Тяжелое положение запорожских rозаков под властью крымского хана.- Новые попытки со стороны запорожцев о принятии их в русское подданство.— Запорожская депутация, отправленная к графу Вейсбаху с просьбой об исходатайствовании прошения войску и ответ на ту просьбу из Петербурга.— Кончина польского короля Августа II и обращение “станиславцевъ” к крымскому хану с просьбой о причине запорожцев для борьбы с Россией.— Обращение запорожцев к фельдмаршалу Миниху с просьбой об исходатайствовании войску у русской императрицы прощения.— Милостивая императорская грамота запорожцам 1733 года августа 31 дня.— Занятие запорожцами урочища Базавлука и дипломатические наставления от императрицы русским резидентам в Константинополе относительно запорожцев.— Переписка русского резидента Неплюева с графом Вейсбахом относительно занятого запорожцами урочища.— Объяснения русского переводчика Бакунина с великим везирем Али-пашою относительно того, кому именно принадлежат места, занятые запорожцами.
Вынужденные силою обстоятельств возвратиться вновь под протекцию Крыма, запорожские козаки скоро испытали на себе всю тяжесть своего положения. Как ни уверял хан запорожцев в том, что они будут пользоваться под его защитой самыми широкими правами, но в действительности вышло совсем иначе. И в самом деле: жизнь запорожцев под властью крымского хана не могла быть приятна и сладка уже в то время, когда они оставили свои вольности у порогов Днепра и реки Чортомлыка и сошли в урочище Алешки на Кардашинский лиман. Правда, в начале своего пребывания под владычеством Крыма запорожцы пользовались разными земными угодьями, не платили ничего из своего скарба в ханскую казну, напротив того, сами получали милостивый от хана “айликъ”. Но с течением времени это положение изменилось к худшему для запорожских козаков. Взамен жалованья запорожцам позволили брать соль из крымских лиманов и озер, на первых порах с некоторым облегчением против установившихся правил в Крыму, т.е. с меньшею пошлиной против той, какая обыкновенно взималась с малороссийских козаков и разных украинских промышленных людей. Потом и эта привилегия была у козаков отнята, когда дознано было, что они, под предлогом вывоза соли лично для себя, брали ее для малороссиян и продавали с некоторым в свою пользу барышом. За протекцию, которую оказывал войску крымский хан, запорожские козаки должны были посылать в поход по первому призыву хана в помощь татарам 2000 и более того человек с кошевым атаманом во главе, причем ханы всегда старались возможно дальше усылать запорожцев в поход. Так, однажды запорожцы вместе с ханом ходили в поход на черкес и дошли до реки Сулак. Этот поход они считали очень убыточным и обременительным для себя. Кроме того за ту же ханскую протекцию запорожцы не раз должны были ходить на Перекоп и бесплатно принимать участие в работах при возведении перекопской линии в числе 300 и более того человек. Последнее требование более всего не нравилось козакам, имевшим особые понятия о чести “лыцаря”, несовместимые с понятием землекопа.
И чем дольше запорожцы оставались под властью крымского хана, тем больше накоплялось у них неудовольствий против бусурман. Из множества главнейшие причины неудовольствий были таковы.
Запорождам строжайше было запрещено держать при Сиче пушки. В силу этого распоряжения турки отобрали у козаков все оставшиеся при них пушки и запретили им впредь держать всякую артиллерию. Тогда произошел в Запорожьи такой случай: однажды запорожские рыбаки усмотрели после полой воды небольшую пушку в левом берегу Днепра, в урочище Каратебень, и сообщили о том кошевому атаману. Кошевой атаман, желая лично проверить показание рыбаков на месте, нашел у берега Днепра еще 50 штук пушек; однако, опасаясь, чтобы найденные пушки не были отобраны турками, он отдал строжайший приказ содержать их в одном зимовнике тайно от запорожской черни. Кроме того, запорожцам запрещалось строить какие бы то ни было укрепления как в самой Сиче, так и в других местах их поселений. Запрещалось сноситься с Россией и ездить в русские города, вести торговлю в Очакове и Крыму; дозволялось лишь получать в означенных местах товары и отвозить их не дальше Сичи, в самой же Сиче предоставлялось право торговать крымцам, очаковцам, грекам, жидам, армянам. На запорожцев накладывались разные дани, когда к ним приезжали для осмотра их войска, общественного порядка или ради другого какого-либо дела крымские салтаны и мурзы с их многочисленною свитой и прислугой: тогда запорожцы должны были воздавать им большую честь и, сколько бы они у них ни находились, обязаны были продовольствовать как их самих, так их свиту и лошадей, а на отъезде, кроме того, должны были подносить им разные ценные подарки.
Но кроме всего этого жизнь запорожских козаков под властью крымских ханов и по многим другим причинам была “зЪло претрудная”.
Прежде всего крымский хан отнял у запорожцев весь Низ Днепра от Великого лимана, до самых порогов “со всЪми тамошними степными угодіями и пожитками” и отдал его во владение ногайских татар. Затем хан не раз “допускалъ великую на запорожцевъ драчу” как со стражников на татарской границе, если с ведома или без ведома их кто-нибудь из крымских невольников уходил в христианские земли или если у татар исчезали какие-нибудь пожитки, табуны коней, стада волов, отары овец или же пропадали сами хозяева-татары. Если при этом козаки уличались в покраже скота или в убийстве хозяев-татар, то за скот с них взимались деньги вдвойне или втройне, а за людей брались виновные и неповинные козаки; в случае несостоятельности виновных козаков, татары накладывали пени на весь курень, а в случае отказа со стороны куреня, виновных брали головой и только в редких случаях при обоюдных ссорах и захватах с той и другой стороны допускали обмен скотом и людьми. Кроме того, крымский хан не раз дозволял подвергать запорожских козаков смертной казни. Так было в то время, когда запорожцы защищали себя от поляков, делавших на них нападения, хватавших их в плен и даже вешавших без суда, как это не раз происходило в Брацлаве и в других пограничных польскомалороссийских городах. По праву, данному ханом полякам, однажды, вследствие жалобы ляхов на запорожцев, с последних в пользу мнимо обиженных было взыскано 2400 рублей пени. Не лучше поступали с запорожцами ханы при взаимных между собою распрях. Так, однажды, во время борьбы ханов Адиль-Герая и Менгли-Герая, когда запорожцы против собственной воли “затягнуты были” первым против второго, и когда второй “разогналъ” войско первого, то ни в чем не повинные запорожцы обвинены были ханом Менгли-Гераем в вероломстве и проданы были в числе 1500 человек на турецкие каторги. Еще худшие беды терпели запорожцы от простых татар. Так, азовские татары захватили как-то в полон несколько десятков запорожцев, ходивших на реку Калмиус за зверем, и хотя Кош просил хана освободить ни в чем не повинных козаков, но хан в том отказал Кошу. Потом хан отобрал у запорожцев крепость Кодак, всех жителей разогнал из крепости, самую крепость разорил, а город в полное владение отдал полякам. Наконец, хан запретил запорожцам строить постоянную церковь в Алешковской Сиче, а под конец начал стеснять и самую их веру православную [1].
Видя, как притеснения со стороны татар все более и более возрастают, запорожцы снова решили возобновить свои просьбы русской императрице о позволении им возвратиться на родные места. В январе месяце 1732 года к графу Вейсбаху явились три знатных запорожца с запросом” что делать войску, если крымский хан потребует от Коша вспомоществование козаками на случай похода его в Кабарду или же прикажет всему запорожскому войску перейти на другое место поближе к Крыму. Граф Вейсбах, считая себя не вправе отвечать на такой запрос запорожцев, нашел нужным снестить по этому поводу с правительственными лицами в Петербурге и до получения такого или иного ответа велел запорожским депутатам несколько времени пообождать в Киеве.
Ответ на такой запрос пришел из Петербурга лишь в марте месяце и был также неопределенный, как и вообще вопрос о принятии запорожцев под русскую протекцию. “Въ настоящее время, когда у насъ съ турками еще твердо содержится миръ, грамоты к запорожцамъ и никакого письменнаго обнадеживанія послать и ихъ всехъ вдруг въ подданство принять нельзя, ибо такой поступокъ турки могутъ почесть нарушеніемъ мирного договора, въ которомъ запорожцы означены въ турецкой сторонЪ и особливо то мЪсто, на которомъ они живутъ, и прочая земля отъ самой Самары рЪки внизъ Днепра уступлена ПортЪ; а они, запорожцы, не захотятъ отказаться отъ своихъ вольностей, звЪриной и рыбной ловли и перейти жить въ наши границы. Поэтому вы должны съ ними поступать по нашимъ прежнимъ указамъ, дЪлая имъ, при всякомъ случаЪ, тайно словесныя обнадеживанія, что послЪ, при удобныхъ обстоятельствахъ, мы ихъ примемъ, но чтобъ до тЪхъ поръ имЪли терпЪніе. Внушите имъ, чтобъ они всевозможными способами уклонялись отъ посылки вспомогательнаго отряда къ хану въ кабардинскій походъ; но если отговориться будетъ нельзя, то пусть отправятъ часть козаковъ и накажутъ имъ тайно, чтобъ они, приближаясь къ КабардЪ, отправили отъ себя кого-нибудь въ крепость св. Креста къ тамошнему командиру съ увЪдомленіемъ, сколько въ походЪ крымскихъ, кубанскихъ и другихъ войскъ и ихъ, запорожцевъ; ханъ ли самъ или какой салтанъ командуетъ и съ какимъ намЪреніемъ идетъ въ Кабарду и что командиръ крЪпости имъ прикажетъ, то-бъ они и дЪлали. Что-же касается ханскаго намЪренія переселить запорожцевъ на другую сторону ДнЪпра, ближе къ Крыму, то въ случаЪ ихъ сопротивленія ханъ станетъ искать способа накрЪпко прибрать ихъ всЪхъ въ свои руки, или подъ предлогомъ ослушанія, разорить ихъ, и съ нашей стороны тогда имъ, пока у насъ миръ съ турками, никакой помощи подать или прямо принять нельзя: и потому здЪсь разсуждается, что имъ противиться хану неподобно, пусть переходятъ безъ спора: находясь по близости къ Крыму, они могутъ удобнЪе противъ него дЪйствовать Впрочемъ, все это полагается на васъ; вы о тамошнихъ мЪстахъ можете знать лучше” [2].
Итак, запорожцам нужно было снова ждать до тех пор, пока не настанет для них благоприятный момент, т.е. пока турки и татары не нарушат мирного договора с Россией.
Такой момент настал только в 1733 году. В это время в Польше скончался король Август II, бывший саксонский курфирст. Август II имел при жизни своим противником Станислава Лещинского, но благодаря поддержке со стороны русского императора Петра Алексеевича, одержал верх над соперником и процарствовал до 1 февраля означенного года. После смерти Августа II в Польше объявились два претендента на обладание короной, Станислав Лещинский и сын умершего короля Фридрих Август. Первого желали видеть королем сама Польша и Франция, второго — Австрия и Россия. Сторонники Станислава Лещинского обратились за помощью к турецкому султану и крымскому хану, причем вспомнили и о запорожцах, находившихся под властто Крыма. Тогда рейментарь земских войск западной Украйны пан Свидзинский, отправил своего посланца с письмом к бывшему на ту пору кошевым атаманом Ивану Малашевичу и приглашал его с войском на польскую службу. Но кошевой атаман и все запорожское войско назвались подданными крымского хана и дали ответ в том духе, что без ведома своего повелителя “они ни въ какія затяги” ходить не могут. После такого ответа рейментарь Свидзинский обратился к верховному покровителю запорожцев, крымскому хану.
В свою очередь запорожцы обратились с петицией к русскому фельдмаршалу Миниху, стоявшему в то время с войсками в Малой России. Кош отправил к Миниху несколько человек посланцев и просил через них облеченного сильною властью фельдмаршала склонить императрицу принять запорожское войско под скипетр российской державы. Граф Миних, приняв запорожских посланцев, удержал их при себе, императрице же отправил собственное донесение о просьбе Коша. Положение дел в то время было таково, что запорожцы могли рассчитывать на скорый от русского правительства ответ. При константинопольском дворе находился французский посол, интриговавший там против России. Он держал при себе под именем офицера молодого Орлика, сына Филиппа, и через него рассчитывал причинить большой вред России. Для этого он отправил тайно Орлика в Запорожье и на Украйну с целью привлечь их к союзу с татарами и поднять против России. Сам Филипп Орлик в это время находился при крымском хане. Крымский же хан, оставив свою столицу Бахчисарай, проехал в Бендеры, а из Бендер бросился к реке Орели с целью набега на русские владения [3].
Таким образом сама необходимость заставила русское правительство поторопиться как можно скорей окончить вопрос с запорожцами.
Получив донесение фельдмаршала Миниха, императрица Анна Иоанновна соблаговолила, наконец, после целого ряда отказов, принять запорожцев под свое высокое покровительство. Приведение в исполнение этого дела поручено было генерал-фельдцейхмейстеру принцу Гессен-Кобургскому, состоявшему в то время на русской службе и находившемуся под начальством фельдмаршала графа Миниха. После этого августа 31 числа 1733 года послана была и самая грамота на имя кошевого атамана [4] о прощении вины запорожцев и о принятии их под власть России.
“Божію милостію отъ пресвЪтлЪйшей и державнЪйшей великой государыни императрицы и великой княгини Анны Іоанновны, всероссійской самодержицы и многихъ государствъ и земель восточныхъ и сЪверныхъ обладательницы и наслЪдной государыни и протчая и протчая и протчая. Нашего императорского величества подданному низового войска запорожского кошевому атаману ” ” [5] и всему будучему при тебЪ посполству нашего императорского величества милостивое слово. Мы, великая государыня, наше императорское величество, о вашемъ всеподданнЪйшемъ и всенижайшемъ прошеніи къ намъ, дабы мы милость нашу къ вам явили и вины ваши отпустили и попрежнему въ наше подданство приняли, какъ напредъ сего изъ вашихъ къ намъ листовъ, такъ особливо нынЪ отъ прибывшаго ко двору нашему нашего генерала фонъ-Вейзбаха, х которому вы, подтверждая тЪ ваши прошеніи, еще листовне отозвались, обстоятелно изустно увЪдомлены, которой(-ый) намъ о вашемъ дЪйствительномъ и вЪрномъ намЪреніи и желаніи быть вЪчно въ подданствЪ нашемъ и служить со всякою вЪрностью засвидЪтельствовалъ и представлялъ о желаніи и покорнЪйшемъ прошеніи вашемъ, дабы въ лутчую вамъ надежду и упованіе прислали мы къ вамъ всемилостивЪйшую грамоту съ прощеніемъ вашихъ винъ и съ обнадеживаніемъ о нашей монаршеской милости; по которому вашему всеподданнЪйшему и всепокорнЪйшему прошенію мы вамъ вины ваши всемилостивЪйще отпущаемъ въ той надеждЪ, что вы тЪ свои вины намъ заслужите и въ наилучшей и совершенной вЪрности къ намъ пребудите и впротчемъ, о чемъ къ вамъ вышепомянутой нашъ генералъ фонъ-Вейзбахъ, именемъ и указомъ нашимъ писать и повелЪвать будетъ, съ великою вЪрностью исполните, за что мы васъ нашею высокою милостію обнадеживаемъ” [6].
Получив, наконец, давно ожидаемую всемилостивейшую грамоту о помиловании, запорожцы, в знак своей искренней признательности, отправили декабря 11 числа графу фон-Вейсбаху письмо от всего Коша с глубокой благодарностью за исходатайствование им для войска высочайшей милости. В то время кошевым атаманом войска запорожского состоял Иван Белицкий. Белицкий извещал сиятельного графа о полученном, еще в бытность в Запорожьи кошевым атаманом Ивана Малашевича, письме от региментаря земских войск западной Украйны Свидзинского с просьбой к Кошу о подании помощи Польше в наступившую войну. Уклоняясь, как и Малашевич, от подачи всякой помощи Польше, кошевой Белицкий тем не удовольствовался, а послал приказ пограничному бугогардовскому полковнику ловить “воровскихъ затящиковъ” и присылать их в Сичь. Но в это время крымский хан Каплан-Герай, желая испытать верность запорожцев, потребовал было к себе кошевого атамана Белицкого, войскового судью Якова Тукала и всех куренных атаманов с намерением через них привести все войско к присяге на верность себе и турецкому падишаху. Однако, случившийся на ту пору в Крыму бывший кошевой атаман Иван Малашевич предупредил такое требование хана и взял на себя смелость дать ему ответ вместо кошевого Белицкого. Он заявил ханскому везирю, что кошевой всему государству крымскому как был верен, так и остается верным. Таким категорическим ответом хан вполне удовольствовался и отказался от вызова к себе властного кошевого атамана для снятия с него присяги. Донося обо всем этом графу Вейсбаху, кошевой Белицкий в то же время извещал его о проезде через Запорожье в Крым и в Константинополь сына переяславского полковника Ивана Мировича, Федора Мировича с товарищами, отправленного сторонниками Станислава Лещинского для найма орды в Польшу и, наконец, в заключение просил графа “дать запорожцамъ наставленіе, какъ имъ поступать съ крымскимъ ханомъ въ разсужденіе польскихъ вспомогательныхъ войскъ” [7]
Письмо, посланное запорожцами графу фон-Вейсбаху, характерно во многих отношениях и передает стиль, приемы и самое положение запорожского войска с особенной наглядностью.
Вот это любопытное письмо в подлинном его виде.
“СіятельнЪйшій и высокопревосходителнЪйшій господинъ генерал аншефъ, обоихъ орденовъ ковалеръ и кіевской губерніи генералъ-губернаторъ и сибирского драгунского полку полковникъ, графъ фонъ-Вейсбахъ, особливЪйшій нашъ государь и великій благодЪтель. За божіею помощію и ходатайствомъ сіятелства вашего получа мы, войско запорожское низовое, отъ вашего графского сіятелства поданную чрезъ посланныхъ войсковыхъ нашихъ копію отъ ея императорского величества изъ С-Петербурга писанную, что в оной прегрЪшенія и вины наши прежнія прощаетъ и въ протекцію и многомощную свою оборону нынЪ пріемлетъ, милостиво насъ имЪть обнадеживая, за которое ваше благодЪяніе и ходатайство при нижайшемъ нашемъ доземномъ поклоненіи, писменное наше войсковое благодареніе приносимъ и въ томъ имЪя въ рукахъ нашихъ милостивой государыни нашей надежду, какъ ея величеству, такъ и вашему графскому сіятелству усердную нашу услугу и доброжелателство приносить и объявлять долженствуемъ, яко-же и нынЪ чрезъ нарочно посланного отъ насъ, войска, господина атамана Конеловского [8] Филипа Прокофіева, о нижеозначенной здЪсь вЪдомости вашему графскому сіятелству доносимъ, то-есть: бывшій нашъ атаманъ кошевый, господинъ Иванъ Малашевичъ, Ъздилъ посланникомъ отъ войска въ Крымъ къ хану для позыву въ дЪлЪ убЪгающихъ фурджЪевъ и протчихъ невольниковъ нагайскихъ и крымскихъ и возвратясь оттуду х Кошу нашему войсковому прошедшаго ноября 29 дня объявилъ, что одни послы польскіе, которые Лещинского короля сторону держатъ, въ Стамбулъ поЪхали, и другіе с денгами къ хану в Крымъ прибыли орду подымать, а именно: одинъ посолъ Шумьянскій, другой Мировичъ, бывшаго полковника переяславскаго сынъ, и Нахимовскій (которые два подъ властію князя Вишневецкого обрЪтались) и с ними протчихъ конныхъ съ 60 людей, для которыхъ посланниковъ его ханское величество насъ, атамана кошевого, и всЪхъ куренныхъ атамановъ для искушенія и присяги, въ вЪрности-ли мы къ нему обрЪтаемся, туда къ себе насъ пригласить имЪлъ, а потомъ, увидя помянутого нашего господина Малашевича, который для позыву туда прибыль, предъ тЪми посланными полскими ханской везирь и Ширинъ-бей Джантемиръ его объ насъ допрашивали, и какъ оной Малашевичъ сказалъ, что де какъ я въ вЪрности, такъ и кошевой нашъ всему государству крымскому вЪрный и не измЪнник обрЪтается, то тогда нашъ путь остановили и къ себЪ насъ, кошевого, не призывали. ТЪже послы и cіe время въ КрымЪ обрЪтаются, ожидая, какой къ хану крымскому изъ Стамбула указъ прійдетъ, и такъ слышно, что хотятъ на помощь орду дать и разширеніе учинить. А третіе полскіе послы изъ Немирова отъ региментаря Свидинского брацлавского, партіи украинской, къ нам войску въ Кошъ съ его-жъ писмомъ сего декабря 6 дня пріЪзжали, то-есть нЪкоторые значковые товарыщи Квасневскій, который сказывалъ, что у вашего графского сіятелства, за своими нЪкоторыми интересами в ПолтавЪ былъ, а другій Колосовскій и протчіе съ ними городовые козаки, человЪк съ 10, прося у насъ, войска, къ себЪ на помощь, х которому региментарю мы, войско, отписали, что намъ ханское величество чрезъ нашего посыланного господина Малашевича ни въ какіе сукурсы безъ вЪдома своего никуда вступать не приказывалъ. И того дня мы нашъ войсковой указъ х гардовому полковнику нашему войсковому послали, чтобъ де тамъ вашихъ полскихъ воровскихъ наговорщиковъ, къ Бугу рЪкЪ приходящихъ, смотрЪлъ и имая ихъ къ намъ въ Кошъ присылалъ, дабы мы, войско, чрезъ такіе воровскіе умысли(-ы) въ какое либо у ханского величества подозрЪніе не пришли; и тако мы съ тЪмъ отвЪтомъ помянутыхъ поляковъ отправя тотчасъ по отъЪздЪ ихъ, по истинному рабскому нашему войсковому къ ея императорскому величеству доброжелателству, сію вЪдомость предлагаемъ и наставленія у вашего графского сіятелства просиимъ, какое вы намъ, войску, по силЪ того наставленіе дать изволите, ежели-бы хан крымскій орду полякамъ на помощь посылать и нашему войску съ оною итти приказать имЪлъ, что тогда намъ съ помянутымъ ханомъ крымскимъ чинить и какъ поступать, ибо и нынЪ отъ нагайцевъ нападеніе имЪемъ, которые изъ той стороны ДнЪпра лдомъ переходя вверхъ ДнЪпра выше Старой СЪчи и ниже, великую нашимъ козакамъ съ своими улусами досаду чинятъ, о чемъ хотя мы не одинажды къ ханскому величеству писали, однакожь не вЪдаемъ, чего для онъ оттуду нагайцамъ уступить не повелЪваетъ, орда же крымская, которая лЪтомъ съ двумя салтанами, Калгою и ОрбЪемъ подъ Кабарду пошла, по сіe время тамъ въ КубанЪ стоитъ. О семъ вашему графскому сіятелству донося и паки о наставленіи (какъ-бы намъ по разсужденію полского сукурса съ ханомъ крымскимъ поступать) просимъ и при семъ копію съ писма региментарского для вящей дружбы нашей прилагая, навсегда пребываемъ вашего графского сіятелства милостивого государя и благодЪтеля нашего всЪхъ благъ вЪрно желающіе и нижайшіе слуги Иванъ БЪлицкій, атаманъ кошевой войска запорожского низового с товарищи. Изъ Коша декабря 11 дня, 1733 году” [9].
Граф Вейсбах нашел все ответы, данные запорожцами, как польскому региментарю, так и крымскому хану, “вполнЪ изрядными и весьма искусными”; уведомление о посольстве “лещинцами” в Крым и в Стамбул принял к сведению и благодарил за него кошевого, прося и впредь делать такие уведомления и обещая за то милость и награду монаршую. Относительно же наставления, как вести себя с ханом, когда он прикажет идти вместе с ордой в Польщу, граф советовал отвечать, что к походу хана все будет готово, и для большего уверения в том хана начать делать приготовления к выступлению в поход, но не с тем, конечно, чтобы бусурманам служить, а с тем, чтобы верность русскому престолу показать, и потом о своих приготовлениях немедленно самого графа известить. Если же орда слишком скоро выйдет в польский поход, и хан потребует такого же скорого выступления и от запорожских козаков, то в таком случае ему объявить, что войско запорожское в Польшу не может идти, потому что там находятся русские войска, которые, узнав о выступлении запорожцев из Сичи, могут послать туда свой отряд и приказать ему разорить Сичь и все ее курени. Когда же хан потребует через посланного, настоятельно от запорожцев похода в польские города или в другие какие-либо места, то в таком случае ханскому посланному отвечать, что запорожское войско больше в подданстве хана не состоит, а находится в подданстве русской государыни; после этого ханского посланного или выгнать от себя, или же вовсе убить, и всех ногайцев, находящихся вверху Днепра выше и ниже Сичи, разорить и разогнать.
Не ограничиваясь одними наставлениями, граф Вейсбах уведомлял кошевого и о том, что в польскую область к Брацлаву и на Волынь для поиска рейментаря Свидзинского и для разорения маетностей сторонников Станислава Лещинского, отправлен под командой князя Шаховского и генерал-майора Кейта русский регулярный корпус с значительной артиллерией, с которым имеет соединиться большое войско для разорения польских маетностей и деревень. Независимо от этого поставлена в местечках Медведовке и Боровицах особая команда под начальством полковника в тысячу человек драгун для охраны запорожского войска, полковник команды, по первому требованию запорожцев, может спуститься к самой Сиче и защищать ее от бусурман. Поэтому, ввиду согласия действий, запорожцы должны уведомить графа, сколько у них может быть всего войска и что они предпримут в том случае, когда крымский хан уйдет в Польшу, т.е. двинутся ли к драгунам в Медведовку и Боровицы, или же ударятся на Крым для разорения тамошних мест. Граф Вейсбах полагал, что за выездом в Польшу орды и за невозвращением из кабардинского похода двух салтанов с ордой (которые стояли на Кубани) в Крыму осталось совсем мало татарских войск и в таком случае в нем можно было бы “знатное разореніе учинить”. Запорожцы должны также сообщить, куда удобнее поставить драгун на постой, в самой ли Сичи, или же в Медведовке и Боровицах, где находился западноукраинский рейментарь. Наконец, в заключение письма граф Вейсбах просил кошевого атамана изловить одного из польских посланцев, отправленных в Стамбул, а именно сына переяславского полковника Ивана Мировича, Федора Ивановича, когда он будет возвращаться в Польшу через Запорожскую Сичь. Граф советовал кошевому ничего дурного лично Мировичу до времени не причинять, напротив того, показывать к нему полную дружбу и приязнь, пока он будет на Кошу; но потом, когда оставит Сичь, велел его догнать, внезапно схватить и доставить переволочанскому коменданту на левый берег Днепра и от коменданта арестованного в город Полтаву препроводить. В случае при нем окажется какая-нибудь казна, то деньги разграбить и разграбленное все поделить между собой. “И ежели оное учинено будетъ, то извольте въ вЪрной надеждЪ быть, что ваше благородіе отъ ея императорскаго величества получите особливо всемилостивЪйшее награжденіе” [10].
Настал 1734 год, и запорожцы все еще находились в неопределенном положении. А между тем им нужно было одно из двух выбрать — или открыто объявить себя подданными России, или же беспрекословно подчиниться во всем крымскому хану, потому что крымский хан именно в это время потребовал настоятельно, чтобы запорожцы шли в Польшу в помощь королю Станиславу Лещинскому для борьбы с враждебной ему партией. Запорожцы решились на первое. Не возражая ни словом против ханского приказания, кошевой Белицкий собрал все войско и двинулся с ним к реке Бугу. Не дойдя до Гарда, он остановился табором и послал к графу Вейсбаху гонца с запросом, как ему поступить на будущее время. Граф Вейсбах, воспользовавшись недавним набегом ногайцев, находившихся в подданстве Турции, на малороссийское село Беркут Полтавского полка, представил это дело русскому правительству как нарушение мирного трактата со стороны Турции и подал мысль императрице немедленно принять запорожцев в русское подданство для противопоставления их ногайцам. Самому кошевому он отправил в это же время февраля 12 дня гонца с таким листом: “Изъ сего моего объявленія вы и все войско запорожское низовое можете узнать, что ея императорское величество, наша всемилостивЪйшая государыня, неотмЪнное свое высочайшее соизволеніе и милость въ отпущеніи войска запорожского винъ содержитъ и въ высочайшую свою державу, а отъ бусурманскаго подданства всЪхъ васъ вЪчно освобождаетъ и въ число вЪрныхъ своихъ подданныхъ имЪть соизволитъ”.
Между тем на запорожских козаков рассчитывал и крымский хан. Он составил себе план двинуться сперва к Хотину, из Хотина идти в Польшу и там сделать нападение на русских. Ввиду такого похода кошевой атаман должен был собрать несколько тысяч человек запорожского войска и отправить его к хану, сам же с куренными атаманами должен явиться в Крым в качестве заложника, а оставшихся козаков перевесть “изъ СЪчи, ближе къ Крыму, въ урочище, зовомое Алешку”. После этого все запорожцы с кошевым атаманом Иваном Малашевичем, ожидая от такого приказания конечной для себя погибели, согласясь единогласно, оставили прежнее свое жилище и пошли на житье вверх Днепра на место, называемое Базавлук, куда приказали явиться и всех[-м] козакам, отправленным к хану. Сделав такое дело, они разослали от себя письма к крымскому хану Каплан-Гераю, перекопскому бею и турским комиссарам и в письмах изъяснили, что они не могут, несмотря на наряд хана, идти в помощь полякам против русского войска и своих родственников, в Малой России находящихся. После всего этого запорожцы о всех военных планах крымского хана послали известие в Киев и в то же время отправили лист государыне императрице, в котором “слезно” просили принять их, как природных подданных, до тех пор в бегах живщих, в свою протекцию, и русская императрица “по христіанству и по всенародным правамъ, отказать не могла имъ” [11].
При всем том по поводу перехода запорожцев с устья речки Каменки в урочище Базавлук очень долго еще продолжалась переписка и шли с той и другой стороны различные объяснения.
Марта 27 числа из Петербурга в Константинополь к русскому резиденту Ивану Ивановичу Неплюеву послан был “секретнЪйший” запрос о том, какого мнения будет резидент, если императорское правительство решится принять запорожское войско в русское подданство, т.е. что может воспоследовать чрез то от турок. До сих пор запорожцы не были приняты из боязни, чтобы турки не оставили своих “персидскихъ дЪйствъ” [12] и не обратились войной на Россию. Теперь императорское правительство, задумав войну с турками, принуждено держать свое намерение в строжайшем секрете до тех пор, пока не будут приведены к надежному основанию польские дела, и в этом рассуждении запорожцев, которые, на случай войны России с Турцией, могут быть весьма полезны, отпускать “не заблагоразсуждаетъ” [13].
Но еще до получения такого запроса русский резидент Неплюев послал из Царьграда через Вену в Петербург обширное донесение императрице о том, как надо поступить с запорожскими козаками ввиду слагающихся политических обстоятельств. Он не видел иного способа, как принять их в границы императорского величества, потому что “заграницею безъ разрыва никакъ содержать мира невозможно”; к тому же, как слышал резидент в столице султана, “едва-ли не противъ запорожцевъ” отправлены Орлик и его сын; в отговорку же Порте можно сказать то, что сама она приняла подданного императорского величества Дондук Омбу с калмыками в протекцию, а потому тем менее имеется оснований для русской императрицы не принимать обратно своих собственных подданных; впрочем, едва ли Порта решится объявить войну России ради одних запорожцев.
В начале апреля граф Вейсбах донес русским резидентам в Константинополе, Неплюеву и Вишнякову, о том, что запорожцы отказались повиноваться крымскому хану и перешли на урочище Базавлук и что для предотвращения прихода со стороны татар к русским границам он распорядился сделать нападение на бусурман в тыл от линии.
Русские резиденты, получив такое донесение, сообщили о взятых против татар мерах, умолчав, впрочем, о переходе из Крыма в Россию запорожцев, цесарскому резиденту и послам английскому, “дабы cіe подъ рукою внушить, чтобъ Порта не имъла никакого резона нарекать намъ на разрывъ, когда что отъ татаръ начнется”. Твердая решимость со стороны запорожцев навсегда покинуть владения Крыма вполне совпадала со взглядами Неплюева, и он в новом донесении императрице опять высказывался за принятие их под протекцию России. “Ибо извольте-то въ дЪйствЪ увидеть, что Порта будетъ ихъ оружіемъ себЪ покорять, когда они впредь на всегдашнія времена къ высокой вашего императорского величества протекціи кредиту имЪть не будутъ, но еще и украинскіе то съ сожалЪніемъ примутъ, что такъ запорожцы обнадежены и оставлены найдутся, возмня ханскую протекцію сильнЪе; а ежели-же у вашего императорского величества съ турками до войны не дойдетъ, а запорожцы до негоціаціи внутрь вашего величества границъ ретируются, то можно ихъ содержать, и ПортЪ нарекать резона не будетъ, яко въ отвЪтъ ей много законной правды употребить найдемъ, а ежели-же она нынЪ къ намъ отзовется, то мы до указа вашего императорского величества въ генеральныхъ терминахъ невЪдЪніемъ отговариваться будемъ” [14].
После таких донесений послано было из Петербурга в Константинополь апреля 26 дня через киевского рейтара поручика Наковальнина обширное наставление о том, что отвечать Порте на случай запроса с ее стороны о переходе запорожских козаков к российским границам. Наставления эти были таковы.
Хотя запорожцы, как самой Порте известно, издревле подданные русских парей, единого с ними христианского закона, родились все в Малой России, где их отцы и сродники и поныне живут, но жили они в Сиче, перебегая из Малой России в различное время по-своему давнему обыкновению самовольно, и иные, пробыв в Сиче несколько времени, снова в Малую Россию, т.е. в свое отечество, возвращались. Несмотря на то, когда они, при учинении последнего вечного мира с Портой, сами добровольно в крымской стороне остались, то русские государи в них никогда не вступались, когда Кош свой они имели за русской границей, где сами иметь хотели, и в то дело русское правительство мешаться считало для себя неприличным.
Русские государи к себе их не призывали и не призывают и теперь, хотя запорожцы перешли с своего Коша на новый Кош, но русской государыне до того дела нет, так как новый Кош не в русских границах обретается и, насколько государыня уведомлена о том, запорожцы перешли на то место, где они издревле всегда свое жилище и пребывание имели, а потому чинить им препятствие в том не находится причины никакой.
Ввиду того, что крымский хан, противно вольности и обыкновению козаков, хотел насильно переселить их из Сечи к самому Крыму с намерением разобрать их по рукам, самого кошевого со всеми знатными куренными атаманами силою к себе в аманаты взять и насильно гетманом над ними явного изменника Орлика поставить, то запорожцы, как народ вольный, не допуская себя до последней погибели, принуждены были, ради своего спасения, на другое место перейти. И за то крымский хан должен подлежать нареканию, потому что такими поступками своими он к отчаянию запорожцев привел, а натурально, что всяк, видя перед собой последнюю погибель свою, старается от оной себя спасти.
А что запорожцы, будучи издревле русскими подданными и имея в Малой России своих родственников и свойственников, отказали хану идти войной против русской государыни и против русских войск, то это также вполне натурально: ведь сами же запорожцы легко могут рассудить, что, выступив против русских войной, они выступят против собственных родственников и свойственников, в русской державе обретающихся, и потому если запорожцы не хотят идти войной против своего отечества, то русской императрице пенять на них за то неприлично.
Если крымский хан, которому “накрЪпко и ненарушимо” нужно было соблюдать между обеими державами вечный мир, несмотря на то, “непріятельскія и мирнонарушительныя свои намЪренія в дЪйство производить хочетъ”, то и русской императрице, в противность хану, нужно брать надлежащие меры для учинения отпора.
Впрочем, русская императрица и до последнего времени к тем запорожцам не имеет никакого отношения; запорожцы сами, ради одного своего спасения, перешли из прежнего своего Коша на новый и поселились в турецких же, а не русских границах, и если крымский хан оставит их “при прежнихъ обыкновеніяхъ” и не будет принуждать к войне против России, то они снова могут в крымскую протекцию вернуться, и императрица не станет себе присвоять их.
Но если крымский хан не оставит своего намерения всеконечно погублять их и приневоливать к войне против России и оные запорожцы к русской императрице, как к природной своей государыне, прибегать станут, то императрица по закону христианскому, тех запорожцев, как христиан и единоверцев, считает отгонять от себя неприличным и натурально не станет принуждать их к тому, чтобы они, совместно с крымским ханом, выступали врагами русского государства.
Если же хан станет жить в покое и мира не нарушит, то все минует, и обе империи, а также и все запорожцы по-прежнему останутся в покое.
Русская императрица тех запорожцев до последнего времени не принимала и принять не хотела, и если бы то учинилось и императрица позволила бы им иметь жилище в русских границах, то это “ни въ какую противность принято быть не можетъ”, потому что самой Порте известно, каким образом русские изменники Дондук Омбо с товарищами, хотя они и идолопоклонники и не единоверцы туркам, приняты крымским ханом в протекцию, доныне в его области находятся и на русские области, без всякого препятствия со стороны Порты, чинили нападения и чинить продолжают. Тем менее станет решимости у русской императрицы отгонять от себя таких людей, которые и по рождению, и по христианскому закону могут называться своими.
“А все то можете заключить тЪмъ, что надлежитъ хана крымского унимать и онаго къ содержанію покоя принуждать, тогда и все склонно между обоими имперіями происходить будетъ. Можете еще ПортЪ о запорожцахъ и cіe объявить, что всЪ они до единого уроженные въ нашей имперіи и перебЪгая живутъ тамъ въ СЪчЪ изъ давнихъ лЪтъ безъ жонъ холостые, и такъ ежели-бъ повсевремянно туда оныхъ бЪгущихъ изъ нашего подданства не прибавлялось, то они, запорожцы, давно всЪ перевелись, понеже плодиться имъ въ СЪчЪ не отъ кого” [15].
О переходе запорожцев из-под власти Крыма под власть России турецкая Порта узнала по донесению хана. Донося о том падишаху, крымский хан сообщал, что хотя запорожцы и покинули свои прежние займища, но из турецких границ еще не вышли.
На основании этого донесения крымскому хану послан был приказ убедить запорожцев вернуться к прежней протекции Крыма; в случае же с их стороны сопротивления, хан должен смирить их оружием, как людей в его земле живущих. В столице султана все были в то время того мнения, что хотя запорожцы и покинули свои жилища при устье речки Каменки, но все-таки сели на землях, принадлежавших Крыму, а следовательно и Турции. “И ежели, — писал по этому поводу русский резидент Неплюев графу Вейсбаху в Киев, — у насъ съ Портою дойдетъ до разрыва, тогда невозможно тЪхъ запорожцевъ въ турецкой землЪ въ протекціи ея императорского величества содержать: как мнЪ здЪсь слышно, что Баэовъ лугь [16] мЪсто туркамъ принадлежащее, понеже вашему сіятельству извЪстно, что хотя въ трактатъ съ Портою глухо стоитъ, но въ инструментъ разграниченія 1714 года явно и ясно границы описаны и всЪ земли къ крымской сторонЪ отъ тЪхъ границъ турецкими именованы безъ изъятія, и ежели они, запорожцы, ретируются внутрь ея императорского величества границъ, тогда ихъ и во время мира принять свободно можно и ПортЪ въ отвЪтъ показанные мнЪ отъ вашего сіятельства резоны довольны будутъ” [17].
И представление русского резидента имело, как вскоре оказалось, свои основания. Вслед за водворением запорожцев на урочище Базавлуке очаковский паша донес великому везирю, что на том месте, где поселились запорожцы, которое называется “Базаглукъ”, российскими людьми “начаты дЪлаться рвы”. Об этих рвах очаковский паша “посылалъ спрашивать, на что то чинится, представляя, что реченное мЪсто Базаглукъ принадлежитъ къ области Порты оттоманскія”. На такой запрос паше ответствовано, что те рвы делаются с намерением, “дабы въ томъ мЪстЪ, по указу россійского двора, крЪпость построить и что помянутое урочище Базаглукъ не къ блистательной ПортЪ, но къ россійскому государству принадлежитъ”.
Донесению очаковского паши придали в Константинополе должное значение. Великий везирь Али-паша находил нужным для разузнания дела отправить на урочище Базавлук полномочных от Порты лиц с тем, чтобы они сделали “истинное и прилежное освидЪтельствованіе”, кому в действительности принадлежит урочище Базавлук. К доверенным лицам от Порты русский резидент должен был присоединить избранных от себя лиц, и после того уже иметь те или другие разговоры о Базавлуке. Во всяком случае и как бы то ни было, строить крепости близ границ с обеих сторон, в силу мирного трактата нельзя.
На такое представление великого везиря русский резидент дал уклончивый ответ. Он говорил, что о строении крепости на урочище Базавлуке не имеет от своего двора никакого известия и подлинно не знает, кому то урочище принадлежит; но смеет уверить блистательную Порту, что от двора ее императорского величества “отнюдь такого указа не учинится, чтобъ строить крЪпости не токмо на мЪстахъ, блистательной Портъ принадлежачих; но ниже на такихъ, о которыхъ заключенный между обЪими имперіями трактатъ возбраняется”. По всему этому русский резидент не находил нужным посылать от себя человека на урочище Базавлук для осмотра его и советовал великому везирю прежде всего войти в сношение с начальником украинского корпуса графом фон-Вейсбахом, “для достовЪрнаго освидЪтельствованія”, кому подлинно принадлежит урочище Базавлук. Великий везирь, соглашаясь с таким представлением русского резидента, тем не менее нашел за лучшее поручить бендерскому или очаковскому паше нарядить по спорному делу комиссию. Относительно сооружения крепости он заметил, что, быть может, построение ее начато и самими запорожцами, но в таком случае Россия не имеет права принимать под свою протекцию никаких народов в землях блистательной Порты; если же она желает принять запорожцев в свое подданство, то пусть дает им места, принадлежащие российскому государству.
После такогб объяснения с великим везирем Неплюев отправил от себя поручика Наковальнина и велел ему ехать в Бендеры к местному паше, соединиться там с доверенным человеком паши и ехать вместе с ним к графу фон-Вейсбаху; доехав же до города Василькова, остановиться в нем под видом “кварантины” и там ожидать определения от графа до тех пор, пока он тем временем успеет снестись с Петербургом и получить оттуда инструкцию, как поступать в таком случае. “Пріемлю смелость всеподданнЪйше донести, — писал Неплюев по этому же поводу в Петербург, — вашему императорскому величеству слабое мое мнЪние, не соизволите-ли, ваше величество, всемилостивЪйше повелеть онымъ запорожскимъ козакамъ нынЪ войти вовнутрь границъ вашего императорскаго величества, особливо того ради, что Порта по нынЪшнимъ своимъ въ прочихъ дЪлахъ упражненіямъ и недосугамъ cіe дЪло не весьма за важное считаетъ и сама къ тому намъ поводъ подаетъ… А ежели запорожцы на мЪстЪ БазаглукЪ пребудутъ, то отъ хана крымского и татаръ нападенія и разоренія претерпятъ, а къ тому и Порта, поуспокоясь отъ нынЪшнихъ дЪлъ и видя ихъ на мЪстЪ, гдЪ ихъ будутъ охранять войска вашего императорского величества, найдетъ, что поселеніе ихъ на Базавлукъ съ правдою несходно, и если нынЪ удобный къ тому случай потеряется, то впредь въ потребное время трудно будетъ то учинить, или еще болЪе чрезъ то можетъ податься случай къ ссорамъ. Сихъ ради резоновъ я cіe дЪло (т.е. наставленіе, какъ отвЪчать в КонстантинополЪ о переходЪ запорожцевъ къ предЪламъ Россіи) при ПортЪ въ молчаніи оставилъ, понеже ежели-бъ я нынЪ ПортЪ объявилъ, что ваше императорское величество за нихъ вступаться не изволитъ, то она тотчасъ приняла-бы мЪры ихъ въ покорность себЪ привесть и то мое объявленіе и впредь себЪ во оправданіе имЪть. На томъ-же основаніи я нынЪ умолчалъ и о калмыкахъ, которые въ крымскую сторону бЪгутъ, и разсуждаю моимъ слабымъ смысломъ, что 20000 запорожскихъ козаковъ прибыльнЪе многихъ калмыковъ, куда-бы ихъ (козаковъ) не изволили употребить: въ Польшу-ли против станиславцевъ [18], или при случаЪ противъ татаръ. Если-же запорожцевъ внутрь границъ вашего императорского величества перевести невозможно, въ такомъ случаЪ, видится мнЪ, что генералъ графъ фонъ-Вейсбахъ можетъ къ пашЪ бендерскому дать такой отвЪтъ, если только на то вашего императорского величества соизволеніе будетъ, что въ Базавлукъ никакой крЪпости отъ стороны вашего императорского величества не строится и тЪмъ мЪстомъ ваше величество нимало не интересуетесь, какъ принадлежащимъ оттоманской имперіи; извЪстно, что тамъ селятся запорожскіе козаки, отъ налоговъ ханскихъ из СЪчи вышедшіе, просившіе у вашего императорскаго величества, какъ у своей законной государыни, прощенія за побЪгъ и принятія въ протекцію, въ чемъ имъ, какъ подданнымъ и единозаконнымъ, отказать было невозможно; однако-жъ вмЪстЪ съ такимъ изъявленіемъ отвЪтствовать, что когда они придутъ внутрь границъ вашего императорского величества, тогда имъ дастся протекція, а внЪ границъ вашего величества интересоваться въ нихъ не изволите, потому что вЪчную дружбу съ Портой ненарушимо содержать соизволяете, и потому если ханъ крымскій озлоблять ихъ больше не будетъ, то, может быть, они иного мЪста искать не будутъ и на БазаглукЪ останутся… А что касается угрозъ турецкихъ, то мы уже ихъ не боимся, потому что выставили два вида передъ глаза Порты: во-первыхъ, что персіяне въ рукахъ вашего императорского величества, во-вторыхъ, что ваше величество терпЪть болЪе туркамъ не будете” [19].
Но прошло еще более полугода времени, а вопрос о запорожцах все еще не был окончен.
Русский резидент Неплюев испытывал крайнее затруднение в Константинополе и не знал, как “содержать” запорожцев, т.е. считать ли их своими или же считать чужими: заняв земли возле урочища Базавлука, запорожцы не считали их принадлежащими Порте, но они не знали того, что те земли в действительности принадлежат Порте. Для разъяснения этого вопроса Неплюеву пришлось обратиться к делам 1705 года по размежеванию границ между Портой и Россией и к той переписке, которая велась в то время между начальником русской комиссии думным дьяком Емельяном Украинцовым и кошевым атаманом Константином Гордиенком. Из постановлений той комиссии ясно, что за Днепром во владении России, кроме Киева с поланками, ничего не должно быть.
Поставленный в такое затруднение, русский резидент наряжал вместо себя для объяснения с великим везирем своего переводчика Ивана Бакунина. От того переводчика резидент узнал, что Порта негодует на русское правительство не столько за принятие императрицей в подданство запорожцев, потому что Порта и сама так же поступила бы, если бы к ней пришли из России какие-нибудь магометане, сколько за то, что императрица содержит запорожцев на землях турецких и дозволяет им сооружать разные строения, чем нарушает установленные мирные трактаты и соседственную дружбу. Вечный мир, установленный между Турцией и Россией, гласит ясно, что “отъ острова, имянуемаго СЪча, всЪ мЪста суть турецкого имперія, а помянутые запорожскіе козаки нынЪ живутъ по сю сторону выше реченного урочища (то есть не къ російской сторонЪ, но къ турецкому государству), чего ради всякъ прочитающій оный трактатъ, ясно без другихъ доказательствъ увидЪть можетъ, что тЪ мЪста суть блистательной Порты, по силЪ которого трактата паки онъ верховный везирь, требуетъ, чтобъ конечно вышереченные козаки оттуда въ россійскія границы были переведены” [20].
Такое объяснение между русским переводчиком Бакуниным и великим везирем Али-пашой происходило ноября 22 дня 1734 года, а между тем запорожские козаки уже 31 числа месяца марта сидели “крЪпко и ладно” своим Кошем в урочище Базавлуке и вовсе не думали менять его ни на какое другое место.
Примечания:
- Мышецкий, История о козаках запорожских, Одесса, 1852, 21—27; Максимович и Щекатов, Новый географический словарь, Москва, 1888, II, 4—45; Киевская Старина, II, апрель, 123.
- Соловьев, История России, Москва, 1887, XX, 75.
- Соловьев, История России, Москва, 1887, XX, 73,74.
- В подлиннике место для имени и фамилии кошевого атамана оставлено свободным.
- Именно после этих слов и оставлено свободное место для имени кошевого атамана; в документе, приведенном в Истории Малой России Б.Каменского (1882, IV, 227), поставлено в этом месте “Ивану Малашевичу”.
- Архив мин. им. дел, мал. дела, 1733, св.69, № 3.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1733, св.69, № 9,4.
- То есть атамана Конеловского куреня.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1733, св.69, № 4.
- Киевская Старина, 1882, апрель, 125—129.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1734 и 1735, св.69, № 6.
- В то время Турция вела войну с Персией.
- Архив мин. ин. дел, мал: дела, 1734 и 1735, св.69, № 6.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1734 и 1735, св.69, № 6.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1734 и 1735, св.69, № 6.
- То есть урочище Базавлук.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1734 и 1735, св.69, № 6.
- То есть приверженцы короля Станислава Лещинского.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1734 и 1735, св.69, № 6.
- Архив мин. ин. дел, мал. дела, 1734 и 1735, св.69, № 6.
