Поход Мазепы и Долгорукого против турок

Приготовление запорожских козаков к новому походу против турок и татар.— Заготовление малороссийскими полковниками для плавного похода морских челнов.— Справка Мазепы по поводу высоты воды на порогах Днепра и донесение о том полковника Кармазина.— Движение гетмана Мазепы и князя Долгорукого в 1697 году вниз по Днепру к турецким городам.— Переправа русско-козацких войск через пороги Днепра.— Встреча Мазепы и Долгорукого запорожцами близ Чортомлыцкой Сичи.— Прибытие военачальников к турецким городкам и укрепление русскими городка Тавани.— Возвращение военачальников назад и передача ими охраны крепости отряду московских войск и запорожских козаков.— Возвращение запорожцев в Сичу, несмотря на предписание гетмана оставаться на Низу Днепра.— Отправка Мазепой и Долгоруким большого отряда войск к Тавани и выступление запорожцев на подмогу тому отряду.— Действия запорожцев у Тавани и награда гетману от царя.

Взятие русскими города Азова вызвало месть со стороны турок и татар и побудило их идти походом на малороссийские города, чтобы вознаградить себя за потерю у Азовского моря. Вести о таком решительном намерении бусурман принесли в Старосанджар два товарища из ватаги погибшего геройской смертью атамана Чалого, Андрушка и Левко, ушедшие из очаковской неволи [1], и значный товарищ Полтавского полка Кирик Шарый, прошлой зимой захваченный с “выросткомъ” сыном бусурманами, проходившими через село Петровку [2] в Крым, служивший потом у какого-то татарина под Карасевым, потом бежавший через Сиваш в Сичь, а из Сичи через Полтаву в Батурин [3]. Доставленные в город Батурин октября 26 дня, запорожские выходцы принесли важные вести о замыслах бусурман. Взято всех запорожцев с Чалым да с Богданцем в турецкую неволю 340 человек. Турки всех их держат вместе и ожидают вести от Сичи, будет ли или не будет за них “замЪна”, а “терменъ” (срок) той замены — 30 дней: если за них не будет прислана “замЪна”, то все они будут розданы на каторги и отправлены в Царьград. Но из 340 человек двоим, самим рассказчикам, посчастливилось из той неволи уйти; а как вышли они из Очакова, тому недели четыре есть. Когда были они в Очакове, то видели, что турки к старому верхнему каменному городу новый, также каменный” пристроили и тот город окопали глубоким рвом, а поодаль от того рва за городом, от моря до моря, обвели вокруг высоким и широким с раскатами валом. В тех городах запасено множество армат, гранат (“кгранитовъ”), пороха, пуль (“куль”) и всяких военных припасов, каторгами по воде доставленных. Войска там с белогородским пашой десять тысяч человек, не считая того, которое на каторгах да на “дробныхъ” судах состоят. Все лето стояли там два салтана с Белогородской ордой, а этой осенью вся та орда пошла вверх Буга-реки, не то в Полесье, не то в польские города. А недели за две, за три перед Дмитриевым днем [4] и все каторги и другие суда должны были уйти в Царьград на обычное становище зимнее. На зимнее время и белогородский паша, оставив у Очакова нужное количество войск, имеет в Белогородчину уйти. За четырнадцать дней перед бегством козаков в Очаков прибыл водой до крымского хана турецкий посол. В честь его прихода очаковцы из всех арматныхъ “штукъ” и из “дробной стрЪльбы” стреляли в Очакове: тот посол привез им весть, будто турское войско в это лето где-то побило 40000 немцев. Носился также у очаковцев слух, будто у турок с поляками заключен мир; а как только станет зима, то все крымские и белогородские орды пойдут войной в сегобочную сторону под малороссийские города. Ожидая к предстоящему лету прихода русских войск, очаковцы отнюдь ничего на зиму не сняли, все сады повырубили, рвы возле огородов позакапывали землей, весь посад за новым рвом от поля очистили и на поле от земляного вала несколько окопов сделали [5]. Сами крымцы выгнали все свои “статки” (скот) за Перекоп и обороняют их двумя салтанами с значительной частью орды: “А то для того, что въ Крыму въ это лЪто не только хлЪбъ, но даже и трава не родила, и бусурмане ни себя, ни своего статка не могутъ прозимовать; а также для того, чтобы въ будущее лЪто малороссійскаго войска не допустить въ походъ подъ Очаковъ или подъ Перекопъ” [6].
Но если бусурмане принимали свои меры для защиты себя от русско-козацких войск, то, в свою очередь, русские прибирали всякие средства для нападения на бусурман. Октября 4 дня предписано было царской грамотой гетману Мазепе послать на смену Серденяцкого полка в город Тавань новый, под начальством Дмитрия Чечеля, полк; а в случае прихода под тот город бусурман и самому иметь “обереженіе и пильное тщательство отъ нихъ”. Затем велено было из Переволочны и из Новобогородицкого городка отправить в город Тавань хлебные запасы для русских войск, а из Тавани взять рваную пушку и взамен ее новую послать. В случае выхода из Таванского городка запорожских козаков в Сичь, оставить в нем 2000 человек военных людей, так чтобы 1000 из них была великороссиян, 1000 малороссиян. А кошевому атаману и всем козакам написать, чтобы они в случае прихода бусурман выходили всем своим войском неприятелей отражать.
По такому предписанию гетман уже 15 октября отправил на низовье Днепра полковника Чечеля. Но полковник Чечель, дойдя до Переволочлы и переправившись с левого на правый берег Днепра, несколько замешкался там, поджидая царских хлебных запасов, которые шли на возах в количестве четыреста четырех четвертей. Когда возы дошли до Днепра, то, для спешности дела, их переправили частью у Переволочны, частью у Кодака. Потом, соединив их в “дикихъ поляхъ”, двинули под город Тавань. Гетман обещал царю “о цЪлости Тавани имЪть самое усердное стараніе”, для чего уже и теперь послал туда собственного реймента 1000 человек. Кошевому атаману он отправил письмо с приказанием, дабы он, со всем войском низовым, в том “бодро прилежалъ и городъ тотъ въ нерушной цЪлости оберегалъ” [7]. В, виду предстоящего похода гетман просил царя “дать милостивое монаршее наставленіe, съ какимъ полкомъ ему противъ тЪхъ непріятелей ополчаться и какъ имъ отпоръ давать”, а кроме того прислать два можчира [8] и к ним гранатного запаса в находящиеся при гетмане стрелецкие полки [9].
Тем временем полковник Дмитрий Чечель, посланный в город Тавань, прибыл на место и своим полком сменил полк Гаврила Ясликовского, стоявший там целый год на царской службе. К тому же времени доставлено было водой 50 возов из Киева через Переволочну и Запорожье и 1200 рублей в город Тавань для 500 человек запорожских козаков, находившихся в царской службе на Таванском острову. Но, вероятно, присланные деньги не совсем правильно были распределены, потому что 50 человек козаков оставили город Тавань и пошли к гетману просить себе награды сверх присланной царской казны, о чем гетман сообщил царю, не зная, как с просителями поступить [10].
Приготовления к походу длились в течение всей зимы 1696 года и в продолжение весны следующего года. В ноябре месяце гетман Мазепа отправил в Сичь Сидора Горбаченка с письмом к кошевому атаману Якову Морозу, содержащим приказание передать посланцу старую разорванную армату, находящуюся в Таванском городке, для замены ее новой арматой меньших размеров. Пользуясь этим случаем, гетман внушал запорожскому войску быть верным великому государю, находиться в гетманском повиновении, крепко держать Таванский городок и ни под каким видом не допускать к нему неприятелей святого креста.
Отвечая на гетманский лист, запорожцы, в свою очередь, пользуясь случаем, обратились к гетману с просьбой, оказать им разные милости. Так, они просили его вельможность порадеть о сичевой церкви пресвятой Богородицы, которая “была искоренена не oтъ какого-нибудь нерадЪнія, а единственно отъ напраснаго огня”, но теперь снова офундована во славу имени божьего: кошевой и товариство цросят гетмана ту “новосозданную церковь взять въ свое призрЪніе”, заплатить 1000 червонцев мастерам — ремесленникам и прислать небольшой запас борошна для того, чтобы в той церкви “была предложена” бескровная жертва за пресветлого монарха и за вельможного гетмана. Кроме того, запорожцы просят гетмана, ввиду распространившихся слухов “о переборЪ денегь чехового хода”, т.е. о запрещении принимать в скарб малороссийского войска старые стертые чехи, отменить такое распоряжение и оставить в обращении прежние монеты, потому что уже теперь, через один слух, в народе малороссийском происходит большое смятение, а в Запорожьи — большая турбацня. Запорожцы, имея у себя много чехов и часто отправляясь в малороссийские города за покупкой борошна или других каких-либо предметов необходимости, не могут платить никому в городах своими деньгами и возвращаются в Кош, ничего не купивши [11]. Независимо от этого кошевой и все запорожское войско просят гетмана прислать в Сичь подошв, досок, якорей, железа и парусов на постройку сорока морских судов, за что обещают в точности исполнить все требования гетмана и при первой возможности выступить в Черное море против бусурман.
Гетман на этот раз беспрекословно исполнил требование запорожского войска и не замедлил отправить из города Брянска в Сичь “къ прежнимъ струговымъ припасамъ” на 40 стругов железных якорей 40, холста на паруса 8000 аршин, смолы 80 бочек, железа 480 пудов, канатов 800 сажен, веревок 7900 аршин [12]. Кроме того, особо, в виде подарка, послал кошевому атаману Морозу 20 чехов талеров, судье Власу Опаненку, писарю и асаулу — по 10 талеров [13] и о готовности запорожцев идти для борьбы с бусурманами сообщил письмом в Москву, присовокупив к тому предложение построить на собственный счет 50 морских судов [14].
Царь, получив письмо гетмана Мазепы, принял предложение его с особенным восторгом и отправил приказание выслать в Москву запорожских мастеров, умеющих строить морские суда.
По тому царскому приказу кошевой Мороз послал самых лучших мастеров, Василия Богуша с Мартыном Романовичем да Авдием, товарищем Шкуринского куреня, которые прибыли в Москву декабря 11 дня и оттуда отправлены были в город Брянк для отыскания годного на суда леса и для рубки его [15].
С наступлением весны приготовления к походу усилились.
В феврале месяце, ввиду обеспечения запорожцев, на случай похода, послано было в Сичь через стольника Елеферия Жеребцова царское денежное жалованье [16]. Но в это время гетману приходилось усмирять таванских запорожцев, которые по жалобе на них белгородского полковника Станцеля, задержали, без всякого будто бы повода, государевых ратных людей, били их камнями и поленьями и едва не убивали до смерти [17].
Марта 31 дня, 1697 года, гетман Мазепа послал в Нежинский полк универсал и в том универсале приказывал собрать тысячу подвод для препровождения военных и хлебных запасов до Сичи и оттуда вниз под город Кызыкермень [18].
Апреля 27 числа Мазепа получил известие о результате работ по изготовлению морских судов. Посланный им в главные города малороссийских полков козак Иван Сухина доносил, что в течение последних месяцев у малороссийских полковников изготовлено было 70 морских судов и 600 речных лодок “на лиманъ и на днЪпровскую воду способныхъ, которыя судна полковники тЪ, съ иного козака по полтинЪ, съ иного по талеру емля, своими деньгами дЪлали”. Суда были бы и раньше готовы, но замедление в постройке их произошло по вине трубчевского воеводы, запрещавшего мастерам рубить лес в зимнее время. Благодаря, однако, настоянию Сухины часть их была окончена к 27-му апреля и тогда же отправлена под командой запорожского мастера Богуша к устью реки Десны и Сейма, а часть окончена в начале мая.
Ввиду трудности переправы судов через пороги Днепра гетман позаботился навести справку о том, как велика в порогах вода и когда удобнее всего пускаться с флотилией вплавь по Днепру. Ответ на гетманский запрос пришел апреля 27 дня от кодацкого полковника Федора Кармазина. Полковник Кармазин доносил, что, получивши региментарское письмо, он вычитал его вместе со своим товариством в Кодаке и тот же час “безо всякой мЪшкоты” отвечает, что “вода нынЪ въ порогахъ великая обрЪтается, и будетъ она пребывать, хотя помалу, до святого іepapxa Христова, Николая, а послЪ праздника святого Николая черезъ недЪлю начнетъ спадати скорЪе, нежели пребывала, и ныне, сими часами, по преполовеніи Господнемъ, часъ и пора самая переправлятись” [19].
После всех этих приготовлений назначен был день похода мая — 25 числа 1697 года. В объявленном походе русские войска должны были идти под начальством белгородского воеводы князя Якова Федоровича Долгорукого; малороссийские козаки — под начальством гетмана Ивана Степановича Мазепы.
Лишь только гетман двинулся в поход, как на пути из Батурина в Глухов прибыли к нему 30 человек запорожцев с неким козаком Михайлом, ушедшим из турецкой неволи и принесшим важные вести о военных делах бусурман [20]. Михайло был родом из Печерского местечка, взят в плен бусурманами еще в малых летах, прожил у какого-то купца турчина 15 лет и потом бежал с несколькими товарищами, когда плыл на судне из Царьграда в Козлов по торговым делам. “Въ это время запорожское сЪчевое товариство, бывшее въ плЪну бусурманскомъ, плывя съ турками Чернымъ моремъ, божіим призрЪніемъ и данною ему отъ Бога помощью, посЪкло въ кораблЪ тЪхъ турокъ и сдЪлалось свободнымъ”. Прибыв на турецком корабле до урочища Стрелицы, козак Михайло и бывшие с ним запорожские товарищи, бросили там свое громоздкое судно, оттуда до самой Сичи добрались пешком и там раскрыли все военные планы турок и татар. По их словам, одна часть турецких войск, под начальством Алим-паши, на 3 галионах, 5 каторгах и 20 фуркатах имела намерение подойти водой под городки Тавань и Кызыкермень; другая, в числе 5000 человек на 5 галионах, 5 каторгах и 20 фуркатах, уже пошла под город Азов. Впрочем, по соображениям самих же выходцев, едва ли войска, которые посланы под Тавань и Кызыкермень, могут подойти на таких больших судах к названным городкам, — скорее они отправлены для обороны Очакова и для замкнутия со стороны Черного моря днепровских гирл.
Для точной и скорейшей передачи добытых сведений запорожское войско поспешило отправить к гетману названных выходцев и придало к ним несколько человек сичевых козаков. Через последних войско просило гетмана, как можно скорей, прислать в Сичь необходимые для похода запасы и морские челны, нужно думать, именно те челны, постройка которых затянулась до весны. Гетман Мазепа, приняв запорожских посланцев, выходца Михайла отправил в Москву, а сам поспешил выходом к порогам Днепра [21].
Разделив на две части все свои войска, гетман Мазепа главной массе велел идти “плавнымъ походомъ” по Днепру до Кодака [22], а сам с меньшей массой войск пошел в тот же поход “землей”. Великороссийские войска, собранные для похода под Киевом на Днепре, должны были следовать за флотом малороссийских козаков и также идти до Кодака. Сам начальник этих войск, князь Яков Федорович Долгорукий, бывший до тех пор в городе Белгороде, двинулся на соединение с гетманом сухим путем, имея при себе часть пехотного и конного московских полков и часть слободского козацкого полка. За Яковом Долгоруким следовал севский воевода Лука Федорович Долгорукий.
В средних числах июня месяца гетман Иван Мазепа и воевода Яков Долгорукий сошлись на реке Коломаке. От реки Коломака они двинулись за реку Орель и там с общего совета решили оставить для охраны малороссийских и слободско-украинских городов, на случай внезапного нашествия бусурман, на реке Коломаке князя Луку Долгорукого и на вершине реки Орели, выше городов в урочище Хрещатом, миргородского полковника Даниила Апостола. Последнему дан был приказ, “абы онъ бодрствовалъ на уторчки непріятельскія и, съ согласія воеводы сЪвскаго, давалъ имъ отпоръ”. Кроме того, для сбережения от белогородских татар начальники русско-козацких войск особо оставили при днепровском берегу бывшего охотницкого конного полка полковника Илью Новицкого с козаками, приказав ему “неусыпную имЪть бодрость и осторожность отъ наступленій непріятельскихъ”.
Оставив реку Орель, гетман и воевода июня 24 дня [23] пришли обозами “до лЪваго берега ДнЪпра, къ Кодацкой пристани, выше днЪпровскихъ пороговъ обрЪтающейся”, и тут приняли все меры к тому, чтобы благополучно переправить через страшные пороги Днепра все свои речные и морские суда. Дождавшись прибытия судов, гетман Мазепа посадил на них “военныя строенія” и велел спускать последовательно весь русско-козацкий флот через днепровские пороги [24]. Переправа через пороги Днепра была очень трудная, продолжалась в течение двух недель и стоила гибели многих хлебных запасов, оружия, судов и людей: “Притомъ и люди некоторые изъ войска кончиною смертною отнялись, ибо гдЪ о каменные пороги судно разбилося, тамъ и всЪ хлЪбные и ружейные запасы приходили въ утопленіе, и люди попадали не въ безопаство”. В то время, когда русско-козацкие войска переправлялись через пороги Днепра, в это время как раз против Кодака, показалась белогородская орда, которая угнала несколько десятков запорожских лошадей, а у селитренного майдана захватила несколько человек самих козаков. Одновременно с белогородской ордой по другому берегу Днепра, ниже того места, где впадает в Днепр река Самарь, за переправлявшимися отрядами русско-козацких войск наблюдала крымская орда [25].
Июля 6 числа гетман Мазепа переправился с левого берега Днепра на правый и оттуда послал универсал всем наказным полковникам об оставлении им, для охраны украинских городов на случай татарских подъездов, княза Луки Долгорукого и полковника Даниила Апостола “до властного поворота гетмана и воеводы изъ похода”. Когда плавное войско после “зЪло великихъ, многоработныхъ трудностей и тяжконосныхъ для ратныхъ людей бЪдствій” перешло, наконец, днепровские пороги, тогда и сухопутные русско-козацкие войска, стоявшие дотоле у левого берега Днепра против Кодака, переправились с левого берега на правый реки [26]. Июля 11 дня, после переправы табора через реку Днепр, войска поднялись к Кодацкой пристани [27] и двинулись правым берегом реки к Вильному порогу “до отрадныхъ мЪстъ на пространную и неимЪючую въ ceбЪ препятствій днЪпровскую воду”. Для “осторожности и для страха” от неприятельского набега гетман оставил у Кодака гадячского полковника Михаила Боруховича с полчанами, не вместившимися в водные суда. Июля 13 дня сухопутные войска были уже у Вильного порога, не доходя урочища Кичкаса, и там начали пересаживаться с обозом в водные судна, в чем провели времени пять дней; к тому же приходилось ждать прибытия некоторых судов, так как далеко не все они успели переправиться через пороги Днепра; некоторые из этих судов с воеводой Семеном Неплюевыи пришли только 15 числа, а некоторые “и съ 19 по веЪ дни волоклися”. Когда было подсчитано число всех, прошедших пороги, судов, то оказалось, что “отъ тЪхъ пороговыхъ жестокостей” пострадало — больших, для морской глубины приготовленных, 17 судов; а онодревых дубовых и липовых, долгиной немалых, с камышовой обшивкой, на лиман способных, “пошло въ потерку и потеряніе 53 лодки”. Июля 18 числа из Таванского городка прибежал гонец, от Василия Бухвостова и объявил военачальникам, что турки заняли Исламкермень и готовятся взять Шингирей городок. Тогда военачальники отправили вперед себя два вспомогательных отряда,— гетман с Яковом Лизогубом, князь с Семеном Протасьевичем Неплюевым, и написали кошевому атаману с войском, чтобы он сообща с теми посланными отрядами шел на оборону Таванских городков. Сами военачальники июля 20 сели в водные лодки и в полдень того же дня, при выстрелах на всех речных и морских судах из мелкого ружья и из армат, от Вильного порога двинулись мимо острова Томаковки плавным путем вниз по Днепру. Отходя от Вильного порога, гетман Мазепа оставил весь тяжелый обоз на материке с лубенским полковником Леонтием Свечкой и отдал Свечке такой приказ, чтобы он со всем своим обозом от Вильного порога перешел на остров Томаковку и там оставался табором “во всякой осторожности” или до дальнейшего указа или же до гетманского поворота снизу вверх реки Днепра. “Для того оставилъ я, — писал гетман в своем письме к царю, — на помянутыхъ мЪстахъ полковниковъ гадячскаго подъ Кодакомъ, а лубенскаго при островЪ, дабы не только грамоты отъ васъ, великого государя, къ нам надлежащія, и письма наши съ ведомостями къ МосквЪ посланныя, могли надлежаще доходити, но и намъ изъ сего воинскаго плавного похода изъ судовъ выгрузиться” [28].
Когда гетман и воевода шли по Днепру, то всякий раз при их остановке на ночь и при “рушеніи” утром в путь, на всех судах войска стреляли из мушкетов и из армат.
Июля 22 дня, в обеденную пору, военачальники остановилась у Чортомлыцкой Сичи, в урочище Каменном Затоне, и там встречены были кошевым атаманом Григорием Яковенком, и знатными козаками [29], которые “привитали” их словом победы над бусурманами. В это время воевода князь Яков Федорович Долгорукий дал запорожским козакам семь стругов и по одному талеру на человека, а гетман Мазепа подарил по золотому на 4000 человек. Но тут же оба военачальника дали приказ кошевому собрать несколько человек “добрыхъ” молодцов и с ними плыть вперед для борьбы с неверными бусурманами. И кошевой не замедлил исполнить данное ему приказание. Собрав войско, он немедленно двинулся вперед к турецким днепровским городкам. За кошевым атаманом и его отрядом двинулись вниз по Днепру и сами военачальники, гетман Мазепа и воевода князь Яков Долгорукий, и через три дня после того, а именно июля 25 дня, прибыли под город Кызыкермень. Здесь, у стен города, гетмана и воеводу встретили кошевой атаман Яковенко и отряд запорожских козаков, которые опередили на несколько времени шедший за ними козацко-русский флот. Запорожцы и здесь приветствовали гетмана словом и в честь его выпустили из мушкетов столько выстрелов, что от той стрельбы помрачился воздух и заволоклось туманом солнце. Польщенный таким вниманием, гетман Мазепа подарил запорожцам 2000 золотых из собственной казны [30]. Тут кошевой обрадовал военачальников вестью, что татары, услыхав о движении по Днепру русских войск, оставили Исламкермень и ушли прочь.
По приходе на место гетман и воевода решили сосредоточить свои силы только в Таванском и Кызыкерменском городках, а Шангирей на воздух взорвать, потому что он стоял на две версты выше Тавани и вместо пользы мог приносить русским один вред. Тавань определили укрепить новыми стенами и посадить в нем значительный гарнизон. Июля 30 дня, после молебна и водосвятия, около старого города Тавани заложили новый, более обширный город; тот город укрепили глубокими рвами, обнесли толстыми, высокими каменными с большими раскатами стенами и по стенам завалили дерновыми и земляными кошами. Для возведения того города нарочно присланы были какой-то инженер-немчин и русский дворянин Василий Бухвостов [31].
Едва русские приступили к укреплению Таванского городка, как у левого берега Днепра со стороны Конских Вод показались сперва небольшие отряды татар, а потом явился и сам хан с огромной ордой. Наблюдение за движениями неприятеля поручено было запорожским козакам, которые стояли в лодках ниже Кызыкерменя на урочище Высшей Козацкой Головы [32] и оттуда следили за татарской ордой. Августа 2 дня к Таванской крепости с левой стороны подошли крымцы, с правой белгородцы, а августа 10 дня стали подступать к Тавани со стороны моря и турецкие войска. Кошевой атаман Григорий Яковенко дал знать гетману Мазепе о том, что вверх по Днепру плывут на многих водных судах турецкие войска. Всем стало очевидно, что неприятели готовились охватить русских со всех сторон и грозили отрезать им путь. Августа 12 дня татары подослали к запорожцам, стоявшим на Таванском, выше Раскопанки, какого-то “крымскаго бусурманскаго человЪка”. Тот человек подъехал с левой стороны Днепра и потребовал к себе от запорожцев для разговора толмача. Запорожцы, желая знать, о чем будет речь, послали от себя одного своего товарища, “добре знающаго агарянскимъ языкомъ”. Когда тот товарищ явился к крымскому человеку, то бусурманин его спросил, для каких мер обретается тут войско низовых козаков. На то товарищ отвечал ему, что войско низовое собрано потому, что видит бусурманские силы, которые идут водным путем к кызыкерменским местам. После этого татарин, испытывая толмача, спросил, правда ли то, что запорожского войска в судах до 14000 человек. На это запорожский толмач отвечал, что низового войска здесь имеется 10000 человек, а вместе с гетманским и боярским всего 200000 человек. Тогда татарин вменил запорожскому толмачу такой ответ в ложь, распростер руки свои на такие слова и с удивлением сказал: “Намъ, всему государству крымскому дивно то, что вы, войско запорожское низовое, при храбрости горячей своей, груди подставляете и кровавые бои съ нами чините для москалей, не вЪдая того, что москали давно васъ, козаковъ, ненавидятъ, совершенно хотятъ всЪхъ васъ въ неволю отдать, какъ и выдали уже; а если-бы вы, оставя москалей, съ нашимъ государствомъ крымскимъ свое радЪтельное пріятство хранили и въ перемиріи съ нами жили, то мы-бъ знали, какую честь, похвалу и какую награду за такую вашу рыцарскую храбрость вамъ оказать, а не такъ, какъ москали, которые ни во что имЪютъ васъ, такихъ храбрыхъ людей”. Выслушав такие слова, сказанные, очевидно, от всей орды, запорожский толмач выбранил татар “за такое проклятое поганское желаніе”, а самому бусурманину дал такой ответ: “ВЪдайте вы, бусурмане, что какъ его милость, господинъ ясневельможчый гетманъ, такъ и мы, войско низовое, исповЪдуя истинную христіанскую вЪру, должны умирать за крестъ святой и за православнаго своего единаго монарха, подставляя против васъ, бусурманъ, свои груди, и мы надежду въ праведном БозЪ полагаемъ, что нынЪ всЪхъ васъ, бусурманъ, одолЪем и впредь будемъ одолЪніе получать”. После этих слов оба толмача прекратили свой разговор и разошлись каждый в свою сторону [33].
Несмотря на долго длившиеся сборы к походу, несмотря на прибытие к Таванскому городку, гетман и воевода, при виде массы врагов, решили за лучшее внезапно покинуть Тавань и подняться вверх по Днепру. Чем руководились в этом случае начальники русско-козацких войск, в точности неизвестно. Может быть, они опасались быть отрезанными от бусурман, может быть, хотели обеспечить малороссийские города от набегов татар. Сам гетман писал царю, что он переправился через Днепр и ушел на речку Орель “для отвращенія бусурманъ отъ великороссійскихъ и малороссійскихъ царскаго величества городовъ” [34].
Так или иначе, но покидая турецкие городки, гетман и воевода оставили в них всего до 6000 человек и в том числе до 1000 человек запорожских козаков вместе с кошевым атаманом Григорием Яковенком. Запорожским козакам гетман дал 1000 червонцев и наказал им жить мирно с русским войском и единодушно держаться против бусурман в случае прихода их к городкам [35].
Августа 20 числа военачальники двинулись в путь и сперва поднялись до Запорожской Сичи, а от Сичи августа 26 дня добрались до острова Томаковки, где стоял тяжелый обоз с Леонтием Свечкой. У острова Томаковки гетман приказал своим войскам высадиться на сушу, а все большие и малые суда передать запорожцам. Здесь гетман получил известие о том, что в Сичь явился из-за границы “какой-то плутъ”, который подговаривал запорожское войско идти в польскую сторону на заграничную службу. И по тем подговорам уже отправилось две ватаги, одна пешая в 400 человек с ватагом Каневского куреня Морозом, а другая конная в 80 человек с бывшим кошевым атаманом Морозом; третья же ватага собиралась с каким-то Кравцом Шкуринского куреня. Гетман поторопился послать на имя наказного кошевого атамана Федора Ивановича письмо в Чертомлыцкую Сичь и в том письме доказывал, что ходить запорожцам в заграничную службу без воли государя и неудобно да и нельзя, Уже и раньше запорожское войско, уходя в заграничную службу, от того терпело много, бед: одно — никакой себе корысти не получало, а другое — в трудных случаях нашло себе там “сконченіе”. Кроме того, по вечному миру, установленному между Россией и Польшей, Польша никого из малороссиян и запорожцев ни явными, ни тайными способами не должна подговаривать на свою службу и даже добровольно к ней приходящих принимать не могла. Поэтому гетман предлагал запорожскому войску отыскать того плута, который “разсЪваетъ подговоры” и прислать его в Батурин. А для того, чтобы “пространнее изустными словами предложите войску увЪщаніе”, гетман посылает в Сичу знатных особ, Ефима Лизогуба и Федора Кандыбу, и вручает им для войска, на Коше находящегося, тысячу золотых да атаманам куренным по сукну тузинку на кафтаны [36].
Наказной кошевой атаман Федор Иванович и все бывшее на Кошу войско, получив от гетмана дары, послали ему благодарственный лист и выразили в нем желание, “дабы дающая рука его вельможности войску низовому запорожскому никогда не оскудЪвала. Относительно же человека “той породы, что войско запорожское въ страну польскую затягаетъ”, заявили, что такого ляха у них на Кошу никогда не бывало и все войско о нем ничего не слыхало. Если что и было между козаками, так это то, что некоторые из товариства, не имея себе ниоткуда пожитков, хотели было идти в польскую сторону ради добычи, но такого дела им войско не позволило чинить [37]. В это же время, а именно августа 23 дня, кошевой атаман Григорнй Яковенко, остававшийся с войском возле Тавани, у днепровского берега, выше Яремовки и зорко следивший за всяким движением неприятеля, увидел 4 турецких судна, внезапно ударил на них и, обратив их в бегство, завладел одним из них, взяв при этом у врагов одно знамя и одну пушку [38].
Тем временем сам гетман Мазепа от острова Томаковки поднялся до Грушевки и расположился там табором. В это время к нему явилось несколько человек запорожского товариства с новым письмом от кошевого атамана и с турецким языком, недавно под Таванью на воде взятым. Гетман, поблагодарив войско за присылку языка, возвратил его назад в Запорожскую Сичь и, пользуясь случаем, написал запорожцам убедительное письмо не покидать Таванского и Кызыкерменского городков и всеми силами оборонять их от бусурман. То дело, то есть очищение реки Днепра от бусурманских жилищ, есть зело потребное дело; еще за покойного кошевого Сирка запорожцы писали к бывшему гетману, а теперь в своих письмах к самому Мазепе обновили свое прошение о том, чтобы “для отворенія на Черное море дороги” очистить Днепр. И теперь те письма запорожского “войска лежат частью в канцелярии у гетмана, частью обретаются в приказе в Москве. По тех просьбах и докуках великий государь указал гетману идти с войском под турские городки и свои великороссийские силы туда же велел отпустить. И теперь, когда Бог посчастил те городки в руки забрать, нужно все силы приложить к тому, чтобы удержать их за собой и чрез то отверстые ворота к Черному морю иметь. Сам гетман для того, чтобы подать опору и помощь находящимся в городках русско-козацким войскам, сообща с русским воеводой, послал к Таванскому городку свежий в 1000 человек отряд. Начальнику того отряда, лубенскому полковнику Яковлеву, и всем старшим и меньшим особам отдан приказ нигде не мешкать “подалЪ города” и, хотя бы им пришлось сквозь неприятеля пробиваться, непременно войти во внутрь городка для общего отпора бусурман. Тому отряду, едущему к Таванскому городку, запорожское войско, находящееся в Коше, должно свою помощь оказать и приложить старание о том, чтобы провести его в самую Тавань; если же того почему-либо сделать будет нельзя, то, по крайней мере, поставить его вблизи города для общих, вместе с запорожскими добрыми молодцами, промыслов. Ради православной христианской веры, ради монаршеской милости и ради подлинных выгод запорожцы отнюдь не должны ни отходить, ни отдаляться от занятого ими городка, но изыскать всякие способы к тому, чтобы “урывать непріятелей, давать имъ знакъ, дабы поганцамъ страхъ могъ быти къ прекращенію ихъ поганского намЪренія”. А наградой за “неотходную” из-под Тавани службу по 2 талера каждому товарищу будет, на 1000 человек 2000 талеров; если же окажется какая скудость в хлебных запасах, то в таком случае можно из Сичи взять из 100 кулей запаса, которые нарочно для такого случая в войсковой шопе [39] оставлены [40].
Гетман не напрасно обращался к запорожским козакам с просьбой об удержании ими Таванского городка. Уже вскоре после отхода его вверх по Днепру кошевой атаман Григорий Яковенко и бывшее при нем товариство оставили Таванский городок и августа 28 числа, в субботу, пришли в Сичь. Как только кошевой пришел в Сичь, в тот же час его сбросили с атаманства за то, что “онъ не умЪлъ чинить около непріятеля промысла и до того дЪла былъ неохотенъ и боязливъ” и выбрали вместо него атаманом бывшего войскового асаула, именем Григория. К этому-то кошевому атаману и явился гетманский посланец, лубенский асаул Яковлев. Поклонившись ему при всем собрании, Яковлев передал войску приказание гетмана чинить промысл против неприятеля в Таванском городке, в случае наступления туда бусурман, а о себе сказал, что он, по воле гетмана, ведет под тот же городок отряд козаков в 1000 человек. Выслушав такой приказ, все козаки и сам новый кошевой атаман решили исполнить волю гетмана и в ближайший вторник 31 числа идти к Таванскому городку, а для известия о том определили послать к гетману сичевого козака Якова Ворону, чтобы он его вельможности словесно мог о решении войска доложить [41].
Обо всем, что произошло в городе Тавани после отхода оттуда русско-козацких войск и что случилось в это время в Сичи, гетман донес царю в обширном письме, писанном из табора при Кодацком перевозе сентября 4 дня 1697 года и доставленном в Москву знатным войсковым товарищем Федором Топольницким.
“Повернувшись, вмЪстЪ съ ближнимъ вашего царского пресвЪтлого величества бояриномъ и воеводою бЪлогородскимъ и намЪстникомъ великопермскимъ, княземъ Яковомъ Θедоровичемъ Долгоруковымъ, съ плавного похода изъ-подъ Таванского города въ нашъ таборъ подъ Томаковку, я писалъ къ вамъ, великому государю, донося чрезъ почту о всякихъ поведеніяхъ, а также и о томъ, что при отходЪ нашемъ изъ-подъ Таванска, я, послЪ долгого убЪжденія, напоминанія и предложенія, оставилъ подъ городомъ кошевого атамана Яковенка съ товариством в тысячу или больше человЪкъ, приказавши имъ именемъ всемогущого вашего царского пресвЪтлого величества указа, чтобы они, вмЪстъ съ великороссійскими людьми, оставленными въ новомъ городЪ ТаванскЪ, задержались на нЪсколько недЪль, чинили надъ непріятелями промыслъ, сколько хватитъ способностей и силы, въ награду за что мы дали имъ, при отходЪ нашемъ, кромъ прежнихъ нашихъ подарковъ, еще 2000 золотыхъ. Потомъ, отправляя изъ обоза отъ урочища Томаковки знатную часть войска реймента нашего въ помощь оставленнымъ въ городЪ ТаванскЪ, писали мы кошевому атаману и всему при немъ войску запорожскому, прилежно увЪщевая ихъ, чтобы они оказали помощь и проводили-бы въ путь нашихъ людей, посылаемыхъ въ городъ Тавань, а также и сами находились въ бодромъ и добромъ противъ тЪхъ непріятелей подвигЪ и промыслЪ и ни въ коемъ случаЪ не отходили-бы оттуда до тЪхъ поръ, пока не уйдутъ непріятели, обЪщая имъ за понесенные въ военныхъ оказіяхъ труды особенную денежную награду, а именно по 2 талера на человЪка. Списокъ съ письма, которое писалъ я къ нимъ, посылаю нынЪ въ приказъ Малой Россіи. Теперь-же, вмЪсто моей надежды, мнЪ принесли извЪстіе изъ Сичи, что запорожцы, оставленные мной подъ городомъ Таванскомъ, не сдержавши своего слова пробыть нзвЪстное время въ военныхъ промыслахъ, съ побудки неспокойных головъ, бывшихъ между ними, стали враждебно относиться къ своему кошевому атаману и, не слушаясь его, всЪ возвратились въ Сичь, гдЪ лишили его атаманского уряда и вмЪсто него выбрали бывшего своего асаула, человЪка къ уряду неприличного и никакой знатности и заслуги в СичЪ между козаками не имЪющого. Потомъ я писалъ съ дороги до полковника лубенского (Свечки) “жестоко” напомнить запорожцамъ о премощномъ монаршемъ указъ и моемъ гетманскомъ словЪ, чтобы они безъ всякой отговорки шли къ городу Таванску и старались-бы какъ о томъ, дабы доставить в городъ нами людей посланныхъ, такъ и о томъ, дабы промышлять надъ непріятелями, надЪясь за то на будущее время получить вашего царского величества милость, которая всегда и поможетъ и обогатить ихъ. Съ тЪмъ письмомъ и отправилъ моего нарочного знатного козака въ СЪчу, черезъ которого и ближній бояринъ и воевода писалъ о томъ-же къ стольнику и полковнику, посланному въ Тавань изъ Томаковского обоза. И тотъ посланный козакъ возвратился оттуда к намъ въ обозъ, на пристань Кодацкого перевоза, и принесъ письма какъ боярину и воеводЪ, такъ и мнЪ, гетману, писанныя. Въ тЪхъ письмахъ сказано, что по письмамъ и повелЪніямъ нашимъ войско низовое съ атаманомъ своимъ кошевымъ, новопоставленнымъ, охотно пошло изъ СЪчи снова на Низъ, августа 31 дня, обще съ вышереченными ратными вашего царского пресвЪтлого величества людьми, которые отъ насъ изъ обоза въ Тавань посланы черезъ того-жъ козака, изъ СЪчи къ намъ возвратившагося. И то какъ словесно, такъ и письменно намъ донесено, что по 28 число августа непріятельскихъ приступовъ подъ Таванскій городъ не бывало. А письма тЪ туда-жъ, въ малороссійскій приказъ вашего царского пресвЪтлого величества посылаемъ. И какъ тамъ то войско низовое съ тЪми людьми военными, отъ насъ посланными, поступить и какое имЪти будетъ поведеніе, и что дЪлаютъ непріятели, о томъ ожидаемъ впредь ведомостей подлинныхъ, для которыхъ нарочно козаковъ вновь въ СЪчу послали. Тутъ-же покорно доношу вамъ, великому государю, что изъ заграничной стороны внеслась въ СЪчь нЪкаясь обмана, призывающая на службу запорожцевъ; по этой ложной молвЪ еще съ весны этого лЪта отправились въ Польшу двЪ ватаги запорожского товариства, — одна пЪшая съ ватагомъ, прозываемымъ Морозомъ, козакомъ каневскимъ, въ 400 человЪкъ; а другая конная съ Морозомъ, бывшимъ атаманомъ кошевымъ, въ 80 человекъ; а нынЪ, какъ мнЪ донесли, какой-то Кравецъ, Шкуринского куреня, подбираетъ себЪ третью ватагу, имЪя намЪреніе идти въ ту-же польскую дорогу. И я, гетманъ, по должности моего уряда, как словесно наказного кошевого атамана съ куренными атаманами и съ товариствомъ во время встрЪчи съ ихъ стороны меня, такъ и письменно журилъ ихъ за тотъ непорядокъ, приказывалъ прекратить и удерживать отъ того зазыва людей своевольныхъ. Съ моимъ листомъ я посылалъ въ СЪчь войскового генерального хорунжого Ефима Лизогуба и конотопского сотника Θедора Кандыбу, которымъ они, запорожцы, отвЪтили, будто теперь у нихъ въ СЪчЪ нЪтъ ни одного такого товарища, который хотЪлъ-бы идти въ Польшу на службу. И хотя отъ нихъ пользы для службы мало, больше-же всего, какъ сказано выше, нерадЪнія, но я, имЪя въ виду то, чтобы они не отбЪгали отъ вашей великого государя монаршей милости, поступилъ съ ними ласково: во время прихода моего съ войскомъ плавнымъ походомъ отослалъ имъ черезъ руки черниговского полковника три тысячи золотыхъ, которыми деньгами кошевой атаманъ съ товариствомъ, при нем будучимъ; идя подъ Тавань, подЪлился. Потомъ я самъ, прибывши въ Тавань, далъ имъ, кошевому съ товариством двЪ тысячи, а во время отхода тысячу золотых; а теперь отослалъ въ СЪчь черезъ названныхъ генерального хорунжего и конотопского сотника тысячу золотыхъ грошей да на жупаны каждому атаману по сукну тузинку; да кромЪ того обЪщалъ имъ денегъ, если останутся при Тавани. ВсЪ эти подачи большой убытокъ причинили убогому войсковому скарбу, KpoмЪ особых дачъ, которыя имъ давались. Тутъ-же покорно докладываю вамъ, великому государю, что бывший атаманъ кошевой съ товариствомъ, будучи въ плавномъ походи ниже Таванского города, во время нашей бытности возлЪ того города, по своей вЪрности и желательству, прислалъ ко мнЪ листъ, объявляя о непріятельской бусурманской прелести, какую толмачъ ихъ поганскій запорожскому толмачу, тамъ-же къ берегу днЪпровскому приблизившись, выговаривалъ. Этотъ листъ, а также и списокъ съ моего листа къ атаману наказному кошевому, черезъ хорунжого нашего генерального посланный, а также и отповЪдь на тотъ листъ мой отъ нихъ принесенную, посылаю въ приказъ Малой Россіи для вЪдома вамъ; великому государю. И о томъ покорно доношу, что, ставъ изъ плавного похода въ обозовое ополченіе и пришедъ къ пристани Кодацкой, переправились съ войсками черезъ рЪку ДнЪпр сентября 3 дня, а 4 того-жъ сентября, пошедъ отъ днЪпровского берега, пришли къ рЪкЪ Орели для обороны отъ непріятельскихъ приходовъ вашихъ царского пресвътлого величества великороссійских и малороссійских городовъ. О тЪхъ непріятеляхъ мы и теперь отъ полковника миргородского, на Орели съ войскомъ стоящего, и отъ Пляки, ватага полевого; узнали, что они немалою купою черезъ вершину рЪки Самары на сю сторону городовъ переправились. Тамъ около Орели мы разсуждать будемъ, гдЪ намъ найти приличное мЪсто для ставки обозомъ н сколько времени намъ ждать милостивого царского пресвЪтлого величества указа; о томъ просимъ съ войсками, которыя въ теченіе 16 недЪль, обрЪтаясь въ трудахъ и подвигахъ военныхъ, слишкомъ оголодали и изнужились. Посылая объ этомъ нарочного, Θедора Топольницкого, нашего знатного товарища войскового, къ вамъ, великому государю, къ вашему царскому пресвЪтлому величеству, отдаюсь яко наипокорнЪй вашего царского пресвЪтлого величества благостынЪ. Данъ въ таборЪ у пристани перевоза Кодацкого, сентября 4 дня, 1697 года” [42].
Отправив такое донесение царю в Москву, гетман и воевода тем временем перебрались у Кодацкого перевоза через реку Днепр, дошли до реки Орели и от Орели поднялись до Ворсклы реки; с Орели они послали на подмогу оставленным в Тавани великороссийским ратникам и малороссийским козакам 760 человек лубенцев и 300 “человек ратных царских людей, потом с Ворсклы гетман отправил в ту же Тавань 1500 человек полтавцев и 300 лубенцев под командой полтавского полкового судьи Буцкого. Последнему приказано было доехать до Сичи верхом, в Сичи оставить лошадей, сесть на оставленные в ней челны и в тех челнах плыть под Тавань. Потом из местечка Опошни гетман и воевода послали к Тавани войска еще 20000 человек и также велели им сперва ехать до Сичи на лошадях, в Сичи сесть на челны и так плыть Днепром до Таванни, сколько станет челнов на людей; не вместившимся в челнах идти параллельно берегу пешком [43].
Решительные намерения гетмана вернули снова к делу запорожцев: они вновь выступили против бусурман. Встретив некоторое число посланных гетманом козаков, запорожцы 4 сентября провели их в город Тавань тогда, когда к крепости уже явился Сераскир-Паша с 10000 татар. Сентября 9 дня кошевой атаман с отрядом запорожцев, несмотря на сильное сопротивление со стороны белогородских татар, успел переправиться через Днепр и вступить в Тавань, где необыкновенно радостно был встречен русскими и запорожскими козаками, осажденными от мусульман. Русские засели в городке и мужественно отбивались от многочисленных врагов. Запорожские козаки защищали один из четырех раскатов (башен) крепости и упорно отражали бусурман. Тогда бусурмане подослали одного из своих к кошевому и запорожцам с предложением сдаться, чтобы не губить понапрасну своих сил. Но на такое предложение козаки ответили тем, что убили подосланного к ним мусульманина.
После этого неприятели поделали шанцы у самой Тавани, вошли с двух сторон в ров, подкопали три бастиона и взорвали часть стены, но взять крепости все-таки не могли, потому что осажденные с своей стороны насыпали внутри насыпи и делали рвы.
Насколько трудно было в это время положение запорожцев в Тавани — это видно из писем властного кошевого атамана Яковенка к наказному кошевому Яську Федоренку [44], Яковенко просил Федоренка как можно скорей (“наипильне днемъ и ночью разрыватись”) идти, со всем войском (“оразъ колько-колько есть на КошЪ войска”), из Коша в Тавань на помощь козакам против бусурман, а также донести о положении дел гетману Мазепе и молить его о присылке в Тавань малороссийских полков [45].
Положение дел в Тавани в самом деле было весьма серьезно. Помощь, посланная от гетмана, находилась еще в пути, а между тем враги не прекращали своих нападений на защитников крепости. Покинув Тавань, неприятели перешли к Кызыкерменскому городку. Но потерпев и здесь неудачу, мусульмане сентября 23 дня вновь перешли под Тавань и решились склонить на свою сторону запорожских козаков. Для того они бросили в город посредством стрел, во избежание убийства своих посланцев, два письма, одно от татар, 23 сентября, а другое от турок, 24 сентября [46].
“Черкасамъ, атаманамъ, сотникамъ и всей козацкой черни многое поздравленіе. Мы съ вами старые друзья. За что-же вы противъ насъ бьетесь? ЗачЪм за Москву умираете? Ведь Москва съ вами не очень добрыя дЪла творитъ. Нашъ государь васъ къ себЪ приглашаетъ. Не бойтесь ничего дурного. На той сторонЪ гдЪ стоятъ каторги, тамъ увидите ханское желтое знамя. Пусть кто-нибудь изъ вашихъ приходить къ этому знамени. Мы ханскому величеству донесемъ и все станется, дастъ Богъ, по вашему желашю. Если-же это слово непригодно, — какъ себЪ знаете, а ваши грЪхи на вашихъ шеяхъ. Я здЪсь такой человЪкъ, что меня послушаютъ”.
“Отъ войска турецкого и отъ хана крымского слово старшинамъ и всему козацкому войску, находящемуся въ городъ. Нашъ падишахъ — старЪйшій надъ всЪми землями. Городъ, который вы заняли — его городъ. Сдайте его намъ добровольно, если хотите себЪ здоровья; а не сдадите, такъ мы его возьмемъ съ помощью Бога и Мухаммада, пророка его, и тогда васъ мечемъ истребятъ наши рыцари. Однажды и дважды вамъ говоримъ: сдайте городъ. Сегодня-же отпишите намъ ответъ”.
Запорожцы на эти письма отписали так:
“Мы, старшины великихъ войскъ московскихъ, и мы старшины войска запорожского и городовыхъ и охотныхъ полковъ, приняли въ руки свои листъ вашъ намъ чрезъ стрЪлу поданный, въ которомъ просите сдать городъ вамъ и устрашаете своими кавалерами и мечемъ. Знайте, что мы не походимъ на васъ, бусурманъ, и не вЪримъ вашимъ лживымъ пророкамъ, а надЪемся на всемогущего Бога и на пречистую его матерь, твердо уповаемъ, что вы не возьмете нашего города, пока не заржавЪли наши сабли и не ослабЪли руки, а хлЪбныхъ и боевыхъ запасовъ у насъ много. Не устрашайте насъ угрозами и не прельщайте обманами. ДЪлайте, что хотите, а мы не подумаемъ отдавать этого города въ вашу область, но всякій часъ ожидаемъ къ себЪ войскъ и готовы мужественно стоять, пока силъ нашихъ станетъ, за вЪру православную, за честь и за имя нашего государя. НадЪемся при помощи божей нанести вамъ великое пораненіе и, будетъ вамъ вЪчный срамъ”.
Письмо, по примеру врагов, послано было из города посредством стрелы [47].
После этого неприятели безуспешно простояли под крепостью 16 дней, с 25 сентября по 10 октября, пытаясь посредством приступов и подкопов взять городок. Под конец, услышав о приближении к Тавани свежих русских сил, которые шли под начальством полтавского полковника Ивана Искры, враги отступили от нее.
Из запорожцев во время осады неприятелями Таванского городка было убито 48 человек, ранено 78. За участие в таванском и кызыкерменском деле кошевому атаману дано было 50 ефимков, писарю — 30, асаулу — 25 [48].
Так окончился этот бесславный для гетмана Мазепы на низовье Днепра поход.

Примечания:

1. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1696, св.11, № 1063—1046.
2. Село Петровка в четырнадцати верстах от города Полтавы.
3. Архив мин ин. дел, мал. подл. акты, 1696, св.11, № 1066—1049.
4. Дмитриев день октября 26 числа.
5. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1696, св.11, № 1085—1048.
6. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1696, св.11, № 1066—1049.
7. Apxив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1696, св.11, № 1068—1051.
8. Можчир, польское mozdzierz — то же, что русское мортира.
9. Архив мин ин. дел, мал. подл. акты, 1696, св 11, № 1069-1052.
10. Архив мин. ин. дел, 1696, св.11, № 1077—1060.
11. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1696, св.11, № 1082—1065.
12. Архив мин. ин. дел, малорос. дела, 1699, св. 107, № 18.
13. Архив мин. ин. дел, подл. мал. акты, 1696, № 1083—1066.
14. Архив мин. ин. дел, подл. мал. акты, 1696, № 1066.
15. Архив мин. ин. дел, мал. подл. дела, 1696, № 1093—1076, св.101, № 49.
16. Архив мин. нн. дел, мал. подл. акты, 1697, св.12, № 1131—1118.
17. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1697, св.11, № 1116-1098.
18. Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 431—433.
19. Архив мин. юстиции, кн. мал. приказа, 1697, кн.77, л.277—283.
20. У Костомарова сказано, будто бы весть принесена гетману июля 6 дня в Кодак (Мазепа, 1885, 145); но сам Мазепа писал к царю мая 27 дня и говорил, что эту весть он получил, когда шел из Батурина к Гадячу; Архив мин. юстиции, кн. мал. приказа, 1697, № 77, листы по буквенной нумерации 405—415.
21. Архив мин. юстиции, 1697, кн.77, л.405—415.
22. Акты южной и западной России, V, 262,284.
23. В этот день гетман писал письмо царю “въ таборЪ, изъ-подъ Кодаку отъ берега днЪпрового іюня 24 дня”, которое доставлено было в Москву июля 7 дня канцеляристом Дублянским; Архив мин. юстиции, 1697, кн.77, л.473—476.
24. Архив мин. юстиции, кн. мал. приказа, 1697, № 77, л.473—476.
25. Архив мин. юстиции, 1697, кн.77, л.473,476; Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 436—439.
26. “Въ переправЪ той черезъ рЪку ДнЪпръ войскъ” гетман и воевода “немалое познали затрудненіe”; Архив мин. юстиции, 1697, № 77, л.555—570.
27. Архив мин. юстиции, кн. мал. прик., 1697, № 77, л.555—570.
28. Архив мин. юстиции, кн. мал. прик., 1697, № 77, л.555—570.
29. У летописца Величка сказано, что военачальников встретил наказной кошевой атаман вместо властного атамана Яковенка, ушедшего в Кызыкермень раньше прибытия гетмана и воеводы в Каменный Затон; Летопись Самоила Величка, Киев, 1855, III, 442.
30. Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 442.
31. Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 443.
32. У Величка неверно названо “Кодацкой Головой”; нужно думать, что это просто опечатка, допущенная издателями летописи Величка; Козацкая Голова и теперь есть урочище возле города Берислава, бывшего Кызыкерменя.
33. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1697, св.102, № 24.
34. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1697, св.102, № 24.
35. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1697, св.102, № 24. То же самое у Величка, Летопись, Киев, 1855, III,446.
36. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1697, св.102, № 24.
37. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1697, св.102, № 24.
38. Бантыш-Каменский, История М. России, Москва, 1822, III, 34.
39. Шопа с польского szopa на русский значит сарай.
40. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1697, св.102, № 24.
41. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1697, св.102, № 24.
42. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1697, св.102, № 24. Это письмо приведено в обрывке и у летописца Величка, но оно помечено у него датой августа 31 дня 1697 (Летопись, III, 453), тогда как в подлинном акте стоит сентября 4 дня.
43. Архив мин. ин. дел, 1697, л.172,219; Tagebuch des Gordon, St.-Peterburg, 1852, III, 143.
44. Федоренко именует себя то Есипом, то Яськом.
45. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1697, св.12, № 1138—1120, св.12, № 1141—1123.
46. Летописец Величко передает, что письмо было надето на копейное древко, воткнутое в землю на могиле; Летопись, Киев, 1855, III, 500.
47. Архив мин. ин. дел, 1697, № 39; Архив мин. юст., 1697, кн.81, л.231,268,323.
48. Бантыш-Каменский, История Малой России, Москва, 1822, III, 38; Его же, Источники, Москва, 1828, II, 21; Архив мин. юстиции, 1698, кн.81, л.643—666.