Иван Мазепа и запорожское казачество

Царский указ о построении на реке Самаре крепости Новобогородицкой.- Протест по этому поводу со стороны запорожских козаков.- Письмо запорожцев к гетману Ивану Мазепе в Батурин и дворянину Семену Москалю на остров Кодак.- Просьба, отправленная запорожцами к царям о нестроении на запорожской земле городов, и ответ на то запорожцам со стороны царей. Построение городов Новобогородицкого и Новосергиевского.- Награда, данная Мазепе и генеральной малороссийской старшине за построение крепостей.- Присылка запорожцам царского жалованья и благодарность за то от войска царям.- Посольство от кызыкерменского бея к запорожским козакам и волнения по тому поводу в Запорожье.- Розмир запорожцев с татарами и походы их на Низ к турецким городкам.

Возникшие пререкания между запорожскими козаками и гетманом Мазепой, на время было прекратившиеся, снова возобновились по поводу затеянного московским правительством сооружения русских крепостей на реке Самаре, у северо-западных пределов запорожских вольностей. Сооружение самарских крепостей взял на себя Мазепа уже в самый день избрания его в гетманы. По первоначальному плану Москвы таких крепостей должно было быть несколько: в царской грамоте на пожалование Мазепе гетманского уряда говорилось, чтобы он “для утЪсненія и для удержанія Крыма отъ нахожденія поганскихъ ордъ на великороссійскіе и малороссійскіе украйные города, сдЪлалъ на сей сторонЪ ДнЪпра, противъ Кодака, шанецъ, а на рЪкЪ СамарЪ, на рЪчкЪ Орели и на устьяхъ речекъ Берестовой и Корчика (Орчика) построилъ-бы города и населилъ-бы ихъ охочими малороссійскими людьми” [1]. Однако на первых порах дело ограничилось пока построением двух крепостей на реке Самаре. С этой целью апреля 18 числа 1688 года гетману Мазепе через стольника Андрея Ивановича Лызлова послана была царская грамота с приказанием собрать 20000 человек войска малороссийских козаков для строения самарских крепостей и для промысла над Крымом. В помощь гетману назначен был и воевода Григорий Иванович Косагов [2].
Со стороны московского правительства построение крепостей на границе Запорожья, кроме открытой цели иметь постоянный 6aзис для войны с бусурманами, заключало в себе и скрытую цель занять наблюдательный пост в виду поселений запорожских козаков и обезвредить действия их, а потом, с течением времени, и совсем прибрать к своим рукам. Запорожцы ясно видели, какую цель соединяла Москва с построением самарско-орельских крепостей и стали на страже своих собственных интересов.
Первая весть о приказании построения на реке Самаре городов дошла до запорожцев не от гетмана, а от их посланца Филона Лихопоя, находившегося в то время в Москве и отправленного туда за получением царское жалованья для воиска. Запорожские козаки, узнав о таком распоряжении московского правительства, поспешили написать (апреля 24 дня) лист к гетману Мазепе с извещением, что ни кошевой атаман Григорий Сагайдачный, ни все войско запорожское низовое, верховое, днепровое, кошевое, будучее на лугах, на полях, на паланках, и на урочищах днепровых и полевых со всем поспольством старшим и меньшим, не позволят ставить никаких городов на реке Самаре. Войско немало дивится приезду на реку Самарь от воеводы Леонтия Романовича Неплюева дворянина Семена Григорьеича Москаля с острова Кодака, где он оставлен был после первого похода на Крым при “государскихъ” хлебных и военных запасах. Этот дворянин Семен Москаль вместе с полтавским хорунжим явился неожиданно для запорожцев “въ лЪсную пущу и пасЪку вЪкуистую дЪдизную войсковую” и стал осматривать там на Кильчени и на Самаре места для сооружения крепости. “На какомъ основаніи, какимъ способомъ, чьимъ совЪтомъ и поводомъ это делается, мы немало тому дивимся: от вЪка въ вЪкуистой пущЪ нашей никто не ставилъ никакихъ городовъ; не было этого даже и тогда, когда мы находились подъ владеніемъ пановъ отчизныхъ, ляховъ, которые не выпирали насъ из прадЪдЪзны нашей и изъ пасеки войсковой и никакихъ, кромЪ Кодака, не строили у насъ городовъ”. Запорожцы просили гетмана Мазепу, как законного рейментаря своего, заступиться за них перед великими государями и исхлопотать царский указ о нестроении никаких городов на реке Самаре и тем “не вкорочать” им их вольностей войсковых, за что обещали “барзо и горячо” молить Господа Бога подать помощь богохранимым силам монаршим, также самому гетману вельможному, всем православным людям и всем рыцарям христианским против “агарянъ, непріятелей креста Господня”, все их крепости в ничто обратить, всю реку Днепр от них очистить и все выходы, давние козацкие проторить. Не за грунт, не за маетности и не за роскоши луговые, а за вольности войсковые, за превысокую славу монархов и за набитки людей посполитых запорожцы всегда верно великим государям служили. Да и теперь они всегда “с достоинствомъ груди свои подставляютъ, головы свои молодецкія покладаютъ и нещадно кровь свою и потъ проливаютъ не за что другое, не за какія-нибудь ужитки, а только за помянутыя вольности и за церкви божіи”.
Посылая Мазепе этот лист, запорожцы вместе с тем отправили к нему одного татарского языка, пойманного под турецким городком, и напоминали гетману о недавней отправке к нему трех своих козаков с изложением потребностей я нужд как самого войска, так и стоявшей в ту пору запорожской сторожи на Низу для своей сторожи запорожцы просили прислать две тысячи рублей денег, потому что само войско, по своей бедности и по израсходованию всех медных денег, находившихся в скарбнице войсковой, не имело чем стороже от себя заплатить [3].
Вслед за посланным письмом гетману Мазепе запорожцы послали письмо на остров Кодак дворянину Семену Григорьевичу Москалю с тем же извещением, что они ни в коем случае не позволят строить на Самаре городов, хотя с полным самоотвержением готовы воевать против неверных и за имя Бога и за царя [4].
Не довольствуясь письмами к Мазепе и к дворянину Москалю, запорожцы июня 5 дня отправили в Москву посланцев со взятым ими татарским языком и через них заявили свою жалобу на построение самарских крепостей самим государям и правительнице Софье Алексеевне.
Из Москвы на жалобу запорожских козаков послана была июня 14 дня на имя кошевого атамана Григория Сагайдачного царская грамота, в которой говорилось, что гетман Мазепа вышел из Украйны не для чего иного, как для похода против бусурман и строит самарские крепости не против запорожцев, а против исконных врагов святого креста.
“Божюю милостію отъ пресвЪтлЪйшихъ и державнЪйшихъ великихъ государей и великихъ князей Іоанна Алексеевича, Петра АлексЪевича и великой государыни благоверной царевны и великой княжны Софіи Алексеевны, всея Великія и Малыя, и БЪлыя Россіи самодержцевъ и многихъ государствъ и земель восточныхъ, и западныхъ, и сЪверныхъ отчичей и дЪдичей, и наследниковъ, и государей, и обладателей нашего царского величества подданному низового войска запорожского кошевому атаману Григорію Сагайдачному и всему будучему при тебЪ поспольству наше царского величества милостивое слово. – Указали мы, великіе государи – наше царское величество, ближнему нашему окольничему и наместнику карачевскому Леонтью Романовичу Неплюеву съ великороссійскими конными и пЪшими ратными многими людьми да вЪрному подданному нашему войска запорожского обоихъ сторонъ ДнЪпра гетману Ивану Степановичу съ малороссійскими полками идти на нашу великихъ государей службу для промысла надъ непріятельскими крымскими людьми и подъ городки, подъ Кызыкермень и иные. Да имъ-же окольничему нашему и воеводЪ, и подданному нашему гетману, указали мы, великіе государи, за помощіею божіею и за предстательствомъ пресвятыя Богородицы и за молитвами московскихъ и кіевопечерскихъ чудотворцевъ на рЪкЪ СамарЪ для наивящаго непріятелю утЪсненія и для защищенія отъ ихъ-же непріятельского приходу на великороссійскіе и малороссійскіе городы, а паче защищая самихъ васъ, нашихъ царского величества подданных в СЪчЪ живущихъ, построить городъ и быти тому городу для пристанища нашимъ царского величества ратнымъ людямъ и для склада всякихъ запасовъ впредь, дастъ Богъ, воинского на Крымъ походу. А нынЪ намъ, великимъ государямъ, нашему царскому величеству, вЪдомо учинилось, что у тебя, атамана и у всего войска низового, о томъ городовомъ строеніи нЪкое сомнЪніе быти имЪетъ, будто-бы тЪмъ строеніемъ права и вольности ваши были нарушены и въ рыбныхъ ловляхъ, и въ пасЪкахъ, и въ звЪриныхъ добычахъ учинились убытки, о чемъ вы и къ подданному нашему, гетману, писали. И мы, великіe государи, наше царское величество, васъ, атамана и все низовое войско, сею нашею царского величества грамотою милостивою обнадеживаемъ, что вамъ, кошевому атаману и всему войска низового запорожского поспольству, та на СамарЪ крЪпость въ тяготу и во отнятіе пожитковъ вашихъ ни чемъ быти не имЪетъ и права ваши и вольности нарушены никогда не будутъ, а пасЪки и рыбныя ловли и всякую добычь на обыклыхъ мЪстахъ имЪти-бъ вамъ попрежнему безъ всякаго сомнЪнія, а обидимы ни отъ кого не будете; в томъ-бы вамъ на нашу царского величества милость быти надежными; а когда по милости божіей у насъ, великих государей, у нашего царского величества, нынЪшняя война съ крымскими людьми престанетъ, и тогда въ той Самарской крЪпости нашъ царского величества указъ милостивый учиненъ вамъ будетъ. А то вышепомянутое городовое строeніe дЪлается не для иного чего, только для славы имени божія и на защищеніе великороссійскимъ и малороссійскимъ народамъ, а паче и самихъ васъ, отъ нашествія поганыхъ бусурманъ и для промысла надъ ними. И вамъ-бы, кошевому атаману и всему войска низового запорожского поспольству, сей нашъ великихъ государей указъ вЪдать и намъ, великимъ государямъ, нашему царскому величеству, служить вЪрно и надъ общими всЪхъ христіянъ непріятелями, надъ турскими и крымскими людьми, воинскій промыселъ, при помощи божіей, чинить обще съ нашими царского величества великороссійскими и малороссійскими ратьми, а съ крымскимъ ханомъ и съ турскими городками не мириться и ни о чемъ съ ними не ссылаться; а служба ваша у насъ, великихъ государей, никогда забвенна и милость наша государская отъ васъ отъемлема не будетъ” [5].
Одновременно с царской грамотой отправлен был к запорожским козакам и гетманский лист. Гетман, подобно царям, писал запорожцам, что возводимые на Самаре крепости строятся по приказанию великих государей, перечить воле которых ни в коем случае нельзя, и что цель построения этих крепостей не “утискъ и обида” для низового запорожского войска, а защита его и всего малороссийского народа от неприятелей. Письмо Мазепы отправлено было запорожскому войску через козака Семена Вергуна, который вместе с тем вез кошевому атаману Григорию Сагайдачному подарок от гетмана в тысячу червонцев. Отправляя своего посланца в Запорожскую Сичь, гетман Мазепа через него же извещал козаков о предпринимаемом походе своем на самарские броды и о намерении от Самары идти на Крым, а также о скором прибытии с той же целью воеводы Григория Косагова на Запорожье [6].
После всего этого запорожцам ничего другого не оставалось ответить гетману, кроме того, что перечить воле государей они не смеют [7], и тогда гетман Мазепа поспешил известить о том царей через особо посланное (июня 23 дня) письмо в Москву. В своем письме Мазепа писал, что кошевой атаман Григорий Сагайдачный с покорностью явился на остров Кодак и взял оттуда новые пушки, присланные из Москвы взамен старых для запорожского войска. Князю Василию Голицыну гетман Мазепа сообщил, независимо от письма к царям, “о несопротивленіи запорожцевъ царской волЪ касательно построенія крЪпости на рЪкЪ СамарЪ” [8].
Затаив в себе на время чувство недовольства за построение русских крепостей на реке Самаре, запорожские козаки перенесли свое внимание на ближайших своих соседей, турок и татар. Весной 1688 года куренные атаманы Кузьма Порывай да Иван Шумейко с 15 товарищами отправились для воинского промысла из Сичи к устью Днепра. Выйдя к морю и миновав турецкие городки, Порывай и Шумейко заняли там наблюдательный пост и оставались в таком положении до Петрова дня. Накануне самого Петрова дня они узнали, что к ним ехали еще три конных козака с шестью конями. Но об этом проведал кызыкерменский бей и послал за ними “для взятія языка” на двух лодках турок, 35 человек. Посланные турки, отошед от Кызыкерменя на 3 дня пути, остановились в урочище Кардаш-Урман и пробыли там 17 дней; на 18 день наехали к ним на стан три конных запорожских козака, и турки немедленно обступили их кругом. Но так как в том месте было болото, то турки могли схватить только одного козака с шестью конями, а другие два ушли в болото и “оттопились” от своих преследователей. Захваченного в плен козака турки послали в город Кызыкермень лодкой, а взятые при нем шесть голов коней отправили туда же полем с двумя турками, между коими был Ахмет Рамазанов из Кемлова. Но когда турки, шедшие полем, отошли всего лишь на три часа пути от урочища Кардаш-Урма то на них наскочили козаки, стоявшие при устье Днепра, отбили всех коней у них, захватили в полон турчина Ахмета Рамазанова и с этой добычей поспешили в Сичь [9].
В Сичи бывший на ту пору кошевой атаман Филон Лихопой дал Кузьме Порываю и Ивану Шумейку свой лист и отпустил их с четырьмя товарищами к гетману Мазепе, выехавшему в то время на реку Самару в виду постройки на ней московского городка. Кошевой просил гетмана наградить посланных козаков “за ихъ вЪрные труды” и отправить к великим государям в Москву. Мазепа, приняв июля 20 дня Кузьму Порывая и Ивана Шумейка и расспросив их обо всем случившимся с ними на устье Днепра, отпустил их в числе семи человек [10], после совета с воеводой Неплюевым, в Москву.
Кузьма Порывай и Иван Шумейко прибыли в Москву августа 10 дня, были у царской руки и, рассказав там о бывшем деле на устье Днепра, прибавили к тому несколько вестей о крымском хане, польском короле, запорожском войске и о действии русских строителей крепости на реке Самаре. Крымский хан, по их словам, находился в Крыму; польский король стоял на Глиняном поле; запорожские козаки – в розмирьи с турками, а русские люди – при постройке крепости на Самаре реке: “Какъ были они на СамарЪ рЪкЪ, то при нихъ городовой стЪны сдЪлано было въ вышину человЪка въ два. А что городъ тутъ построенъ, то им отъ того утЪсненія никакого въ томъ нетъ и о томъ (они) благодарятъ Господа Бога”.
В Москве пожелали отобрать сведения и у самого турчина Ахмета Рамазанова. К сказанному козаками Ахмет Рамазанов прибавил вести о калге-салтане, который, по его словам, воротившись из Венгрии, стоял за Бугом над Делигулом, выше Кочубеева (теперь Одессы), с сорока или тридцатью тысячами человек орды татар калга-салтан имел приказ от хана оберегать Крым и турские на Днепре городки от христианских войск. Самому хану от турского султана было извещено, чтобы он не надеялся на помощь от него и самолично защищал Крым от врагов. Турецкий султан с визирем живет в Царьграде, а султанские войска с сераскер-пашой стоят в Бабе. В городе Кызыкермене находится не больше 1000 человек “всякихъ чиновъ людей”, остальные, вследствие голода, разбежались еще в прошлом году, и хотя в Кызыкермень прислано из Царьграда 20 с хлебом стругов, но того хлеба не станет и на полмесяца жителям городка. Об Ураз-мурзе и его белогородской орде слышно то, что с ним польские сенаторы чинят договор, чтобы сделать размен пленных с той и другой стороны. А с запорожцами у турок никаких пересылок нет [11].
Не успели Кузьма Порывай и Иван Шумейко отъехать из Москвы, как тут же явились новые от запорожского войска посланцы, куренные атаманы Иван Лотва и Макар Донской с товарищами.
Причина их приезда в Москву была такова. Гетман Иван Мазепа и воевода Леонтий Неплюев, стоя таборами на речке Кильчени, получили известие от каких-то людей, будто бы “запорожцы взяли себЪ намЪреніе учинитися упорными противъ монаршеского указу и учинили перемиріе съ крымскимъ ханомъ и съ турскими городками”. Желая проверить это известие на месте, гетман Мазепа и воевода Неплюев отправили июля 11 дня в Запорожье нарочных посланных с увещательными письмами к низовым козакам. Запорожцы, прочитав те письма, стали “выговариваться из такового оболганія” и сперва написали о том гетману и воеводе письмо; а потом послали двух своих куренных атаманов Ивана Лотву да Макара Донского с шестьюдесятью товарищами, выбранных всем войском [12]. Они “крЪпко обязывались, что у них никакой противной мысли не бывало, и обЪщались, что они, как на вЪчное подданство великимъ государямъ святой крестъ цЪловали, так вЪрно до скончанія житія своего пресвЪтлЪйшимъ монархамъ своимъ служити имЪютъ, а тЪхъ оболгателей, которые, ихъ въ должности надлежащей неистовствіи ославляли, просили гетмана наказать жестокимъ наказаніемъ”. Правда, запорожцы получили лист от кызыкерменского беглербея, но тот лист доставил им толмач немировского гетмана Могилы и касался он исключительно вопроса о размене пленных. Толмач был послан господином Могилой для окупа невольников и ходил с той целью по Белогородчине и по всему Крыму и оттуда отпущен был на запорожский Кош с письмом к запорожскому войску от кызыкерменского бея. В этом письме бей ставил на вид низовому войску то, что еще в прошлом году он отпустил “на совесть” в Сичу четырех человек запорожских невольников – Шоха, Янка Молчаненка, Еська Стряпченка и одного старого человека – да в текущем году козака Незамайковского куреня Степана Кулька. Из этих козаков кто обещал за себя уплатить хлебом, кто людьми – татарами, кто талерами, но и до сих пор, однако, никто из них не дал окупа за себя: Шох обещал две бочки муки и одну бочку пшена; Молчаневко обещал вернуть за себя турчина, взятого в двух суднах на реке Днепре; Стряпченко учинил присягу своему хозяину турского полоняника за себя прислать; Степан Кулько обещал уплатить 150 талеров за свободу свою; а за старого козака полоняника товарищи его обещали 8 бочек муки прислать, но ни один из них не исполнил вполне обещания своего. Напротив того Яцко Молчаненко, явившись в Кош к бывшему тогда кошевому атаману Григорию Сагайдачному, занес на кызыкерменского бея жалобу, и тогда после того турские люди приехали в Сичь, то кошевой атаман приказал взять для Яцка Молчаненка на 40 талеров товару у них и через тех же купцов велел к самому бею отписать, чтоб его люди впредь не смели ездить в Сичь. Поэтому кызыкерменский бей нового кошевого атамана Филона Лихопоя просил приказать всем названным четырем козакам, выпущенным “на совЪсть” из полона в Сичь, весь обещанный ими выкуп полностью уплатить, за что, в свою очередь, обещал промышлять о том, чтобы другим запорожским невольникам по откупу свободу дать. “А Игнатій Яцко взялъ у нашего человЪка торгомъ нЪсколько кожуховъ и новыхъ товаровъ и тЪ вели заплатить, и если какой-нибудь нашъ полоняникъ пообЪщаетъ выкупъ за себя, отпусти его на совЪсть къ намъ, и я велю обЪщанный имъ выкупъ заплатить” [13].
Для полного оправдания себя перед гетманом Мазепой кошевой атаман Филон Лихопой отправил ему и самое письмо, которое прислал кызыкерменский бей.
После этого гетман Мазепа, убеждённый доводами запорожских козаков относительно неизменной верности их московским царям, принял с лаской посланцев их Ивана Лотву да Макара Донского с их товарищами и, выбрав из них “лучшихъ 10 человЪкъ” [14], отправил всех с письмом к великим государям и к князю Василию Голицыну в Москву. Иван Лотва и Макар Донской прибыли в Москву августа 10 числа, когда в ней находились еще Кузьма Порывай и Иван Шумейко.
Те и другие запорожские посланцы были милостиво приняты в Москве, получили там обыкновенное царское жалованье, кроме того особо, ради праздника Успения пресвятой Богородицы, праздничное жалованье и отпущены были на Сичь.
Вместе с ними посланы были две царские грамоты, к гетману Ивану Мазепе и к кошевому Филону Лихопою. В грамоте к кошевому атаману Лихопою запорожцы похвалялись за верную великим государям службу и извещались вместе с тем о том, что им, по челобитью гетмана Ивана Степановича Мазепы, через особо присланных из Сичи запорожских козаков, Якова Костенка и товарищей его, отправлено августа 14 дня обыкновенное и прибавочное жалованье на Кош. За то войско запорожское должно верно и радетельно великим государям служить, всякий воинский промысл над неприятелями креста Господня чинить, всякие о нем сведения гетману Ивану Степановичу Мазепе доставлять, в совете и в послушании по прежнему обыкновению с ним быть [15].
Августа 17 дня все запорожские посланцы, как Кузьма Порывай и Иван Шумейко, так Иван Лотва, Макар Донской и Яков Костенко, оставили Москву и направились на Тулу и оттуда на малороссийские города. При этом Костенку с товарищами отпущено было 40 подвод, Лотве с товарищами 8, Порываю с товарищами 5 подвод. Подарков атаманам дано на человека по шести рублей, по сукну аглинскому, по тафте, по паре соболей в два рубля каждая пара; кроме того, поденного корма на дорогу. Особо ведено было послать оставшимся в городах малороссийским запорожским атаманам по сукну анбургскому, мерой полпята аршина [16].
Пока названные запорожские посланцы успели доехать из Сичи в Москву и вернуться из Москвы в Сичь, тем временем началась постройка городка на реке Самаре, столь желательная для Москвы и столь же нежелательная для запорожского войска. Главная крепость основана была “на русской сторонЪ рЪки, оподаль отъ ДнЪпра” [17]. Она заложена была весной, в марте месяце, и “совершенное воспріяла бытіe свое въ первыхъ числахъ августа” 1688 года. Строителем ее был инженер-полковник (“нЪмчинъ”) фон-Зален (“Фонзалинъ”), присланный для той цели на Самарь из Москвы. Непосредственными начальниками при построении были: гетман Иван Мазепа, воевода Леонтий Романович Неплюев и Григорий Иванович Косагов. Внутри крепости сооружена была деревянная во имя пресвятой Богородицы церковь, заложенная апреля 23 дня в пятницу на святой неделе, на праздник живоносного источника, освященная августа 1 дня. От этой церкви и самая крепость названа была Новобогородицкой. Кроме церкви в крепости были возведены и другие здания: двор для воеводы, 260 просторных с сенями изб, в том числе одна изба приказная и три избы воеводские, из коих некоторые были перевезены в крепость с острова Кодака; 2 пороховых погреба, 1 ледник и 1 баня, рубленные; 17 раскатов пушечных по городу; 17 для полковых припасов сараев плетеных, в том числе три сарая из байдачных досок; 7 дворов с шестью избами (в том числе две светлицы) гетмана Мазепы, генеральной малороссийской старшины и полковников “для хлЪбныхъ опрятовъ”. Строителями всех этих зданий были люди полков Косагова, Неплюева, царские стрельцы и малороссийские гетмана Мазепы козаки. С наружной стороны крепости назначен был инженер-полковником особый посад и вокруг посада сделана была валовая крепость с семнадцатью выводами; кругом валовой крепости выкопан был ров шириною с одной стороны от поля, полтретьи, с другой – 1 1/2 сажени, глубиною от реки Самары 1 1/2 сажени и столько же с другой стороны: на проездах этой крепости поделаны были рвы мощеные; через рвы наброшены мосты с надолбами, а внизу сваи вбиты деревянные. Кругом та крепость валовая имела 1641 сажен. Самый город вокруг имел земляного окопу 600 сажен, в подошве 18 сажен; высота его валов до щита заключала в себе 2 сажени; высота щита извне 1/2 сажени, изнутри 1 сажень, глубина рва – 3 сажени [18].
В крепость назначен был воевода и целый штат служилых лиц при нем: дьяк, подъячий, аптекарь с лекарствами, голова, целовальник на кружечный двор и струговые мастера. Число войска по росписи должно было быть: рейтар, копейщиков и солдат 4491 человек, но налицо состояло 4014 человек. Всем рейтарам, копейщикам и солдатам назначено было определенное денежное и хлебное жалованье (рожь, мука, сухари, рыбий жир, пшено, соль, овсяная мука, или толокно, крупа гречневая), которое перевезено было в крепость частью из Киева, а большей частью с острова Кодака [19].
Посад крепости был заселен великороссийскими и малороссийскими поселенцами. Поселенцам ведено было садиться за валом на посаде с правом торговать разными товарами, медом и водкой в кабаке, и в сентябре месяце того же года здесь поселена была тысяча семейств из разных малороссийских полков; а в октябре месяце один из обывателей крепости доставил в Москву к царскому столу в подарок “виноградъ въ патокЪ”. Как ратным людям, так и поселенцам предписано было особой царской грамотой не причинять никаких обид и утеснений кодачанам, севрюкам и запорожцам, если они пожелают завести поселки вверх и вниз по реке Самаре ради промыслов, охранять их пасеки и не мешать их промыслам [20].
Воеводой крепости определен был сперва Константин Малиев, но гетман Мазепа нашел Малиева слишком тихим человеком (“онъ человък есть въ словЪ зЪло тихъ”) и потому временно сдал крепость думному дворянину Григорию Ивановичу Косагову, которого потом последовательно сменили Иван Федорович Волынский [21] и дьяк Иван Иванович Ржевский [22].
Кроме возведенной крепости гетман Мазепа проектировал построить еще другую при устье речки Быка, падающей в реку Самару. “То мЪсто смежно съ шляхами, которыми ходятъ бусурмане-татары подъ города царского величества и если посадить въ ту крЪпость людей, то отъ той сторожи никто не могъ бы скрыться и пробраться тайно в города” [23].
По окончании работ прислан был для осмотра города “знатный посланный царскій” стольник Борис Васильевич Головин с похвальной грамотой и с наградами Мазепе, малороссийской старшине и полковникам [24]. Гетман Мазепа получил “многоценный” подарок “кафтанъ байберекъ золотой съ пуговицами и алмазами” и 800 рублей денег [25], а старшина и полковники были одарены атласами (“объярами”), камками (“байбереками”) и соболями [26].
Гетман, получив “дорогоцЪнный” подарок, выразил князю Голицыну свою глубокую благодарность и обещал верно служить и всякого добра желать великим государям, не щадя здоровья своего, “до тЪхъ поръ, пока будет духъ в тЪлЪ его”. “А дЪло (построение крепостей), которое въ прошломъ году намъ на статейныхъ выпискахъ, ваша княжеская вельможность, изволилъ подать, нынЪшнимъ лЪтомъ, въ первыхъ числахъ августа совершенное воспріяло бытіе; это богоугодное дЪло, то-есть построеніе на СамарЪ крЪпости, сдЪлано не только къ расширенію государской державы и къ умноженію монаршеской на весь міръ славы, на страхъ и утЪсненіе бусурманъ, на защищеніе и оборону христіанско-православнаго народа, но и на крЪпкій выузданный своеволи непостоянныхъ людей мунштукъ” [27].
По окончании построения крепости гетман Мазепа и окольничий Неплюев разъехались восвояси – первый в Батурин, второй в город Севск [28].
Вынужденные против воли признать необходимость построения крепости на реке Самаре, запорожцы не переставали, однако, высказывать свое неудовольствие по этому поводу и вскоре после окончания построения города написали гетману Мазепе письмо с укоризной за появление в запорожских вольностях московской крепости, за бездеятельность его в отношении врагов православной веры, бусурман, за удержание у себя следуемых войску запорожскому хлебных запасов и за недопущение в Сичь малороссийских ватажников с разными продуктами.
“Уже раньше этого мы писали черезъ батуринскаго сотника Дмитрія Нестеренка къ вашей вельможности, сообщая вам о слЪдующемъ: мы ожидали отъ вашей милости, что, изготовивши полки вашего регимента, вы со всЪми вашими городовыми войсками и полками, учините настоящимъ лЪтомъ мужественный съ непріятелемъ бой; но нынЪ видимъ, что то войско стоитъ даромъ и собрано оно только для основанія города, да и городъ такъ разумЪемъ, какъ нужно, что онъ не особенно нуженъ и не для чего его было тамъ строить, развЪ только для убытка, удержанія и умаленія намъ, войску, а не для убытка и ущерба непріятеля. И было-бы достойнЪе вашей вельможности, если-бы вы, какъ мы писали, вмЪстЪ съ монаршескими силами, предприняли войну и пошли на непріятеля крЪста святого и, разбивъ укрЪпленные городки и замки его, въ техъ готовыхъ городкахъ владЪніе свое установили. Тогда-бъ славнЪе была-бы и наша жизнь, и всего народа христіанскаго малороссійскаго утвердилось-бы житіе, слава въ сосЪднихъ государствахъ и монархіяхъ возросла-бъ. А непріятель, видя то, принужденъ былъ-бы падать духомъ, чрезъ что всЪ давнія казацкія стежки и дороги водянымъ путемъ были-бы протоптаны, непріятелямъ была-бы немалая досада и утЪсненіе. Тогда-бъ мы имЪли въ БозЪ такую надежду, что силы непріятельскія не могутъ устоять противъ войск монаршескихъ… А какъ раньше писали мы относительно ватагъ и людей торговыхъ, что зЪло тому удивляемся и крЪпко на то жалуемся, ничего не зная, ради какихъ причинъ в теченіе всего лЪта не пропускаютъ ни къ намъ ватагъ и торговыхъ людей, ни отъ насъ никого изъ козаковъ, такъ что добывши рыбу, намъ некому ее и продать. И подлинно уже в теченіе трехъ лЪтъ мы въ такомъ положеніи. А ваша вельможность, ставъ на собинномъ урядЪ гетманомъ, уже въ то время обЪщали войску быть намъ желательнымъ всегда и надлежаще удовлетворить насъ, ватаги къ намъ пропускать, борошно въ обыкновенное время давать; однако, вотъ уже около двухъ лЪтъ, какъ борошна намъ нЪтъ; о другихъ непріятностяхъ мы и не упоминаемъ, – о томъ вЪдаетъ только Богъ. Чего ради нынЪ изволь, ваша вельможность, приказать, чтобы къ намъ были пропускаемы и на перевозахъ не были задерживаемы ни ватаги, ни общіе охотники; об этом мы всЪ тебя, какъ региментаря, просимъ: не изволь забывать насъ, как истинныхъ слугъ своихъ. Подлинныхъ вЪстей о поведеніи непріятельскомъ послЪдняго времени мы никакихъ не имЪемъ; только выходцы передаютъ, что часть орды, в числъ нЪсколькихъ тысячъ, съ салтанами пошла под слободы или под Каменецъ-Подольскій – точно не знаемъ. Подавъ милость и разсужденіе обо всемъ, предаемся съ нижайшимъ поклономъ. Съ Коша августа въ 24 день 1688 года. Вельможности вашей, благодЪтеля нашего, всего блага истинно желательные и къ службЪ готовые Хвилонко Лихопой, атаманъ кошевый войска их царскаго пресвЪтлаго величества запорожскаго низового съ товариствомъ” [29].
В более резкой форме выразили запорожцы свое негодование по поводу построения Новобогородицкой крепости в письме к воеводе Григорию Косагову. По отходе из Новобогородицка гетмана Мазепы и воеводы Неплюева в крепости оставлен был с войском воевода Григорий Косагов и ему приказано было от царей и гетмана Мазепы отправить в Сичь посланцев и через них объявить запорожскому войску о намерении совместного с запорожцами чинения воинских промыслов против неприятелей. На такое заявление кошевой атаман Филон Лихопой со всем товариством запорожских низовых козаков послал воеводе письмо, исполненное жестоких укоризн за отнятие у войска привольев на реке Самаре.
“Листъ вашъ, который вы прислали къ намъ сентября 12 дня черезъ вашихъ посланныхъ, мы получили. Въ этомъ листу вы извЪщаете насъ о томъ, что, по указу государскому, по отшествіи къ городамъ окольничаго Леонтія Романовича Неплюева и его милости господина гетмана, ваша милость оставлены въ томъ новомъ городЪ съ войсками для промысла противъ хана и его ордъ. Но вы во всЪхъ вашихъ листахъ пишете объ этомъ, толкуя только на словахъ, а не на дЪлЪ о промыслЪ, тогда какъ вамъ тою войною совсЪмъ не для чего хвалиться и писать объ ней, точно мы ничего того не знаемъ. А мы хорошо знаемъ, что не черезъ кого иного, только черезъ совЪтъ вашъ и пуща наша вЪковЪчная и пасЪка разорена, а городъ тотъ, который теперь построенъ, вовсе не есть то городъ, а одинъ учиненный смЪхъ, Вы оглянитесь только назадъ, и увидите, что всЪхъ тЪхъ, кто хотелъ лишить насъ нашихъ вольностей и умалить нашу войсковую честь, всЪхъ тЪхъ встрЪтила хула и пагуба. Остерегайтесь же, чтобы и васъ не постигло то же, что постигло бывшаго гетмана. Какъ тогда было наказаніе отъ Господа Бога, такъ и теперь Господь Богъ все то взыщет на душахъ вашихъ. И вы не старайтесь причинять обиды и притЪснешя товариству ни тЪмъ, которые въ Кодацкой крЪпости, ни тЪмъ, которые въ СамарЪ” [30].
Ввиду предстоявшей борьбы русских с бусурманами и ввиду трудности самого дела и гетману Мазепе, и воеводе Косагову ничего не оставалось делать, как держать себя на мирной ноге в отношении запорожских козаков и отвечать им на их письма в добром и успокоительном тоне.
Сентября 12 дня гетман Мазепа послал запорожцам длинное письмо и, называя их “милыми пріятелями и братіями”, сообщал им о том, что великие государи как хранили раньше, так и всегда хранят запорожское войско в милостивом призрении и, по челобитью войска, а по прилежному прошению гетмана, повелели выдать козакам манаршеское годовое жалованье “съ прибавочнымъ своимъ милостивымъ дарованіемъ”. Это жалованье, по монаршему указу, велено было послать через “знатную особу” из полка думного дворянина Григория Ивановича Косагова; по особенному же к запорожцам вниманию гетман, ради сохранения и целости казны той, отправил от себя батуринского сотника Нестеренка. Гетман надеется, что “добрые молодцы”, приняв то милостивое жалованье, отдадут великим государям “покорное” челобитье и покажут себя достойными царской награды: “Такъ какъ чинъ вашъ рыцарскій не для чего иного, какъ только для творенія надъ непріятелями креста святого военнаго промысла, и то вамъ утЪха и похвала, что вы бусурманъ непріятелей побуждаете и темъ намъ, наслЪдникамъ своимъ, чуть-ли не на весь свЪтъ имя доброе стяжаете, то не пренебрежите, ради дЪлъ рыцарскихъ, сколько Богъ подастъ вамъ силы и помощи, и чините надъ непріятелемъ раденіе… Да и мы, гетманъ, при богохранимыхъ монаршескихъ силахъ, гулять не будемъ, станемъ поступать сообразно нашей должности, не будемъ щадить трудовъ и работы надъ тЪми всего христіанства непріятелями. И въ этомъ ваша милость, всЪ будьте совершенно надежны, потому что, хотя пресвЪтлые монархи наши нынешнимъ летомъ всЪхъ своихъ силъ на войну противъ непріятелей, кромЪ нЪсколькихъ полковъ, и не выводили, однако на будущее время они не оставятъ того намЪренія, которое уже предпринято” [31].
Царское жалованье “отпущено” было из Батурина сентября 10 дня с подъячим Андреем Щоголевым и сотником Димитрием Нестеренком и отправлено было “безъ всякаго нарушенія” сперва в Новобогородицкую крепость к воеводе Григорию Косагову, а от Косагова с усиленным конвоем доставлено было в Запорожскую Сичу. Запорожцы выразили большую благодарность великим государям за милостивое жалованье и обещали “върно при надлежащей статечности царскому пресвЪтлому величеству служить и послушными гетману быть” [32].
Выражая за присланное жалованье благодарность царям, запорожцы “при всем том, вопреки требованию гетмана Мазепы, решительно отказались сноситься с воеводой Косаговым и доставлять ему всякие вести о замыслах бусурман. Такое, по их выражению, неподобное дело невозможно было по двум причинам: по очень большому расстоянию и по очень большому опасению от рыскающих везде неприятелей. Запорожцы находили, что так как воевода имеет царский указ идти к Перекопу, то лучше всего ему последовать сообразно указу и идти на неприятелей походом. Тогда и запорожцы с большой охотой пойдут не только к Перекопу, но и к самому Крыму. Но только в намерении Косагова они имеют большое сомнение, и хотя бы действительно оказалась большая надобность в походе, то воевода найдет причину отговориться от такого дела. Поэтому лучше было бы, если бы сам гетман прислал запорожцам несколько тысяч собственных козаков; тогда запорожцы могли бы в начале зимы пойти и под Перекоп, и под турецкие городки или в другие, где случай указал бы, места. “И если, вельможность ваша, на прошеніе наше такъ учините, и то дЪло будетъ пристойнЪйшее и подлиннЪйшее и у пресвЪтлыхъ монарховъ нашихъ будетъ намъ съ похвалою. А что пишите къ намъ о запасахъ, которые къ намъ всегда на подводахъ присыланы были какъ при бывшемъ гетманЪ, такъ и нынЪ изволь, вельможность ваша, приказать къ намъ на Кошъ привезти; в чтобъ мы имЪли изъ Коша тЪ запасы отыскивать, то неподобное дЪло” [33].
За столь “угодное великимъ государямъ обЪщаніе” со стороны запорожцев верно служить царскому величеству, цари приказали послать им похвальную грамоту через посланца Лотву с товарищами. С своей стороны гетман “зЪло похвалялъ запорожскихъ молодцовъ” и увещал их всегда быть верными Москве. Что же касается упрека, который запорожцы сделали гетману за то, что он не шел обще с окольничим и воеводой Неплюевым разорять турецкие городки, то это сделали запорожцы не по праву и не к лицу: “И то вы пишите непристойно: когда пресвЪтлЪйшіе монархи наши премудро разсмотрительнымъ своимъ разумомъ вЪдаютъ, какимъ порядкомъ и въ какую пору премощныя силы свои къ добыванію крЪпостей посылати, и вЪдаютъ, въ какую пору отъ того удержати, то они, пресвЪтлЪйшіе монархи, премощные суть направители войны и мира, а мы, подданные, должны есмы слЪдовати ихъ монаршеской волЪ”. А что до того, будто бы гетман оказывает слишком мало запорожцам ласки, то это запорожцы совсем напрасно говорят. Напротив того, гетман, чему может быть свидетелем весь малороссийский народ, всегда и хлебом, и солью, и добрым принятием, и денежными подарками, и разными гостинцами, посылаемыми на Кош, оказывал склонность запорожским козакам. Да и то неправда, будто бы гетман запрещал ватагам с запасами из Украйны в Запорожье ходить: того у него не было и в уме; днепровые побережники могут сами подтвердить, что такого запрета ни в прошлом, ни в настоящем лете не было и быть не могло. Было лишь запрещение не ездить, вследствие опасности от набегов татар, по соль на реку Берду. Ввиду стечения больших войск на Самаре-реке сами ватажане избегали идти с продажными запасами в Запорожскую Сичь и предпочитали, где поближе, свои запасы продать, чтобы и деньги тот же час взять и всякой опасности избежать. Что же касается хлебных запасов, пожалованных государями запорожским козакам, то они, как уже и раньше писано о том, вследствие занятия военными переходами украинских людей, не могут быть доставлены в Сичь, а будут привезены в крепость Кодак и из Кодака своевременно будет извещено о том в Кош.
Желая выказать свое усердие и свою верность московским царям, гетман Мазепа поспешил сообщить великим государям о требовании со стороны запорожцев войны против бусурман и представил козаков “людьми необузданными, которые вяжутся не въ свое дЪло” вместо того, чтобы слушаться на этот счет царского пресильного монаршеского указа [34].
Но московскому правительству нужно было так или иначе успокоить запорожских козаков; оно имело в виду новый поход на Крым и начало брать к тому разные меры заранее. Так, в конце месяца сентября новобогородицкому воеводе Григорию Косагову и дьяку Макару Полянскому предписано было обжечь все степи по направлению к Перекопу и к Сичи, в особенности же по окрестностям реки Самары, но делать это велено было через людей надежных и “чиновъ пристойныхъ” с остереганием, чтобы о том не узнали запорожские козаки [35]. Для того же, чтобы узнать подлинные вести о крымцах и о настроении самих козаков, ведено было послать надежного человека в Запорожскую Сичь. По царскому приказу воевода Новобогородицкого городка Иван Волынский послал солдатского строя майора Юрия Буша. Возвратившись из Запорожья к воеводе в городок, Юрий Буш донес, что, будучи в Сичи, он слыхал и на раде, и в куренях, что запорожцы верно служат великим государям и никаких сношений ни с кем не имеют; с Крымом же у них перемирие установлено для соляного промысла на короткий срок, и как козаки наберут соли, тогда размирятся с ним. Хан же крымский, собравшись со всей ордой, пошел по вызову к турскому султану для каких-то дел. В бытность свою в Сичи Юрий Буш застал там гетманского посланца Григория Старосельского, присланного Мазепой с той же целью – для собирания вестей о намерениях запорожских козаков. Запорожцы весьма дружелюбно отпустили от себя Буша и дали ему провожатых до Кодака. Григорий же Старосельский оставался некоторое время по отъезде Буша в Сичи и затем уже оставил Кош [36].
Самому воеводе Григорию Косагову приказано было пока списываться с запорожскими козаками ради воинского промысла и добывания сведений о замыслах бусурман; в случае же подхода крымских и белогородских татар под Новобогородицкий городок, чинить, обще с войском низовым, промысл против бусурман, но самому лично для той цели в Запороги не ходить и людей ратных туда не посылать. Кодачанам и севрюкам, которые живут теперь и впредь ради промыслов, будут жить в вершине и внизу по Самаре-реке, к устью ее, обид и утеснений не чинить никаких и крепко остерегать от того, чтобы и пасеки их, и всякие промыслы на Самаре-реке были в целости и охранении от ратных людей; а черкасам прихожим, без царского указа, никому селиться и строить возле города того дворов не велеть, кроме торговых людей, которые будут со всякими товарами и съестными запасами приезжать: таким торговым людям всякую повольность чинить, привет к ним держать, всячески их оберегать, места им отводить, чтобы приохотить их и впредь приезжать и от приездов не отлучить [37].
Приказание, полученное Косаговым от царей о решительном приготовлении к действиям против мусульман, как нельзя больше совпало с общим настроением запорожских козаков. Козаки, собравшись в числе 250 человек перед Филипповым постом, отправились из Чортомлыцкой Сичи под начальством Ивана Гусака для промысла в поля и для взятья языков. Иван Гусак повел козаков под турецкие городки и расположился на шляху, ведшем из Кызыкерменя в Перекоп. Гусак стоял на том шляху в течение одиннадцати дней и дождался того, что на него наткнулся перекопский бей Шангирей-салтан, с агою Саит-Касимом и со ста двадцатью татарами. Шангирей-салтан раньше этого времени вышел из Перекопа с целью взять у русских языков и добыть подлинную весть о царском и козацком войсках, для чего он направился на речку Самарь под Новобогородицкий городок. Пройдя степью 8 дней тихо, чтобы не изморить коней, татары не дошли до городка за 6 миль и там поймали четырех человек козаков, ходивших за добычей на зверей. Но в тот же день в степи поднялась сильная вьюга и пошел большой снег, вследствие чего татары нашли за лучшее поворотить к Перекопу назад. Проскакав три дня, татары стали на Соленых Водах, в одном дне хода от Кызыкерменского городка, и начали там кормить своих лошадей. Тут, в ночное время, наскочили на татар запорожские козаки, следившие в течение суток за движениями их и на урочище Белоозерце произвели над ними погром: многих татар побили, потому что они не давались живьем, десять человек взяли в полон, больше ста штук захватили с собой коней и отбили всех пленных козаков, взятых под Новобогородицким городком. Возвращаясь назад, запорожские козаки из пленных десяти человек татар четырех срубили в пути, потому что они были столь сильно ранены, что не могли за козаками идти [38].
Нужно думать, что эти же походы запорожских козаков против мусульман разумеет и Ивашка Григорьев, московский стрелец. Ивашка Григорьев, московской рати стрелец, послан был вместе с другими стрельцами августа месяца 1688 года для доставки хлебных запасов из Киева в Новобогородицкий городок. После “отдачи хлЪбныхъ запасовъ” Григорьев в Киев ехать не захотел и “остался отъ своей братьи для гулянья въ Новобогородицкомъ городкЪ”, а из того городка скоро пробрался вместе с ватагой запорожских козаков в самую Сичь, где на ту пору кошевым атаманом был Филон Лихопой. В Сичи Ивашка Григорьев и прожил больше года среди козаков и принимал участие в походах запорожцев рекой Днепром под турские городки – Кызыкермень, Аслам и Стороханский [39] – и степью под крымские улусы к речке Тонкой. Запорожцы предпринимали эти походы много раз и всякий раз угоняли от крымских улусов и от турецких городов большие конские стада [40].
Возвратившись в Сичь, запорожские козаки решили всех пленных татар числом шесть человек отправить в Батурин и из Батурина доставить в Москву. Для этого выбрано было 30 человек козаков [41] под командой атамана Роговского куреня Семена Ганджи. Посланцы прибыли в Батурин и привезли гетману Мазепе письмо от новопоставленного кошевого атамана Ивана Гусака. В этом письме сказано было то, что, согласно гетманскому желанию добыть подлинные вести “о поганскомъ поведеніи” татар, запорожские козаки по обыкновению своей молодецкой охоты и по древним обычаям своим, чиня повольность превысокому монаршескому престолу и своему региментарю, гетману малороссийских козаков, собравшись немалым числом, ходили “остерегать” бусурманские шляхи и на том промысле счастьем царского пресветлого величества и своей молодецкой отвагой побили перекопскую и городчанскую орду и после того со всей своей ватагой и с Иваном Гусаком, который в нынешнее время (писано декабря 10 дня) учинился атаманом войсковым, возвратились с языками благополучно в Сичь. Из Сичи кошевой атаман пленных татар отправляет к гетману через лично участвовавших в походе козаков и просит его вельможность оказать за труды и учиненные работы им милость господскую свою. Языков же, сняв с них допрос, к царскому величеству отослать и для “оживленія коней и самихъ (козаковъ) становище имъ зимнее доброе въ городахъ показать”.
Отправляя это письмо, кошевой Иван Гусак от себя и от всей старшины передавал гетману низкий поклон и обещал “вЪрно и радЪтельно” пресветлым монархам и самому гетману служить; за то просил своего благодетеля и отца “запорожское войско въ призрЪніи и добротной милости блюсти, понеже войско на нужную потребу свою не имЪетъ ничего, надЪется на господскую милость одну и ждетъ, что его вельможность не презритъ войско милостивымъ окомъ своимъ”.
Гетман Мазепа, несмотря на усердную просьбу кошевого атамана Ивана Гусака, всех посланцев низовых в числе 30 человек в Москву не пустил и дал дозволение ехать к царям только пятнадцати “самымъ знатнымъ и въ промыслахъ военныхъ труждающимся” козакам; да и то, опасаясь, чтобы “поступокъ его не былъ похуленъ” в Москве, он послал извинительное великим государям письмо, а вместе с тем обращался с просьбой “къ своему зЪло милостивому господину пріятелю и благодЪтелю” князю Василию Голицыну исходатайствовать запорожским посланцам, как “знатнымъ въ ЗапорожьЪ и бывалымъ въ промышленныхъ трудахъ людямъ увидЪть пресвЪтлыя монаршескія великихъ государей и великой государыни ихъ царского пресвЪтлого величества очи”.
Впрочем, ходатайствуя за запорожцев и стараясь о снискании им, милости великих государей, гетман Мазепа в то же время представил князю Голицыну неблаговидный поступок запорожских козаков по отношению к царскому толмачу и высказывал просьбу “обличить” по этому поводу козаков “въ царствующемъ градЪ МосквЪ”. Дело касалось толмача Дениса Лихонина, который послан был по царскому указу в Крым и ехал туда вместе с гетманским “посыльщикомъ” через запорожскую степь. Запорожцы, вообразив почему-то, что оба посланца едут в Крым с целью заключить с ханом мир, схватили их и стали добиваться от них листов; не добившись листов, хотели к пушкам приковать, для чего собирали раду два раза и только под конец, едва через силу, отпустили посланцев в Крым. Гетман, узнав о том, тех козаков немало “гонялъ”, а в их лице и все войско низовое в том непристойном поступке уличал. Откуда дошла к запорожцам весть о цели поездки царского толмача в Крым, гетман никак не мог узнать, и хотя он “накрЪпко” подверг по тому поводу допросу взятых запорожцами в плен татар, но ничего и от них не узнал: татары говорили одно, что ни запорожцы о том их не спрашивали, ни они о том запорожцам не сказывали [42].
Тем временем запорожские посланцы Ганджа с товарищами и татарские пленники Маймуйлайк Жумашев с другими татарами прибыли в Москву и дали там показания о замыслах турок и татар. Крымский хан, калга-салтан и нурредин-салтан отправились в Белогородчину; турецкий султан послал из Царьграда хану саблю да кафтан, приказывая ему идти на войну в Мультанскую землю за то, что мусульмане цесарскому величеству поддались. Калга-салтан после похода в Белогородчину прошел в Венгерскую землю и скоро думает вернуться в Крым. Сам же турецкий султан находится в Царьграде, войска его стоят по границе от Венгерской земли; цесарские войска вели большие бои с турскими и отняли у турок много городов. С польским королем у хана пересылок нет. А около Перекопа и по Перекопскому валу никаких построек и починок не сделано и только в прошлом году крымцы, услыхав о том, что на Крым московские ратные люди идут, решили на перекопский замок четыре пушки встащить; всех же пушек больших и малых во всем Перекопе будет около ста. Хан же в то время выходил для отпора русских на Молочные Воды со всей ордой, и все татары находились в великом опасении от русских войск. А насчет царского величества войск в предбудущее лето у крымских татар, от взятых ими языков, ходит такая молва, что если настанет весна, то русские двинутся всеми силами на Крым, и татары очень опасаются того. Поэтому хан отдал приказ всем своим ордам в полной готовности быть: кроме того, к приходу русских войск хан надеется заручиться помощью от напских (sic) ногайцев, горских черкес и белогородских татар; а придут ли еще к крымцам калмыки, о том неизвестно никому. Правда, раньше этого времени послы калмыцкие часто приезжали в Крым, да и теперь калмыцкий посол с отрядом в 1000 человек и с 3000 для продажи коней в Белогородчину пошел, но какие цели имеет он, также неизвестно никому. От турского султана крымцы помощи не ждут, потому что турский султан едва ли будет в состоянии сам себя “очистить” от цесарских войск. На хлеб у крымцев в прошлом году был урожай и в нем они скудости не имеют никакой. В таком же положении находятся и жители Кызыкерменя, Шахкерменя (Шагинкерменя) и других турских городов: около них строений и починок нет никаких [43].
Прибывшим в Москву запорожским посланцам дано было по приезде на харчи: денег 1 рубль, вина 3 ведра, меду 3 ведра, пива 8 ведер; потом по докладу князя Василия Голицына выдано было на харчи: денег 1 рубль, вина и меду по 4 ведра, пива 12 ведер. Для выдачи же продовольствия на последующие дни взяли во внимание роспись, представленную в октябре и ноябре месяцах, когда в Москву приезжали запорожские посланцы Матвей Ватага и Яков Гусак с пленными татарами. Рассмотрев поданную роспись, великие государи января 13 дня приказали выдать Семену Гандженку и всем его товарищам в такой мере продовольствие, какое выдано было Якову Гусаку. А именно: Семену по 2 алтына, козакам по 10 денег, вина Семену по 3 чарки, меду и пива по З кружки; козакам вина по 2 чарки, меду и пива по 2 кружки в день. На отпуске дано: Семену денег 6 рублей, сукна аглинского 5 аршин, тафты 5 аршин, пару соболей в 2 рубля; козакам денег по 3 рубля, сукна по одному аглинскому, соболей по паре в два рубля. В дорогу поденного корму на 3 недели по тому же, по чему им давано на Москве, да дан купленный в ряду осетрик; кроме того, питья по два ведра пива и вина. А на приезде, как были запорожские посланцы у руки великих государей, в тот день дан им корм вместо стола с поденным вдвое. Для топления избы и для приготовления кушаньев давалось им по возу дров на неделю да для вечернего сидения по две деньги сальных свечей на сутки [44].
В день отъезда из Москвы запорожские посланцы получили две царских грамоты для передачи их гетману Мазепе и кошевому атаману Гусаку. В грамоте к Мазепе государи “похваляли” гетмана за его верную службу и за прислание взятых в плен татар и приказывали написать от себя к кошевому атаману и всему войску с теми же запорожцами письмо с наказом чинить над турскими и крымскими людьми всякие промыслы, доносить о всех воинских поведениях гетману малороссийских козаков и, согласно прежним царским указам, оказывать полное повиновение ему. В грамоте к кошевому атаману Гусаку высказывалась такая же похвала низовым запорожским козакам за их верную службу великим государям и также предписывалось, на сколько Бог подаст помощи, промышлять над турскими и крымскими людьми [45].
В то время, когда цари и гетман Мазепа всякими мерами старались удержать возле себя запорожских козаков, в это же самое время на них простирали взоры свои и мусульманские соседи их. Так, в начале декабря месяца пришло от кызыкерменского бея Тимур-шаха-мурзы к кошевому атаману Ивану Гусаку письмо, которое произвело немалое смятение в среде козаков. Письмо это прислано было с видимой целью размена пленных татар на пленных козаков, но с действительной целью завязать сношение с войском низовым: турки знали о приготовлениях русских по второму походу на Крым и потому хотели заручиться союзом с запорожцами против них [46]. Запорожцы поняли, разумеется, настоящую цель присылки письма, и потому многие из них приняли кызыкерменского гонца далеко не так равнодушно, как следовало того ожидать. Собравшись на общую раду в Сичи, они стали шуметь и кричать: одни говорили, что было бы весьма хорошо для войска заключить с Крымом мирный договор и тем открыть с татарами свободный торг; другие, напротив того, доказывали, что крымцам верить нельзя, а нужно с ними воевать. Последние ждали, что живший в ту пору в Запорожье начальник русских войск Григорий Косагов поведет козаков на Крым и откроет с татарами войну. Не для чего иного построен и Новобогородицкий городок, как для борьбы с врагами святого креста. Но надежды на Косагова по-прежнему оставались для запорожцев все еще одной мечтой и все Запорожье сильно волновалось чрез то: “Насъ просто обманываютъ, – говорят, будто крЪпость построена для военнаго времени, а на войну не идутъ, и выходить, что ее построили только въ досаду намъ” [47]. Однако, к серьезным последствиям это волнение, как и большая часть всех подобных волнений среди запорожских козаков, не привело, тем более, что с наступлением весны 1689 года русские цари безотлагательно решили предпринять второй поход на Крым.

Примечание:

1. Ригельман, Летописное повествование, Москва, 1847, III, 8.
2. Архив мин. ин. дел, 1688, св.75,76,79, № 50,72,113.
3. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1688, св. 6, № 542—524.
4. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1688, св. 6, № 541—523.
5. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1688, июня 14, св.2, № 555—31. Копия этой грамоты в малороссийских делах, св.76, № 66; на последней, в конце, стоит помета: “СвидЪтельствовалъ войска запорожского низового войсковой писарь. Иванъ Глоба”.
6. Архив мин. ин. дел, 1688, № 70, св.76.
7. Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 62.
8. Архив мин. ин. дел, 1688, св.76, № 70—75, подл. мал. акты, № 541—560, 512—561.
9. Другой турчин успел уйти и скрыться в болоте.
10. Между ними были: Степан Иванов, Василь Буденко, Семен Кращенко, Кирилл Бобренко и писарь Гришко.
11. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1688, св.78, № 88.
12. Между ними были: Зима, Микитин, Яковенко, Федоренко, Мартыненко, Петров, Кононенко, Лукьяненко, Руденко, Барлитенко, Жданенко.
13. Архив мин. ин. дел, мал. дел, 1688, св.78, № 88.
14. Остальных 50 человек гетман, уплатив им из войсковой казны, отослал в Сичу назад.
15. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1688, св.78, № 88.
16. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1688, св.78, № 88.
17. Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 61.
18. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1688—1689, св.77, № 86; Собрание госуд. грам. и догов., IV, 605; Величко, Летопись, III, 61.
19. Роспись того и другого см. в означенных малорос. актах.
20. Архив мин. ин. дел, мал, дела, 1688, св. 77, № 86.
21. У Костомарова (Мазепа, 1885, 16) вместо Волынского назван почему-то воеводой Волконский; во всех современных актах он называется Волынским.
22. Архив мин.ин. дел, мал. деда, 1689, № 86,87.
23. Архив мин ин. дел, подл. акты, 1688, св.77, № 86.
24. Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 61.
25. Бантыш-Каменский, Источники, Москва, 1859, II, 17.
26. Архив мин. ин. дел, подл. акты, 1688, св.77, № 86.
27. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1688, св.77, № 86.
28. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1688, св.77, № 86.
29. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1688, св.77, № 86.
30. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1688, св.77, № 86.
31. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1688—1689, св.77, № 86.
32. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1688, св.6, № 586—567.
33. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1688—1689, св.77, № 86.
34. Архив мин. ин. дел, 1688—1689, св.77, № 86.
35. Архив мин. ин. дел, 1688—1689, св.77, № 86.
36. Архив мин. ин. дел, 1688—1689, св.77, № 86.
37. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1688—1689, св.77, № 86.
38. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1689, св.79, №2.
39. Должно быть нужно читать “Староханскій”, но где он был неизвестно.
40. Архив, мин. юстиции, столб. моск. стола, 1688—1689, № 479, л. 177-182.
41. Между ними были: Семен Рубан, Яков Богуненко, Моисей Лукьянов, Яцко Герасименко, Савко Гордиенко, Михайло Василенко, Панько Гриценко, Иван Матвиенко, Мартын Юрченко, Мартын Нетяженко и другие.
42. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1689, св.79, № 2.
43. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1689, св.79, № 2.
44. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1689, св.79, № 2.
45. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1689, св.79, № 2.
46. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1688, св.6, № 586—567.
47. Архив мин. ин. дел, мал. дела, подл. мал. акты, 1688, № 575—594.