Участие запорожцев в Северной войне

Участие запорожских козаков в великой Северной войне.- Поход запорожцев в Псковскую область и недовольство ими со стороны гетмана Мазепы.- Действие запорожцев под Быховым.- Нападения со стороны запорожцев на селитренных людей возле реки Самары.- Сношение запорожцев с крымских ханом и разграбление ими турецких купцов.- Меры, принятые в Москве, для укрощения запорожцев.- Кошевой атаман Константин Гордиенко.- Сношения запорожцев с крымским ханом.- Ответ, полученный ими от хана и повинная перед русским царем.- Отправка царского жалованья запорожским козакам.- Новые волнения в Запорожье по поводу построения русскими городка в урочище Каменном Затоне.- Нападение запорожцев на царскую казну и отправка по этому поводу в Сичь Курбатова, стольника Протасьева я подъячего Павлова.- Бесчинства запорожских козаков на проезжих дорогах возле Буга, Днестра, Ягорлыка и Каменного Затона.- Виды на запорожцев со стороны турецкого султана и крайнее недовольство на них со стороны гетмана Мазепы.

Константинопольский мир, закончивший в 1700 году войну России с Турцией, особенно необходим был для царя Петра Алексеевича; замирившись с турками, царь открыл весьма упорную и весьма продолжительную, длившуюся 21 год, войну со Швецией. Но насколько этот мир был желателен для русского царя, настолько же, если не больше, он был не желателен для всего запорожского войска. С этого времени в Запорожьи поднялись такие смуты, распри и раздоры, которых ни раньше, ни позже того никогда там не бывало: запорожцы то мирятся с Крымом и объявляют себя против гетмана и царя, то они разрывают мир с Крымом, просят прощенья у царя и делают нападения на татар, грабят проезжих турецких купцов; то они разбивают царских гонцов и захватывают в свои руки казну; то восстают против своих же товарищей за подобные не рыцарские дела и отправляют посланцев в Москву с просьбой о пожаловании казной и с обещанием верно служить царю. Было бы совершенно несогласно с истиной объяснять такое поведение запорожских козаков в отношении русского царя разнузданностью нравов и ненавистью их к законному порядку вещей. Тому много было чисто внешних, от запорожцев не зависящих, причин. Такова прежде всего причина – невозможность, вследствие состоявшего русско-турецкого мира, вести мелкие войны против бусурман: запорожские козаки, как исключительно военное сословие людей, от войны получали добычу, войной себя одевали, войной себя питали; государево же хлебное и денежное жалованье столь невелико было в сравнении со всей численностью запорожского войска, что оно расходилось по рукам козаков так точно, как расходится капля вина в большой посудине воды. Далее, помимо невозможности запорожцам вести войны с бусурманами, сильно смущало их построение вблизи Сичи московских крепостей: если раньше они возмущались постройкой самарских крепостей, стоявших на значительном расстоянии от главного ядра низового товариства Сичи, то тем большие опасения возбуждало у них основание Каменнозатонского городка, как раз на виду самой Сичи. Затем большое негодование у запорожских козаков вызвал захват козаками Полтавского полка лучших во всем Запорожье поорельских и посамарских земель, которые запорожцы всегда считали своими, но которые, вследствие неимения у войска жалованных грамот были отобраны по представлению гетмана и по воле царя у запорожцев и отданы полтавского полка малороссийским козакам. Кроме того сильный ропот возбудила в Запорожье вербовка царем запорожских козаков в далекий от Сичи северный поход и особенно для земляных работ при постройке новой столицы при устье реки Невы. Наконец, появление в пределах вольностей запорожских козаков разного сброда людей “то с волошской стороны, то с Дона, то неяких с москалей”, то из украинских городов, недовольных гетманским региментом разных людей, сильно смущало и простую массу запорожского войска. В это время в разных местах России поднимался ропот против новых, дотоле невиданных, порядков и затей со стороны молодого и неугомонного государя. Повсюду слышались голоса недовольных за введение разных повинностей и новых налогов; еще больше того возмущались тягостными и слишком продолжительными войнами, поднятыми царем против шведов. И чем дальше какая-нибудь область находилась от Москвы, тем сильнее выражалось в ней недовольство против царя. По всему этому в Запорожьи уже с первого года XVIII века настал настоящий хаос, в котором мелькали разные лица, высказывались разные желания, объявлялись различные протесты, сходившиеся, впрочем, к одному пункту: за вольности, за старые права козацкие стоять против всех и ни под каким видом не поступаться ими.
Таково было положение дел в Запорожьи.
Еще тягостнее было положение дел в малороссийских городах. Исконная внутренняя политика московского государства состояла в том, чтобы отдельные части государства слить в одно политическое тело. С тех пор, как в состав Великой России вошла Малороссия, на нее было обращено особенное внимание со стороны московских царей. Теперь страсть молодого и слишком деятельного царя, стремившегося все по-своему преобразовать, явно клонилась к тому, чтобы во всех малороссийских городах вместо выборного начала ввести начало назначения от Москвы, вместо украинской генеральной старшины призвать к управлению московских бояр, а вместо всей козацкой массы допустить к службе только избранных лиц, которые составляли бы особые “компаніи” и получали жалованье, а прочие козаки оставались бы при своих домах и, следовательно, были бы на положении простых крестьян.
Такой проект высказан был Петром уже в 1707 году, но вызвал сильное волнение в среде малороссийской старшины [1]. Все опасались такой новизны, все боялись за свою “матку-отчизну” и придумывали такие или иные средства, чтобы ее спасти. Но на что решатся запорожские и малороссийские патриоты, для сохранения своих вольностей и прав, покажут самые события ближайших лет.
Выгоды, полученные русским царем от войны с Турцией, были слишком ничтожны: царь получил Азов и Таганрог, но зато обязался не заселять устьев Днепра. Овладеть же Черным морем он никак не мог — для этого нужно было взять Крым, отвоевать у турок устье Днепра. К тому же берега Черного моря и устье Днепра отдалены были от России громадным пространством безлюдных и со всех сторон открытых степей. Поэтому царю нужно было на время оставить юг. Еще раньше похода на юг к Черному морю, Петр простирал свои взоры на запад к Балтийскому морю. Прибрежье Балтийского моря, так называемая Ливония, искони веков принадлежала России и только орден меченосцев отнял его у древней Руси, а потом всем Балтийским побережьем завладели поляки и шведы и чрез то заслонили для России свет от Западной Европы. Во время войны со шведами могли действовать оба излюбленные детища Петра, — молодая армия и новосозданный флот русский, т.е. там и морское и сухопутное войско могли приобрести отличную боевую школу. Став твердой ногой у Балтийского моря, царь мог открыть себе прямой путь в Западную Европу и воспользоваться всеми плодами ее высокой цивилизации. Самые обстоятельства вполне благоприятствовали планам царя Петра Алексеевича. В то время Швеции готовили войну Дания и Польша, и Петр, рассчитывавший отнять берега Балтийского моря у шведов, мог найти себе союзников в лице двух королей, датского Христиана V и польского Августа II саксонца, возведенного королем, благодаря, главным образом, России.
Со времени Густава Адольфа, т.е. со времени тридцатилетней войны, могущество Швеции выросло до того, что она сделалась первой державой в Северной Европе. От России, по Столбовскому договору, она получила Ингрию и Карелию, от Польши — Ливонию, у датчан же она оспаривала Шлезвиг-Голштянию, по Вестфальскому договору приобрела Померанию. В половине XVII века весь бассейн Балтийского моря очутился в ее руках. Но чтобы утвердить эти приобретения, Швеции нужно было быть наготове и держать сильное войско, так как ограбленные соседние державы искали случая воротить потерю и приемники Густава Адольфа провели свое правление в войнах. В них вырос воинственный дух Швеции и образовалась армия, первая по образцовому устройству в Европе; усилилась королевская власть в противовес аристократии. Особенно со времени Карла XI королевская власть получила сильное развитие, потому что правительство Швеции решило отнять у шведских дворян захваченные казенные земли и обратить их в пользу государства. Мера эта, известная под именем редукции земель, возбудила сильное неудовольствие со стороны дворянского сословия и, когда ее распространили на Ливонию, то там обнаружилось сильное волнение. Во время такого волнения явился к польскому королю изгнанный из Швеции лифляндский дворянин Иоган Рейнгольд Паткуль, составивший себе план образовать союз северных держав против Швеции. Время для приведения в исполнение такого плана казалось Паткулю вполне благоприятным, так как в Швеции царствовал семнадцатилетний король Карл XII, от которого никто не ожидал отпора.
Итак, усилиями Паткуля, в особенности же в силу различных политических интересов, составился союз Польши, Дании и России против Швеции и этим союзом положено было начать враждебные действия в трех пунктах: Польша должна была напасть на Ливонию, Дания — на Шлезвиг-Голштинию, Россия — на Ингрию. Война эта, продолжавшаяся 20 лет, началась на севере одновременно с другой войной, не менее важной для Европы, а именно борьбой Франции с коалицией из Испании, Англии, Голландии и Германии за так называемое испанское наследство, и эти две войны шли параллельно, постоянно перепутываясь боковыми ветвями [2].
Вступая в борьбу с такой сильной державой, какой было в то время шведское королевство, русский царь стянул все свои боевые силы из великороссийских войск на север. Вместе с великороссиянами должны были действовать и малороссийские козаки, а заодно с малороссийскими козаками и запорожцы.
Главным местом похода для малороссийских полков и для запорожцев указана была Ливония. Запорожцы предварительно обратились к гетману Мазепе с просьбой о высылке им на войско царского жалованья, которое и было выслано на имя кошевого атамана Герасима Крысы через стольника Кругликова [3].
Военные действия открыл польский король в 1700 году в Ливонии. Гетман Мазепа по царскому указу послал отряд козаков в 12000 человек под начальством собственного племянника нежинского полковника Обидовского с полковниками Искрой и Мокиевским. Обидовский прибыл сперва во Псков, а оттуда поднялся до города Нарвы; но пока он прибыл к Нарве, там уже произошло ноября 19 дня поражение русских шведами [4]. Тогда Обидовский отступил назад во Псков; но здесь в феврале месяце 1701 года он скончался.
Запорожские козаки вышли в северный поход отдельно от малороссийских; подвигались, по донесению Мазепы царю Петру Алексеевичу, так медленно и так лениво, что едва к маслянице пришли на Смоленский рубеж, причем будто бы во время похода запорожцы причинили столько бед и грабежей жителям великороссийских и малороссийских сел и городов, что всего того и пересказать нельзя. Через все это гетман Мазепа крайне был недоволен на запорожцев и просил государя отдать приказ поставить их во время сражения так, чтобы они вполне искупили свои вины [5]. Сколько правды в этом показании — решить трудно. Во всяком случае нужно думать, что запорожцы неохотно шли с родного юга на далекий и суровый север, где не могли добиться ни жалованья из царской казны, ни пропитания от местных обывателей, вследствие чего должны были во многих местах силой добывать себе пропитание.
В половине февраля 1701 года в местечке Биржах произошло свидание между царем Петром Алексеевичем и королем Августом II и во время этого свидания состоялся формальный договор между союзниками против шведского короля. В случае счастливого исхода войны Петр возьмет себе Ингрию и Карелию, Август II — Остзейский край. Зато Петр обещает Августу прислать вспомогательное войско в 15000 человек, доставить продовольствие для войск и уплатить 100000 рублей. На совещании, при короле были знатные польские паны, которые потребовали сверх того от царя возвращения Польше городов — Терехтемирова, Стаек, Триполья, дозволения вновь заселить город Чигирин и присоединения к Речи Посполитой некоторых сел Стародубовского полка. Но Петр нашел нужным по поводу последнего требования снестись с гетманом Мазепой и для того отправил к нему дьяка Бориса Михайлова. Спрошенный по этому поводу гетман дал царю ответ, что на такое требование соглашаться отнюдь нельзя: тогда жители Левобережной Украйны перейдут в Правобережную, да и запорожцы будут склонны к правой стороне и гетмана будут слушаться только в самых крайних случаях [6]. Объясняясь с гетманом Мазепой, дьяк Михайлов между прочим объявил ему о запорожских козаках то, что бывшие из них в лифляндском походе разорили на возвратном пути несколько великороссийских сел и деревень и умертвили многих крестьян и хотя за то должны были бы понести жестокую казнь, но милостивый государь простил их с условием впредь не делать таких злодейственных дел [7].
Вскоре после этого гетман Мазепа по приказу государя отправил в Лифляндию новый отряд козаков под начальством гадячского полковника Михаила Боруховича, при котором кроме собственного полка было 2000 запорожцев. Борухович находился под командой князя Репнина и вместе с ним был под Ригой, а потом отступив через Друю и Опочну к Пскову, где Репнин соединился с генерал-фельдмаршалом Борисом Шереметевым [8].
О поведении запорожцев во время Северной войны находим также указания в малороссийской летописи Самовидца. Запорожцы, вследствие нанесения “кривдъ” московским людям и вследствие дороговизны их содержания, отпущены были из-под Пскова в Сичу. Когда они шли литовским краем к Полоцку, то их затянул на службу к литовскому гетману Казимиру Сапеге гетманский слуга Юргевич против “списковыхъ” козаков, которые под руководством воеводы витебского Потея, разорили имения Сапеги, пограбили монастырь Кутенский и вырубили местечки Дубровную и Гайшин. Соединившись с Юргевичем, запорожцы первее всего имели стычку с “списковыми” козаками под Могилевом и прогнали их оттуда. Тогда “списковые” козаки, руководимые князем Огинским, Стеткевичем и другими панами, расположились в Головчине с намерением дать в нем битву Юргевичу и запорожцам. Но запорожцы, предупредив “списковыхъ” козаков, разбили их на рассвете, положили многих из них на месте, самый Головчин разграбили и ни во что обратили. Из-под Головчина запорожцы, несмотря на то что Юргевич очень щедро платил им, ушли на Украйну и только немногие из них остались под Могилевом, где принимали участие в битвах и причинили там большие шкоды [9].
Вражда запорожских козаков против “московскихъ” людей во время похода на север объясняется тем настроением, в каком находилось в то время все запорожское войско. Запорожское войско не переставало негодовать на Москву за постройку на реке Самаре давней русской крепости Новобогородицкого городка и за сооружение новой крепости в Каменном Затоне и уже давно искало случая, чтобы выказать свое неудовольствие гетману и царю за притеснение исконных вольностей своих. И такой случай представила им Северная война. Русский царь выступил на боробу с сильнейшим в то время королем и уже потерпел жестокое поражение под Нарвой. Скоро после этого разнесся слух о том, что турки заключили мир с Венецией и готовились к войне с Москвой; царь был в сильной тревоге и писал по этому поводу наставление Федору Апраксину из Москвы, как оберегать Азов и Таганрог [10]. Одного с турками желал, разумеется, и крымский хан. Понимая всю серьезность положения дел для России, запорожцы приняли иной в отношении гетмана тон. Прежде всего они обратились к нему с претензией на так называемых селитренных людей. Селитренные люди, жившие возле Самары-реки, обязались платой запорожскому войску по 100 золотых с котла, но потом послали заявление в Кош, что они обязательства своего не желают исполнять. Гетман принял сторону селитренных людей и в свою очередь обжаловал запорожских козаков перед царем. “Запорожцы, — писал он царю, — кромЪ того, что берутъ по 100 золотыхъ съ котла, притЪсняютъ еще селитренниковъ всячески: и деньги, и напитки и харчи берутъ съ селитренныхъ майдановъ безпрестанно, почему селитра дешево продаваться не можетъ. Запорожцы упорно называютъ рЪку Самарь отъ устья до верха, и лЪса по ея берегамъ растущіе и дальніе буераки лЪсовые, и могилы, изъ которыхъ дЪлается селитра,— своими; они грозили майданы селитренные разорить, селитренниковъ съ работниками отогнать, и не только на селитренное дЪло, но ни на какую потребу лЪсовъ самарскихъ никому не давать, какъ паствы скотинЪ тамъ не даютъ. И если при рЪкЪ СамарЪ селитры не дЪлать, то нигдЪ, болЪе нЪтъ способныхъ мЪстъ” [11].
Кроме того до гетмана дошли и другие вести относительно запорожских козаков: он узнал, что они вошли в сношение с крымским ханом, приготовили четыре пушки, выбрали из своей среды четырех полковников и решили в числе 3000 человек идти на помощь хану, призывавшему их против ногайской орды. Гетман поспешил осведомиться об этом у самого кошевого атамана и получил от него такого рода ответ: “Трудно было намъ посылать въ Москву и дожидаться монаршеского указа или докладывать вашей вельможности, потому что ханъ позвалъ насъ вдругъ, уже вышедши въ поле; онъ обЪщалъ намъ своихъ коней и уступку всей добычи. ДЪло не сдЪлалось по непостоянству зимы; некоторые изъ нашихъ хотели идти на ханскій призывъ, но всЪмъ Кошемъ мы не поднимались и не на православныхъ какихъ хотЪли идти. ЗдЪсь исконная вольность: кто куда хочетъ, пойдетъ, и гдЪ хочетъ, добычу беретъ, удерживать войско отъ корыстей невозможно. Да и о томъ докладываемъ, что теперь низовое войско часъ отъ часу стЪсняется людьми городовыми, звЪря и рыбы козакамъ добывать негдЪ, а монаршескимъ жалованьемъ цЪлый годъ прожить нельзя, и потому поневолЪ принуждено наше товариство идти въ помощь хану на орду ногайскую. Намъ кажется, что на это гнЪваться на насъ не слЪдовало, напротивъ, надобно было радоваться, что бусурманы, бранясь между собой, насъ призываютъ. Мы о томъ промышляемъ, чтобы они не только низовое, но и городовое войско призывали себЪ на пагубу” [12].
Считая себя полными хозяевами в пределах собственных вольностей, запорожцы в это же время допустили у себя погром проезжих купцов и находили для того полное оправдание себе. Так поступили они июня 1 дня с цареградскими торговыми греками Григорием Дмитриевым и их пятью товарищами, подданными турецкими. Эти купцы, везшие с собой драгоценные камни, жемчуг и красный кумач, пришли из Царьграда морем в Очаков, из Очакова поднялись вверх по Днепру и по Бугу. От Буга, наняв подводы у каких-то рыболовов, купцы пошли сухопутьем на Чигирин и оттуда имели проехать в другие города для распродажи редких своих товаров. Но едва они успели дойти до реки Ингула, как на них напала ватага запорожцев, малороссийских козаков и рыбных промышленников, предводимая атаманом Щербиной и асаулом Тонконогом, разграбила весь их караван, забрала все их гарары (тюки) с товарами и отвезла все добро в Сичу, где вся добыча частью была поделена между козаками, частью публично продана [13]. Потерпевшие купцы поспешили сперва занести жалобу силистрийскому сераскер-паше, а потом послали “ходатайственные письма” за себя от иерусалимского патриарха и от мултанского владетеля гетману Мазепе [14]. Силистрийский паша сообщил о том турецкому султану, и падишах с сильным неудовольствием потребовал удовлетворительного ответа по этому поводу у малороссийского гетмана Мазепы через того же силистрийского сераскера [15]. Независимо от жалобы гетману потерпевшие купцы послали жалобу с приложением росписи пограбленных вещей и русскому государю.
Тогда из Москвы июня 18 дня послана была в Сичь царская грамота на имя кошевого атамана Петра Сорочинского с толмачом посольского приказа Кириллом Македонским и с нежинским полковым обозным Федором Кандыбой для розыска об учиненном запорожцами розбое над проезжавшими цареградскими купцами. По той грамоте ведено было разыскать воров и разбойников и учинить им “жестокую казнь по указу великаго государя, по войсковымъ правамъ и по разсмотръшю гетмана”, а пограбленные пожитки возвратить потерпевшим по росписи [16].
На такое предписание запорожцы ответили царю письмом августа 1 дня и в том письме оправдывали себя тем, “будто учинили они за то, что тЪ греки сами были въ томъ винны”. Из взятых товаров они одну половину возвратили, а другую при себе удержали, назначив за нее денежную плату.
Когда же товары пришли в Переволочну, то оказалось, что их прислано было слишком мало, а цены за удержанные в Сичи поставлены были слишком низкие. В это время к гетману Мазепе прибыл от силистрийского паши посланный Ибрагим-ага, который ни за что не хотел выезжать из Батурина до тех пор, пока не получит полного удовлетворения за пограбленные товары [17].
После этого в Москве открыто был поставлен вопрос, как поступить с запорожцами, чтобы их укротить. По этому поводу вместо царя, находившегося в то время в походе против шведов, обратился с запросом к гетману Мазепе граф Федор Головин. Но гетман и сам не знал, как ему поступить с запорожцами: “ИмЪешь ваша вельможность, самъ высокій разумъ, которымъ великія монаршескія исправляешь дЪла: такъ можешь свободно безъ моего совЪта то разсудить, какого запорожцы наказанія годны. Я бы давно имъ притеръ носы и унялъ ихъ отъ сумасброднаго своевольства, и за нынЪшній проступокъ умЪлъ бы покарать, если-бъ не боялся привести ихъ въ послЪднее отчаяніе и отогнать отъ милости монаршеской. Издавна не разъ бывало, что они, усмотря съ этой стороны какое-нибудь неудовольствіе, ставили кого-нибудь наказнымъ гетманомъ и уходили въ сосЪднія области, ища заступленія, что и теперь сдЪлать имъ нетрудно”.
Такой ответ не мог удовлетворить Головина и он предлагал гетману решительно поступить в отношении главных зачинщиков сделанного грабежа: зазвать главнейших из них в Батурин, там их внезапно схватить и отправить в Москву.
Но такого действия гетман никак не мог допустить: “Старинная пословица говоритъ: мужикъ черенъ какъ ворона, а хитеръ какъ чертъ; я уже говорилъ съ запорожцами, которые Ъхали въ Москву за жалованьемъ, пыталъ (допрашивалъ) ихъ о разбоЪ надь греками, представлялъ, что это дЪло не можетъ успокоиться, пока не выдадут заводчиковъ; но у нихъ одинъ отвЪтъ: у насъ нЪтъ никакихъ заводчиковъ, мы всЪ это сдЪлали, все войско запорожское низовое на то позволило. Есть у нихъ писарь Зеленицкій, воръ и давній измЪнникъ, который былъ первымъ совЪтникомъ Петрику, и вмЪстЪ съ нимъ въ Крымъ ушелъ, навелъ на Украйну татаръ и запорожцевъ; разбитый подъ Царичанской, бЪжалъ въ Запорожье и до сего времени тамъ живетъ, оставя въ ПолтавЪ отца, мать и жену. Говорятъ о немъ, что онъ великую силу имЪетъ между запорожцами: въ радЪ молчитъ, а по куренямъ тайно что хочетъ, то и дЪлаетъ. Если-бъ далъ Богъ прибрать его къ рукамъ, то тайны запорожскія открылись-бы, ибо нестаточное дЪло, чтобъ запорожцы поступали такъ дерзко, не будучи обнадежены либо отъ хана, либо отъ поляковъ”.
Нерешительность гетмана в отношении запорожских козаков вызвала большое неудовольствие со стороны Головина, и Мазепа тотчас поспешил оправдаться перед ним. “Богъ свидЪтель, что я сдЪлалъ так только для того, чтобъ не подать на себя большого подозрЪнія, будто я дЪйствую изъ приватной моей къ запорожцамъ какой-нибудь злости, а не для общаго добра и вЪрной службы, потому что и первое мое донесеніе о грабительствЪ запорожцевъ, шедщихъ во Псковъ на службу, ни во что вмЪнено, а они, возвратясь, своими песьими губами лаютъ: гетманъ хотЪлъ запровадить насъ въ Сибирь или въ Архангельскъ въ вЪчную неволю, привелъ на то государя, чтобъ намъ ни суконъ, ни обЪщанныхъ по пяти рублей на человЪка за наши работы не дали, хотя тЪ деньги и сукна были уже и во Псковъ доставлены. Хотя я ихъ собачьихъ голосовъ не боюсь, однако терпЪть отъ такихъ гультяевъ — вещь тяжелоносна” [18].
Гетман Мазепа далек был от того, чтобы указать на средства, как наказать запорожцев, — в этом случае он остерегался именно того, чтобы через Запорожье на него не поднялась Украйна.
А запорожцы по-прежнему нисколько не унимались от враждебных действий против гетмана Мазепы и поселенных им на реке Самаре промышленных людей: в октябре месяце 1701 года они, не получая пошлины от селитренных людей, разорили их заводы и запретили размежевку посамарской земли.
Иначе отнеслись к запорожцам в самой Москве. Не подчиняясь гетману и отказывая в выдаче зачинщиков погрома цареградских купцов, запорожцы тем не менее имели неосторожность отправить свою депутацию за получением царского жалованья в Москву. Но едва прибыли в столицу запорожские посланцы Герасим Крыса и его товарищи, как их немедленно посадили в тюрьму и стали допрашивать, были ли они свидетелями погрома селитренников и цареградских купцов. На такой вопрос запорожские посланцы отвечали, что свидетелями разгрома купцов они не были, но войско сделало то с общего согласия, потому что проезжавшие через запорожские степи купцы пренебрегли порядками, установленными войском низовых козаков, не захотели взять запорожской пограничной паланки проводников, как требовал того обычай войсковой, и тем отказались платить пошлину на Кош. Что до селитреиников, то Герасим Крыса и его товарищи ответили, что свидетелями их разорения они не могли быть, а только слыхали о том в пути и находят, что товариство поступило с ними по всем правам, так как оно считало и считает земли по реке Самаре за полную собственность свою и потому не позволит мужикам ею завладеть. За такой смелый ответ некоторые из запорожских депутатов были удалены из Москвы и разосланы по великороссийским городам [19].
После этого февраля 19 дня царь Петр Алексеевич послал из Москвы в Сичь новую грамоту на имя кошевого атамана Петра Сорочинского с приказанием без всяких отговорок возвратить все сполна товары, пограбленные у проезжих купцов; в противном случае царь грозил подвергнуть “безъ пощады” смертной казни запорожских посланцев Герасима Крысу и его товарищей и впредь прекратить выдачу жалованья всему войску запорожских козаков [20].
Когда царская грамота доставлена была в Сичу и прочитана на раде, то козаки закричали своему кошевому, чтобы он сам отвечал за все убытки, причиненные грекам, потому что он был и настоящим виновником всего дела и советником дележа товара по куреням, тогда как сами козаки советовали кошевому спрятать все забранное добро в общую войсковую скарбницу до времени. После такого приговора кошевой Петро Сорочинский сложил с себя атаманский уряд и уступил булаву новому кошевому атаману.
Таким оказался козак Платнеровского куреня Константин Гордиенко, вскоре потом приобревший большую известность как у запорожских, так и у малороссийских козаков. Гордиенко, иначе называемый Гординским или Головком [21], по козацкому прозвищу Кротом [22], был самым выдающимся из всех кошевых атаманов конца XVII века и первой четверти XVIII. Родом он был из теперешней Полтавской губернии, в молодости учился в Киевской духовной академии, из “городовъ” как-то попал в Запорожье, там записался в Платнеровский курень и потом выбран был кошевым атаманом низовых козаков. По своим качествам это был человек храбрый, решительный, смелый: по своим убеждениям это был горячий патриот и фанатический ненавистник Москвы. Как кошевой Сирко, Гордиенко хотел видеть свое Запорожье независимым в политическом отношении от Москвы и в этом духе действовал. Не обладая, однако, ни дальновидностью, ни изворотливостью, ни военным гением Сирка, Гордиенко в меньшей степени мог рассчитывать на успех своего дела, чем Сирко. Если Сирко, умевший до некоторой степени ужиться независимым между Турцией и Крымом, с одной стороны, Россией и Польшей — с другой, если этот бессмертный кошевой, пользовавшийся всесветной славой непобедимого героя, сошел в могилу, не сделавши независимым своего Запорожья, то Гордиенко мог только ввести в заблуждение низовое товариство и вызвать гнев со стороны русского царя.
Между тем царь Петр Алексеевич, испробовав грозные меры в отношении запорожцев, прибегнул к мерам противоположным. Так, когда была одержана первая победа русских над шведами при деревне Эрестфере и когда вслед за тем гетман Мазепа явился в Москву с тем, чтобы принести поздравление со счастливой викторией, то он получил там большие дары для себя лично и вывез подарок для запорожского войска — 1000 червонцев, несколько штук сукон, несколько соболей и дорогих материй [23].
Но на запорожцев, по-видимому, даже и эти дары мало подействовали. В начале 1702 года вернулись из ливонского похода в малороссийские города гетманские полки и объявили там во всеуслышание, как зло и презрительно обращались с ними великороссийские войска, как они отнимали у них взятую на войне добычу, били, топили в воде. Это обращение так подействовало на малороссиян, что некоторые из малороссийского поспольства даже стали переходить на сторону шведских войск [24].
Таково же точно было обращение москалей и в отношении запорожских козаков. Тогда большая часть запорожцев вернулась в Сичь; некоторые же остались в Польше. В то время в Польше образовались две политические партии, из коих одна стояла за Августа II, выбранного главным образом под влиянием русского царя; другая держалась Станислава Лещинского, поставленного в Польше Карлом XII, шведским королем. Во главе последней партии стояли знатные паны Сапеги. Запорожцы пристали к сапежинцам.
Января 9 дня 1702 года царь послал увещательную грамоту к малороссийским и запорожским старшинам и в этой грамоте писал, что запорожцы “со своими полководцами” верно и радетельно служили государю под Печерами и под Ригой в борьбе со шведскими войсками и получили царский указ с дозволением вернуться на родину. Возвращаясь домой, они, однако, “презрЪвъ ту свою службу и радЪніе и государскую къ ceбЪ милость, отъ региментаревъ своихъ отлучились и въ домы свои не пошли, а пристали къ другой сторонЪ, невЪдомо для чего”. Государь увещевал всех атаманов, козаков и все поспольство, чтобы они, припомня Бога и крестное свое целование, возвратились по-прежнему в свои дома, за что, а равно и за службу, и военные труды их дано будет щедрое жалованье; в противном случае, те, которые домой не возвратятся, будут лишены царской милости, получат смертную казнь и навлекут на себя проклятие от потомства [25].
Несмотря на такую грамоту, запорожцы все-таки остались в числе нескольких отрядов в Польше при сапежинцах и принимали участие в деле под литовским городом Быховым при осаде и взятии его мозырским старостой Михаилом Халецким. В то время к Быхову двинулись поляки, сторонники Августа II в числе 6000 человек и посланные от гетмана Мазепы 12000 малороссийских козаков под начальством стародубовского полковника Михаила Миклашевского. Осажденных сапежинцев было 4000 человек разного сброда 1500 и 150 запорожских козаков. Октября 12 дня 1702 года, осажденные сдались на волю победителей и в числе их находились запорожские козаки, которые были приведены в город Батурин. Гетман Мазепа хотел всех приведенных запорожцев казнить смертью, и только бывшие под Быховым малороссийские полковники упросили его не делать того, потому что они дали-всем сдавшимся клятву сохранить им жизнь [26].
Но были тут и такие козаки, которые не хотели принимать никакого участия в военных действиях и занимались грабежом и разорением соседних деревень. Они не слушались старосты Михаила Халецкого, напрасно раздававшего им деньги для удержания в повиновении, и своего предводителя войскового товарища Тимофея Радича, старавшегося водворить между ними порядок и спокойствие. Разгневанный царь приказал гетману Мазепе судить их за преступления по войсковым правам, и тогда главные руководители были казнены, а остальные числом 1000 человек [27], немедленно смирились и в начале следующего 1703 года отправлены были гетманом в город Смоленск с тем, “чтоб они никогда не возвращались в малороссийские города для смущения добрых людей” [28].
Все эти строгости еще больше разжигали страсти запорожцев и вызывали у них враждебные чувства прежде всего против гетмана, а надежда на поддержку со стороны Крыма заставляла не повиноваться ни царским указам, ни гетманским универсалам.
Но в это время из Крыма в Сичь пришли недобрые вести: крымский хан, к которому запорожцы обращались за помощью, отказал им в этом, потому что он был в миру с московским царем. Сам хан в этом случае подчинялся турецкому султану. К султану же незадолго перед тем отправлен был царем великий посол князь Дмитрий Михайлович Голицын для ратификации трактата, заключенного между Турцией и Россией. Удостоенный аудиенции у падишаха, он успел мирно настроить султана в отношении России. Тогда запорожцы, “придя въ чувство”, отправили челобитную царю, в которой писали, что турецкие купцы сами были виноваты в своей беде: они не захотели платить войску пошлины и поехали не через Сичь, а степью; запорожцы же хотели преградить им неправильный путь, но встретили вооруженное сопротивление со стороны купцов; призвали к себе на помощь своих товарищей рыболовных промышленников, находившихся возле Буга-реки, и “большимъ собраніемъ” заворотили купцов в Сичь. В Сичи товариство поделило по куреням только красные кумачи, а камни, жемчуг и деньги возвратило купцам, в заключение челобитной запорожцы просили царя помиловать их, переменить гнев на милость и возвратить низовых посланцев в Сичь [29].
Марта 3 дня отправлено было из Москвы в Батурин на имя гетмана Мазепы подъячим Павловым царское жалованье, состоявшее из денег, бархата, сукон и соболей, для запорожских козаков [30]. Гетман удержал у себя часть этого жалованья для передачи потерпевшим от запорожцев купцам. Предложено было силистрийскому паше получить несколько штук сукон, бархата, атласа и соболей, всего на сумму около 10000 левов; но паша нашел это слишком недостаточным вознаграждением и тогда Мазепа прибавил к 10000 еще 400 рублей из запорожских денег, собранных в Переволочне за перевоз: когда же паша нашел и эту сумму небольшой, то гетман еще собственных 640 рублей приложил к ней и только тогда успокоил пашу [31].
Апреля 17 дня Иван Мазепа доносил царю Петру Алексеевичу о том, что легкомысленные и своевольные запорожцы, собравшись большими “купами” в Кодаке около Самарских городков и в городах малороссийских гетманского регимента, чинят похвальбы, обещаются вместо 80 человек, посланных из Сичи и задержанных в Москве, взять 800 человек, нисколько не заботятся о том, что к ним не пропускают хлебных запасов и надеются получить их иным способом: “Оные запорожцы недобрымъ духомъ дышатъ и съ недобрымъ намЪреніемъ такъ великими купами собираются. Стоя на разныхъ мЪстахъ, они многихъ малороссійскихъ городовъ жителей, возвращающихся снизу въ свои домы и отбываючихъ отъ мирового повЪтрія, обходячихъ Каменный-Затонъ степою (степью), спостигши, бьютъ и грабятъ и къ конечной нищетЪ приводятъ; также въ пасЪкахъ и въ рЪкахъ полевыхъ, кого ни есть, найдутъ, то такое-же исполняютъ разбойство и грабежъ, ради которыхъ жителямъ малороссійскихъ украинныхъ городовъ ни до пасЪкъ своихъ и на иныя мЪста за промыслами господарскими отнюдь проЪхати невозможно”. По всему этому гетман Мазепа просил государя дать ему “милостивый наставительный указъ” как ему поступить со своевольными запорожцами, т.е. разорять ли их, когда они приблизятся к малороссийским городам, или же другие какие-либо меры против них взять, а на всякий случай пока придет царский указ, гетман велел собраться конным и пехотным сердюцким полкам и идти на реку Орель [32].
Что происходило в это время в Сичи и каково было подлинное настроение запорожского войска, об этом пространно донесли Мазепе его приспешники, “нижайшій подножокъ” товарищ Роговского куреня Василь Зеленый и “наставникъ” последнего “в добромъ дЪлЪ” отец Антонин Мокиевский. Василий Зеленый состоял сперва писарем запорожского войска, но потом, вследствие разразившегося морового поветрия, ушел в дикие поля на Ингулец и там скрывался всю осень и все лето. Узнав, что моровая “пляга” наконец со дня пророка Ильи “прочь уступила”, Зеленый вернулся в Сичу и там увиделся с давним своим наставником отцом Антонином Мокиевским и после совета с ним написал лист гетману Мазепе о происшествиях последних дней в Запорожской Сичи. Первее всего, писал Зеленый, запорожцы сносятся с крымским панством и заводят с ним такое же “братерство”, какое было во время небожчика (покойного) Хмельницкого. Другое — запорожцы всецело и “вседушевно” хотят Москву воевати. Для того, чтобы войти в непосредственные отношения с Крымом, запорожцы отправили до Перекопа своих посланцев. Из Перекопа посланцы отправлены были с татарскими провожатыми до Бахчисарая, но в Бахчисарай не попали, а пришли в Карачев [33] город, где находился в то время хан со своим войском, Хан и татары, принявши лист от запорожских посланцев, прочитали его и призвали к себе одного старого татарина и старого же очень опытного запорожского посланца Супруна Стеблиевского (т.е. приписанного к куреню Стеблиевскому), “добре” знавших войну и постановления Хмельницкого. Эти старцы долго говорили публично в присутствии хана о давних войнах и потом были отпущены по “господахъ” (т.е. по домам). Отпустив старцев, хан и его приближенные приступили сами к совещанию. Во время этого совещания хан решительно отказался от предлагаемой войны; зато все “панове” высказались за участие в войне. Споря об этом в течение нескольких дней, приближенные хана дошли до того, что хотели “сложить” его с ханства и только после того хан дал свое согласие. Тогда ханские “панове” послали донесение о своем намерении турецкому султану и просили у него позволение о выходе им на войну. После отправки депутатов к султану, татары вновь вернулись к предложению запорожцев и решили в предстоящую зиму идти войной до самой Москвы, для чего предложили запорожским посланцам вопрос, спрашивали запорожских посланцев, будет ли ревностно помогать Крыму низовое войско. Посланцы отвечали, что войско будет во всем согласно с татарами, потому что оно недовольно на москаля, который строит город в Каменном Затоне. А будет ли татарам помогать заднепровский гетман воевать Москву? — спросили татары. Посланцы на такой запрос ответили, что они того не знают. Но на что же они надеются? Надеются “на охотника”. А полк Полтавский пойдет ли против немцев? Полк Полтавский не пойдет против немцев, — он будет дома. “Добре, — рекли татаре, — коли не пойдетъ, то все ваше товариство цЪло будетъ; только, чтобы вы додержали слово и не довели насъ до стыда, какъ съ Петрикомъ и съ иными, СуховЪемъ и Ханенкомъ. Впрочемъ, хоть вы всЪ пойдете, хоть не пойдете, только-бы ваши знаки войсковые сЪчевые были съ нами, а мы и сами пойдемъ, хоть и до самой столицы (т.е. Москвы); только мы отъ васъ того желаемъ, чтобы отъ сего времени больше съ Москвой ни листами не засылались, не жили съ ними зичливе, но съ нами оставались въ пріязни и доносили намъ отъ себя всякія вЪдомости, а какая къ нам изъ Царяграда отъ монарха турскаго будетъ вЪдомость, то вскорЪ и вамъ и намъ извЪстно будетъ, и вы во всемъ будьте покойны”.
Возвращая запорожских посланцев из Крыма, хан и его панове отправили с ними одного незначного, но только старого человека, татарина сам-треть. Так как в то время настоящий войсковой писарь, заразившийся перед тем поветрием, еще не выздоровел от болезни, то вместо него кошевой атаман обратился с просьбой к Зеленому дать присланному татарину ответный лист до хана и всего крымского панства. Зеленый воспользовался таким приглашением, разузнал о результатах посольства запорожцев в Крым и в то же время исполнил просьбу кошевого. Первее всего запорожцы благодарили хана за присланные им листы и за его внимание ко всему войску. Затем просили его, как можно скорей, уведомить войско в случае получения какого-либо известия от турецкого султана. Далее “всесердечно, якъ старшій товарищъ, такъ и меньшій”, просили хана к себе на соединение с ордами с тем, чтобы побить Москву в Каменном Затоне, и оттуда идти далее; обещали с москалями не сноситься и всячески вредить им. Запорожцы не похваляли порады татар за то только, что они откладывают войну на зиму, когда реки станут; лучше было бы тому неприятелю, москалю, теперь же запретить строить вблизи Крыма города и поселяться в них, потому что коли Москва усилится там всякими войсковыми приборами, людьми умножится, то трудно будет выкоренить ее оттуда; теперь же было бы удобно с ней сделать, что угодно.
Написанный лист кошевой атаман взял к себе и сам наедине вычитал его, желая доподлинно убедиться, все ли пункты в нем прописаны, о которых он приказывал. После этого кошевой, не собирая войсковой рады, а только “атаманскую пораду”, тихо отпустил из Сичи ханского посла, боясь, чтобы кто-нибудь из москалей Каменного Затона не услыхал о том, что запорожцы послали свой лист к хану. После отъезда ханского посла из Сичи между запорожцами стали носиться “разные голоса”. Одни говорили: “Если орда теперь-же не захочетъ соединиться съ нами и пойти Москвы воевати, а на насъ будетъ (чрез то) опалъ (т.е. гнев) монаршій, то мы отпишемся к МосквЪ до великаго государя, что мы того, войско, ничего не чинили и не знали, да все то панъ гетманъ намъ велЪлъ чинити такъ съ ордою, яко и съ Москвою; то его самого возьмутъ на Москву въ неволю, а мы какъ раньше, такъ и теперь будемъ находиться в ласкЪ и милости монаршей”. Другие же так рассуждали: “Коли не будетъ послЪ сего на насъ ласки царской, то мы хочь вЪчно поддамося турецкому монарсЪ, а МосквЪ не дамося в неволю, бо они (москали), вже знаемъ, якъ людей мучатъ”. Изображая все это гетману Мазепе, Василь Зеленый от себя осмеливался подать ему совет ради сердечной к его вельможности зичливости потешить чем-либо на этот раз запорожское низовое войско — или отвратить гнев монарший и вызволить из Москвы сичевое товариство, или же прислать на Кош борошна и написать ласково до войска, но в таком духе, чтобы оно кошевого отставило от его уряда; тем более, что войско имеет быть на него недовольным: во-первых, он всем позбавлял добычи; во-вторых, произвел большую турбацию.
Письмо Василия Зеленого Мазепе, подкрепленное письмом Антонина Мокиевского, писано наполовину по-русски, наполовину по-латыни; в нем Зеленый выставляет себя горячим патриотом всей России, искренне преданным русскому монарху и малороссийскому гетману, но в то же время просит сжечь все посылаемые пункты, чтобы о том как-нибудь не дошло известие в Сичу и чтобы чрез то не погибли оба автора письма и самая святая обитель. “Тутъ всЪ того пилно стерегутъ и довЪдуются о такихъ дЪлахъ. Антона, товмача вашего, завернувши, держатъ въ вязеню крЪпкомъ, поки отъ васъ о немъ до войска письма не будетъ. А все то наигорше кошовый чинитъ своимъ упоромъ и поводомъ” [34].
Узнав о сношениях запорожцев с крымским ханем, гетман Мазепа отправил в Крым собственного гонца и через того гонца просил хана не нарушать мира с Москвой. Хан принял гетманского гонца с честью и обещал не разрывать мира с Москвой, о чем гетман поспешил сообщить графу Головину письмом в Москву и тут же занес жалобу на бегство в Запорожье многих людей из малороссийских городов [35].
Между тем ненависть запорожцев к москалям все более и более возрастала и перешла в открытую вражду. Так, осенью этого же года какая-то гулящая степная ватага напала на капитана Суховольского, везшего с солдатами для стрелецкого полка в Каменный Затон царскую казну, капитана и двух солдат убила, бывшего при них священника исколола и в терновник бросила, а царскую казну себе забрала. Другая подобная же ватага воровским способом “в великороссийских полках у Каменного Затона и у Новобогородицкого городка лошадей похватала и с собой угнала [36]. В это же время из Сичи отделилось 600 человек искателей приключений, которые ударились на вершину речки Волчьих Вод и сделали там нападение на промышленных людей, ездивших на свои пасеки и на рыбные ловли [37].
Главной причиной такого озлобления запорожских козаков против Москвы было построение нового русского городка в Каменном Затоне. Сентября 23 дня послана была на имя кошевого атамана Гордиенка царская грамота с приказанием не препятствовать русским людям ломки камня и обжигания извести на построение Каменнозатонского городка [38]. Грамота эта отправлена была сперва к гетману Мазепе и от него через козака Антона Гречаника доставлена в Сичь. В Сичи грамоту приняли, а гетманского посланца приковали железами к пушке и посадили под строгий караул, и хотя тот посланец впал в какую-то болезнь, но его днем отпускали со сторожами, а на ночь, крепко сковав, вновь к пушке сажали и никого к нему не допускали [39].
В это время, а именно октября 11 дня, как сообщал гетману переволочанский дозорца Безкровный, в Запорожскую Сичь приехали от крымского калги-салтана три старых татарина к кошевому атаману с просьбой позволить татарам воспользоваться запорожскими судами для переправы с левого берега Днепра на правый у Тавани, чтобы идти в турецкий город Белоград “для некоторого ихъ сейма”. В Сичи собрана была по этому поводу, войсковая рада и на ней прочтен лист калги-салтана. В той раде был козак Брюховецкого куреня Тимош, который, выслушав о чем шла речь, сказал кошевому и всему войску такое слово: “Пане атамане кошевой и все войско запорожское! Не доведется намъ на своихъ отцевъ, братьевъ и сестеръ руки свои подымати и на нихъ идти войною”. Козаки, выслушав ту речь Тимоша, в тот день ему простили, найдя будто бы он был подвыпивши, но на другой день, выйдя и собравшись на новую раду, велели тому Тимошу “отбить” руки и ноги и в тот же час ему то все учинили, а потом на дровнях выволокли вон [40]. На новой раде козаки приговорили спустить к потребе татар в назначенное место суда и для помощи при перевозе через реку послать им несколько десятков человек сичевых козаков, а для извещения самого калги-салтана отправить двух человек, старого козака Трипутня да козака Роговского куреня, Василия Белоцерковского, однако, желая показать себя чистыми в этом отношении перед гетманом Мазепой, запорожцы послали известие о действиях своих гетманскому дозорце Безкровному и вслед за ним самому гетману. Последнему они писали, что крымский салтан, идя из Крыма, прислал в Кош своего посланца Алмат-агу с просьбой, “дабы запорожцы не заборонили ему взять ихъ войсковыя, находящіяся на пристани въ Тавани суда, переправиться ему черезъ ДнЪпръ со своимъ дворомъ”. Запорожцы, по той просьбе, выбрали двух знатных товарищей, дали им свой лист и послали их к салтану на перевоз с той целью, чтобы взять “подлинное уведомление о замыслах татар”, а также и с тем, чтобы “они не чинили никакой неправды запорожскому товариству в поле и в речках на обыкновенных добычах” козаков. Тех татар с салтаном шло до 2000 человек; а у Очакова переправилась через Днепр “великая сила” татар, но куда они идут и какое намерение имеют, запорожцы о том не знают ничего; когда же посланцы запорожские привезут какую-нибудь “отповЪдь” на войсковой лист, тогда запорожцы и гетману о том дадут знать. А теперь, пользуясь случаем, просят гетмана оказать свое “господское призрЪніе” на тех товарищей сичевых, которые уже больше года находятся в Москве и до сих пор не возвращаются на Кош: “Въ нашемъ проступствЪ [41] мы пребываемъ причиною всЪ, а не они одни и, виняся передъ вашею вельможностью, просимъ заступиться за насъ передъ царскимъ пресвЪтлымъ величествомъ на МосквЪ и прощеніе имъ испросить” [42].
Но просьба запорожцев оставлена была без всякого внимания. Взамен того послана была в Сичь царская грамота с предписанием о том, чтобы козаки не препятствовали великороссийским людям брать в разных местах материалов, годных для построения крепости в Каменном Затоне.
Тогда запорожцы, собравшись на войсковую раду, написали лист уже самому царю и отправили его гетману Мазепе для пересылки в Москву. Содержание того листа было таково.
“Въ нынЪшнемъ 1702 году, октября въ 20 день, донесена къ намъ, войску запорожскому низовому, препочтенная вашего царского величества грамота отъ подданного обЪих сторонъ ДнЪпра, гетмана и ставного чина святого апостола Андрея кавалера Ивана Степановича Мазепы, черезъ особаго его посланца. Отдавая честь высокоименитой грамотЪ и надЪясь (слышать) монаршее милостивое слово, мы велЪли читать вслухъ ее для уразумЪнія всякому. Но мы не нашли въ ней ни одного слова на наши просительныя къ вамъ, великій государь, письма, съ которыми неоднократно обращались къ вашему царскому престолу объ отпускЪ нашего, посланного всЪмъ войскомъ, товариства и о премилостивом отъ царственной руки годового жалованья. Напротивъ того, изъ написанной боярской вашей грамоты мы поняли, претерпЪвая уже второй годъ безъ перемЪны бЪдствія, мы не знаемъ, живы ли или нЪтъ наши товарищи, поЪхавшіе за монаршеской казной: въ присланной къ намъ грамотЪ ничего ваше царское величество не упоминаете о нашихъ товарищахъ, а только изволите приказывать намъ, войску запорожскому низовому, о строеніи города Каменного Затона, дабы мы людямъ, посланнымъ отъ генерала князя Ивана Михайловича Кольцова-Мосальскаго, не возбраняли брать на будущій 1703 годъ камня, извести, гдЪ они найдутъ ее годною на сженіе и на стЪнное строеніе. На это веЪ единогласно вашему царскому величеству объявляемъ, что совершенно не хочемъ онаго города близъ насъ на ДнЪпрЪ имЪть и камня брать на строеніе его не дозволимъ: еще города того и не построили, а мы уже терпимъ большія неправды и убытки въ вольностяхъ козацкихъ нашихъ, чего напередъ сего ни отъ кого не видали по даннымъ намъ древними монархами грамотамъ. Теперь же мы узнали объ особенно сильномъ стеснЪніи, которое терпитъ наше товариство, занимающееся добычей въ полЪ и выше ДнЪпра на обыкновенныхъ мЪстахъ: оно не только не можетъ выплыть къ назначенному у запорожской Сичи мЪсту, но даже, вслЪдствіе разоренія московскаго, которое дЪлается изъ Каменного Затона, несетъ знатное убійство. Самъ генералъ, идя прошлымъ лЪтомъ около этого времени, въ Каменный Затонъ съ большой силой для строенія городовъ, отнялъ у насъ перевозъ въ КодакЪ и поставилъ тамъ сторожу, гдЪ и теперь стоитъ 50 человЪкъ ратныхъ государскихъ людей. Въ самарскихъ же лЪсахъ и въ строеніи мельницъ немалое чинится разореніе отъ полтавскихъ полчанъ и отъ самарскихъ жителей. Такимъ образомъ, видя какъ наша козацкая вольность обращается въ неволю, мы всЪ единогласно не позволяемъ и возбраняемъ строить города въ Каменном ЗатонЪ. Всегда открыто становясь передъ очи бусурманъ, мы были во всемъ послушны вашему царскому величеству, во всякое время находились на своемъ посту, всегда доставляли вам всякія вЪсти, и теперь все это согласны дЪлать, но приказанія о построеніи города не будемъ слушать и противъ князя Мосальского или другого кого, кто въ предбудущій 1703 годъ явится въ Каменный Затонъ, изготовимся и станемъ къ военному бою со всЪмъ нашимъ всепоспольнымъ товариствомъ. Изложивъ всЪ наши обиды вашему царскому величеству, мы отдаемъ себя во власть великодержавной руки вашей. Вашего царского величества войска запорожского низового атаманъ кошевой Костянтинъ ГордЪенко со всемъ поспольствомъ. Изъ Сичи запорожской 23 октября 1703 года” [43].
Такую смелость относительно русского царя поддерживали в запорожцах крымские татары, которые имели постоянное сношение с Кошем и через своих посланцев обещали козакам деятельную помощь против Москвы, если только она не прекратит постройки своих городов на Днепре. Кроме татар поддержка запорожцам шла и от турок, так как силистрийский паша также недоволен был возведением русских крепостей на Днепре и усматривал в том нарушение мира со стороны России по отношению к Турции, о чем и заявил гетману Мазепе в своем к нему письме [44]. Оттоманская Порта вновь готова была разорвать с Россией мир, и по этому поводу русский резидент Петр Толстой, находившийся в Андрианополе, писал в Москву Федору Головину: “Татары съ великимъ шумомъ просили Порту о разрушеніи мирныхъ договоровъ и о дозволеніи всчать войну съ Россіей. О томъ были у меня съ турецкими министрами многіе разговоры” [45].
Для самого гетмана волнение запорожцев было опасно не само по себе, а по тем смутам, которые оно могло произвести в малороссийских городах: все недовольные гетманскими порядками в городах смело возвышали в то время свои голоса и уходили из городов в Сичь [46]. Этого-то именно и опасался гетман. Поэтому он отнесся в Москву с письмом и просил взять решительные меры для искоренения своевольства запорожских козаков.
Из Москвы для исследования дела на месте послан был в город Батурин скорый гонец Курбатов. Прибыв в Батурин и сделав там допрос, Курбатов узнал, что все жалобы гетмана на запорожских козаков действительно имеют свое основание, почему и обратился с вопросом к самому же гетману, как быть в отношении козаков. Гетман на такой вопрос отвечал, что прежде всего надо иметь в своем распоряжении два или три полка доброй пехоты на тот конец, когда запорожцы и крымские татары соединятся в одно; затем следует прислать в Батурин или в Севск задержанных в Москве запорожских посланцев и следуемую войску денежную казну; последняя должна быть отослана в Сичь только тогда, когда низовое войско покажет несомненные признаки покорности царю. Более решительные меры, как, например, изгнание запорожцев из пределов России или безусловное подчинение их русскому царю, по мнению гетмана, невозможны были вследствие следующих трех причин: во-первых, вследствие того, что если в Сичи сядет тысяч пять человек, то против них надо идти генеральной войной, чего ныне сделать нельзя, а белгородским отрядом их не прогнать; во-вторых, если приступить к ним с войсками, то им будет помощь от хана и крымских татар; в-третьих, если они, испугавшись большого войска, оставят Сичь, то пойдут во владения хана, поселятся в Кардашине внизу Днепра, к морю, или в Прогноях и пущее разорение будут чинить; да и иные к ним будут прибегать. А что турки хотят открыть с русскими войну, то это ясно из всего, потому что без их позволения хан не заключил бы союза с войском запорожских козаков.
Все эти доводы Курбатов принял в резон и с тем отъехал из Батурина в Москву.
Тогда в Москве решили отправить чрезвычайного посла в Сичь с царским жалованьем, с подарками и с государевой грамотой и через того посла привести запорожских козаков к присяге на верность русскому царю. Прежде всего отправлен был стольник Федор Протасьев, а за ним марта 21 дна выехал подъячий Андрей Павлов. Последнему велено было ехать сперва в Батурин и в Борзну, взять там у гетмана и у какого-то торгового москвитина 300 половинок шиптуховых сукон и с ними ехать в Сичь.
Выехав из Москвы, подъячий Андрей Павлов апреля 9 числа нашел гетмана в селе Ярославце в трех милях от Глухова и там передал ему “наказную память” свою. Гетман, приняв царскую грамоту, писанную лично к нему, и выслушав наказную речь подъячего, объявил, что в царской грамоте велено его, подъячего, вместе с кем-нибудь из гетманских людей отправить в Запорожскую Сичь; но это только в том случае, если царскому послу не будет никакого дурного умысла от запорожских козаков. Объявляя о том послу, гетман заметил сам от себя, что он не есть сердцеведец всему: сегодня запорожцы спокойны, а завтра замыслят что-нибудь злое. Однако повинуясь воле государя, назначил к подъячему своего батуринского сотника Ивана Скоропадского и обещал дать роспись для раздачи государева жалованья по куреням. В тот же день и в том же селе у гетмана Мазепы был обед; на том обеде был подъячий и были запорожцы, отпущенные из Москвы — полковники Герасим Крыса и Лукъян Ирклеевский [47] сидели в светлице с гетманом, а рядовые козаки на дворе в намете. После обеда гетман выходил к тем козакам, что сидели в намете, и делал им выговор с великим гневом за их непристойные поступки. Тогда рядовые козаки и полковники просили прощения у гетмана за разбой над греческими купцами, а относительно прочих поступков заявили, что они в них неповинны: если какие другие проступки и были за запорожскими козаками, то они, посланцы, того не знают, потому что все время сидели в Москве за караулом и теперь, по милости царского величества, отпущены на свободу, за что обещают как великому государю, так и гетману верно служить и непоколебимо радеть. Тогда гетман, снисходя к такому обещанию, объявил, что так как запорожские посланцы пожалованы от его царского величества жалованьем и свободой, то за то они, по приезде в свой Кош, должны быть во всем верны великому государю и послушны ему, гетману. Запорожцы снова подтвердили свой обет верности и тогда гетман ушел в светлицу, а глуховскому сотнику Алексею Туранскому приказал поить и кормить запорожцев в полную их волю. Апреля 12 дня запорожцы отпущены были гетманом из Ярославца и отправилась в дальнейший путь до Сичи. Сам подъячий, получив в Борзне сукна у москвитина, а у гетмана взяв в Батурине роспись жалованья и 8 пар соболей для роздачи их “желательным лицам”, отправился из Батурина вместе с сотником Дмитрием Нестеренком, назначенным к подъячему от гетмана, на Конотоп и на Ромен. В Ромне к подъячему явился от гетмана батуринский сотник Яким Кныш и объявил, что гетман приказал ему вместе с подъячим ехать в Запорожье при жалованьи и отобрать у него 8 пар соболей. Приняв гетманского гонца, подъячий в выдаче ему соболей отказал, объявив, что отдаст их ему только при стольнике Протасьеве в Переволочне. Из Ромна подъячий Павлов проехал на Полтаву, а из Полтавы в Переволочну. В Переволочне он съехался со стольником Протасьевым и при нем возвратил соболи гетманскому посланцу Кнышу. Мая 1 дня из Переволочны подъячий вместе со стольником Протасьевым, генеральным асаулом Иваном Скоропадским и сотником Якимом Кнышом отправился до Запорожской Сичи. Не доезжая самой Сичи, мая 4 числа стольник Протасьев отправил подъячего Хохлова, а генеральный асаул Скоропадский — сотника Кныша к кошевому атаману Гордиенку с известием о приезде его, царского стольника, с жалованьем и с грамотой от великого государя. Кошевой атаман того ж числа выслал навстречу стольнику Протасьеву и к генеральному асаулу Скоропадскому запорожского войскового асаула Ивана Гадяцкого. Иван Гадяцкий, встретив посланцев, спросил их от имени кошевого о здоровье и потом объявил им, чтобы они того же числа в Сичу не въезжали, а ночевали бы вблизи Сичи. Мая 5 числа войсковой асаул велел посланцам ехать вместе с ним в Сичь. И когда стольник Протасьев да генеральный асаул Скоропадский приблизились к Сичи, то кошевой с войском встретил их у Сирковой могилы и потом стольника и генерального асаула спрашивал о здоровье. После этого кошевой попросил стольника подать ему царскую грамоту, и когда стольник подал кошевому грамоту, то кошевой, взяв ее в руки, поцеловал приложенную к ней печать великого государя и потом вновь возвратил ее стольнику. Стольник вручил ту грамоту подъячему Хохлову и велел нести ее, “взяв” перед собой. А когда кошевой целовал царскую грамоту в печать, то в это время все войско стреляло из мелкого ружья. Потом, когда стольник, генеральный асаул и подъячие стали входить “в замок”, то козаки стреляли из пушек. По приходе в замок все собрались в церковь и слушали молебное пение и божественную литургию. В тот же день кошевой учинил войсковую раду, на той раде велел быть и стольнику Протасьеву. Стольник, придя на раду, спрашивал по “наказу” здоровье сперва кошевого атамана, а потом всего поспольства от имени великого государя. И кошевой и все поспольство благодарили великого государя за такую милость. После этого стольник вручил кошевому царскую грамоту и ту грамоту прочитали всем козакам в раде. По прочтении первой грамоты кошевой спросил у стольника грамоту о присылке войску царского жалованья. Стольник Протасьев велел подъячему Павлову подать кошевому атаману просимую грамоту. Ту грамоту также прочли всему войску на раде. После этого стольник говорил войску речь, написанную “по наказу на здиркЪ”. Тут многие из войска заявили, чтоб ту речь, написанную на “здиркЪ”, прочел войсковой писарь всем вслух, и стольник тот “здирокъ” отдал кошевому, а кошевой передал его писарю и писарь прочел его всем вслух. Потом кошевой и все войско приказали прочесть роспись своим войсковым обидам, которые нанесли им князь Кольцов-Мосальский и воеводы самарский и каменнозатонский. По прочтении грамот великого государя, войсковых жалоб и по выслушании от стольника наказной речи, кошевой, старшина и все войско говорили, что они великому государю служили и впредь служить будут верно; измены никакой не чинили, крымскому хану не присягали и в Крым только для проведывания вестей посылали; крестное же целование учинят по принятии царского жалованья, которое должно быть роздано в той же раде. И то жалованье, по указу и по росписи, стольник роздал кошевому, старшине и всему войску в той же раде. Атаману кошевому 2 сорока соболей да 4 пары добрых соболей, 4 портища сукна тонкого по пяти аршин портище, 2 портища атласу по 10 аршин, 2 камки луданные по восьми аршин и четыре вершка бархатных на шапки. Судье — “кошевому” (т.е. войсковому), писарю, асаулу по сороку соболей да по две пары добрых соболей, по два портища сукна тонкого, по пяти аршин портище по два портища атласу по 10 аршин портище, по два вершка бархатных на шапки. Атаманам куренным, 38 человекам, по две пары соболей. На все войско низовое 1000 червонных золотых, 300 половинок шиптухового сукна, 50 пудов пороху и 50 пудов свинцу. По принятии того жалованья кошевой атаман, старшина и куренные атаманы били челом великому государю за его милость, оказанную войску. Тогда стольник сказал кошевому, старшине и всему войску слово, увещая их, чтобы они, видя к себе прещедрую монаршескую милость, служили великому государю верно и целование на том крестное перед св.евангелием учинили. На то слово кошевой, старшина и куренные атаманы объявили, что они великому государю служить и всякого ему добра хотеть рады, но крестного целования в тот же день учинить не могут, потому что у них будет рада о том в течении всего дня, и что в той раде постановят, о том и стольнику объявят. Но в тот день у них рады не было. Мая в 6 день на праздник Вознесения стольник был в божественной литургии и тут говорил кошевому атаману: 5 числа у козаков рады не было и следовало бы им теперь 6 дня мая учинить ее перед св.евангелием, потому что день этот — торжественный, праздник Вознесения Господня. На то замечание кошевой стольнику ответил, что 5 числа у них рады в Сичи не было, а без рады войско присягать не будет, но рада соберется непременно 6 числа. Того же числа, часу в десятом дня, кошевой атаман прислал своего асаула Гадяцкого к стольнику Протасьеву, генеральному асаулу Скоропадскому и к подъячим и просил всех идти к нему в курень, где были собраны и все куренные атаманы “для разговору о дЪлехъ”.
Когда стольник, генеральный асаул и подъячие пришли в курень кошевого, то кошевой, старшина и все куренные атаманы объявили, что войско присягать великому государю не желает, потому что вольности его войсковые “утруднены” на Днепре и на Самаре строением городов Самарою (т.е. Новобогородицкой крепостью) и Каменным Затоном. После этого приказали войсковому писарю читать грамоту государей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича, в которой изображено о наступлении царских ратей на юрты крымского хана, о строении Новобогородицкого города у реки Самары и о царском приказании запорожскому войску также чинить над тем же неприятелем воинские промыслы. Потом, по прочтении царской грамоты, кошевой атаман, старшина и все куренные атаманы говорили о том, что им объявили, будто тот самарский город построен на время для складки хлебных и воинских запасов, пока кончится война с крымским ханом; ныне у государя с турским султаном перемирие, крымский же хан в подданстве у султана, а вышеписанный город Новобогородицкий стоит по-прежнему, н кроме него строится еще город в Каменном Затоне; от тех же городов на Днепре и на Самаре немалая войску запорожскому в его вольностях трудность; А потому, когда те вышеписанные города будут снесены, то запорожцы немедленно свою присягу учинят великому государю. После того запорожцы приказали читать на свои вольности “привелеи” бывших королей польских. На такое заявление кошевого, старшины и куренных атаманов царский стольник ответил: чаял он, что его призвали для учинения присяги великому государю, а не для объявления о строении городов. Те города строятся по воле государя и для целости и охранения всей Малой Россия от неприятельских приходов; им же, запорожцам, в том никакой трудности нет и не будет; да и годится ли им в том строении монарху своему указывать и быть упорными; пусть бы запорожцы все “нововымышленныя противныя слова отложили” и великому государю присягу учинили, а милость царского величества никогда от них отъемлема не будет. Но это кошевой, старшина и все куренные атаманы объявили, что о той присяге они учинят раду всем войском; и потом стольника, генерального асаула и подъячих из куреня отпустили. Мая 7 дня кошевой атаман и все войско действительно раду учинили и на ней велели быть стольнику, асаулу и подъячим. Когда же стольник, асаул и подъячие пришли в войсковую раду, то кошевой атаман, старшина и иные знатные козаки, как например, бывший кошевой атаман Петро Сорочинский, заявили, что непременно нужно привести великому государю требуемую присягу. Но тут некоторые легкомысленные козаки выказали противность тому и присягать не захотели, упираясь на то, что когда город Каменный Затон снесен будет, то и присяга учинена будет. На то стольник и генеральный асаул возразили, для чего же их в таком случае обнадеживали не только на словах, но и в письмах, для чего их уверяли, что когда они придут с государевой казной и с казенщиками в Сичу, то тогда и учинена будет присяга, а ныне вымышляют “новую противность”? Если б они так не писали, то и посланные царского величества к ним бы не ездили. На то кошевой, судья и писарь в той же раде отвечали: писали они, кошевой и старшина, не своим одним советом, но советом и радой всего войска, ныне же отмена на присягу у войска учинилась через строение Каменного Затона, а не писали они стольнику и генеральному асаулу заранее о такой своей отмене потому, что они ожидали видеть у стольника и асаула царский указ о нестроении города в Каменном Затоне, как просило о том войско государя. После этого кошевой и все войско разошлись по куреням и тем окончили всю раду. Мая 8 дня кошевой атаман и поспольство дали стольнику Протасьеву и подъячему Павлову листы к государю и отпустили их из Коша.
Мая 19 дня стольник и подъячий приехали в Батурин, а мая 21 дня из Батурина были отпущены в Москву [48].
По отъезде царских посланцев из Сичи, в Запорожье вновь заговорили страсти против гетманских и московских порядков и следствием этого было нападение со стороны козаков на проезжавших людей гетманского регимента и царской службы. Так, в это время ватага запорожских козаков, собравшаяся в числе 70 человек возле Буга и Днестра, напала в урочище Сухом Ягорлыке на гетманского посланца Зигуру Стилевича, родом грека, ехавшего по поручению гетмана из Батурина к силистрийскому паше Юсупу, и убила его до смерти [49].
Для того чтобы прекратить разбои запорожских гультяев, гетман Мазепа отправил за Днепр несколько человек компанейского войска, к которому фастовский полковник Семен Палий присоединил козаков собственного строя. Тогда одни гультяи перешли под предводительством козака Карнауха на левую сюрону Днепра, напали на 40 маж чумаков Лубенского полка, ехавших на Берду за солью, разбили все мажи, людей переранили, волов и худобу людскую себе забрали. Другие гультяи под предводительством атаманов Корсуна, Москаля и Ропухи, сделали нападение на ратных людей государевых, шедших до Каменного Затона, и на купеческих полтавских людей, возвращавшихся из Крыма; у первых отняли несколько десятков коней, у других отняли несколько возов, а людей до смерти позабивали [50].
Гетман бессилен был искоренить запорожских своевольников и находил, что вернейшим средством для того, чтобы “нахилить малодушныхъ плутовъ на вЪрность и послушаніе великому государю — было бы искоренить силою оружія проклятое гнЪздо ихъ СЪчу” [51].
Так писал мая 20 дня гетман ближнему боярину Федору Алексеевичу Головину, извещая при этом его и о той опасности, какая грозила Малороссии и России от турецкого султана вследствие его воинственных замыслов: султан, под предлогом разграничения с поляками земли, в действительности же с умыслом склонить на свою сторону запорожцев, пришел лично к реке Днестру, а силистрийскому паше Юсупу отдал приказ строить города на Днепре, и первее всего на острове Козацком [52].

Примечания:

1. Голиков, Дополнение к деяниям Петра Великого, Москва, 1795, XV, 158.
2. Петров, Лекции по русской истории, Харьков.
3. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1701, св.7, № 3.
4. Между другими русскими генералами, взятыми в это время шведами в плен, был князь Яков Федорович Долгорукий.
5. Соловьев, История России, Москва, 1864, XIV, 366.
6. Архив мин. ин. дел, малороссийские дела, 1701, № 20.
7. Бантыш-Каменский, История Малой России, 1722, III, 50.
8. Бантыш-Каменский, История Малой России, 1822, III, 50.
9. Летопись Самовидца, Киев, 1878, 204—205.
10. Устрялов, История Петра Великого, Спб., 1863, IV, ч.1, 100.
11. Соловьев, История России, Москва, 1864, XIV, 366.
12. Соловьев, История России, Москва, 1864, XIV, 366—368.
13. Архив мин. юстиции, 1701, кн.86, л.844.
14. Архив мин. юстиции, 1701, кн.83, л.941—942.
15. Архив мин. юстиции, 1701, кн.86, л.259.
16. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1701, св.2, № 1303—42.
17. Архив мин. ин. дел, мал. подд. акты, 1702, св.2, № 1312—24.
18. Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1701, св. 6, № 5.
19. Архив мин. юстиции, 1792, кн.86, л.306.
20. Архив мин. ин. дел, 1702, св.2, № 1312—44.
21. Мышецкий, История о козаках, Одесса, 1854, II, 34.
22. Южнорусские летописи Беломорского, Киев, 1856, 1, 90.
23. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1702, №№ 15,17,18,19,23.
24. Архив мин. юст., 1702, кн. 83, лл. 116,653; архив мин. ин. дел, 1702, № 1.
25. Бантыш-Каменский, История Малой России, 1822, III, 165.
26. Архив мин. юстиции, 1702, кн.86, л.723,824.
27. Нужно думать, что тут были как запорожские, так еще больше того гетманские козаки, которыми по праву и распоряжался гетман Мазепа.
28. Бантыш-Каменский, История М. России, Москва, 1822, III, 53.
29. Соловьев, История России, Москва, 1854, XIV, 370—373.
30. Архив мин. ин. дел, 1702, св.10, № 26.
31. Архив мин. юстиции, 1702, кн.86, л.713,960.
32. Архив мин. юстиции, 1702, № 86, л.292—294.
33. Нужно думать Карасубазар.
34. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1702, св.14, № 1331—1303.
35. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1702, № 1295.
36. Архив мин. юстиции, книга мал. приказа, 1702, кн.86, л.778—779; кн.89, л.163.
37. Архив мин. юстиции, кн. мал. приказа, 1702, кн.86, л.291.
38. Архив мин. ин. дел, 1702, св.10, № 84; мал. подл. акты, № 1330.
39. Архив мин. юстиции, кн. мал. приказа, 1702, № 86, л.780—985.
40. Архив мин. юстиции, кн. мал. приказа, 1702, № 86, л.730—785.
41. Нужно разуметь разграбление греческих купцов.
42. Архив мин. юстиции, кн. мал. приказа, 1702, № 86, л.780—785.
43. Архив мин. юстиции, кн. мал. прик., 1702, № 86, л.809-812.
44. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1702, № 77.
45. Устрялов, История Петра Великого, Спб., 1863, IV, ч.1, 220.
46. Там же; Архив мин. юстиции, 1702, кн.89, л.163; кн.86, л.959; кн.86, л.779.
47. Нужно думать Ирклеевского куреня.
48. Архив мин. юстиции, кн. мал. прик., 1703, № 89, л.458—465,384—385.
49. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1703, св.14, № 1347—1318.
50. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1703, св.14, № 1350—1321.
51. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1703, св.14, № 1318—1347.
52. Архив мин. ин. дел, мал. подл. акты, 1703, св.14, № 1318—1347.