, 149.
- Акты южной и западной России, VI, 132,181,193.
- Величко, Летопись, II, 96; Самовидец, 47; Грабянка, 190.
- Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 107,121,130.
- Акты южной и западной России, VI, 174.
- Акты южной и западной России, VI, 177,178.
- Акты южной и западной России, VI, 178—180.
- Акты южной и западной России, VI, 184,199.
- Акты южной и западной России, VI, 184.
- Акты южной и западной России, VI, 181,182,184,185,196,197.
- Акты южной и западной России, VI, 197.
- Акты южной и западной России, VI, 199,200.
- Акты южной и западной России, VI, 203,204.
- Акты южной и западной России, VI, 205.
- Акты южной и западной России, VI, 187,188.
- Акты южной и западной России, VI, 189.
- Акты южной и западной России, VI, 201—203.
- Акты южной и западной России, VI, 185.
- Акты южной и западной России, VI, 207.
- Акты южной и западной России, VI, 205, 206.
- Самовидец, Летопись, 95; Ригельман. Летопись, II, 100.
- Акты южной и западной России, 238,249.
- Акты южной и западной России, VII, 1,2.
- Latopisiec Joachima Jerlicza, Warszawa, 1853, II, 120.
- Летопись Самовидца, 96; Летопись Грабянки, 193.
- Архив мин.ин.дел, 1668, янв., № 3, св.26; Акты, VII, 48.
