Второй поход русско-козацких войск на Крым.- Движение русско-козацких войск к Перекопу и возвращение их назад чрез речку Белозерку к реке Самаре.- Бунт иноков Самарско-Николаевского монастыря и усмирение их русскими войсками.- Построение русскими новой крепости выше Вольного брода на реке Самаре.- Посольство от крымского хана к запорожским козакам с мирными предложениями.- Удаление князя Голицына из Запорожья и ответ запорожцев крымскому хану.- Недовольство гетмана Мазепы на запорожцев за сношение их с ханом.- Сношение запорожских козаков с польским королем.- Волнение и моровая язва в Запорожье.- Установление дружеских отношений между гетманом Мазепой и запорожскими козаками.- Приготовления запорожцев к борьбе против бусурман.
Несмотря на печальный результат первого похода русских на Крым, московское правительство не думало оставлять мысли о борьбе с ханом, и в 1689 году снова двинуло свои войска в числе 112000 человек против татар. В этом походе принимало участие и войско запорожских низовых козаков. И на этот раз начальником русских войск назначен был князь Василий Васильевич Голицын, но гетманом малороссийских козаков был уже не Самойлович, а Иван Мазепа, а кошевым атаманом запорожских козаков состоял Иван Петрович Гусак, сменивший собой Филона Лихопоя. Иван Гусак еще в апреле месяце, 11 числа, сообщил гетману приятную весть о разбитии цесарцами турок под Адрианополем и вслед за этим сообщением поспешил выступить со своим войском в помощь русско-козацким полкам [1]. На этот раз путь военачальников шел через реки – Орель, Самарь, Карачокрак, Белозерку и Каирку, далее через Овечьи воды, Зеленую и Черную долину и Каланчак [2]. Во время пути русско-козацкие войска выдержали два сражения – одно, пройдя Зеленую долину, мая 14 дня; другое в Черной долине мая 16 дня. Вероятно, к этому же времени нужно отнести показание козака “сЪчинского” полка, уроженца города Кишенки, Юшки Гаврилова [3] о действиях сеченского полковника Лугивского, ходившего из Запорожья с московскими полками под Перекоп, о возвращении его из-под Перекопа назад, о хождении самого Юшки Гаврилова с товарищами для загона лошадей под город Кызыкермень и о взятии его там с двумя козаками в турецкий полон [4].
Мая 20 дня соединенные русско-козацкие войска были уже у Перекопа, и хотя второй поход их на Крым не был так несчастлив, как первый, но все же результаты его были слишком невелики: Простояв у Перекопа несколько времени в тщетной надежде на предложение мира со стороны татар, русско-козацкие войска повернули от Крыма назад. Июня 1 дня князь Голицын достиг речки Белозерки, левого притока Днепра, и расположился лагерем в виду Запорожской Сичи, желая дать отдых своим войскам. Простояв у речки Белозерки в течение нескольких дней, Голицын снялся с лагеря и поднялся выше в степь. Июня 12 дня он дошел до речки Самары и остановился в виду Новобогородицкого городка.
В это время произошло печальное дело осады русскими войсками Самарско-Николаевского запорожского монастыря. Запорожские козаки, наружно примирившиеся с мыслью о построении на реке Самаре русских городков, в душе не переставали, однако, возмущаться против московского правительства за построение их, и в этом усердно поддерживали козаков иноки Самарско-Николаевского монастыря. Возмущение против русских поднято было каким-то монахом из польских шляхтичей и подготовлено еще раньше возвращения Голицына из второго похода на Крым. С возвращением же из Крыма князь Голицын решил искоренить всякую мысль о вражде иноков к русским и велел обложить войсками кругом весь монастырь. Тщетно кошевой атаман Иван Гусак хлопотал у Голицына и у его любимца гетмана Мазепы о помиловании иноков, русские войска, несмотря на все просьбы кошевого Гусака, “облегли крЪпкимъ облежаніемъ” весь монастырь, прекратили всякий выход из него монахам и вход в него посторонним лицам, захватили в свои руки всю монашенствующую братию и подвергли ее жестоким пыткам и истязаниям. После этого благосостояние Самарско-Николаевского монастыря надолго пало и из стен его немало разбежалось иноков, искавших себе спасения в дальних от Запорожья странах и в безопасных от всяких нападений обителях [5].
В это же время князь Василий Голицын, стоя в Новобогородицкой крепости, отдал приказание построить на реке Самаре в урочище Сорок Байраков, выше Вольного брода, обыскав место, новый город “со всЪми городовыми крЪпостями и съ оборонною отъ непріятелей твердынею, въ которой бы крепости могло построиться и жить, кроме воеводского двора и церковного мЪста, и казенныхъ и зелейныхъ амбаровъ и погребовъ, 500 человЪкамъ ратнымъ людямъ пЪшого строя” [6].
Город этот заложен был после осмотра местности полковником Вильямом фон-Заленом июня 20 дня 1689 года и окончен июля 18 дня того же года. Он построен был рейтарами и солдатами под руководством воеводы Ивана Волынского и дьяка Макара Полянского “на угожомъ и оборонномъ мЪстЪ, у водъ, родниковъ, лесовъ, сЪнныхъ покосовъ, ровныхъ и хлЪбородныхъ полей”. В нем возведены были: воеводский двор, приказная изба, казенный погреб, для полковых и хлебных припасов амбары, 50 для служилых людей изб, а по углам сделаны были особые выводы. Вокруг города сделан был ров и вокруг рва земляной в 600 сажен длины от поля вал или окоп; по тому валу устроены были караульные и проездные с верхним боем башни и поставлены рогатки, а по горе от реки Самары поделаны надолбы; по стенам поставлено было 50 раскатов, а с двух противоположных сторон устроено было двое, по две сажени ширины, ворот. Мерой весь город тот 376 сажен без 12 вершков; вышина городовой стены в пошве (подошве) 8 сажен; высота до щита — 2 сажени; щит по стене высоты с лицевой стороны 1/2 сажени, с внутренней стороны 1 сажень; всей вышины городовой стены со щитом полутретьи сажня. “А отъ города къ рЪкЪ СамарЪ, по обеимъ сторонам рЪки лесъ большой и учиненъ заповЪдникъ внизъ рЪки по Великій курганъ, что ниже Вольного брода, а вверхъ по Великій буеракъ и по лесокъ, который вышелъ из большого лЪса въ тотъ Великий буеракъ”.
По приказу князя Василия Голицына, этот город назван почему-то Новосергиевским городком [7]. У летописца Самуила Величка под 1690 годом упоминается на реке Самаре городок Вольный, или Новосергиевский [8], и этот Вольный городок, очевидно, и есть новый город Голицына, построенный “на рЪкЪ СамарЪ, у Вольнаго брода”.
Земляные укрепления этого городка сохранились еще и до настоящего времени на правом берегу Самары, выше села Вольного Екатеринославской губернии Новомосковского уезда и носят общее название у местных жителей “городка” [9].
Июня 24 дня гетман Иван Мазепа, оставив реку Самару, ушел со своими козаками в Гетманщину, а через три дня после отхода гетмана из Запорожья оставил реку Самару и князь Василий Голицын.
С возвращением русско-козацких войск от Перекопа к реке Самаре Новобогородицкой крепости оставлены были все “государскіе хлЪбные и боевые запасы” — возы, пушки, порох, пули — и с этого времени крепость Новобогородицкая надолго сделалась местом для постоянного резерва московских войск в борьбе с турками и татарами и частью с войском низовых козаков [10].
Итак, ни первый, ни второй поход русских на Крым не увенчались успехом и помимо бесславия русскому оружию принесли много бесполезных денежных затрат и привели к потере большого числа людей. Однако, для самой Москвы эти походы не могли иметь такого решающего значения, как для Украйны и в особенности для Запорожья: Москва сильна была и своим правительством, и своими военными силами, и своим значительным расстоянием от Крыма. Не в таком положении было Запорожье: близость сильного врага и отсутствие значительных боевых сил поставили запорожских козаков в очень незавидное положение после двукратной неудачи русских в Крыму и после последних отхода из Запорожья в Москву. Оттого с этого времени мы видим колебание запорожских козаков то в одну, то в другую сторону: с одной стороны, запорожцы выказывают несомненную склонность к московским царям и желают твердо стоять за них против мусульман; с другой стороны, боясь турок и татар, они входят в мирную сделку с бусурманами и выступают против интересов московских царей. Понятно, что считать запорожцев за такой их образ действий изменниками русского царя нельзя, а надо, глядя на такие действия их, помнить истину, что всякому человеку ближе всего свой интерес, и с этой точки зрения судить их. Так запорожцы действительно и представляли себе свое положение после печального похода русских на Крым. К тому же перед глазами у них был Новобогородицкий городок, где засели московские воеводы и московская рать, представители иных, чем в Запорожье, порядков и начал.
Когда русские и украинские войска повернулись назад, Иван Гусак проводил князя Голицына до речки Белозерки, откуда сам поспешил в Сичу. В Сичь в это время прибыл гонец с листом от крымского хана и кошевой атаман собрал по тому поводу войсковую раду для чтения присланного листа. В листе хан предлагал запорожским козакам мировую, а за то давал им два обещания: “Которая была ихъ козачья вотчина на рЪкЪ СамарЪ и гдЪ нынЪ поставленъ городъ, они, крымцы, имъ, козакамъ, поступаются; по рЪчкам и въ степяхъ по самое Чермное (т.е. Черное) море всякими угодьи, и въ тЪх угодьях по рЪчкамъ и по лугамъ звериною и рыбною ловлями (заниматься) и по соль ходить повольно и безопасно”. Но как ни заманчиво было предложение хана, запорожцы, выслушав ханское письмо, оставили его на тот час без всякого ответа и мирно отпустили ханского гонца в Крым [11]. В то время, ввиду близости русской армии, ни кошевой атаман, ни все запорожское войско не могли иначе и поступить. Но после отхода гетмана и князя из пределов Запорожья у козаков свободно развязались руки, и они ясно представили себе свое незавидное положение: предоставленные собственным силам, запорожцы должны были выносить всю тяжесть от наступления со стороны мусульман на собственных плечах. Мусульмане же, счастливые двойной неудачей русских во время их похода на Крым и оттого гордые сознанием собственного величия, естественно, могли думать о походе на Украйну и из Украйны на южные города московских царей. В таком случае они могли обрушиться всей массой своих орд прежде всего на запорожских козаков. И запорожцы для того, чтобы отвратить от себя страшную грозу, уже тотчас после отхода князя Голицына из Украйны решили воспользоваться недавним предложением крымского хана и вступить с ним в мирный договор. Исполнение этого поручения возложено было на атамана Незамайковского куреня Процика, или Прокопа Лазуку. С этой целью в Сичи собрана была войсковая рада и на той раде составлен был лист с условиями мира между Запорожьем и Крымом. Условия мира были таковы: крымцы должны дать обещание, что они не будут препятствовать запорожцам “промышлять всякими промыслами по всЪмъ рЪчкамъ, лугамъ и угодьямъ безъ всякого вредительного опасенія” со стороны татар. Запорожцы взамен того дают обещание не мешать крымцам, когда хан сам пойдет с ордой или вместо себя пошлет своих салтанов и мурз под украинные города московских царей [12].
Посланный с этими условиями мира в Крым атаман Процик Лазука имел там полный успех: хан совершенно принял предложение запорожцев и отправил в Сичь вместе с запорожским посланцем одного мурзу и 20 янычар с письмом к кошевому атаману и ко всему войску низовых козаков: “И въ то время запорожцы о томъ миру противъ того письма (ханского) межъ себя вЪрились: запорожцы цЪловали крестъ, а мурзы съ янычары за хана шертовали на куранЪ (приносили присягу на коране). И былъ тотъ мурза съ янычарами въ СЪчЪ дня съ четыре, изъ Сичи отпущенъ въ Крымъ съ честью. И нынЪ запорожцы по той присылкЪ съ ханомъ и съ татары въ миру и подъ тypcкіe и крымскіе города для здобычи не ходятъ” [13].
Когда гетман Мазепа узнал о мире, происшедшем между запорожскими козаками и крымским ханом, то он прибег к самой решительной и рациональной в таких случаях мере: он издал запрет всем малороссиянам провозить из Украйны в Запорожье хлебные и другие продовольственные запасы и отрезал доступ запорожцам в города Малороссии.
После этого положение запорожцев сразу оказалось столь незавидным, что им ничего другого не оставалось делать, как изворачиваться и просить снисхождения у гетмана. Кошевой атаман Иван Гусак, и раньше того не особенно сочувственно относившийся к мирной сделке запорожцев с крымским ханом, потом, согласившийся на то лишь под давлением всей козацкой массы, теперь, написал Мазепе письмо августа 11 числа 1689 года и в том письме уверял гетмана “въ своей сердечной и истинной вЪрности и правдЪ служить царскому пресвЪтлому величеству” и в полной готовности со стороны козаков “полагать молодецкія головы и проливать кровь христіанскую за престолъ монаршескій”. Письмо послано было в город Батурин через козаков Каплинца и какого-то Максима, козака Сергиевского куреня. Кошевой просил гетмана ходатайствовать перед великими государями о присылке низовому войску милостивого жалованья и с своей стороны дозволить пропуск хлебных запасов из городов Украйны в Запорожье. За такую милость Гусак от всего войска обещал не переставать чинить промысл над неприятелем креста Господня и в знак своей верности доносил гетманской вельможности, что христианский цесарь победил под Адрианополем турецкого султана и едва не взял его в плен, если бы султан не убежал в самый город; что цесарь расположился у стен города, держит турок в осаде и может взять в свей руки самый город. [14]
В ответ на письмо запорожских козаков гетман Мазепа отправил из Батурина в Сичь подъячего малороссийского приказа Савина с значным козаком Кнышенком и с двумя запорожцами и через них писал кошевому и всему низовому войску о том, чтобы они от перемирия с бусурманами, согласно обещанию верно служить великим государям, отстали и начали военный промысл против них чинить. А так как в это же время к запорожскому войску послано было царское жалованье через дворянина Никифора Путятина и то жалованье уже дошло до города Севска, но тут было задержано, то гетман послал спросить в Москву, отсылать ли ему в Сичь цapское жалованье и собранное с Переволочанского перевоза годовое борошно и отпускать ли ему запорожских посланцев или же удержать при себе до тех пор, пока запорожцы не разорвут с Крымом мира и не дадут обещания начать с ним войну [15].
Тем временем запорожские посланцы Каплинец и Максим, козак Сергиевского куреня, были уже на пути из Москвы и испытали большую неприятность близ Севска; выехав из города, они сперва попасли своих коней и потом, дождавшись ночи, отправились в путь. В это время на них напали жители деревни Поздвешовки, побили запорожских провожатых, отняли у запорожцев пожалованную им от государей бочку меду в дорогу и выхватили из саней сакву, в которой были жалованный жупан червоный, два шелковых плетеных пояса, два вершка (верха для шапок) кармазиновых, четыре лота шелку, одна белая рубаха и одни шаровары. Кроме этого, по приезде в город Батурин на тех же запорожских посланцев напали стрельцы полка Спешнева и убили двух товарищей [16].
Известие об этом привело в сильное негодование все Запорожье, и тогда властный Кош, не довольствуясь установленными отношениями с Крымом, решил найти себе более могущественного покровителя, нежели хан, и остановил свое внимание на польском короле. Обстоятельства, по-видимому, вполне благоприятствовали тому. В начале августа того же 1689 года Мазепа выехал из Украйны в Москву, и запорожцы распустили слух о том, что гетман Мазепа будет сменен с уряда и вместо него “нЪкій иной чинъ имЪетъ быти”. Они приглашали к себе торговых людей из Украйны и объявляли им, что татары козакам не враги, что хан отпускает всех недавно взятых на берегу Днепра в полон христиан. Однако слух оказался наполовину неверным, и в коиц”сентября гетман вернулся на Украйну, и тут через преданного ему запорожского писаря Сажка узнал о слухе, пущенном запорожцами на Украйне, а также и о том, что запорожцы задумали войти в союз с польским королем и отдаться ему в протекцию.
И точно, запорожцы надумали не только о союзе с польским королем, но даже о подданстве ему. Основание к тому имелось у них полное. Лучшие и более прозорливые люди из запорожского низового войска далеко раньше этого времени задумывались о будущей судьбе “матки отчизны” своей. Уже раньше того некоторые из запорожских патриотов думали о том, как бы вырвать Запорожье из рук Москвы, которая все ближе и ближе подбиралась к “низовымъ молодцамъ” и шаг за шагом лишала их исконных вольностей, дорогих сердцу каждого козака. Сперва высказана была мысль о том, чтобы соединиться с Турцией, но потом остановились на мысли вернуться к Польше. Ноября 5 дня 1689 года запорожцы, собравшись на раду, решили снарядить большую депутацию и отправить ее с листом к польскому королю Яну Собескому. Кошевой атаман Гусак, человек с задатками сильной воли и с несомненными административно-полководческими дарованиями, своими поступками и смелостью несколько напоминавший знаменитого кошевого Ивана Сирка [17], но человек еще молодой и малоопытный, хотя и был против такого решения войска, но под конец должен был уступить народной воле и принять решение рады о посылке письма к королю. В составленном по этому поводу письме запорожцы объявляли королю, что Москва нарушает их вольности, что она хочет сделать их рабами царей и бояр и потому просили королевское величество о том, чтобы он “привелъ ихъ подъ свою державу”, за что обещали верно служить ему, как служили их деды и отцы прежним королям. “Пусть святой духъ освЪтитъ сердца вельможностей вашихъ, — писали запорожцы польскому гетману, — и дастъ вамъ здравый совЪтъ, а наше желаніе таково, чтобы оба народа, польскій и малороссійскій, соединились в одно”. Посланцами от низового войска к королю были куренные атаманы — Незамайковского курекя Процик Лазука и Кисляковского куреня Забияка с двумястами человек рядовых козаков. Они снабжены были от кошевого атамана проезжим листом и особым к коронному гетману, с просьбой о покровительстве запорожскому войску, письмом [18]. В числе последних находился и бывший стрелец Ивашка Григорьев, раньше того ушедший из Новобогородицка в Сичь “для гулянья”. Находясь несколько времени в Запорожье, Ивашка Григорьев слыхал от многих козаков, что войско запорожское склоняется к польскому королю потому, что недовольно жалованьем, присылаемым ему от московских царей: по 10 алтын да по 2 локтя сукна на человека в год, а от короля-де польского они чают себе большей платы [19]. Но эта жалоба, если она и высказывалась, очевидно, шла из среды маломыслящих людей, живших лишь интересами дня и вовсе не заглядывавших в грядущие времена. И точно, в данном случае выдвигался вопрос чрезвычайной для запорожцев важности, который далеко не всем из них мог вместиться в голову: требовалось спасти вольности от притязаний Москвы, которая с огромными силами уже пробиралась в Крым и если на первый раз не взяла его, то зато побывала в самом сердце Запорожья, открыла все козацкие нетри, построила на заветной всем козакам реке Самаре городки Новобогородицкий и Новосергиевский.
О сношении запорожцев с польским королем гетман Мазепа узнал от самого же запорожского посланца Процика Лазуки. Процик Лазука, посланный с тайным наказом от кошевого атамана и войскового писаря в Варшаву на сейм еще в декабре месяце, в “Пилиповский” (Филиппов) пост, не только не оправдал возложенного на него доверия, но даже раскрыл все планы кошевого и самого короля сперва одному своему приятелю Федору Ельцу и потом через него самому гетману Мазепе. Федор Елец, козак Киевского полка, с дозволения своего полковника, ездил “въ польскую сторону съ торговыми вещами” и пробрался в самую Варшаву. В Варшаве он увидел давнишнего своего знакомого Процика Лазуку, вошел с ним в приязнь и даже заключил на том с ним клятву. Процик Лазука “ради благочестиваго христіанства” обещал Ельцу объявить обо всем, что скажут ему король и коронный гетман литовский, и для того приказал ему из Варшавы заехать в город Немиров и там ожидать его, Лазуки, прибытия. В Немирове же Лазука обещал дать своему приятелю и лист к коронному гетману от запорожского войска. Федор Елец всем тем воспользовался как нельзя лучше: он свиделся с Лазукой в селе Ковалювце возле Немирова и потам сам был доставлен киевским полковником Григорием Карповичем к гетману Мазепе. Мазепа, тотчас по прибытии к нему Ельца, немедленно отослал его в Москву и вместе с ним послал писанное к нему лично Проциком Лазукой из Польши письмо. Сам от себя гетман писал в Москву, что посланец запорожских козаков Процик Лазука давал ему “предостерегу” о неприятельском с польской стороны против великих государей намерении, сообщал известие о намерений великого литовского гетмана Сапеги в предстоящую зиму исполнить злое намерение поляков в отношении русских и прислал даже запорожский лист до гетмана коронного писанный и нарочно им, Мазепой, удержанный, в котором “безумное атамана кошевого и писаря объявляется суесловіе” [20].
Вслед за прибытием Ельца пришло к Мазепе письмо и от Лазуки. Лазука доносил, что будучи на сейме в Варшаве, он слыхал сам-на-сам от короля о том, что у них было постановлено. Во-первых, определено было — сейму не быть в течение семи лет; во-вторых, решено было, что поляки заключат мир с ордой втихомолку, а относительно похода на орду пустят только одну славу; поляки уже получили город Каменец, но распускают слух, будто будут воевать его мечом. Кроме того, король изустно сказал Лазуке о том, чтобы запорожцы, дети его, немного пообождали, и тогда он, как благожелательный для своих подданных отец, отберет их к себе. “А что король говорилъ мнЪ (бодай ему не допомогъ Богъ въ томъ!), я сообщу твоей милости тайно отъ другихъ. И слыхалъ я снова изъ королевскихъ устъ, что поляки будутъ около Полоннаго и около Бердичева сЪна робить, тамъ-же будетъ и войско ихъ зимовать, и то будто-бы для того, чтобы ударить на татаръ. Листы тЪ, которые король будетъ посылать, отправляй, милостивый добродЪю, до Сичи тЪмъ-же человЪкомъ, которому я выдалъ ихъ, ибо то умный и опытный человЪкъ [21]. Листъ, который няписанъ былъ изъ Сичи до короля, я отдалъ королю; а листъ, который написанъ былъ до польного гетмана, я задержалъ у себя и посылаю его для лЪпшаго уразумЪнія твоей милости. А того человЪка, будь ласковъ, награди, такъ какъ я самъ, покинувъ все въ НемировЪ, не имЪю худобы никакой, ибо, какъ идетъ поголоска, того человека, гдЪ-то за городомъ, въ КурчакЪ, татары разбили и чуть было въ неволю не захватили. Изложивъ все это твоей панской милости, остаюсь благожелательнымъ какъ передъ свЪтлымъ государемъ. ТебЪ, милостивому государю, пану и добродЪю, тотъ человЪкъ скажетъ устно очень секретную рЪчь, которую я слыхалъ отъ польного гетмана и своими глазами видЪлъ его. Твоей милости Процикъ Лазука, полковникъ на тотъ час будучій” [22].
В Москве уже знали о сношениях запорожских козаков с Польшей от находившегося при польском короле русского резидента Волкова. Волков успел донести в Москву о цели приезда запорожскиx посланцев в Варшаву и о результате их миссии. Посланцы, явившись к королю, передали ему, что запорожцы не получают от Москвы хлебных запасов, что они сильно стеснены и не могут свободно ходить на низовья Днепра за добычей; что это обстоятельство поставило их в необходимость помириться с крымским ханом, но что они теперь бьют челом королю, чтобы он принял их под свою оборону и прислал бы им свой указ о том, как им быть с московскими царями и крымским ханом. Кроме того, Волков доносил, что он осведомился у коронного гетмана Яблоновского о причине приезда запорожских посланцев к королю, и гетман ответил, что запорожцы приехали для вступления в королевскую службу под тем предлогом, что к ним цари не присылают хлебных запасов и что у них оттого большой голод, но что король ни в коем случае не примет их под свою протекцию, так как не желает нарушать мирного договора Польши с Россией. От тайного же сторонника своего, какого-то подольского православной веры шляхтича, занимавшего должность покоевого при королевской особе, русский резидент слыхал, что король призывал к себе Лазуку и Забияку и дал им обещание принять запорожцев в оборону “тайными вымыслами”. Имея дружбу с Крымом, король всеми мерами старался произвести между городовыми и запорожскими козаками смуту с той целью, чтобы всех вообще козаков привести к себе, потому что вечный мир, установленный между Польшей и Россией, королю невыгоден и непотребен, — ему жаль городов и земель, уступленных московским государям [23].
Процик Лазука, возвратившись в Запорожскую Сичу, привез с собою 300 червонцев, данных королем для раздачи низовому товариству, Об этом немедленно известил гетмана Мазепу его тайный сторонник Михайло Сожко, запорожский войсковой писарь [24]. Тогда гетман посдал от себя в Сичь козака Горбаченка и приказал ему сойтись с Проциком Лазукой и подробно от него разузнать о всех разговорах, которые он слыхал в Польше. Процик Лазука в тайной беседе с Горбаченком сообщил ему, что запорожских посланцев король принял с большим почетом, что коронный гетман увещевал их служить королю, а сам король, вручая Лазуке 300 червонцев для раздачи запорожскому товариству, обещал прислать потом побольше через каких-то знатных особ киевских. Сам от себя Лазука просил Горбаченка передать гетману Мазепе, чтобы он не верил полякам: “Изъ того, что я слыхалъ тамъ отъ короннаго гетмана и другихъ знатныхъ пановъ, вижу, что они зла желаютъ нашей УкрайнЪ” [25].
Не получив таким образом от польского короля решительного” ответа, запорожские козакн снова вернулись к вопросу о дружбе с крымским ханом и на этот раз решили закрепить с ним вечный мир. По этому поводу между товаристаом образовалось две партии, — одна партия за союз с Крымом против Москвы; другая партия за союз с Москвой против Крыма. Одним казалось выгоднее быть в миру с Крымом, чтобы пользоваться добычей солн и рыбы в крымских озерах; другим казалось полезнее держаться Москвы, чтобы получать от царей денежное и хлебное жалованье.
Первая партия, однако, взяла верх над второй, и запорожцы в начале 1690 года вновь вошли в сношение е крымским ханом.
Гетман Мазепа, узнав о таком решении, послал января 11 числа запрос в Москву о том, как ему поступить с государевой казной, присланной для запорожского войска с запорожскими посланцами Каплиицем и Максимом, находящимися в Батурине.
Казну ведено было задержать, а запорожских посланцев отпустить в Сичь.
Марта 5 дня гетман отпустил послаицев в Сичь и с ними отправил гадячского сотника Подлесного да батуринского козака Даниила Бута с обширным листом оставить “непотребное дЪло” и снова возвратиться к русским царям. Вместе с запорожскими посланцами отпущен был бывший кошевой атаман Филон Лихопой, который, выехав еще прошлой осенью с товарищами из Запорожья, прожил в течение всей зимы на становищах в малороссийских городах. Отпуская Каплинца и Филона Лихопоя в Сичь, гетман советовал им по прибытии на Кош объявить всему войску в том, чтобы оно, во имя всегдашней своей верности московским государям, сменило настоящего кошевого Ивана Гусака и войскового писаря Михаила Сажка и вместо них выбрало других лиц, а перемирие с бусурманами порвало раз и навсегда. Того требует и честь славных рыцарей низовых и прямая польза их [26].
“Мои милостивые пріятели и братія, господине атамана кошевой и все старшее и меньшее товариство войска ихъ царского пресвЪтлого величества. Не меньшая печаль и немалая скорбь намъ, гетману и всему войску запорожскому городовому. отъ того происходитъ, что вы, братія наша, то-жъ что и мы, будучи Малой Россіи истинные сыновья, не хочете въ общей съ нами обрЪтатись единомышленности и по присягЪ вашей не радЪете быть у великихъ государей своихъ, ихъ царского пресвЪтлого величества, въ надлежащемъ послушаніи и покорности, но столь далеко забрели в упрямствЪ своемъ и ожесточились, что обратили всегдашнюю монаршескую милость великихъ государей во гнЪвЪ и, не смотря на многократные указы монаршескіе и непрестанныя напоминанія разорвать съ бусурманами миръ, вы все-таки, къ удивленію всего христіанскаго мира, никакой готовности къ разорванію мира не показали. Напротивъ того, еще не такъ давно, въ присутствіи находившагося въ Запорожьи царского посланного, какъ самъ, ваша милость, атаманъ кошевой, такъ и писарь вашъ Сашка, многое пререканіе чинили противъ монарщеского имени и тЪмъ пресвЪтлымъ монархамъ нашимъ еще большую досаду причинили, и хотя государи, как христіанскіе цари, не отмЪнили своего обыкновеннаго милосердія, приказавъ отпустить къ вамъ вашихъ посланныхъ Ивана Каплинца съ товарищами, но все-же ни своего милостивого жалованья, которое уже на дорогЪ находилось, ни хлЪбныхъ запасовъ и перевозныхъ переволочанскихъ денегь посылать къ вамъ не велЪли, Посланныхъ вашихъ мы безъ задержанія къ вашимъ милостямъ отпускаемъ и съ ними своихъ посланцевъ, съ нашимъ листомъ, сотника полкового гадячского, Тишку ПодлЪсного съ товариствомъ посылаемъ и, не теряя надежды на склоненіе сердецъ вашихъ, прилежно и горячо напоминаемъ, чтобы вы, ваша милость, оставивъ неповиновеніе монаршеской волЪ, безотлагательно склонились къ счастливому и похвальному съ непріятелями разрыву и больше съ ними проклятого союза не держали. Еще недавно то было, когда вы, ваша милость, видя учиненное, вслЪдствіе необходимыхъ и уважительныхъ причинъ, монаршеское съ бусурманами перемиріе и не найдя въ томъ ддя себя никакой корысти, но вспоминая смЪлыя противъ бусурманъ дЪла своихъ предковъ, сами противъ нихъ воспалились, какъ содержится это въ нашей памяти, и хотя снова, ради окупа невольниковъ чинили съ ними, бусурманами, миръ, однако-же дЪлали то на короткое время и долго не держали его. А нынЪ, когда всЪ христіанскія государства находятся съ ними въ войнЪ, вы, не стыдясь страха божьяго, не разсудивъ о вашей правдивой христіанской должности, такъ долго и такъ твердо держите съ ними перемиріе, что, несмотря на приказаніе монарховъ своихъ, разорвать не хочете. И не стыдноли вамъ, живя подъ своими монархами и защищаясь монаршескою милостью, держаться такого упрямства, которое вмЪсто славы знатную грамоту приносит? Для прибыли-ли или для доброй памяти на предбудущіе вЪка вы то дЪлаете, что указа монаршеского, которого, какъ божьяго повелЪнія, всЪмъ намъ надлежитъ слушать, вы не послушали? Уже-ли у васъ нЪтъ такого человЪка, искренне любящего правду, который-бы далъ вамъ толчокъ, ради исполненія воли монаршеской и распространенія доброй славы вашей, къ чиненію промысла надъ тЪми непріятелями бусурманами? ВсЪмъ вамъ, какъ старшимъ, такъ и меньшимъ, достойно было-бы здравымъ умомъ и единомышленнымъ совЪтомъ разсудить о томъ, что то дЪло есть дЪло очень безчестное и въ предбудущія времена на войско срамоту приносящее; когда христіанскіе монархи со своими святыми союзниками непріятелей бусурманъ со всЪхъ сторонъ воюютъ, вы, съ бусурманами братаясь, чините имъ охложденіе и отдохновеніе. Въ самомъ дЪлЪ, пошелъ-бы крымскій ханъ изъ Крыма на помощь упадающему турчанину, если-бы вы въ воинскихъ промыслахъ противъ бусурманъ обрЪтались и если-бы вы къ перемирію и всему христіанству вредительному, и монархамъ своимъ противному, не пристали? Но когда тЪ непріятели, послЪ многихъ надъ ними отъ христіанъ побЪдъ и безъ вашего имъ вспомоществованія, притЪснены будутъ до конечного разоренія, на что и нужно, при помощи божіей надЪяться, то тогда какъ вы поступать будете и на кого у васъ будетъ надЪжда въ то время? Польская страна, какъ сами знаете, въ той-же союзной войнЪ противъ бусурманъ обрЪтается и поступка вашего похвалить не захочетъ. А если-бы кто-нибудь (из поляков) въ томъ и далъ вамъ поблажку, то тутъ самая память вамъ подскажетъ, что если-бы войску запорожскому было хорошо при польской державЪ жить то не было бы надобности и Хмельницкому возставать противъ того. И если вы испортите то, что сдЪлали раньше васъ добрые молодцы, то какова-же изъ того выйдетъ вамъ похвала? И такъ ради будущихъ неудобствъ и страшного безчестья, которое вы себЪ навлечете, вы, ради Бога, ради спасенія вашихъ душъ и ради цЪлости малороссійского народа, учините послушаніе своимъ пресвЪтлымъ монархамъ, разорвите то своё христіанству вредительное съ нeпpіятeлями бусурманами перемиріе; оставьте ту ненадобную отговорку, будто того учинить нельзя ради товариства, на добычахъ обрЪтающагося, ибо я знаю, что тому товариству въ один часъ можно послать предостереженіе, такъ что съ нихъ ни единъ волосъ не пропадетъ. И коль скоро вы то благое и богобоязливое послушаніе учините, тотчасъ мы постараемся о томъ, что вамъ пришлютъ милостивое монаршеское жалованье и отъ насъ борошно и деньги перевозныя; сверхъ того вамъ умножится и на будушія времена монаршеская милость и наша региментарская любовь, и дача особая будетъ дана. А главное изъ того розмирья выйдетъ то, что всЪ христіанскіе народы возрадуются отъ вашего постоянства; если-же къ тому и промыслы свои покажете, то заслужите похвалу всего свЪта, доброю молвой вездЪ расходящуюся. А что посланнымь вашимъ въ БатуринЪ учинилось печальное дЪло и что тамъ были убиты до смерти два вашихъ товарища, то ради того случая не печальте сердецъ вашихъ, потому что убійство то случилось по одной злобЪ убійц, а не по приговору когонибудь, и наказаніе тЪмъ убійцамъ, по указу царского, пресвЪтлого величества, будетъ по истинЪ и по справедливости” [27].
Независимо от этого гетман Мазепа послал особых “подлинныхъ людей” в Запорожскую Сичь и в турецкие городки для собирания там точных вестей.
Однако посланцы не принесли гетману никаких вестей. “Подлинныхъ людей” кошевой совсем не пустил в городки; Каплинец и Лихопой отказались гетману писать. Но у Мазепы был верный слуга переволочанский дозорца Иван Рутковский, который не замедлил снестись с гетманским посланцем Бутом, находившимся в Сичи, и с его слов поспешил послать Мазеие “подлинную” о запорожцах весть. Положение дел в Запорожье, по словам Рутковского, было такого.
В то время, когда Бут – находился в Сичи, туда прискакал какой-то козак Миргородского полка верхом на лошади без седла (“охлупъ”) н объявил о том, что гетман Мазепа собрал полки для того, чтобы идти против татар и два полка, Полтавский и Миргородский, имел послать под турецкие городки; полковники двух последних полков условились собраться на реке Ингульце и оттуда идти под Кызыкермень. Полупив такую весть, запорожские козаки, собравшись на раду, решили о походе малороссийских полков под Кызыкермень предупредить турецких властей и для этого отправили войскового, пушкаря с двумя простыми козаками. Войсковой пушкарь поскакал в Кызыкермень и о грозившей опасности городку объявил кызыкерменскому писарю Шабану. Щабан написал запорожцам благодарственное письмо и тут же объявил, что мусульмане не боятся встречи с малороссийскими полкамн, так как к турецким городкам скоро будет крымский хан, только что одержавший победу над немцами в Венгерской земле и теперь направлявшийся к Кызыкерменскому городку. Платя благодарностью за благодарность, Шабан предупреждал кошевого Гусака, что на крепость Кодак, идет московский воевода с полком, но что запорожцы, несомненно, найдут себе помощь у хана для отражения их врагов. В то время, когда войсковой пушкарь прибыл в Кызыкермень, там находился атаман Незамайковского куреня Иван Коваль, хлопотавший об отдаче какого-то козака Филиппа вместо пленного татарина. Кызыкерменский бей дал и войсковому пушкарю и атаману Ковалю по письму от себя и отпустил их в Сичь. Письма были доставлены в Сичь и прочтены на раде в присутствии всех козаков, но запорожцам сильно не понравилось то, что хан шел с победоносным войском назад: они опасались, как бы он не обратил своего оружия и на самих козаков. Но тут от татар пришла новая вееть; что они действительно ждут к себе хана и не на одних словах готовы помогать запорожцам: уже и теперь татарская орда, быв под Черным лесом и услыхав, что запорожцы ждут к себе возвращения отправленного к польскому королю собственного посла, которому компанейские войска “заступили” путь, послали от себя отряд на выручку, того посла.
Эта весть совершенно уснокоила казаков, но сам кошевой атаман Иван Гусак или колебался насчет истинных намерений татар или же хотел в отношении Мазепы вести независимую политику от козаков и потому; готовясь отпустить от себя гетманского посланца Бута, просил его передать дозорце Рутковскому, что он вовсе не враг ни гетмана, ни царя, и если гетман пожелает что-нибудь учинить против врагов, то пусть даст о том весть, и кошевой готов будет служить гетману и радеть государям. Но такому настроению кошевого Гусака помешало одно обстоятельство, происшедшее в Кызыкермене и сделавшееся известным в Сичи.
В Кызыкермень из города Лебедина приехал один человек но фамилии Иван Гутник и привез туда для продажи партию сукна. Явившись к писарю Шабану, он скоро подружился с ним и, подвыпив, стал говорить, что у него дома есть дети, которые ходят в школу и учатся читать письма и что для науки своих детей он хотел бы получить от писаря какие-нибудь листы, за что готов писаря даже и подарить. Писарь Шабан, не подозревая в той просьбе никакого дурного умысла, собрал писанные к нему от запорожских козаков письма и передал их Гутнику для его детей. Гутник стал те письма читать и удивлялся тому, как запорожцы величают крымского хана. Но случившиеся там запорожские козаки услыхали чтение своих писем и сразу поняли коварный умысел гетманского агента. Гутник же, дав писарю кинбияк (?), поспешил уехать от него, направив свой путь через запорожскую степь. За ним поехали и бывшие в Кызыкермене козаки. Прибыв в Сичь, они объявили в ней о том, с чем ехал через Запорожье лебединский купец, и кошевой атаман послал за ним войскового асаула в догон. Но было уже поздно, и Гутник, оставив степь, успел доставить добытые им письма в Переволочанский перевоз. Тогда кошевой атаман, сильно озлобленный таким обстоятельством, распорядился не пропускать никого в Запорожье без предварительного обыска, и кроме вина и тютюну не позволил ничего привозить в Сичь. Он видел, что по Запорожью везде снуют гетманские агенты, в виде торговцев и купцов и стараются разузнать все тайны запорожского войска. При всем этом гетман все-таки успел разузнать, что запорожцы с особенным нетерпением ждут возвращения своего посла от польского короля, и что как только тот посол прийдет, то они заключат с Крымом мир и пойдут войной на Москву: им бы только Полтаву захватить, а там они сумеют всех к себе привратить. Гетман знал и то, что не переставая думать о войне, запорожцы вышли по несколько человек из каждого куреня частью на собственные речки и побросали язы для рыбных добыч, частью на урочище ниже турецких городков “съ ясками повольно” [28].
Пока шли эти объяснения между гетманом Мазепой и эапорожскими козаками, тем временем крымский хан, возвращаясь из похода на Венгерскую землю, прошел в Белогородчину и оттуда направился в Крым. Дав в Крыму несколько времени отдохнуть своим коням, он задумал, собрав большие орды, идти мимо Кызыкерменского городка чигиринской стороной на украинные города. Тогда гетман Мазепа, получив такую весть, собрал свои полки и вышел с ними сперва к Гадячу, а потом спустился поближе к Днепру в городок Голтву. Но неприятель, увидя собранные малороссийские полки, открытого нападения сделать не посмел и послал несколько загонов под Черкасы, Белую Церковь и Синяву да под Новобогородицкую крепость и другие самарско-орельские городки. Для защиты Новобогородицкого городка гетман поспешил отправить марта 9 дня из Полтавского волка 1000 человек козаков, а сам отступил в Лубны и послал государям запрос как ему дальше поступать. Но государи предоставили гетману окончить это дело так, как он сам лучше найдет. Тогда гетман, продержав всю зиму сторожу от татар, расставил по всему берегу Днепра от Орели до Киева войска в орельско-самарских городках, Переволочне, Келеберде, Кременчуке. Потоке, Власовке, Городище, Чигорин-Дубровке, Жовнине и Еремеевке, – а сам вернулся в Батурин 1689 года марта 15 дня.
Мазепа был убежден, что неприятели, благодаря взятым мерам, не посмеют делать нападений на малороссийские города. Запорожцы же одни без татар не казались страшными для гетмана: он был уверен, что если бы они и захотели внести между малороссийским народом мятеж, то не могли бы найти сочувствия себе. К тому же гетман отдал всем полковникам крепкий приказ никого из городов в Запорожье ни с борошном, ни с чем другим, ни порожнем для рыбной ловли не пропускать; а если бы кто пожелал идти для рыбных ловель в реку Буг или в речки полевые, или в озера “на сей. сторонЪ Днъпра, которыя повыше Сичи суть”, то таковой должен, давать за себя поруку, что он с той рыбной добычей возвратится без замедления назад и ни на какой своевольный путь не пойдет. Гетман взял все меры и относительно запорожских посланцев, которые находились под Немировым, в обратном пути, чтобы их “перенять и въ свои руки загрести”: он поставил “бдительнаго и нелЪнивого, въ вЪрности извЪстного человЪка” полкового конного асаула. Ивана Рубана с отрядом в несколько сот человек доброго товариства на правой стороне Днепра меж Черным лесом и Чигирином, куда послам лежал обратный путь. Асаулу Рубану гетман отдал строжайший приказ “неусыпное око” над ними иметь, всякими способами радеть, чтобы их в Батурин привести, за что гетман от имени великих государей самому асаулу Рубану и его наследникам обещал великую милость оказать и награждение дать [29].
Московское правительство, похваляя гетмана за его распоряжение и деятельность во время прихода на чигиринскую сторону, татар, имело, однако, главную мысль о том, чтобы так или иначе вновь запорожское войско на свою сторону склонить.
Но случившиеся в то время обстоятельства не только не благоприятствовали такому стремлению московского правительства; напротив того сильно взволновали запорожское войско и поддержали в нем враждебное настроение против Москвы, в особенности же против гетмана Мазепы. Названные выше запорожские посланцы Иван Каплинец да Максим, козак Сергиевского куреня, заявили жалобу севскому воеводе Ивану Юрьевичу Неплюеву и гетману Мазепе о пограблении у них возле Севска разных вещей из их личного скарба и об убиении двух их товарищей, асаула Степана Рудого да козака Леска, из которых первый умер немедленно, а второй немного спустя, февраля 22 дня в Батурине, за Путивльскими воротами, на рогу. Следствие по убийству тянулось с февраля месяца до июня, и по розыску дела оказалось, что убийцами запорожцев были сиповщики Фома Никифоров, Андрей Учуй, Михаило Дубовый да Данило Гордеев с товарищами, всех девять человек; Они напали на двух названных запорожских козаков и одному из них в трех местах голову пробили, а другого до полусмерти прибили, а платья, сняв с них, в навоз против войскових изб спрятали. По этому поводу из Москвы пришел приказ сперва пытать порознь каждого из убийц, находившихся под караулом в Батурине, а потом казнить их смертью, если они сделали такое злодеяние по умыслу; “буде-же совершили его пьянскимъ обычаемъ”, оставить в живых, но подвергнуть пытке и допросу и потом подвергнуть наказанию. Гетман Мазепа нашел, что убийцы совершили “свое дЪло” в пьяном виде и потому, не подвергая их пытке, одних из них велел сослать на вечное житье на Самарь, других в Переяслав. Но первые, вследствие морового поветрия, открывшегося в то время в Запорожье, оставлены были в Батурине на неопределенное время и только вторые отправлены были с женами и детьми на место ссылки [30].
И разбойство русских и самое решение по этому поводу со стороны гетмана вызвало у запорожцев большое негодование и, поддержало враждебное настроение против Москвы.
В это же время произошло и другое обстоятельство, сделавшее немалое волнение между запорожцами. В конце апреля месяца в Запорожье открылось моровое поветрие, не прекращавшееся в течение всего лета. От того поветрия в Новобогородицкой крепости поумирало много московских ратных людей, в том числе и сам воевода крепости Алексей Иванович Ржевский с сыном [31]. Соседний с Новобогородицким городом, Новосергиев, или Вольное, весь вымер и навсегда остался в запустении. От Самары моровое поветрие спустилось ниже и коснулось самой Сичи.
Гетман Мазепа узнал о моровом поветрии, открывшемся в Запорожье, от своего дозорцы Ивана Рутковского, которого известил о том мая 10 числа 1690 года китайгородский сотник Семен Ревенко.
Вслед за моровым поветрием появилась, в августе месяце в Запорожье саранча. Страшная масса ее заслонила солнце, помрачила небо, наполнила воздух невыразимым смрадом и задушила своим зловонием множество лошадей, волов и коров [32].
Узнав об открывшейся в Запорожье моровой язве, гетман Мазепа поспешил сообщить о том в Москву. Он писал, что многие из реймента гетманского люди, ужаснувшись моровой язвы, “повтикали” из Новобогородицкой крепости в разные стороны. Многие из великороссийских ратных людей также бежали из города; они “тулялись” по степям, по байракам, по лугам и по островам днепровскими в тех разных местах одни поумирали, другие, хотя и остались живы, скрывались друг от друга. Тела умерших оставались долго в тех “пустыхъ” местах и наводили великий страх на живых людей. Ввиду такого страха гетман, желая прежде всего сохранить царскую казну в городе Новобогородицке, приказал послать в дикие поля возле города тысячу человек козаков Полтавского полка и на смену его столько же козаков Миргородского полка. Но козаки тех полков, не раз бывавшие в бою с неприятелем, не решались идти на явную смерть в Новобогородицк. Тогда Мазепа распорядился послать за реку Орель самого полтавского полковника Федора Жученка. Федор Жученко повиновался воле гетмана, но скоро донёс ему, что половина злосчастного города сделалась добычей страшного пожара и потому спрашивал, как поступить ему с уцелевшим в нем имуществом. Гетман велел полковнику наблюдать город от окончательного со стороны неприятелей разорения, а самим полчанам предписал отнюдь не брать никаких вещей умерших от моровой язвы людей, — ни одежды, ни денег, которые бы нашлись в диких полях и байраках; людей “повЪтренныхъ” к себе не пускать, рыбы у запорожских промышленников не покупать [33].
Это распоряжение, в связи с прежним обстоятельством, еще более возбудило запорожцев против гетмана Мазепы.
А между тем московское правительство; уже давно знавшее о намерении запорожского войска отдаться под протекцию польского короля и заручиться постоянным союзом с крымским ханом, решило во что бы то ни стало отклонить запорожцев от такого дела. Гетману Мазепе вновь предписано было, чтобы он приложил всякое старание привести запорожцев к послушанию и к разрыву с татарами. И гетман приложил свои старания, действуя то увещаниями, то деньгами. В этом случае весьма много помогла Мазепе та неустойчивость и в мыслях, и в действиях, которая составляла характерную черту козаков запорожского низового войска и которая обыкновенно проявлялась как раз в самые решительные моменты их намерений: запорожцы всегда любили пошуметь, наговорить много угроз по адресу своих зложелателей, любили “покуражиться”, как они сами говорили о себе, а потом внезапно смирялись и приходили совершенно к другому решению. Так у них бывало зачастую. Так произоцьто и на этот раз.
Гетман Мазепа, получив царское предписание, выбрал самого ловкого и самого хитрого из своих сподручников козака Горбаченка и, вручив ему письмо и денежные подарки для кошевого атамана и старшины, отправил его в Сичь. В своем письме Мазепа поздравлял все запорожское низовое войско с праздником светлого Христова Воскресения, объявлял кошевому атаману Ивану Гусаку о посылке ему подарка в 20 левов, всей старшине в 8 левов на человека и за то обращался к ним со словом убеждения отстать от бусурман и пристать по-прежнему к своим православным царям [34].
Посланец прибыл в Сичь мая 12 дня и в тот же день вручил войску гетманский лист, а кошевому атаману и старшине передал гостинец левами. Гетманский лист, но обычаю войска, прочитай был на раде и через два дня после того на него написан был ответ. В ответном письме запорожцы писали, что гетман ничего им нового не сказал, кроме того, чтобы козаки разорвали с неприятелями мир и взялись за военный промысел против них. Убеждая в этом запорожское товариство, гетман сам не только для того никакой помощи войску не оказывает, — ни деньгами, ни хлебным продовольствием, но даже охотного люда из Украйны на Запорожье не пускает и только сладкими своими обещаниями запорожцев, точно малых детей, утешает. От этого он красноречиво собой напоминает известную пословицу: “Доки зійде сонце, жебы роса очи ихъ выість”. А чрез это может выйти вместо старой, добытой отвагой добрых молодцев, войсковой славы, столь дорогой для всего козацкого народа, одна пагуба для запорожского низового войска. “Много разъ мы писали до вашей вельможности, требуя отъ васъ, чтобы вы прислали намъ все необходимое и все потребное для военнаго предприятия, денегъ на сторожу, хлЪбныхъ запасовъ на войско, свободнаго къ намъ прохода охочимъ людямъ, но вы, ваша вельможность, того не дЪлали и теперь не дЪлаете, а только, утешая своей ласкою, тЪм насъ впевняете. Поэтому намъ, не видящимъ отъ васъ никакого вниманія н расположения, зачЪм же власне съ непріятелями розмириться и какое намъ от того будетъ потомъ утЪшеніе и награда, развЪ сами себЪ уменьшимъ пожитку? Да и можем-ли мы съ нашими малыми силами возстать противъ такого воинственнаго непріятеля? Если, вельможность ваша, потребуете отъ насъ, чтобы мы розмирились съ непріятелями, то намъ нельзя будетъ послЪ этого не только распространиться, но и носа высунуть. Другое дЪло будетъ, когда вы учините досыть все такъ, какъ мы просили въ первомъ и въ теперешнем просим письмЪ: тогда мы не будемъ больше причинять вамъ въ этомъ дЪлЪ никакого безпокойства. Если-же вы не исполните согласно нашей просьбы, то не утруждайте больше ни себя, ни насъ, и подобныхъ писемъ къ нам не присылайте. А что пишете, ваша вельможность, о томъ, что пресвЪтлые монархи наши указали быть намъ сим лЪтомъ на военной службЪ, то мы всегда готовы к военному промыслу, и за нами это дЪло не станетъ, да и сборовъ намъ больщихъ не прійдется чинить: какъ скоро зачуемъ о сближеніи сил монаршихъ, не замЪшкаемъ того-жъ часу и перемиріе съ непріятелемъ разорвать. А на сей часъ сообшаемъ вЪсти, какія имЪемъ о непріятельскомъ положеньи: крымскій ханъ находится въ Ядерномъ, вся орда повернула до Крыма, сын хана находится въ БЪлоградЪ” [35].
К листу от всего запорожского низового войска особо приложено было письмо к гетману Мазепе от кошевого атамана Гусака и от всей “за нимъ” войсковой старшины. Кошевой от себя и от всей старшины благодарил гетмана “упавши до ногъ его” за присланные в подарок левы и обещал с своей стороны всяким добром “отдячити и зичливыми услугами отслужити”, но при этом покорно просим гетманскую ясновельможность исполнить просьбу всего запорожского низового войска: принять жалобу на уряд, т.е. на начальников переролочанских: на сотника и на шапара за то, что они невыносимые кривды, убытки и бедствия людям причиняют, над войском запорожским насмехаются, говоря торговым людям, чтобы они не возили s Запорожье ничего другого, кроме дегтю да горилки. Такие слова — большая скорбь и обида для войска, и кошевой со старшиной просит гетманскую вельможность не оставить втуне таких слов переволочанских начальников [36].
После этого гетману ничего не оставалось сделать, как задобрить запорожцев. Он послал им, при самом любезном письме годовое борощно и деньги с Переволочанского перевоза от прошлого года, обещал, кроме того, прислать деньги от царской казны и малороссийского скарба. Но за все то настоятельно просил низовое товариство разорвать перемирие с бусурманами, которые, не опасаясь запорожцев и считая их своими друзьями, успели сделать несколько на христиан нападений под Белой Церковью, на Миус и Калмиус и увести немало людей православных в поганскую неволю. Гетман убеждал запорожцев вспомнить рыцарскую отвагу и чинить, на татар нападение, как делали это полковые асаулы малороссийского войска Рубан у Мотронина и Иван Искра на вершине Вовчей, отнявший взятый татарами ясырь под орельскими городками, и полковник Семен Палий с молодцами Переяславсксго полка под Белой Церковью за Гнилым Текичем [37].
Такие доводы подействовали, наконец, на запорожцев. Уже в мае месяце отряд запорожского войска ходил в помощь полякам против татарских загонов и на обратном пути получил от коронного гетмана Яблоновского проезжий лист через польские владедия [38]. В июле месяце сам гетман Мазепа писал к великим государям, что запорожцы, как донес ему бывший в Запорожьи священник из города Кобеляк, объявили свое намерение сделать нападение на турецкие городки по Днепру. По этому поводу Мазепа поспешил послать кошевому атаману Ивану Гусаку известие об отправлении малороссийского войска под город Кызыкермень “для разоренія” турских крепостей и просил кошевого помогать ему собственными войсками или, по крайней мере, “не давать знать татарамъ о таковой посылкЪ” [39]. Конечно, запорожцы приняли и ту и другую гетманскую просьбу с большой охотой, но зато в счет будущей своей услуги просили гетмана исходатайствовать у царских величеств денежное и хлебное жалованье для войска за два прошедшие года [40].
Просьба запорожских козаков на этот раз была исполнена без замедления. Сентября 17 дня по указу великих государей прибыл в Запорожскую Сичь стольник, воевода и полковник Афанасий Алексеевич Чубаров; с ним вместе прибыли конотопский сотник Федор Кандыба и арматный асаул Тимош Пиковец с особыми подарками на войсковой скарб и на божию церковь от самого гетмана Мазепы. Стольник привез с собой червонные золотые, кармазинные и амбургские сукна, атласы, бархатные вершки, соболи, свинец и зелье (порох). Все это жалованье еще с прошлого года задержано было в городе Севске, но теперь благополучно доставлено было в Сичу и роздано по составленной у гетмана Мазепы росписи кошевому атаману, старшине и всему войску. Сентября 19 дня у кошевого, Ивана Гусака, куренных атаманов и у всего войска низового собрана была большая рада. На ту раду кошевой вышел в кармазиновом, подбитом соболями кафтане и с камышиной, оправленной золотом и дорогими каменьями; куренные атаманы, также все вырядились цветно и стройно. Перед началом рады пушкари стреляли из пушек, довбыши били в бубны и литавры [41]. На собранной таким образом раде все войско низовое постановило с крымским ханом и с турскими городками учиненное перемирие разорвать и в первых числах следующего месяца в турские городки с этой целью розмирное письмо послать. А для известия о таком решении великим государям определено было отправить куренного атамана Переяславского куреня Ивана Рубана и с ним от всякого куреня по одному человеку.
Обо всем этом донес гетману Мазепе стольник Афанасий Чубаров сентября 21 дня со стану подле реки Соленой, отъехав 15 верст от Сичи [42]. Сам гетман поспешил известить о том великих государей, paдуясь повороту чувств со стороны запорожского низового войска [43].
Независимо от донесения Афанасия Чубарова гетман Мазепа получил донесение к от самого кошевого атамана. Кошевой атаман Гусак со всем низовым товариством сообщал гетману, что запорожское войско принимало в Кошу царского стольника и бывших с ним сотника Кандыбу и асаула Пиковца в полной посполитой раде. На той раде прочитана была с полным вниманием грамота царских помазанников божиих, аки дар многоценный, и вслед за грамотой выслушан был лист гетманский. Державнейшие великие государи изволили явить свою монаршескую милость, прислали отправленное еще в прошлом году, но задержанное в городе Севске, царское жалованье. Теперь это жалованье, по челобитью гетмана, добродея запорожского войска, благополучно дошло в Сичь и роздано всему как старшему, так и младшему товариству. И присылка этого жалованья оказалась как нельзя более кстати: вернувшись в прошлом году из похода под Перекоп на Сичу, запорожцы, рассудив, что им нечем содержаться, нашли нужным учинить с бусурманами и с крымским ханом перемирие: “Что имЪли мы раньше запасовъ, то ходячи подъ Перекопъ въ двЪ дороги, СсъЪли, надЪясь на монаршескіе силы и на взятіе Перекопа; но Голицынъ не только намъ, но и всему городовому войску, учинилъ великій жаль и слова монаршого не статчилъ, и мы никакого утЪшенія из того витязства не получили; а вслЪдствіе того и перемиріе (с бусурманами) учинили. А что вельможность твоя, пишешь, почему мы о святей ТройцЪ розмирья съ крымскимъ царствомъ не учинили, то мы рады были-бы учинить то розмирье, но, какъ раньше въ первомъ нашемъ письмЪ вамъ писали, такъ и теперь пишемъ, что по божьему попущенію между нами вкинулось моровое повЪтpіe, отъ чего мы ни одного товарища (козака) не могли задержать, да и до настоящаго времени всЪхъ не можЪмъ на Кошъ собрать. За то, вельможность ваша, на меня гнева твоего не накладай. Отъ насъ-же, войска запорожскаго, никому изъ городового товариства, какъ старому, такъ и молодому, кривды никакой не дЪлается; находится-ли кто на Кошу или остается одностайне на рЪчкахъ полевыхъ. Какъ детямъ одного отца наше товариство городовымъ вашей вельможности товарищамъ; одинъ одному, кривды ни на ДнЪпрЪ, ни на рЪчкахъ полевыхъ не чинятъ. А мы, войско запорожское, какъ усердно и вЪрно на вЪчное подданство пресвЪтлЪйшимъ и державнЪйшимъ великимъ государямъ непрестанно служили, такъ и будемъ служить, а вельможность вашу, какъ добродЪя и рейментаря нашего имЪть себЪ желаемъ. И такъ какъ мы не имЪемъ другого отца и иного опекуна, кромЪ вельможности вашей, сіяющаго въ качествЪ свЪтлаго дня для всей Малой Россіи, то мы покорно просимъ вашу вельможность, чтобы вы на насъ, запорожское низовое войско, имЪли ваше ласковое и веселoe панское око. СмЪемъ и теперь покорную нашу до вельможности вашей, добродЪя и рейментаря нашего, внести просьбу изволь похлопотать для насъ, войска запорожского, у великихъ государей, помазанниковъ божіихъ, чтобъ къ намъ и за настоящій годъ дошло монаршее ихъ жалованье. А что до присяги гетмана Зиновія Хмельницкаго и всего низового и городового войска, учиненной великому государю, блаженной памяти АлексЪю Михайловичу, отцу великихъ государей, то мы по той присяжной нашей присягЪ и теперь все войско запорожское низовое, общее съ городовымъ, держимся и остаемся подъ счастливою рукою ихъ царскаго пресвЪтлаге величества и готовы одностайне исполнить все повелЪнное намъ отъ великихъ помазанниковъ божіихъ, лишь бы насъ, войско запорожское низовое, ихъ десница не забывала” [44].
Отпустив от себя царского стольника Афанасия Чубарова, запорожцы немедленно снарядили большое посольство в числе около 80 человек и отправили его сперва в город Батурин, а из Батурина велели ехать в Москву [45]. Во главе этого посольства были атаманы куреней Переяславского Иван Рубан и Крыловского Харько, называемый иначе Захарием; за ними следовали: асаул Леско Сила, писарь Яков Богун, атаман Ирклеевского куреня Цабидя, атаман Щербиновского куреня Губа [46].
Запорожские посланцы везли с собой два письма, — одно к гетману Мазепе, другое к великим государям. В письме к Мазепе кошевой атаман Иван Гусак и все запорожское поспольство предупреждали гетмана о выезде из Сичи Ивана Рубана и атамана Харька с товарищами в Москву и просили его вельможность отпустить всех посланных к великим государям для получения на наступивший новый год [47] монаршеского жалованья с прибавкой сукнами и деньгами; кроме того, независимо от царского денежного жалованья, товариство добивалось получить от самого гетмана хлебные запасы, которых за целый год не было прислано. За присланные же деньги — тысячу червонцев на войсковой скарб, полтораста золотых на божью церковь, за подарок златоглавых риз, епитрахиля и сосудов церковных запорожцы били гетману челом и усердно его благодарили. Не довольствуясь этим, запорожцы покорно просили гетмана приказать “своимъ господскимъ словомъ, чтобы въ войско запорожское ватажники съ запасомъ приходили”, да чтобы в войсковой скарб денежный сбор от Переволочанского перевоза присылали. По ходатайству его вельможности и по милости великих государей войско запорожское пожаловано было Переволочанским перевозом, но только от того перевоза для войска никакой нет прибыли: на том перевозе ходят две липы (лодки) гетманского дозорцы Рутковского, одна липа сотника Полуяна да одна липа священника Василия, которые и берут себе всю от перевоза денежную прибыль. За все будущие милости гетмана войско обещает, когда сойдется снизу все товариство до Сичи, послать розмирный лист к турецким городчанам о святом Покрове и чинить с бусурманами воинские промыслы. Относительно морового поветрия, бывшего в Запорожье, козаки писали, что теперь его нечего опасаться, так как оно уже совершенно прекратилось [48].
В таком же духе писало все запорожское низовое войско, кошевое, днепровое, низовое, будучее на полях, на полянках, на всех урочищах — днепровых и полевых, в Москву к великим государям. Пожелав пресветлым монархам доброго здравия, победы и одоления на всех врагов православной восточной церкви, войско извещало об отправке в Москву “знатныхъ особъ” Рубана и Харька с товарищами, било челом, приклонивши к стопам царским свои головы, о милостивом жалованьи на наступивший год за верные свои службы и выражало полную готовность чинить, не дальше Покрова, розмир с бусурманами [49].
Едва прибыли Иван Рубан и атаман Харько в город Батурин, и едва гетман успел отправить в Москву гонца с запросом, пропустить ли ему из Сичи в столицу посольство от Коша [50], как запорожское низовое войско отправило к гетману Мазепе новых посланцев, атаманов Полтавского и Кушовского куреней с товарищами. Новое посольство выражало гетману большую благодарность за присланное им в Кош жалованье и борошно и просило немедленно дать знать в Сичу, будет или не будет война с бусурманами. Гетман, получив такой запрос, поспешил ответить запорожцам, что лист их запросный он послал в Москву, но известия оттуда, за осенним беспутьем, подучит, вероятно, не так скоро; что с бусурманами у русских война и раньше никогда не прекращалась, но как будет теперь он, гетман, того на письме сказать не может, так как всякие военные замыслы, как запорожцы сами хорошо то понимают, должны сохраняться в строгой тайне. Дав такой уклончивый ответ на запрос войска о войне противобусурманской, гетман Мазепа вслед за тем октября 17 дня послал кошевому атаману Гусаку свой лист с известием, что по ходатайству его, гетмана, и по щедроте великих государей, запорожским козакам ведено выдать годовое царское жалованье, которое будет прислано по первому зимнему пути в Батурин, а оттуда доставлено в Сичу. Но только гетману немало удивительно то, что запорожцы, пообещав разорвать мир с бусурманами не дальше праздника Покрова, однако и до последнего времени этого не делают и никакой о том не подают вести. Ввиду этого, гетман советует запорожцам непременно разорвать с бусурманами перемирие, чтобы не навлечь на себя “монаршескую немилость, региментарскую нелюбовь и всего свЪта неславу”, и немедленно открыть с бусурманами военный промысл [51].
Тем временем первые посланцы запорожского войска Иван Рубан и атаман Харько с товарищами, прибыв в Батурин, отправились, по указанию гетмана, в Конотоп и простояли там две недели. Гетман задержал их частью с той целью, чтобы пустить их в Москву не раньше зимы и тем устранить всякую возможность занесения в столицу морового поветрия; частью с тем, чтобы до отхода их в путь получить от государей указ, как с ними поступить. Но так как запорожские посланцы постоянно докучали гетману об отпуске их в Москву, то гетман “боясь, по его словам, привести ихъ въ отчаяніе и горшее неповиновеніе и тЪмъ не посЪять пререканій и плевельныхъ рЪчей, каковыхъ въ cіe время нужно было особенно остерегаться”, отпустил их в город Севск и сообщил о том севскому воеводе Леонтьеву, а потом донес и в Москву к государям; самим же запорожцам на семьдесят одного человека выдал подорожную и приказал доставлять им во всех городах, где нужно, 40 подвод без всякого замедления [52].
По получении извещения от гетмана Мазепы о выезде запорожских посланцев государи приказали отправить два указа, один в Севск на имя воеводы Леонтьева, другой в Калугу на имя воеводы Сухово-Кобылина. Воеводе Леонтьеву приказано было в случае приезда в город Севск запорожских посланцев, принять их, постановить на добрых дворах, где пристойно, дать им пристава и тому приставу внушить иметь к ним привет, ласку и бережение и объявить им, чтобы они оставались в Севске впредь до царского указа. Жалованье им приказано было выдавать, применяясь к прежним примерам, из кабацких и таможенных доходов. А платье их, суконное, киндячные и кумачные кафтаны и сорочки, которые у них окажутся, перемыть и купить им по сорочке и по порткам из севских же доходов. Товары, седла, оружие, которые будут с ними, все описать, оставить в Севске и велеть сохранять в целости, чтобы все то не погнило, не было испорчено ржой или мышами. При отпуске из Севска также оставить их лошадей и кормить до возвращения посланцев из столицы. Из Севска их отпустить с приставом в Калугу не раньше, как за две недели до праздника Рождества Христова. Если же запорожцы начнут жаловаться на задержание их в городе Севске, то говорить им, что такое задержание произошло от того, что в Запорожьи в недавних месяцах и числах был мор и чтобы они не имели в том задержании никакого сомнительства, а также не обижались бы за распоряжение о платье, как, ввиду прилипчивости болезни, это делается во всех государствах. В Москву же они будут отпущены скоро и получат указ о том от великих государей. На такое распоряжение воевода Леонтьев отвечал государям, что на встречу запорожских посланцев он посылал майора Луцевина да стародубца Лихонина и от них узнал, что всех посланцев 71 человек и при них 82 лошади, что моровое поветрие было с весны в Запорожьи небольшое и теперь совершенно там прекратилось; что платье, в котором они выехали из Запорожья, они побросали в Глухове и что кошевой атаман и все низовое войско после их отъезда хотели розмириться с бусурманами. Приезжих поместили в ямской слободе, дали им приставом Дениса Лихонина и назначили содержание из остаточной от прошлого года наличной денежной казны на всех 71 козака по 26 алтын и 4 деньги на день, кроме того, на месяц по полусотни муки ржаной на человека, всем обще круп овсяных 2 чети, соли 3 1/2 пуда, применяясь к прежним дачам. Тут же им в приказной избе объявили, что они будут, ввиду морового поветрия, оставлены в Севске до зимнего пути и до морозов, после чего поедут в Калугу и из Калуги в столицу [53].
С такими же точно наставлениями послан был царский указ и воеводе Сухово-Кобылину в Калугу. По росписи, приложенной к указу, определено было выдавать Ивану Рубану по 3 алтына и по 3 деньги, вина по 3 чарки, меду и пива по 3 кружки; козакам семидесяти человекам по 10 денег, вина по 2 чарки, меду и пива по 2 кружки человеку на день [54].
Оба воеводы, севскнй и калужский, получив царские указы, исполнили их в точности. Севскому воеводе запорожские посланцы отвечали, что товаров у них никаких не имеется; что платья свои они еще в Глухове побросали, что о задержании своем в городе Севске они никакого сумнительетва не имеют, лошадей своих они сдали на прокорм в севский уезд, а седла и ружья отдали, по росписи, для склада в казенный амбар на присмотр осадному голове Гломаздину.
Пробыв до зимнего пути в городе Севске и потом получив 28 рублей, 13 алтын и 2 деньги да 20 ведер вина на прокорм в течение осьми дней в дороге, запорожские посланцы из Севска переехали в Калугу, а из Калуги прибыли в Москву [55].
По приезде в Москву запорожские посланцы получили содержание — на 71 рубль двуденежных хлебов, калачей столько ж, рыбы свежей мерзлой на 3 рубля, пол-осьмины круп, муки на 6 алтын и 4 деньги, по 3 воза дров на неделю, ценой 2 алтына и 2 деньги за воз, для топления палат и для варения кушанья, товарищам Ивана Рубана по 2 алтына и по 2 деньги человеку на день, а в тот день, когда были у руки великих государей, дано было корма с поденным вдвое, на отпуске же к прежнему в прибавку по 1 рублю, а всего с прежним по 5 рублей на человека, самому Рубану и его товарищу Фоме [56] приказано было на отпуске дать сукна английского по 5 аршин из казенного приказа [57].
Отпуская из Москвы запорожских посланцев, великие государи велели вручить им грамоту для передачи кошевому атаману с объявлением, что посланцы войска запорожского низового Иван Рубан и атаман Харько были допущены пред очи государей и что всему войску низовому посылается милостивое государево жалованье.
На отъезде из Москвы запорожские посланцы Иван Рубан с товарищами подали челобитную великим государям на том, что будучи задержаны в течение шести недель в Севске, они “испроЪлися”, потому что там им выдавалось царского жалованья всего лишь по одному литовскому чеху; кроме того, когда они были в Севске, у них пало 8 лошадей, да на выезде из города пало от голода 3 лошади. И потому козаки просят великих государей выдать им жалованье за “пропалыхъ” лошадей да приказать вернуть им рухлядь из казны, отобранную у них в Севске. По той челобитной запорожских посланцев велено было государями послать грамоту севскому воеводе Леонтьеву с приказанием выдать атаманам по 7 денег, рядовым козакам по 4 деньги на день из кабацких и таможенных доходов; о лошадях же приказано было сделать розыск, а ружья и всякую козацкую рухлядь возвратить в целости и всех посланцев отпустить из Севска на Запорожье без задержания [58].
Таким образом, вернувшись вновь под власть московских государей и под регимент малороссийского гетмана, запорожские козаки открыли набеги на татарские и турецкие города и селения и в этом провели конец 1690 года. Так, в исходе ноября этого года запорожцы напали на Перекопской дороге, в урочище Стрелице, под предводительством ватага Максима на татарский отряд, провожавший ханскую казну и немецкий ясырь из Очакова до Крыма, пять человек татар из того отряда насмерть убили, а четырех живыми с собой взяли и в Москву отослали [59].
Примечания:
- Архив мин. ин. дел, Малороссийские дела, 1689, св.80, № 22.
- Собрание госуд. грам. и дог., IV, 662—605,541,563,564,593.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1700, св.5, № 56.
- В высшей степени интересна и поучительна дальнейшая судьба козака Юшки Гаврилова. Захваченный под Кызыкерменем, он привезен был в самый город и в одну ночь продан был в Крым к одному татарину в деревню Охмеч. Прожив у того татарина всю зиму, Юшка бежал от него великим постом, шел 5 дней и когда был уже у Перекопа, то тут был настигнут погоней и привезен к прежнему своему хозяину, который продал его за Бахчисарай, в село Кашекиум. В том селе Юшка прожил 2 года в работе, потом бежал к Черному морю, на Балакну, к корабельной пристани, но на пути был пойман и отдан на корабль. На Корабле Юшка прибыл в Царьград, прожил там 2 месяца и был продан за Белое (Мраморное) море под город Магалыч к паше по имени Цапу. Прожив месяц у того паши, ушел с тремя полоняниками из его села, шел 4 недели пустым местом и пришел в турецкий город Чандар, но там был пойман и сидел в оковах два месяца, пока в тот город не явился паша Цап, который всех трех беглецов выкупил за 50 ефимков, отвез их в свое село и держал всю зиму “въ великомъ мученіи”. Весной Юшка с теми же полоняниками снова ушел и прибежал к городу Дерменяжи, но там изловили их караульщики и отдали городскому воеводе Магомету, у которого они просидели целый месяц скованные железом. От паши Юшка, в ночное время, снова бежал из-под караула, шел 15 дней и дошел до какого-то села, но там был пойман, привезен к прикащику Мустафе и прожил в его селе скованным 1 месяц. От Мустафы он был взят к прежнему воеводе Магомету, который, оковав его, бил и мучил его, но когда Юшка от тех побоев заболел, то он освободил его от железа и продал за 90 ефимков паше Генжу, посланному от турецкого султана для сбора всяких поборов. С пашой Юшка ходил 3 летних месяца, потом послан был в его отчину, жил в той отчине до Петрова дня, после чего бежал и шел полтретья месяца и пришел к заставе, которая поставлена для поимки беглых полоняников, на той заставе был пойман и скован оковами. Там было большое число полоняников и от великой нужды и голода 12 человек из них при Юшке умерли. От той заставы Юшку послали в какую-то деревню, где он жил до великого поста. Из деревни послали его продать в западную сторону в город Кушакшатер и продали какому-то хозяину, который его бил и постоянно на работу посылал. Прожив у того хозяина лето, Юшка от него бежал, шел два месяца и пришел к городу Манцу и жил в деревне в неволе полтретья года и из той деревни снова убежал, шел два дня и пришел в турецкий город Смирну над Белым морем, к корабельной пристани, на голландский корабль. Из Смирны на том корабле он пришел в Испанию и оттуда прибыл в город Амстердам, а из Амстердама, наконец, добрался в 1700 году, в июне месяце, в Россию, в город Архангельск. И в голландской земле, и идучи морем на корабле его, Юшку, за полонное терпение, кормили и поили и провозу с него не взяли. Архив министерства ин. дел., малороссийские дела, связка 5, № 56.
- Феодосий, Самарско-Николаевский монастырь, Екатеринослав, 1873, 18.
- Собрание государ, грамот и договоров, Москва, 1828, IV, 608.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1688—1689, св.77, № 86.
- Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 88.
- У Костомарова (Мазепа, Спб., 1885, 15, 30) Вольный город смешан с Новобогородицким, как это видно из того, что местоположение Вольного у него приурочено к местоположению Новобогородицкого. Оттого Костомаров, говоря о возвращении Голицына из второго крымского похода, вовсе не говорит о построении им города у Вольного брода. По Костомарову этот город возник после первого крымского похода и есть тот же город, что и Новобогородицк; а между тем в подлинном на этот счет акте сказано ясно, что князь Голицын, возвратившись из второго похода на Крым, пришел в Новобогородицкую крепость и, находясь в ней, отдал приказание построить город выше Вольного брода.
- Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 84.
- Архив мин. юстиции, 1689, л. 177-182; Устрялов, История Петра Великого, I, 220,221,224,237,367,372,376,377.
- Архив мин. юстиции, стол. моск. ст., 1688—1689, № 179, л.177—182.
- Архив мин. юстиции, ст. моск. ст., 1688—1689, № 479, л.177—182.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1689, св.80, № 22.
- Архив мин. ин. дел, маk. подл. акты, 1690, св.7, № 632—613.
- Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1690, св.7, № 642—623,646—627.
- Вероятно, об этом самом Гусаке дошло предание и до Мышецкого, который говорит, что при кошевом Гусаке запорожцы имели с турками и с поляками войны и что еще и ныне (1736—1740) у них в памяти находятся козаки удалых сердец и называются Гусаковщина; История о козаках, Одесса, 1852, 11.
- Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1689, № 609—628,610—629.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1689, св.8. № 55, св.93, № 40; Архив мин. юстиции, столб, моск. стола, № 479, № 177—182; 1689, кн. 59.
- Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты 1690, июля 10, св.7; Архив мин. юстиции, 1690, кн.57, л.248.
- Разумеется названный выше козак киевского полка Елец.
- Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1690, июля 10, св.7, июля 11, св.7, № 701—682.
- Архив мин. ин. дел, 1689, св.93, № 40.
- Архив мин. юстиции, 1689, кн.69, л.111.
- Архив мин. ин. дел, подл. мал. дела, 1690, № 680,682.
- Архив мин. ин. дел, 1690, св.82, № 18.
- Архив мин. ин. дел, 1690, св.82, № 18.
- Архив мин. ин. дел, 1690, св.82, № 18.
- Архив мин. ин. дел, 1690, св.82, № 18.
- Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1690, св.82, № 18, св.7, № 689—670.
- Вместо умершего Ржевского прислан был воевода Змеев. По словам Величка, сын Ржевского хотя и пострадал от болезни, но, однако, остался жив; Мазепа же доносил в Москву, что вместе с отцом умер и сын.
- Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 87,88,95.
- Архив мин. ин. дел; мал. подл. акты, 1690, св.7, № 670—651; Акты южной и западной России, V, 238.
- Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1690, св.7, № 665—646.
- Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1690, св.7, № 665—646.
- Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1690, св.7, № 665—646.
- Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1690, св.7, № 680—641.
- Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1690, № 657—676.
- Архив мин. ин. дел, 1690, св.83, № 44; подл. 685—704.
- Архив мин. ин. дел, 1690, св.83, № 44.
- Архив мин. юстиции, 1690, кн.62, л.760.
- Архив мин. ин. дел, 1690, св.7, № 715—696.
- Архив мин. юстиции, 1690, кн.62, л.760.
- Архив мин. ин. дел, 1690, св.7, № 814—695.
- Архив мин. ин. дел, 1692. св.85, № 1.
- Из рядовых козаков в этом посольстве были: Василь Юркуша, Иван Дрыга, Илько Алексеенко, Семен Плаханепко, Лукьян Безодна, Влас Мышастый, Степан Исаенко, Иван Дубаненко, Тимко Рышка, Андрей Бур, Иван Дитюк, Иван Занка, Анлурюдушко Донской, Иван Малый, Иван Горилый, Герасим Крыса, Иван Савущенко, Игнат Черный, Мусий Черман, Кондрат Игнатенко, Харько Левченко, Ильяш Степаненко, Панас Коломьяченко, Терешко Яковенко, Тишко Андреенко, Иван Тыведый, Василь Папунко, Яцко Высочин, Роман, Хведоренко, Яцко Калиненко, Данило Яременко, Иван Щербина, Федор Ильяшенко, Семен Мищенко, Панас Панченко, Иван Корниенко, Фома Иваненко, Грицко Лаврененко. Мартын Давиденко и некоторые другие.
- Новый год в то время начинался с сентября месяца
- Архив мин. ин. дел, 1691, св.85, № 1.
- Архив мин. ин. дел, 1691, св.85, № 1.
- Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1690, № 701—720.
- Архив мин. ин. дел, 1691, св.85, № 1.
- Архив мин. ин. дел, 1691, св.85, № 1.
- Архив мин. ин. дел, 1691, св.85, № 1.
- Архив мин. ин. дел, 1691, св.85, № 1.
- Архив мин. ин. дел, 1691, св.85, № 1.
- Почему Фоме, а не Харьку, который был товарищем при Рубане — неизвестно; может быть Харько было прозвище, а Фома — имя.
- Архив мин. ин. дел, 1691, св.85, № 1.
- Архив мин. ин. дел, 1691, св.85, № 1.
- Архив мин. ин дел, 1690, св.8, № 727-710.
