Тридцатилетний мир России с Турцией

10.08.2012 администратор Історія України і краю ХV-XVIII ст. 0

Новые приготовления гетмана Мазепы и воеводы Долгорукого к походу под Тавань.- Обращения запорожцев к царю с просьбами о денежной награде.- Разведка гетмана о положении дел у бусурман.- Недостаток челнов у запорожцев и старания их о построении морской флотилии.- Отправка Мазепой ватаги Козаков для разведки о намерениях бусурман.- Присылка от гетмана в Сичь хлебных запасов и войсковых клейнотов.- Движение Мазепы и Долгорукого с войсками по степи к Таванскому городку.- Движение кошевого атамана Яковенка вниз по Днепру.- Отступление русско-козацких войск от Таванского городка.- Мир России с Турцией в Карловичах в 1699 году.- Раздор между запорожцами, сердюцкими козаками и великороссийскими ратниками в Тавани и жалобы по этому поводу от Коша гетману и царю.- Отправка царского посла в Сичь.- Челобитная запорожцев царю за лишение их вольностей на реке Самаре.- Тридцатилетний мир России с Турцией в 1700 году.

Не успели гетман Мазепа и воевода князь Долгорукий вернуться из-под Таванского городка, как вновь начали готовиться в поход к низовьям Днепра. На этот раз гетман прежде чем выйти в поход отдал приказ ноября 24 дня 1697 года полтавскому полковнику Ивану Искре привести в известность все урочища, острова, реки, озера, лиманы, броды, ветки и балки Днепра, начиная от Мишурина Рога и кончая устьем Буга с Песчаным бродом и Очаковым. Составленный по этому поводу “реестръ прикметъ” дает точный и подробный материал для топографии всей поднепровской части Запорожья XVI века [1].
Пока шли эти приготовления к новому походу, тем временем запорожские козаки, пользуясь удобным случаем, обращались с просьбами то к гетману Мазепе, то к царю Петру Алексеевичу о выдаче им жалованья за их верные и неизменные службы. Прежде всего запорожцы отправили двух челобитчиков, полковников Якова Покотила да Лукьяна Тимофеева, с просьбой о выдаче жалованья 1100 козакам, сидевшим в Таванском городке до весеннего времени.
По этой челобитной государь велел выдать 1100 запорожцам – денег 1500 рублей, сукон 100 портищ, пищалей 125. Кроме того, особо тем пятистам запорожским товарищам, которые после отхода воеводы Долгорукого и гетмана Мазепы оставались в Таванском городке, велено было выдать на человека по 2 рубля с полтиной.
Вслед за этим кошевой атаман Григорий Яковенко и все низовое товариство послали к царю Петру Алексеевичу куренных атаманов Федора Лысого да Семена Ганджу с просьбой о выдаче войску запорожскому денежного годового прибавочного жалованья. Федор Лысый и Семен Ганджа прибыли в Батурин с товарищами в числе 315 человек, которые привезли с собой отнятый у бусурман значок и несколько человек бусурманских языков. За многолюдством они были расставлены на становищах возле Батурина и прожили в малороссийских городах больше месяца.
И на эту просьбу последовала царская милостивая грамота о пожаловании кошевому атаману Григорию Яковенку и всему при нем запорожскому поспольству за верные царскому пресветлому величеству службы годовое против прежнего жалованье [2]. Жалованье ведено было отправить в Запорожье со стряпчим Михайлом Васильевичем Текутьевым, ведавшим приездами и отпусками гетманских и запорожских гонцов и посланцев [3]. Особо тем 315 козакам, которые жили на становищах у Батурина, приказано было выдать по 1 рублю да по 1 портищу на человека.
Царское жалованье для 1100 человек запорожцев, сидевших в Тавани, и для 315 человек, привезших турецкое знамя, доставлено было декабря 4 дня 1697 года подъячим Иваном Петровым в город Батурин. В это время находившиеся возле Батурина 315 человек козаков, ссылаясь на, то, что они и голы, и босы, изъявили желание получить свою долю не в Сичи, а в самой Украйне, хотя в то же время объявили о необходимости оставаться до весны в украинских становищах. Гетман Мазепа, выслушав такое заявление, не пожелал взять на себя решение такого дела, снесся по этому поводу с самим государем и при этом, пользуясь случаем, осмелился напомнить царскому пресветлому величеству о прежней своей просьбе за 600 человек запорожцев, ходивших с полковником Иваном Искрой из Сичи “на выручку” к городу Тавани, и спрашивал у государя, следует ли и тем 600 запорожцам уделить часть из присланного жалованья.
Государь на оба гетманские запроса отвечал одним указом: отдать ли в городах или послать на Кош денежное жалованье, сукна и пищали, назначенные для таванских запорожских сидельцев, и из того жалованья отделить ли часть кошевому атаману, писарю и асаулу, бывшим в той же осаде и шестистам запорожцам, приходившим под Тавань с полтавским полковником Искрой — о том “сдЪлать гетману по собственному разсмотрЪнію, по тамошнему дЪлу, какъ-бы лучше и пристойнЪе все дЪло вышло” [4].
По такой резолюции шестистам запорожцам выдано было 1200 рублей денег, т.е. по 2 рубля на каждого человека [5], а остальным козакам роздано было жалованье по гетманскому усмотрению.
Удовлетворив все претензии запорожцев, Мазепа стал собирать сведения о намерениях бусурман, для чего отдал приказ по своим полкам, дабы охочие полевые козаки радели о добывании татарских языков, По тому гетманскому приказу некто Петро Яловец, житель города Царичанки, “прибралъ къ себЪ” ватагу более, чем в 20 человек, дошел с той ватагой до самого устья реки Днепра, нашел там около 30 человек запорожских козаков и с теми козаками залег стерегти шлях от Перекопа к Очакову и там у урочища Нижних Кучугур, прилегающего к Стрелице, на сей стороне Каланчака, “постигъ” двух человек татар и двух человек турецких людей. После этого, сопровождаемый запорожским ватагом, Яловец привел пленных в Батурин и отдал их на допрос гетману. Пленные языки дали немало весьма полезных для гетмана указаний. Крымский хан вместе с Юсуп-пашой, по отходе из-под Тавани, пошел к турскому султану просить, чтобы падишах или лично шел отбирать назад взятые русскими города, или же великого визиря с войсками для той цели отправил. Идя к султану, хан велел по всему Крыму разослать бирючей или деллялов и через-них всем крымцам объявить о том, чтобы они отговаривались своих захудалых лошадей и собирались в поход. В это же время туркам от сераскер-паши отдан был приказ помогать хану в предстоящей с русскими войне. Но только турки не сочувствовали приказу сераскер-паши и отказывались тем, что с них довольно воинских трудов и в летнюю пору. У Очакова и Таванского городка оставлены были два паши, но падишах приказал за какой-то проступок с их стороны власть над войском у них отнять. В Крыму в это лето был большой на людей мор, от которого много татар в разные стороны разошлось, но потом то моровое поветрие стало утихать. Сам турецкий султан обретается в Адрианополе и там против него поднялось смятение от янычар. Те янычары ходили против немцев на бой и когда возвращались назад, то на пути убили визиря за то, что он им денег не доплатил. Когда же султан узнал о таком поступке янычар, то послал против них отряд войск к одному мосту, по которому они должны были проходить, и велел тому отряду тот мост подрубить. И когда то все случилось так, как повелел султан, то янычар, обвалившихся на мосту, догнали немецкие стрелки и изрубили их “въ пень” [6].
Все эти вести гетман Мазепа нашел столь важными для будущей войны, что и самих бусурман, и тех козаков, которые их привезли, поспешил отправить в Москву [7].
За доставленные сведения о поведении бусурман гетман Мазепа получил от царя большую похвалу.
Такую же похвалу получили и запорожские козаки. К запорожским козакам царь Петр Алексеевич в это время особенно благоволил и это выразилось в щедрых подарках им. Так, января 11 дня 1698 года царь послал Мазепе указ с милостивым жалованьем 975 запорожцам, бывшим в Таванском городке в осаде от бусурман. Жалованье это состояло из денег, сукон и пищалей, по великороссийскому счету равнялось, кроме сукон, 2802 рублям, по малороссийскому — 14410 золотых. Гетман на каждого козака дал по 3 рубля денег да по портищу сукна, 2 полковникам, 2 асаулам да 10 сотникам по 4 рубля на человека. А что осталось денег и сукон после раздачи, то гетман нашел нужным сохранить для будущего времени, чтобы роздать таким козакам, которые “за труды и за службы покажутся быть годными”.
Исполняя царскую волю о раздаче запорожцам жалованья, гетман дал обещание государю сделать предписание запорожским козакам, находящимся на становищах в украинских городах, впредь людям никаких отягощений не чинить и уходить на свое “обыклое” место, Сичь. И хотя запорожцы ранее весны не имеют обыкновения возвращаться в Сичу, но гетман напишет о том всем, которые в разных полках и городах находятся, и сообщит им волю государя [8].
В половине января того же 1698 года царь Петр Алексеевич послал с подъячим Иваном Инеховым в город Батурин другое денежное жалованье для 130 запорожцев, которые приходили с Кардашина “сидеть” в Таванский городок: им ведено было выдать по 1 рублю денег и по 1 портищу сукна на человека, “буде подлинно тЪ запорожцы изъ Кардашина пришли и въ осадЪ обще съ, иными найдовалися” [9].
Тем временем делались разные приготовления к новому походу. Но, как и раньше, они шли очень медленно. Главное затруднение состояло в неимении лодок для речного похода. Марта 10 дня гетман Мазепа написал письмо царю Петру Алексеевичу и в том письме изложил, что обременять вновь жителей малороссийских городов постройкой судов он ни в коем случае, вследствие могущего произойти чрез то народного ропота, не может. Народ и без того негодует за беспрерывные требования от него подвод для доставки хлебных запасов в Тавань и в Запорожье. У запорожских козаков от прошлогоднего похода оставалось “полковыхъ” судов счетом 50, на половину, однако, попорченных ими через возку в них дров, травы “и другихъ потребностей”; липовых и дубовых лодок можно было собрать в Запорожье до 80, но в них слишком мало может поместиться походного войска [10]. Правда, гетман через стряпчего Михайла Васильевича Текутьева, ехавшего в Сичь с царским жалованьем, писал запорожским козакам письмо с приказанием без всякой отговорки сделать 40 судов к весеннему походу из присланных к ним в прошлом году от великого государя подошв (основ) и других лесных материалов. Но посланные к запорожцам подошвы и лесные материалы, вследствие умаления воды в днепровских порогах и оттого вследствие невозможности переправы их через пороги, оставлены были в “тиховодныхъ мЪстахъ” под Кодаком и сданы были в ведение кодацкого полковника с товариством. Другие же, необходимые к тем подошвам, материалы, как-то: якоря, железо, полотно, пенька, веревки, смола и канаты отданы были нарочно присланным к Кодаку запорожцам и должны были быть доставлены в Сичу. Но на тех запорожских нарочных, как раз перед прибытием в Кодак с войском самого гетмана, когда они за пьянством забыли всякую от врагов осторожность, напал татарский чамбул и захватил у них коней. Кроме того большое затруднение доставляет гетману и все запорожское войско: приученные гетманом и князем в прошлый поход к большим денежным и другим подаркам, козаки уже теперь требуют себе денежной платы и домагаются “надлежащего” в городах прокормления. И вообще запорожцы весьма неохотны к настоящему походу. Еще в прошлый поход, прибыв к Таванскому городу и остановившись у урочища Голой Пристани, они, хотя и учинили там с неприятельскими судами “воинскую зацЪпку”, но дальше этого не пошли, отговариваясь тем, что против них стоит слишком много неприятельских судов, снабженных пушками, с которыми ни они, ни предки их никогда “открытымъ лицомъ” не воевали, и что против военных турецких каторг слишком утлы и мелки запорожские лодки. Оттого запорожцы больше нападали на купеческие каторги, и если были иногда застигаемы у днепровского гирла, где-нибудь возле Очакова, турецкими военными каторгами, то, не вступая с ними в бой, уклонялись от них к урочищу Стрелице, там их рубили или топили свои челны, а сами уходили до Сичи пешком. По всему этому Мазепа не ждал от запорожцев, хотя они под Таванским городом и показали в прошлый поход “усильственный съ погаными бой”, существенной помощи в предстоящем походе и просил государя побудить их к тому своей царской грамотой [11].
Сам Мазепа, желая добыть подлинные вести “объ оборотахъ” бусурман, на первой неделе великого поста отправил бывшего кошевого атамана Ивана Гусака с товариством, зимовавшего перед тем возле Батурина, к реке Бугу, дав ему компанейского сотника Павла Федорова рубановского конного полка с “знатною” частью товариства [12] и приказал ему проследить за татарами, которые будут строить мост на реке для переправы по нем белогородцев через Буг. Гусак и сотник Федоров, претерпевая страшные стужи и большие нужды, долго поджидали бусурман и, наконец, уже в мае, 20 числа, дождались прибытия в урочище Сугаклею одного белогорсдско-ногайского загона, числом в 76 человек, под начальством Девлет-аги. Татарский загон, переплыв вброд реку Буг, направился в город Крылов, что у правого берега реки Днепра, для поимки русского языка. Перейдя с несколькими десятками лошадей реку Буг, татары скоро добрались до урочища Сугаклей и как раз в полдень нарвались на Федорова и Гусака, когда они стояли на стану. Козаки храбро напали на татар, пока они не успели устроиться кошем и вступили с ними в бой. Бой длился два часа. Под конец, когда Девлет-ага, потеряв под собой коня, сел на другого коня и обратился в бег, то за ним побежал и весь его чамбул. Тогда козаки побежали по следам татар и одних из них побили в поле, других разогнали, а третьих, числом шесть человек, взяли в полон и представили гетману Мазепе в табор под Човными. Гетман, подвергнув допросу взятых татар в плен, отправил их, вместе с Иваном Гусаком и Павлом Федоровым в Москву, причем о последних двух просил государя пожаловать их, ради понесенных ими трудов и ради службы на будущее время, своим царским жалованьем [13].
Пленные татарские языки, поставленные на допрос, показали, что о намерении русского царя идти на турок и татар уже давно известно в Крыму, а именно известно то, что московские войска “на три части пойдутъ”: одни сухим путем на Крым; другие от Азова на городок Горбаток, что на Конских Водах, а третьи водой на Чангар. Против тех, которые будут идти сухим путем, станут нурредин и калга-салтан с ордой; против тех, которые пойдут водой, станут турецкие войска, которые также придут водой. Кроме того в Измаил и Килию пришли 4 паши с большим числом турецких войск [14]. Они послали от себя в польские края подъезд для разузнания о тамошних делах и если получат весть, что польские войска пойдут в Белогородчину и под Каменец-Подольск, то и сами туда же пойдут; если же польские войска в Белогородчину и под Каменец-Подольск не пойдут, то наши двинутся сухим путем к Очакову, а оттуда под Кызыкермень и Тавань. Сам турецкий султан, а вместе с ним и крымский, хан, находятся в Адрианополе, откуда намереваются идти в Венгерскую землю; туда же ведено идти Казы-Гераю с ногайской и городской ордой. В Крыму всю зиму был великий мор на людей, который теперь, однако, совершенно утих [15].
За доставленные вести Павел Федоров и Иван Гусак с товарищами были награждены деньгами и подарками и отпущены домой [16].
Несмотря на такую грозу, запорожцы не спешили приготовлениями к походу на низовье Днепра. Июня 2-го дня кошевой атаман Григорий Яковенко и все запорожское низовое войско послали гетману Мазепе, через козака Якова Пащенка и Степана Ляшенка, свой лист с уведомлением о том, что хотя им и ведено было забрать в Сичь все присланные от государя и находившиеся в Кодаке подошвы для сооружения морских челнов, но войско того приказания тотчас исполнить не могло: одна часть его в то время ходила в воинские промыслы на низовье Днепра; другая часть, сообразно рыцарскому обычаю, находилась в поле, а третья часть была на речках полевых. Теперь же, когда войско вернулось в Сичь, кошевой атаман немедленно отправил “нЪкоторое свое товариство” в Кодак и велел ему доставить свои подошвы и все лесные материалы в самую Сичь. Когда же посланные справятся со своими делами, то войско обещается немедленно взяться за сооружение мореходных челнов и просит только прислать несколько денег (“золотыхъ грошей”) для расплаты с мастерами и ковалями, которые будут делать гвозди, скобы и иные на морские суда оковы; все остальное запорожцы сделают сами без платы, и когда все будет готово, исполнят царскую службу с большой охотой. Теперь же просят гетманскую вельможность оказать им милость прислать для сичевой святопокровской церкви, “выставленной коштомъ и стараніемъ” самого же гетмана, на крышу и на три креста господня жести или белого железа и на окна надлежащих оболоней, “особливо же всего иконнаго изображешя зупольного [17] алтаря Господня”. За исполнение такой просьбы преблагословенная Дева Мария покроет его вельможность своим омофором, украсит его душу боголюбивой лепотой, избавит от всяких бедствий и умолит своими матерними молитвами сына своего, Христа Бога нашего [18].
Хотя гетману и не нравилась медленность сборок к походу со стороны запорожцев, тем не менее он старался исполнять все их просьбы в точности. Так, через посланца своего, Якима Кныша, он отправил в Сичь 500 бочек борошна, собранного у Переволочайского перевоза; кроме того послал войску знамя с изображением на нем покрова пресвятой Богородицы и литавры и обещал исхлопотать для запорожского войска у великого государя “особливое военнке знамя” [19]. He забыл гетман и таванских запорожцев, для которых просил великого государя о выдаче хлебных, в виде крупы, запасов и на ту гетманскую челобитную последовала царская милость [20]. Нужно думать, что именно в это же время по челобитной Мазепы послано было из Москвы таванским запорожцам зелья (пороху) сверх годового количества 50 пудов ручного, 50 пудов пушечного и 30 пудов свинцу [21].
Удовлетворяя все просьбы запорожцев, гетман Мазепа немало однако тому дивился, что они так долго не отвечали ему на его предписание о заготовлении челнов к предстоящему походу и ничего не сообщали ему о своих планах: два раза он писал им приготовить со всей “пильностью” для плавного похода мореходные струги и изготовиться в военный поход в предстоящее лето, и только после третьего раза, когда гетман послал к запорожцам с борошном, со знаменем и с котлами (бубнами), Якима Кныша, они написали гетману благодарственный лист от всего войска [22].
Что было причиной такой медлительности со стороны запорожцев — неизвестно. Но получив хлебные запасы и приняв “барзо учтиво и хвалебно” пожалованные клейноты, запорожцы запасы спрятали “въ удобныя мЪста до слушного часу” и написали гетману от всего войска живейшую благодарность и дали обещание верно служить великому государю [23]. После всего этого гетману Мазепе ничего другого не оставалось, как идти походом против бусурман. На этот раз он пошел уже не плавным, а сухим путем и притом не правым, а левым берегом Днепра. Отправив впереди себя в Таванский городок четыре полка, гетмая оставил при себе шесть полков и с ними двинулся от Батурина к реке Коломаку, где соединился с князем Яковом Федоровичем Долгоруким, а от Коломака пошел к реке Орели и июня 7 дня был уже табором за Орелью [24]. От реки Орели, перейдя Самарь, гетман и князь двинулись “перекопскою стороной”, однако, боясь безводья и бескормицы в перекопской степи, повернули к городу Тавани и потом послали от себя отряд в 10000 человек под город Очаков. Кошевой атаман Григорий Яковенко шел плавным путем к днепровскому лиману и чинил промыслы против неприятелей.
Но поход этот окончился не только неудачно, а даже позорно для гетмана и воеводы: гетман и воевода, рассчитывая легко покончить с Очаковым, скоро убедились, что взять его они вовсе не могут “Намъ не образецъ запорожцы, которые въ малолюдствЪ ночью воровски проплываютъ, или сухопутьемъ пробираются къ морю. У насъ большіе обозыю Какъ только мы туда дойдемъ, въ ЦарьградЪ узнаютъ и пришлютъ противъ насъ на каторгахъ войскою И теперь стоять намъ подъ Кызыкерменемъ и Таванскомъ невозможно: люди отъ недостатка продовольствія разбЪгаются; запасъ на пять мЪсяцевъ на подводахъ привезти сюда трудно, а тЪ, которые отправлены были на судахъ, пропали въ порогахъ, и здЪсь ни за деньги не купить, ни саблею ничего достать невозможно. Поэтому лучше назадъ воротиться” [25].
Так гетман и воевода действительно и воротились ни с чем из похода, еще раз показав свою неспособность к военным подвигам [26].
Вместе с гетманом и воеводой покинул город Тавань и кошевой атаман Григорий Яковенко. Покидая низовье Днепра, Григорий Яковенко оставил в Тавани несколько человек запорожского товариства и приказал им не переставать бороться с врагами святого креста.
Оставленные в Тавани запорожцы, сколько могли, исполняли приказ своего атамана, и в конце декабря месяца в числе девяти человек, под начальством товарища Сергиевского куреня, Максима, ходили к урочищу Стрелице и захватили там четырех татар в плен [27], за что гетман исхлопотал для таванских запорожцев хлебные запасы от царя [28].
Мелкие действия запорожских козаков общему делу нисколько не помогли и потому уже в октябре месяце 1698 года между Россией и Турцией открылись переговоры о перемирии на венгерском сейме в придунайском городе Карловичах. Января 14 дня 1699 года по Карловицкому договору “единодушнымъ” соглашением России и Турции постановлено было: “Да престанетъ великая брань и война, и рать, и сраженіе, и обоюду отдалятся и истребятся враждебныя дЪла и отъ подданныхъ его царскаго величества москвитиновъ и козаковъ, и иныхъ, предЪламъ мусульманскимъ, и крымскимъ и инымъ его султанову величеству подлежащимъ мЪстомъ и подданнымъ никакой набЪгъ и вредительное дЪло, и ни тайно, ни явно, никакой вред учинити” [29].
Перемирие заключено было на два года, и гетману Мазепе послан был апреля 6 дня список с договорной грамоты между русским царем и турецким султаном.
Гетман Мазепа, получив список с грамоты, объявил о том после праздника Христова Воскресения генеральной старшине и полковникам, а потом всему малороссийскому козацкому войску и простому народу.
Несмотря на состоявшееся перемирие, запорожские козаки вовсе не думали прекращать военных действий против бусурман. Так, мая 4 дня, кошевой атаман Мартын Стукало (он же Стук), со всем товариством низовых козаков, отправил просьбу к гетману Мазепе о присылке на Кош денег и борошна для запорожского войска, которое “собралось немалымъ собраніемъ и изъ котораго находится много охотниковъ как для добыванія языковъ, такъ и для отпора непріятелей на случай, если-бы бусурмане захотЪли исполнить свои мысли около взятья городовъ Таванска и Кызыкерменя, согласно вЪстям, который получены были запорожцами и черезъ запорожцевъ доставлены гетману”. Кошевой атаман усердно просил возможно скорей прислать необходимые деньги и запасы в Сичь, в противном случае собранное войско могло разойтись по городам и по разным местам и тогда трудно было бы собрать его со всех сторон “къ охотному военному дЪлу” [30].
Не дождавшись ответа на просьбу о помощи хлебом и казной, тот же кошевой Мартын Стук донес гетману о том, что сичевое товариство, собравшись с ватажным атаманом во главе, ходило плавным способом по Днепру на лиман, взяло там под Очаковым двух бусурманских языков и возвратилось назад [31].
Весть о походе запорожцев против татар дошла до царя в Москву и царь Петр Алексеевич отправил к гетману Мазепе грамоту с приказанием послать известие запорожскому войску о состоявшемся мирном договоре между Турцией и Россией и с требованием прекращения со стороны козаков всяких ссор и задоров с турками и татарами [32].
В самый Кош с тем же известием посланы были стряпчий Михайло Текутьев да подъячий Степан Фролов. Кроме известия о перемирии царские посланцы везли запорожскому войску обыкновенное годовое жалованье с прибавкой 50 половинок амбургских сукон и две ризы, камчатую и тафтяную с подризниками, поручнями и епитрахилями для сичевой святопокровской церкви.
Получив царские дары, запорожские козаки и кошевой атаман Стукало послали государю обширный лист с пожеланиями всех благ царскому пресветлому величеству — долголетнего и счастливого царствования, победы и покорения “всЪхъ душевныхъ и тЪлесныхъ” супостатов, радостного, после земного монаршеского престола, достижения небесной обители; обещали, согласно царскому приказанию, оберегать города Таванск и Кызыкермень, выручать находившихся в них московских ратных людей всем войском своим и доносить гетману обо всех замыслах бусурман, а за все то просили государя удовлетворить войско прибавкой жалованья к обыкновенному годовому жалованью деньгами, сукнами, свинцом и порохом, “такъ какъ у запорожскихъ козаковъ, государскимъ счастіемъ, пушекъ достаточно умножилось, а зелья къ пушкамъ весьма мало присылается, чрезъ что при проиеходящемъ денежномъ и суконномъ дЪлежЪ порохъ никогда не дЪлится, да и для потребы самыхъ пушекъ едва на полгода его хватаетъ”. Кроме того запорожское низовое войско било челом царскому величеству и на том, дабы государь приказал выдать из казны мастерам, построившим, по царскому приказу, в прошедшее лето, для морского похода 40 челнов, по 10 рублей за каждый струг, всего 400 рублей за 40 челнов [33].
Царские послы, возвратившись из Запорожья в Москву, сообщили там обо всем, что им пришлось видеть и слышать в среде козаков. Известия, привезенные ими, были вполне успокоительного характера.
Но едва прошло два месяца после возвращения Текутьева и Фролова в Москву, как царь получил весть о том, что августа 15 дня между запорожскими козаками, сердюцкими людьми гетманского регимента и великороссийскими ратниками в крепости Тавани и Кызыкермене произошли жестокое междоусобие и побои. На ту пору воеводой русских ратных людей был Иван Аверкиев Опухтин, подполковником солдатским Андрей Тимофеев Англеров, пехотным сердюцким полковником Яков Покотило. Воевода Опухтин известил гетмана Мазепу, что виновниками междоусобия и побоев были сеченские козаки, за что-то не взлюбившие русских и малороссиян [34]. Сеченские козаки, которые живут на службе великого государя в Таванске, дерутся с ратными людьми, живущими в Кызыкермене и Таванске, не дают им прохода на рынках, чинят задоры, сами уходят в каменный Таванский городок, там запершись, бросают камнями и палками в ратных людей, не позволяют им торговать ни на рынках, ни в указанном от больших ворот против земляного города месте, и когда ратные люди приходят на рыночное место, бьются с ними и едва до смерти не убивают, особенно разбойствуют те запорожцы, которые ходили на Зарубок и из Крыма к Тавани возвратились; они прогоняли русских к городской башне, бросали в них поленьями, били полуполковника русской службы Англерова и выбили каменьями из городка самого воеводу Опухтина, когда он пытался унять их и привести к послушанию. Воевода Опухтин посылал к находившимся в то время в Таванском городке и присланным от кошевого атамана, полковнику Михаилу Костенку, писарю и асаулу с просьбой унять запорожцев, но полковник, писарь и асаул на то отвечали, что таванские запорожские козаки чинят то самовольно и удержать их от такого дела невозможно. При всем том воевода Опухтин, по челобитной запорожцев, выдал им, смотря на их бедность, 16 кулей четвертных хлебных запасов. Но запорожцы все-таки не переставали чинить задоров и побоев московским ратным людям и заодно с ними козакам сердюцкого полка полковника Якова Покотила и городовым козакам переяславского наказнога полкового асаула Степана Томары.
В таком виде изложили свою жалобу на таванских запорожцев воевода Опухтин и полковник Покотило. Иначе представил это дела запорожский полковник Михайло Костенко в письме к кошевому атаману Петру Приме и всему старшему и меньшему сичевому товариству.
“Не чернилами, но слезами описываемъ случившуюся войску запорожскому низовому бЪду нашу, которая учинилась намъ въ 15 день августа отъ воеводы (Опухтина) да отъ пЪхотного полковника Покотила и отъ всЪхъ ратныхъ людей и сердюковъ. Напоивъ своихъ людей виномъ, они велЪли добывать насъ, какъ будто непріятелей, въ городкЪ, а добывъ насъ, они, воевода и Покотило, велЪли до смерти побивать каменьемъ неизвЪстно ради какихъ причинъ. И такъ тЪ убійцы по приказу своихъ начальниковъ, въ то время убили до смерти товарища Пластуновского куреня Левку, козакамъ Менского куреня, Петру, Яцку Рудому да СавкЪ Старому Деревинкинского куреня, двумъ Сергіевского куреня, атаману Лукьяну Лотвицкому, мучительски головы до мозгу разбили безъ всякой надежды остаться живыми, церковного пономаря убили и всЪмъ намъ, находившимся въ томъ городкЪ, однимъ руки и ноги поломали, головы, ребра и всЪ уды сокрушили, всЪ имЪнія наши войсковыя и церковныя побрали. Прежде всЪхъ шальной Покотило, бЪгая съ голою шаблей отбилъ казну войсковую [35]; за нимъ москвичи и сердюки, видя его сумашествіе, начали грабить котлы [36], ружья, одно себЪ забирали, другое о камни разбивали, кафтаны, ямурлуки, деньги и всЪ вещи наши разграбили, имущества людей купецкихъ, то-есть вина, меды и бочки, поразбивали, запасы и соль нашу, ругаясь по землЪ поразсыпали и самую церковь божію святого великомученника Христова Георгія алтарь кровію нашею, волоча крывшихся въ церкви, осквернили, такъ что въ ней невозможно и безкровной жертвы приносити. Но Покотило, не довольствуясь пролитою кровію нашею, похваляется всЪхъ насъ побить и изъ города выбросить, ссылаясь на указъ гетмана, что особенно насъ устрашило. Ради того посылаемъ къ вамъ, войску низовому запорожскому, коннаго нарочного посланца нашего, бывшого писаря Захарку, и просимъ себЪ отъ вашихъ милостей скоро письменного отвЪта, какъ намъ поступить съ собой и какъ сидЪть безъ котловъ голодными. О той бЪдЪ нашей извольте написать къ ясновельможному, его милости, господину гетману, что мы отъ непріятелей — бусурманъ и отъ ихъ пушекъ и гранатъ не имЪли такого урона въ здоревьЪ и имуществЪ своемъ, какъ симъ временемъ отъ своихъ христіанъ, черезъ которыхъ и всЪ наши строенія разорены, и сами мы не знаемъ, гдЪ приклонить наши разбитыя головы. Посылая при этомъ роспись наших убытковъ, просимъ усердно, покорно, слезно и униженно вашихъ милостей о скоромъ намъ указЪ и о наставленіи, какъ намъ поступить, однимъ-ли съ душами уходить, или-же съ войсковыми клейнотами и церковною утварью къ вамъ на Кошъ являться. Вельможный гетманъ пишетъ въ почтенномъ письмЪ своемъ черезъ посланныхъ нашихъ, дабы мы весь годъ великому государю служили, за что обЪщаетъ и казны и запасовъ, сколько можно будетъ, прислати, а того не вЪдаетъ, какъ Покотило безвинно наше товариство побиваетъ и какъ меня, полковника, онъ приказалъ сердюкамъ безъ милосердія обухами до смерти бити, еслибъ не оборонилъ подполковникъ солдацкого полка, Андрей Тимоθеевичъ Англеровъ”.
В приложенной при письме Костенка росписи значилось, что именно у запорожских козаков пограблено: в Донском курене солдаты и сердюки 4 пищали взяли, 4 изломали, два котла да четыре рубля “у покойника” взяли; в Конеловском курене пищаль да саблю да два котла разбили и один кафтан в лоскутья изорвали; в Деревянкинском курене семь золотых да два мушкета взяли; в Сергиевском одну пищаль да десять ефимков взяли; в Калниболотском два котла разбили; в Уманском мушкет, кафтан и две шапки захватили; у ивановского козака (т.е. у козака Ивановского куреня) два котла изломали; у пономаря кафтан суконный да пояс большой и ключи церковные взяли; у джереловцев (козаков Джереловского куреня) цепи, натруски (т. е. пороховницы) и мерочки побрали [37].
Кошевой атаман Петро Прима, получив такой лист от таванского полковника Костенка, немедленно послал через козаков Харька Коломыйченка и Семена Рубана письмо Мазепе и в том письме извещал гетмана, что войско запорожское, услышав о неладах между русскими ратными людьми и запорожцами в Тавани и желая установить там “тихомирную обыклость, какова на стародавнемъ гнЪздЪ войсковомъ чинится”, постановило на войсковой раде отправить из Коша двух полковников, одного в Кодацкую крепость, другого в Таванский городок. Тем полковникам приказано было, придя на место, унять раздоры между запорожцами и великороссийскими и малороссийскими войсковыми людьми. Сердюцкому полковнику Покотилу и таванскому воеводе Опухтину Кош написал просьбу оказывать склонность посылаемому от запорожского Коша полковнику Михаилу Костенку и сообща с ним стараться о водворении в Тавани доброго порядка. Но едва полковник Костенко прибыл в Тавань, еще в то время, когда он не успел и осмотреться в ней, как был обруган и осмеян полковником Покотилом. Потом тот же Покотило, согласясь с воеводой Опухтиным, государевыми людьми и сердюками, захватил “на добровольной дорогЪ” Костенка и избил его обухами едва не до полусмерти, после чего, не могши проникнуть через затворенные ворота в город, Покотило перебрался “съ многолюдствомъ” московским и со своими сердюками через каменную стену города и, добыв там саблю, стал рубить всех, кто только попадался ему, до смерти, отдав такой же приказ и всем бывшим с ним людям. Те люди ограбили войсковую и церковную скарбницу, забрали продовольственные запасы, порох, соль, деньги, ворвались в церковь, перебили козаков, там скрывшихся, разорили и разметали все курени, разбили котлы, изломали оружие и причинили очень много убытку ни в чем не повинным таванским козакам запорожским. Соболезнуя в такой беде несчастным страдальцам, все войско единодушно и слезно просит гетмана, как своего законного региментаря, разобрать поступок злого кровопролийцы христианского Покотила, учинить над ним управу и или наказать его от себя лично, или же прислать его для наказания в Кош запорожский, а все убытки за разграбленные вещи взыскать с виновников погрома.
Гетман Мазепа всему происшедшему в городе Тавани по справедливости придал особенную важность; опасаясь, чтобы огонь вражды между запорожскими козаками и русскими ратными людьми не принял особенно больших размеров, гетман дал обещание кошевому Приме немедленно послать от себя в город Тавань “знатную, постоянную и богобоязливую особу”, такую же особу просил послать и от запорожского Коша для розыска о виновниках “завода” и для наказания их “надлежащимъ наказашемъ” [38].
Не дождавшись приезда обещанной гетманом богобоязливой особы, запорожцы через месяц после происшествия в Тавани снарядили большое посольство и отправили его к царю Петру Алексеевичу в столицу. Послано было 76 человек разных куреней низового товариства, во главе которых стояли полковники Иван Мартышевский, Василий Донец, писарь Иван да асаул Федор [39].
В это время у запорожских козаков назрело несколько жалоб, просьб и претензий, и они все то изложили на письме к гетману Мазепе и к царю Петру Алексеевичу, и те письма вручили главным представителям своего посольства.
Прежде всего запорожцы обращались с просьбой как к гетману Мазепе, так и к царю Петру Алексеевичу о прибавке “сверхъ прошлогодняго годового” жалованья в деньгах, сукнах, порохе и свинце. Уже несколько лет ни пороху, ни свинца не дают они в раздел, потому что и того и другого слишком мало им присылается на Кош, и хотя у запорожцев в последнее время, благодаря вниманию государей и самого гетмана, пушек “довольно примножилось”, но зато, не имея достаточно боевых запасов, они не могут “тешиться” и стрелять из пушек по своему положению ни в дни празднества, крестного хода, похорон знатного товариства, годовых нарочитых праздников, во время приема монаршеских посланных и при почитании имени великого государя. Кроме этой просьбы запорожцы просили и гетмана и государя об уплате мастерам-лодочникам за сооружение ими сорока судов по 16 рублей за каждое судно, которые сделаны были для плавного похода в прошлое лето: да явит государь свою милость войску и прикажет выдать из своей монаршей казны требуемую сумму и прислать ее на Кош для раздачи работникам [40]. Тут же запорожцы били челом о братии своей, страждущей в бусурманской неволе, а именно о тех трехстах пятидесяти козаках, которые во время царского похода на турецкий город Азов отважно действовали под начальством атамана Чалого на Черном море и счастливо крымские берега громили, но потом на обратном пути были в полон взяты и посажены на каторги неприятельские; запорожцы, указывая на наступившее мирное время, усердно просили освободить несчастных “изъ тяжкой неволи и пустить ихъ на волю”. Особо от просьбы о трехстах пятидесяти невольниках запорожцы просили о бывшем товарище Дядьковского куреня Иване Гадяцком, козаке “давнемъ и во всЪхъ поступкахъ воинскихъ способном”, который мужественно сражался с татарами под городом Голтвой во время набега туда многочисленной орды татарской, но был побежден вместе с украинскими козаками [41], взят в плен бусурманами и хотя “ради старшинства у сЪчевого товариства” помилован от смерти, зато отправлен был в Крым, в неволю. В тей неволе он томился до того времени, пока над ним не сжалился атаман Дядьковского куреня: отправившись из Сичи в Крым, он взял Гадяцкого на поруки, а сам вместо него “сЪлъ в неволю”. Теперь Гадяцкий, пришедши в Сичь, слезно просит кошевого атамана и все товариство сыскать взятого в плен атаманом Федьком несколько лет тому назад на реке Молочной татарина Текелды и усланного куда-то [42] во внутрь России, и вернуть в Крым, — взамен того татарина Гадяцкому обещали дать свободу. Независимо от перечисленных просьб запорожские козаки заносили жалобы от всего войска царю и гетману на воевод — Новобогородицкой крепости Петра Иванова Потемкина и Кызыкерменского городка Ивана Аверкиева Опухтина и сердюцкого полковника Якова Покотила. Воевода Потемкин “вступается въ ненадлежащія ему дЪла и чинитъ войску противныя затЪи”. Так, запорожцы “за нЪкоторое неисправленіе и за совершенныя вины” отставили строителя собственного, возведенного войском, Самарского Святониколаевского пустынножительного монастыря, игумена Алимпия, и писали к отцу игумену Межигорского монастыря, дабы он приобща самарскую обитель к своей Межигорской, прислал от себя какого-нибудь исправного и в поступках искусного человека, который бы мог быть строителем обители. По той просьбе запорожского войска и по благословению киевского митрополита в Святониколаевский монастырь прислан был искусный старец иеромонах Никита Подвалинский с дьяконом. Но прибывшего старца Никиту воевода Потемкин почему-то не пустил в обитель и никакого места ему у себя не дал, чему войску запорожскому причинил большую досаду. Запорожцы уже давно терпят стеснение своих вольностей в самарских владениях и, не желая пока, до удобной поры, беспокоить самого государя, чтобы доподлинно узнать, кому издавна принадлежит река Самара, упрекают гетмана Мазепу, который, хорошо зная, что река Самара “отъ многихъ лЪтъ прямая запорожская, а ничья иная”, позволяет полковникам и селитренникам разорять ее, делать на ней селитру и давать на запорожские угодья гетманские универсалы в том рассуждении, будто бы войско городовое и низовое одного запорожского имени и будто бы в той реке Самаре “должна быть неотлагаемая часть” и для самого гетмана. Не отказываясь от того, что войско городовое и войско запорожское носят одно общее имя и находятся под одним гетманским региментом, запорожское войско, однако, “никакой общины употреблять не смЪетъ и не хочетъ”. Наконец, через поименованных своих посланцев, Донца и Мартышевского, запорожцы вновь заявляют свою жалобу на воеводу Опухтина и на полковника Покотила, которые “отъ малыхъ ссоръ и драки учинили великій бунтъ и буйство” среди козаков, находящихся в числе 500 человек в Таванском городе на службе великого государя.
Запорожское поспольство прибыло в столицу в полном составе в ноябре месяце, было принято государем и отпущено назад с объявлением о скорой отправке в Сичь зимним путем с особым посыльщиком обыкновенного годового без прибавки жалованья, о котором “указъ царского величества впредь учиненъ будетъ”. Для исследования о таванском кровавом деле назначены были стольник Клим Чихачев да подъячий Осип Гаврилов, которые должны были ехать через Севск прямо к Тавани, минуя Батурин и, приехав на место, дождаться там посланного человека от гетмана Мазепы для розыска дела, потом объявить о себе воеводе Опухтину, сделать подробный допрос всему, что написано в жалобе кошевого Петра Примы и в донесении гетману воеводы Ивана Опухтина и виновным в преступлении ратным русским людям учинить наказание “по указу, по уложенію, и по новоуказаннымъ статьямъ, а взятое на виновныхъ, доправя, возвратить челобитчикамъ”; виновных же черкасских людей должен наказать присланный от гетмана человек по указу великого государя и по праву войска, с возвращением пограбленных челобитчикам имуществ. “А что потому великого государя указу онъ учинитъ, ему, Климу Чихачеву, Ъхать къ великому государю къ МосквЪ и тотъ сыскъ и изъ него перечневую выписку за своею рукою привезти и самому явиться и сыскъ и перечневую выписку подать въ приказЪ Малыя Poccіи думному дьяку Емельяну Игнатьевичу Украинцеву съ товарищами” [43].
Как окончился разбор таванского дела — неизвестно, но в феврале месяце следующего 1700 года запорожскому войску назначено было царское годовое жалованье: кошевому атаману 2 вершка бархатных на шапки, 2 сукна кармазина по пяти аршин сукно, атласу да камки по 10 аршин, две пары соболей по семи рублей пара, два сорока соболей по 50 рублей каждое сорок, судье, писарю и асаулу по вершку бархатному, сукна кармазина по пяти аршин, атласу по 10 аршин, соболей по паре в 7 рублей пара, по сорока соболей в пятьдесят рублей каждое сорок; всему поспольству дано 500 золотых червонных, 150 половинок шиптуховых сукон, 50 пудов зелья и 50 пудов свинцу, обертев в рогожи и увязав веревками против прежних таких же отпусков. Для доставки всего названного царского жалованья в Запорожскую Сичу назначен был жилец Даниил Андреев Жедринский [44].
Даниилу Жедринскому дан был подробный наказ ехать сперва в Батурин к гетману, взять там роспись для раздачи запорожцам жалованья и с той росписью ехать немедленно в Запорожье. Не доезжая самой Сичи послать от себя подъячего Степана Фролова с известием о своем прибытии с царской казной и с милостивой грамотой в Запорожье. Явившись же в Сичь, подать кошевому атаману царскую грамоту и спросить о его здоровье. А когда кошевой спросит о здоровье государя, то ему говорить, что когда он, Жедринский, отпущен был из Москвы, то великий государь был на своих великих и преславных государствах российского царствия в добром здоровье. После такого ответа объявить всему запорожскому войску о присылке ему милостивого жалованья на весь год и то жалованье раздать кошевому атаману, старшине и всем посполитым людям по росписи, какову гетман Мазепа даст. Вручив же жалованье, всему войску от имени великого государя передать, дабы оно верно и радетельно служило ему, оберегало Кызыкермень и Таванский городок от бусурман, проведывало всякие вести о замыслах врагов и как можно чаще писало о том гетману Ивану Степановичу Мазепе. Если же кошевой атаман и все поспольство станут говорить, почему в царской грамоте не прописано поименно; как всегда раньше водилось, царское годовое жалованье козакам, то отвечать на это, что послу неведомо о том и что для раздачи жалованья выдана ему роспись из приказа Малой России, о росписи же, выданной гетманом Мазепой, отнюдь никому не говорить на Коше. В случае же не окажется налицо тех людей, которым в гетманской росписи будет написана дача, то назначенные подарки или взять назад и отвезти в Батурин к гетману Мазепе, чтобы гетман Мазепа потом раздал их по собственному усмотрению тем людям, коим они назначены по праву. Находясь в пути и будучи в Сичи, “накрепко” проведывать, можно ли ожидать от запорожцев верности в службе великому государю и нет ли у них с кем-либо ссылок или к ним каких-либо присылок, много ли их товариства в Таванском городке, в каком почитании находится у них и у татар Петрушка вор, нет ли у них с ним ссылок каких, а также где находится крымский хан, крымская и белогородская орда и не чаят ли крымских и белогородских орд рано весной под великороссийские и малороссийские города. Проведав обо всех этих статьях тайно, чтобы “тЪхъ запорожцовъ ко лжЪ какой не принудить и въ какое сомнЪніе не привесть”, обо всем в статейный список написать и тот список, по возвращении в Москву, в приказ Малой России подать.
Послам даны были грамоты на имя гетмана Ивана Мазепы и кошевого атамана Петра Примы с извещением тому и другому о посылке войску запорожскому царского годового жалованья и о внушении ему за то верно служить и радеть великому, государю [45].
Царский посланец выехал из Москвы февраля 15 дня, прибыл в Батурин февраля 27 дня. Из Батурина царскому послу дан был спутник лубенский хорунжий Григорий Стрельниченко, который должен был доставить в Сичь 3640 золотых от Переволочанского перевоза да 400 бочек хлебного запаса с недочетом ста бочек хлеба, немолотого за скудостью воды на мельницах. Оставив Батурин, царский посол апреля 8 дня прибыл до Сичи. Не доезжая до самой Сичи, посол отправил от себя подъячего Степана Фролова и навстречу послу выслан был войсковой асаул спросить его от имени кошевого о здоровье. У самой Сичи встретил посла сам кошевой атаман Прима с войском, и тут войско стреляло из мелкого ружья. Когда же посол вступил в “замокъ”, то в это время стреляли из пушек “изо всего снаряду”. Войдя в Сичу, посол и козаки сперва выслушали в церкви молебное пение, а после молебна в тот же день вышли на войсковую раду. На раде царский посол выполнил все так, как ему написано было в наказе, вручив при этом кошевому атаману для прочтения царскую грамоту и передав ему царское жалованье для раздачи его по росписи всей запорожской старшине и поспольству. Кошевой атаман, выслушав царскую грамоту и получив годовое жалованье, выразил свою благодарность великому государю и гетману Ивану Степановичу Мазепе за их “прилежное” о войске попечение. На третий день после приезда посла собрана была новая рада, на которую призваны были Даниил Жедринский, Степан Фролов и лубенского полка хорунжий Григорий Стрельниченко. Когда означенные лица яйились в раду, то козаки “съ великимъ воплемъ” стали кричать, что им прислано 150 половинок амбургского сукна “некорыстно и безъ сорочекъ, а напредъ того присылываны были сукна добрыя и въ сорочкахъ”, да кроме того три половинки не целы, а надрезаны. Куренные атаманы Иван Заика да Иван Нос кричали, что полученные ими соболя также надрезаны и что поэтому они будут о том писать государю. На тот крик посол объявил всем недовольным, что он доставил царские подарки все в целости за печатью и за крепким караулом и что поэтому козаки затевают то дело напрасно. На такой ответ козаки кричали пуще прежнего и говорили, что подъячему Фролову следует насыпать песку в пазуху и посадить его в Чортомлык речку. Но на том неудовольствие козаков и кончилось: послы были отпущены в курень, а потом апреля 12 числа беспрепятственно выехали из Сичи и через девять дней прибыли в Батурин. В Батурине они объявили о происшедшем в Сичи гетману Мазепе. Но гетман Мазепа царским послам ответил, что “на непостоянство запорожскихъ козаковъ смотрЪть и имъ вЪрить нечего, потому что они будутъ впредь смирнЪе и постояннЪй” [46].
Отпуская от себя царских послов, запорожские козаки вручили им два письма, одно для гетмана Мазепы, другое для царя Петра Алексеевича. В письме к гетману запорожцы благодарили его за царское жалованье, за присланные от перевоза деньги и за хлебные, 400 бочек, запасы, просили о досылке еще ста бочек и в то же время жаловались на то, что царское жалованье прислано им без прибавки и в худом виде, — сукна худые и резаные, соболя с боков также обрезаны и испорчены. Вместе с этой жалобой на скудость царских подарков запорожцы высказывали свое неудовольствие и самому гетману по поводу дозволения с его стороны разным промышленным людям заводить у реки Самары, “подлинной войсковой отчизны”, селитренные майданы. Не жаль было бы, если бы гетман только сам имел на реке Самаре селитренные заводы для войсковой потребы, но дело в том, что он и другим селитренникам на “подлинныхъ войсковыхъ земляхъ” позволил варить селитру, и те люди “даромъ” вотчину войсковую пустошат, сами же получают себе корысть и “безчисленно” богатеют. Запорожцы подлинно знают и хорошо помнят о том, что та река Самара еще при покойном Хмельницком, да и после него, до самых походов великороссийских войск до Крыма, никому кроме них не принадлежала (“поддана”) и ни от кого до того времени не была опустошаема. Еще в то время, когда заложен был на Самаре Новобогородицкий город, еще в те поры прислана была им “обнадежеванная” великого государя грамота, что те города не будут им ни в тяготу, ни в обиду, ни в отнятие пожитков. И ту грамоту, списав ее слово в слово, запорожцы посылают гетману “для лучшего увЪренія”. Да и сам гетман не раз писал запорожцам, что городовое строение на устье реки Самары никакого вреда не принесет им; теперь же сами запорожцы видят опустошение в своих землях как от самарцев городовых, так и от селитренников, и если последние будут “упоромъ своимъ” делать селитренные майданы вблизи земли запорожской, то у козаков не обойдется с ними “безъ разоренія и задоровъ” [47].
В письме к великому государю запорожцы, “воздавъ челобитное до земли поклоненіе” за присланное жалованье, в то же время били челом на том, что им немалое утеснение на реке Самаре чинится и что они, несмотря на просьбы о том как гетману, так и самому государю, не имеют себе ни единой отповеди и даже потеряли всякую на ответ надежду. Не получили они полного удовлетворения и в присланном жалованьи государя: в прошлом году прислано было им 200 половинок добрых амбургских сукон, а в нынешнем только 150 половинок простых шиптуховых сукон и то с недостачей нескольких аршнн в половинках; соболи присланы также нецелые, с пришивными хвостами без печатей, “нещадно нзъ боковъ обрЪзанные и вельми худые”, каких еще никогда запорожцам не было присылаемо, да и роспись всем подаркам почему-то прислана без печати. Донося обо всем том великому государю, запорожцы желают знать, присылаются ли царские щедроты в таком виде от самого государя, или же они переменяются в руках его посланцев. Как бы то ни было, но запорожцы бьют челом великому государю впредь прислать больше против нынешнего жалованья в деньгах, в сукнах, в зелье и в свинце, за что все козаки обещают быть и в настоящие в в грядущие времена “послушливы и благотворительны” и сохранять свою верность “непоколебимо” [48].
Гетман Мазепа, отправляя оба листа запорожцев, ему лично и государю писанные, с царским послом Жедрннским, в свое оправдание писал государю, что запорожцы не имеют повода жаловаться на селитренннков. так как те люди делают свои майданы не при самой реке Самаре, а в полях, поодаль, и от того убытка им не может быть никакого [49].
Все недоразумения, происшедшие между великороссами, малороссиянами и запорожскими козаками в городе Тавани, можно объяснить ничем иным, как полным бездействием тех и других в отношении неприятелей: русским ратникам и запорожцам, привыкшим к военным действиям, после Карловичского перемирия все еще оставленных в Тавани, ничего другого не оставалось делать, как или драться между собой, или же делать мелкие на бусурман набеги. Так именно в это время перекопский каймакан и сам крымский хан заносили жалобу таванскому воеводе Ивану Опухтину за причиненные татарам в разных местах от козаков и русских обиды, убытки и разорения. Однажды, когда хан вышел из Крыма, пришел к Кардашину и стал там на ночлеге, в ту ночь явилось 18 человек [50] четвероконных и пеших козаков, захватили там тридцать голов лошадей и поранили несколько человек татар, потеряв убитыми двух собственных людей. В другой раз “воровскіе козаки” из Шангирея и Таванского городка напали иа одного янычаннна Магмета,который ездил с товарами к Днепру, распродал там свои товары и возвращался назад. Напав на проезжавшего меж Шангиреем и Колбруном (вероятно, Кинбурном), они убили его на месте, взяли его товары и 400 ефимков денег. В третий раз “воровскіе люди” [51] Таванского городка напали на другого янычанина на Белом озере, разграбили всю его телегу, взяли 20 лисиц, 5 соболей. Наконец были и такие, которые, пользуясь установленным между московским государем и турским султаном мирным договором, приходили в турскую сторону на службу, жили там по несколько времени, потом ночью забирали разные вещи (саблю в серебряной оправе, шубу суконную “на бЪльЪ черевьЪ мЪху”) и убегали на свою сторону. И перекопский каймакан н сам крымский хан просили воеводу Опухтина возместить все убытки родственникам потерпевших, воров и убийц разыскать, наказать без снисхождения: “И вы-бы для дружбы тЪхъ воровъ и душегубцевъ и взятые товары къ намъ прислали, и буде тЪхъ воровъ и взя тыхъ товаровъ къ намъ пришлете, дружба наша исполнена будетъ; а буде тЪхъ воровъ и взятыхъ товаровъ къ намъ не пришлете, то между нами въ томъ будетъ остуда” [52].
Несмотря на такую жалобу каймакана, запорожцы весной 1700 года вновь угнали у татар 55 голов лошадей и причинили татарам разные “грабительства”. Тогда гетман Мазепа отправил в Сичь “умыслныхъ” [53] посланцев и через них велел кошевому и всему товариству отыскать виновных “злочинцевъ”, учинить “неотволочную и слушную” управу, вещи пограбленные разыскать и лошадей непременно потерпевшим возвратить [54].
Сидя в Тавани, запорожские козаки причиняли и другие неприятности туркам: они способствовали бегству из Очакова потурнакам и одного такого отправили к гетману Мазепе, а Мазепа с запорожским товариством отослал его к царю для отобрания от него вестей бусурманских [55]. За службу своих товарищей запорожцы просили гетмана исходатайствовать у царя обыкновенное для войска годовое жалованье, и гетман по этому поводу; писал лист к царю Петру Алексеевичу [56].
Мелкие действия русских и запорожцев, находившихся в Тавани, против татар и турок не нарушали, однако, мирных отношений, установленных в Карловичах между Турцией и Крымом, с одной стороны, и Россией — с другой. Июля 3 дня 1700 года перемирие в Карловичах было подтверждено полным миром на 30 лет в Константинополе [57].
Условия этого мира состояли из двенадцати пунктов, из коих четыре пункта касались и запорожского низового войска:
Козаков казнить смертью, если они в мирное время пойдут войной на турецкие и крымские места.
Козакам вольно промышлять зверем и рыбой вплоть до устья Днепра.
Никаким поселениям, начиная от Сичи и кончая устьем Днепра по всему днепровскому берегу, кроме небольшого укрепления для переправы проезжих через Днепр людей, впредь не быть.
Приднепровские городки, взятые у турок силой русско-козацкого войска, как, например, Тавань, Кызыкермень, Нустриткермень, Шагингирей, разорить до основания [58].
“Священному царскому величеству покоренные и подданные, или москвичи или козаки и иные, по рубежьямъ мусульманскимъ, таманскимъ и крымскимъ, и достальнымъ, и подданнымъ ихъ-же никакихъ набЪговъ и непріятельствъ да не творятъ, и неспокойные и своевольные козаки съ чайками и съ суды (судами) водяными да не выходятъ на Черное море и никому убытку и урону да не наносятъ, но жестоко содержаны да будутъ отъ своевольствъ и напусковъ; и статьямъ мирнымъ противныя и доброму сосЪдству противящіеся смятенія и расположенія, если когда объявятся явно, съ жестокостью да накажутся… Да отъ Перекопскаго замка начинающейся заливы Перекопской [59] двЪнадцати часовъ разстояніемъ простирающейся земли, отъ края до новаго города Азовскаго, который у рЪки Mіюса стоитъ, среди лежащія земли пустыя и порожнія и всякихъ жильцовъ лишены да пребудутъ [60]; также во странахъ рЪки ДнЪпра отъ СЪчи, города запорожскаго, который въ рубежахъ московскаго государства на вышереченной рЪки берегу стоитъ, даже до Очакова, среди лежащія-жъ земли, кромЪ новаго села, на обоей сторонЪ ДнЪпра, равнымъ образомъ пустыня и безо всякаго жилища порозжіе да пребываютъ, а близъ городовъ съ обЪихъ сторонъ мЪсто довольное на винограды и огороды да оставятся. Ниже разоренные городки паки да построятъ, но порозжіе да пребываютъ, и на мЪстехъ, которымъ порозжимъ пребыть взаимнымъ согласіемъ показалось, буде какой городокъ подобный найдется, тотъ также съ обоихъ сторонъ да разорится, ни таковы мЪста да состроиваются, ни да укрЪпляются, но какъ суть порозжи, да оставлены будутъ… А буде во время сего мира или перемирья межъ крымцами и козаками и общественно межъ обоими государствіи (-ами), по наченшейся нЪкоей трудности, возбудится споръ и ссора межъ порубежными губернаторы, и салтанами и иными начальными, удобно разсмотрЪна да будетъ, а зачавшимся труднЪйшимъ деламъ, имЪвъ пересылку съ государствомъ Оттоманскимъ, мЪрою пристойною къ дружбЪ и къ миру да успокоятся, и для подобныхъ порубежныхъ ссоръ ни войны, ни бой да не вчинается, но совершенно и съ превеликимъ радЪніемъ тщатись, дабы покой съ обЪихъ сторонъ крЪпко блюденъ… У ДнЪпра рЪки населенные Тавань, Кызыкермень, Устреткермень и Сагинкермень городки да разорятся съ тЪмъ уговоромъ, дабы впредь никогда на тЪхъ мЪстехъ городкамъ и никакому поселенію не быть; а рЪчныя мЪста съ своими землями какъ до сей войны были, такъ во владЪнія Оттоманскаго государства отъ его священного царскаго величества да возвратятся и во владЪніи Оттоманскаго государства да пребудутъ. А преждереченныхъ тЪхъ городковъ разоренье по утвержденіи сего мира чрезъ великое посольство да послЪдуетъ тотчасъ, и въ 30 дней безъ откладки во исполненіе да приказано будетъ и да совершится. А воевода и ратные люди высокопомянутого царского величества, которые въ вышереченыхъ городахъ нынЪ суть, со всЪми пушками и воинскимъ пріуготовленіемъ и съ пожитками, и съ хлЪбными запасами, безбЪдно и съ безопаствомъ выходя, въ свои стороны да переберутся; а при выходЪ и возвращеніи никакое непріятельство и своевольство и никакой уронъ и убытокъ вышеречнымъ да не наносится отъ народа татарскаго, или отъ покоренныхъ Оттоманскому государству, или отъ ратей, или подданныхъ, или иныхъ, кто-бы ни есть они были; а межъ тЪмъ временемъ ратные люди, и московскіе и козацкіе, или въ вышеупомянутыхъ городкахъ сущіе, или исходящіе, или возвращающіеся съ лутчимъ обученіемъ да удержатся, и никоими мЪрами да не простираются, или чего ни есть, да не замЪриваютъ” [61].
Едва окончились мирные переговоры между Турцией и Россией, как запорожцы обратились через гетмана Мазепу к боярину Федору Алексеевичу Головину, заведывавшему в ту пору Малороссийским приказом, со старой просьбой об обмене пленного товарища Ивана Гадяцкого [62] на пленного татарина Текелды, находившегося во Пскове [63] к с новой просьбой о царском жалованья для всего запорожского низового войска.
Для того, чтобы испросить царское жалованье, собрано было большое посольство из 80 человек под главенством куренных атаманов (они же именуются и полковниками) Кнрика Надтоки и Василия Иваненка, асаула Грицка Лукьянова и писаря Остапа Сербина [64].
Отправляя такое посольство к царю Петру Алексеевичу, кошевой атаман Герасим Крыса и все запорожское низовое войско написали ему челобитную с просьбой о присылке в Кош царского жалованья, с жалобой на подъячего Степана Фролова и на жильца Жедринского, которые, во время доставки жалованья прошлой весной в Запорожье, учинили в городе Кишенке воровство, о каковом воровстве многие люди знают подлинно, и с изъявлением претензии за нарушение вольностей на реке Самаре, искони принадлежавшей запорожскому войску, для удостоверения в чем кошевой Герасим Крыса посылает великому государю и список с грамоты царского величества, данной войску.
Запорожское посольство направилось сперва в Батурин, прибыло в Москву ноября 9 дня и было принято в столице с должным вниманием. В тот же день отдан был приказ в бургомистерскую ратушу выдать на приезд запорожским посланцам — 15 ведер вина, 30 ведер меду, 60 ведер пива, а в остальные дни Кирику Надтоке и Василию Иваненку — по 3 чарки вина, по 3 кружки меду, по 3 кружки пива, остальным козакам по 2 кружки всего питья на день. На отпуск из столицы запорожского посольства велено было дать Кирику Надтоке и Василию Иваненку сукна кармазина, тафты мерой по 5 аршин да по паре соболей в 6 рублей пара; остальным козакам по сукну англинскому мерой по 5 аршин и по паре соболей в 2 рубля пара человеку; кроме того в дорогу особо велено было выдать 15 ведер вина простого. 30 ведер меду и 30 ведер пива да назначить от Москвы до малороссийских городов 82 подводы с телегами и с проводниками.
В самый день отпуска, ноября 22 дня, главным лицам запорожского посольства вручена была царская грамота на имя кошевого атамана Герасима Крысы и всего запорожского низового войска. В той грамоте царь писал кошевому атаману, что посольство запорожского войска принято было в Москве и пожаловано высокими милостями; что челобитная войска о присылке в Кош жалованья выслушана, и жалованье будет отправлено зимним путем в Сичу, за что низовое войско должно верно и радетельно служить царскому величеству и обязано внушить таванскому товариству жить спокойно и постоянно и во всяких поведениях осторожно, с великороссийскими и малороссийскими людьми, находящимися в Тавани, иметь во всем совет и согласие. Что касается воровства запорожского жалованья, учиненного подъячим Фроловым да жильцом Жедринским, то о том послан будет человек для подлинного розыска и о результате того розыска будет своевременно сообщено запорожскому войску. На жалобу запорожцев по поводу отнятия у них самарских вольностей никакого ответа не последовало [65].
После установления русско-турецкого мира крымский хан Селим-Герай, на основании договорной статьи об обоюдном размене пленных отправил своего посланца Болюбаша через Запорожье к гетману Мазепе для “окупа” татар, находившихся в плену в разных городах южной и северной России, причем просил гетмана о защите отправлявшихся в малороссийские города с товарами разных купцов мусульманских и об удержании плавающих по Днепру к Очакову запорожцев от нанесения убытков мусульманским людям, бывающим в стране козацкой. Ханский посланец, проезжая через Запорожье, увидел в Сичи небывалое в ней дотоле дело, а именно: “новый по размЪру построенный городъ”. Того города вследствие установленного мира не должно бы быть. В чем же тут правда, что разорено старое и построено новое, и чего тут доброго для Крыма ожидать можно? В Крыму известно было, что Москва строит в Сичи одни только курени для склада в них, за недостатком другого помещения, на зимнее время хлеба и продовольственных запасов; а в действительности тут делается нечто другое. Увидя в этом нарушение мира, Болюбаш решил написать о том хану, что по словам посланца, будет ему не особенно приятно и о чем он, конечно, сообщит султану.
С такой претензией приехал Болюбаш к Мазепе в Батурин, и гетман Мазепа поспешил поскорее отделаться от неприятного гостя. От татар, находившихся в неволе, гетман узнал, что Болюбаш человек “армянской породы, но что онъ уже давно учинился бусурманиномъ” и кое-что понимал в инженерском деле. Поэтому Мазепа, дав ему “доброго” пристава, немедленно отпустил его прямо на Переволочну “мимо” городов малороссийских [66].
Более серьезным вопросом после заключения мира с Турцией и Крымом оказался вопрос о разрушении турецких городков Тавани, Кызыкерменя и Шагинкерменя, до тех пор находившихся под охраной русско-козацких войск. Исполнение этого дела возложено было царем на князя Ивана Михайловича Кольцо-Мосальского. Кольцо-Мосальский получил несколько тысяч великороссийских ратников и сверх того две тысячи засеймских войсковых людей от гетмана Мазепы. Соединясь с последними под Царичанкой у реки Орели, князь Кольцо-Мосальский отправился к низовью Днепра, но при разрушении крепостей встретил большое затруднение со стороны находившихся в них запорожцев [67]. Тем не менее все три крепости были разбиты и боевые принадлежности их забраны (1701 г). Тогда запорожцы всячески старались выказать свое неудовольствие русским: они не пускали к себе никого из царских войск, отказывались содействовать русским в доставлении из Таванского города в Сичь боевых орудий и хлебных запасов, не принимали к себе приезжавших по этому поводу гетманских посланцев, если же и принимали, то встречали их с бесчестьем, а самому гетману писали ругательные письма и только одно поручение на себя взяли — охрану государевой казны, перевезенной в Сичу. Но всего больше выказали запорожцы ненависти к русским, когда узнали, что князь Кольцо-Мосальский вместо разоренных турецких городов на днепровском низовье заложил новые в виду самой Запорожской Сичи. Для этого выбрано было место у реки Днепра “въ урочищЪ, на горЪ, у Каменнаго Затона, въ пристойномъ мЪстЪ, подлЪ рЪки БЪлозерки, противъ Никитина Рога”. На это дело поставлено было 3558 человек ратных людей Белогородского и Севского полков под командой князя Кольцо-Мосальского; к ним в августе и в сентябре месяце присоединено 6000 человек козаков, взятых из малороссийских полков от гетмана Мазепы; малороссийским козакам прибавлены были также ратные люди из Новобогородицкой самарской крепости [68].
Сопротивление, которое оказали запорожцы при разрушении турецких городков русским властям, объяснялось не тем, что запорожское войско будто бы в самом принципе выступало врагом русского царя, а тем, что покоренные бусурманские городки и насиженные в течение долгого времени православно-русскими людьми, оно считало собственностью если не всей России, то ближайшим образом Запорожья. Для чего же было предпринимать столько труда, терпеть столько лишений при завоевании и потом при удержании этих городков, если вновь возвращать хотя бы и развалины их в руки ненавистных бусурман? И русские не только возвращают бусурманам взятые городки, а даже строят новый, в виду самой Сичи, свой собственный городок. Для чего же это? Не для чего, рассуждали запорожские патриоты, как для умаления исконных козацких вольностей, которыми так дорожили низовые молодцы и за которые бились их деды и отцы.

Примечания:

  1. Величко, Летопись, Киев, 1855, III, 471—486; Записки одесского общества истории и древностей, III, 572—576; Архив министер. ин. дел, 1698, св.103, № 5.
  2. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1698, св.2, № 1154—36.
  3. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1698, св.103, № 7.
  4. Архив мин. ин. дел, 1698, св.103, № 1; Архив. министер. юстиции, 1698, № 81, л.643—666.
  5. Архив мин. юстиции, кн. мал. прик., 1697, № 78, л.78—81.
  6. Архив мин. ин. дел, (698, св.103, № 1.
  7. Архив мин. ин. дел, 1698, св.103, № 1.
  8. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1698, св. 103, № 7.
  9. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1698, св.12, № 1163—1144.
  10. В отдельности всех оставленных в Сичи и Тавани полковых судов насчитывалось: 66 дубов, 46 стругов и 2 фурката.
  11. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1698, св.104, № 18.
  12. Всего было у Гусака и Федорова 120 человек Козаков.
  13. Архив мин. ин. дел, 1698, св.105, № 29; Подл. акты, св.12, №. 1174—1154.
  14. По другому показанию, в числе 20000 человек.
  15. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1698, св.105, № 29.
  16. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1698. св.105, № 30.
  17. Зупольный с польского “zupelny” — целый, полный, совершенный.
  18. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1698, св.12, № 1173—1153.
  19. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1698, св.12, № 1174—1154.
  20. Архив мин. ин. дел, малор. дела, 1698, св.105, № 29.
  21. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1699. св.107, № 18.
  22. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1698, св.12, № 1175—1155.
  23. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1698, св.12, № 1174-1154.
  24. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1698, св.11, № 1175—1155.
  25. Архив мин. юстиции, 1698, книга 68, л.59.
  26. Бантыш-Каменский, Источники, Москва, 1859, II, 22.
  27. Архив мин. ин. дел, 1699, св.8, № 729а—713.
  28. Архив мин. ин. дел, 1699, св.107, № 14,23.
  29. Письма и бумаги Петра Великого, Спб., 1887, 1, 272.
  30. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1699, св.107, № 18.
  31. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1699, св.106, № 1.
  32. Архив мин. ин.. дел, 1699, св.106, № 1.
  33. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1699, св.107, № 18.
  34. В письме кошевого Петра Прима к царю Петру Алексеевичу сказано, что дело началось сперва ссорой между “подпилыми” (выпившими) запорожцами и служилыми ратными людьми.
  35. В другом документе сказано: амбар войсковой с припасом.
  36. В другом документе сказано: котлы куренные для варки пищи.
  37. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1699, св.107, № 38.
  38. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1699, св.107, № 38.
  39. Между рядовыми козаками в том посольстве были: Иван Омельченко, Андрей Москаленко, Роман Кульбака, Тишко Емщик, Грицко Сухий, козак Миско, Максим Таран, Грицко Заика, Ефим Макаренко, Федько Нареченный, Иван Оргиенко, Кирик Прокопенко, Федор Остряница, Матвей Рудый, Грицко Деребера, Василий Старый, Иван Краснянский, Грицко Безыменный, Иван Сова, Мартын Сахненко, Иван Остряница, Константин Гордиенко, Матвей Иваненко, Лукьян Кузьменко. Юрко Белоцерковец, Моисей Черман, Иван Гирман, Савка Скакун, Дацко Незамай, Антон Тур, Остап Убогий, Василий Жидченко, Яцко Шульга, Иван Долгий, Грицко Чеверда, Василий Сирота, Филипп Барыш, Иван Котляренко, Иван Портянский, Афанасий Василенко, Кузьма Василенко, Фесько Сустав, Василий Замуляный, Михайло Нечитайло, Игнат Детун, Самойло Лазука, Степан Сироватко, Грицко Белый, Павло Синицкий, Кондрат Иваненко, Стецко Горькавый, Иван Белицкий, Василий Черкашенко, Иван Щербан, Левко Мужака, Тимуш Майла, Иван Буток, Яков Пащенко, Иван Трухан и многие другие..,
  40. Об этих двух просьбах запорожцы и раньше писали государю.
  41. Все его товарищи, 90 человек, были побиты на месте.
  42. Из дальнейших дел видно, что он был услан во Псков.
  43. Архив мин. ин. дел, донские дела, 1699, св.107, № 24.
  44. Архив мин. ин. дел, мал, дела, 1700, св.4, № 27.
  45. Архив мин. ин. дел, 1700, св.4, № 27.
  46. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1700, св.4, № 27.
  47. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1700, св.4, № 28.
  48. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1700, св.4, № 28.
  49. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1700, св.4, № 28.
  50. Семен Билим, козак Рубан, Василий Шило и другие.
  51. В точности неизвестно, были ли это запорожские или гетманские козаки; в акте на этот счет сказано: “ваши (воеводы Опухтина) воровскіе козаки или “ваши воровскіе люди”.
  52. Архив мин. ин. дел, крымские дела, 1700 февр. 25, св.1.
  53. Умыслный с польского “umyslny” на русский нарочный.
  54. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1700, св.13, № 1216—1143.
  55. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1700, св.13, № 1234-1211.
  56. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1700, св.13, № 1243—1219.
  57. Соловьев, История России, Москва, 1864, XIV, 333.
  58. Акты войска донского, Новочеркасск, 1891, 1, 192.
  59. То есть: от Перекопского замка начинающегося Перекопского залива.
  60. То есть: да пребудут земли пустыми, порожними и лишенными всяких жильцов.
  61. Письма и бумаги Петра Великого, Спб., 1887, I, 373,371,376,370.
  62. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1700, св.13, № 1265—1242.
  63. Об этом запорожцы обращались раньше к царю и к гетману.
  64. Между рядовыми козаками в этом посольстве были: Гаврило Загно, Лаврин Горденко, Марко Таран, Василий Баба, Дмитро Дурицкий, Андрюшко Мандро, Василий Гредченко, Матвей Квитка, Данило Малый, Иван Олтва, Федор Сенченко, Михаиле Дзюба, Данило Стенка, Василий Гаригульский, Иван Гадяцкий (Дядьковского куреня, очевидно тот самый, о котором запорожцы просили), Василий Чернышенко, Василий Рудый, Терентий Буцкий, Гарасим Ковалик, Емельян Солонко, Иван Конопля, Грицко Комлик, Тимош Волк, Иван Мангур, Леско Гершун, Степан Гришенко, Иван Белый, Анисим Григоров, Игнат Брат, Данило Воблый, Дмитро и Павел Погрибняченки, козак Луц, Степан Лысый, Матвей Сердюк, Федор Ус, Василий Бадашко, Тимош Кривошея, Павел Лупый, Кондрат Цябя, Ониско Рудь, Лукаш Дудукало, Степан Горкуша, Андрей Бородавка, Семен Слепый, Гаврило Тригубенко, Иван Миронов, Василий Мацак, Трофим Козюра, Павел Горб, Степан Кровчиня, Грицко Постарому (sic), Степан Живый, Семен Останов, Клим Чорннченко, Иван Скрыпка, Иван Бобир, Иван Мартышевский, Демко Кожушко, Грицко Черный, Иван Боярченко и многие другие.
  65. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1700, св.5, № 68; 1701, св.6, № 5.
  66. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1701, св.6, № 5.
  67. Архив мин. юстиции, кн. мал. прик., 1701, № 83, 941—942.
  68. Архив мин. юстиции, кн. мал. прик., 1701, № 83, стр.650, 951—952.