Сирко, Брюховецкий и Тетеря. Взаимоотношения

Сборы Брюховецкого к походу против Тетери и обращение к запорожским козакам.- Совместные действия Сирка и Косагова под Перекопом против татар.- Замыслы татар и Тетери против Украйны.- Обращение Брюховецкого за помощью против поляков к Сирку и выезд вместо Сирка ватаги Чугуя.- Присылка в Сичь “прелестных” писем Тетери и волнение в Запорожье.- Отписка о том Косагова в Москву и ободряющая грамота от царя Сирку.- Подвиг Косагова и Сирка в борьбе с Карач-беем.- Поход Сирка за Днепр и за Буг.- Переход польского короля на левую сторону Днепра и разгром его Брюховецким и Ромодановским под Глуховым.- Выход Косагова и Туровца в помощь Сирку против воеводы Чарнецкого.- Новые действия Косагова и Сирка под Корсунем и Уманем.- Удаление Сирка в Торговицу, поход его в Буджак, поражение под Гараджиным и возвращение в Сичь.- Поражение Косагова от поляков у Корсуня и жалоба на Брюховецкого.- Недовольство Сирка на Брюховецкого и отъезд его в Белгород.- Действия кошевого Щербины против турок.- Просьба Брюховецкого о назначении на Украйну и Запорожье московских воевод и негодование запорожцев на гетмана.- Враждебная встреча запорожцами Косагова.- Изменение положения дел к лучшему вследствие появления на сцену Сирка.

Добившись давно желанного гетманства, Брюховецкий прежде всего решил идти походом на властного гетмана Павла Тетерю и наказного Петра Дорошенка правой стороны Днепра; но скоро узнал, что против него собрался походом сам король Ян-Казимир вместе с Тетерей, Дорошенком, Гуляницким и Чарнецким. Тогда Брюховецкий обратился за помощью к запорожским козакам.
Запорожские козаки и их кошевой атаман Иван Сирко действовали в это время против крымских татар. Заодно с ними действовал и стряпчий Григорий Косагов.
Косагов, получив, апреля 9 дня, 1663 года, царский указ для выезда на службу с московскими ратниками в Запорожье, сильно задержался на Украйне прежде всего вследствие недостатка в съестных припасах. Он остановился в городе Ахтырке для закупки хлеба и отправки его в Запорожье. Денег, данных ему для этого, оказалось слишком мало, а липы (лодки) для отправки хлеба стоили слишком дорого; сами же жители Ахтырки отказались доставить хлеб на собственных подводах [1].
Независимо от этого, Косагов встретил и другое препятствие для скорейшего своего прибытия в Сичь – измену русскому царю со стороны жителей крепости Переволочны, перешедших на сторону гетмана Павла Тетери. Крепость эта стояла при впадении речки Ворсклы в реку Днепр и потому пройти мимо нее по Днепру на Запорожье с запасами, судами и ратными людьми не было никакой возможности. Кроме Переволочны, изменили царю города Кременчуг и Поток, и гетман Иван Брюховецкий предписывал Косагову (июля 7 дня) идти с московскими ратными людьми в Омельник и чинить промысл над изменившими царю городами, составлявшими великую помеху на пути в Запорожье. Но Косагов, не смея этого делать без царского указа, ждал на то государева приказания [2]. Когда же царское приказание последовало, то Косагов вступил в бой с изменниками. Июля 20 дня он подошел к городу Кишенке, у речки Орели, и отсюда отправил посланцев в Переволочну к жителям ее с требованием виниться перед царем и бить ему челом. На следующий день после этого к Косагову явились переволочанский поп Павел да атаман Василий Алексеенко с 16 человеками товарищей и перед евангелием поклялись быть в верности московскому государю. А через три дня после этого из-за речки Ворсклы к Кишенке внезапно прискакали татары и многих жителей города, а с ними и одного караульного рейтара, взяли в полон. Косагов бросился за татарами в погоню, нагнал их в двух верстах от города и бил и сек их до самой Орели, на пространстве 29 верст от Кишенки, отняв у них весь полон, взяв стада и трех человек языков [3]. Побив один отряд татар, Косагов побил и другой. Другой отряд выслан был против него наказным гетманом правой стороны Петром Дорошенком, который сидел в Кременчуге. Дорошенко послал 200 человек Козаков да 100 человек татар к городу Кишенке. Но Косагов разбил и этот отряд, после чего соединился с запорожцами и с калмыками, призванными к участию в событиях Украйны Иваном Сирком [4]; и совместно с ними, в сентябре месяце, отправился за Днестр, где пожег много ханских селений, много побил армян и волохов, и 20 числа того же сентября месяца благополучно возвратился в запорожскую Сичу на Чортомлык [5].
Письмо из обоза на Глуще 16 сентября. Приезжали от козаков послы, прося об информации, что им прикажет делать король. Они мили 1 1/2 от нашего обоза стали обозом, им написано, чтобы гетман и старшина прибыли к королю за отобранием резолюции (приказа); насколько можно было узнать от их послов, их не может быть больше, как 15000 (стр. 30). 17 сентября. Гетман запорожский с асаулами и сотниками приветствовали короля, обещая идти туда со своими молодцами, куда прикажет король. Гетману сказано, за дальнейшими приказами, прислать назавтра двух полковников, но однако быть готовыми идти табором туда, куда прикажет король (стр 31).
Прибыв в Сичь, Косагов нашел здесь недостаток в съестных припасах, потому что из черкасских городов, вследствие занятия шляхов татарами и нападения их на торговых людей, хлебных запасов никто не вез. Поэтому Косагов отправил из Сичи в черкасские города до Ахтырки рейтара Онуфрия Сукачева с товарищами и с деньгами 230 ефимков для закупки тысячи четвертей хлебных продовольствии и просил государя учинить указ на доставку их подводами в Запорожье [6].
Но уже на следующий день, т. е. сентября 21 дня, после прибытия Косагова из-за Днестра, пришли в Сичу запорожские козаки и рассказали своему атаману, Ивану Сирку, что они были в Черном море в что их настигли там турецкие галеры; козаки сцепились с галерами, бились с турками три дня и две ночи, и на третью ночь причалили к берегу, изрубили топорами свои чайки, а сами бросились от моря в степь и пешком добрались до самой Сичи. Выслушав это известие, Сирко собрал войско и, октября 2 дня, вместе с Косаговым, выступил из Сичи по направлению к Перекопу, а через 9 дней уже очутился у цели своего похода. Перешед между городом Перекопом и Черным морем перекопский ров и разделив войско на два отряда, Сирко с пешими козаками и русскими драгунами сам бросился в Перекоп с крымской стороны, а Косагову велел остаться у ворот Перекопа, на русской стороне. Расчет Сирка удался если не вполне, то на половину: козаки Сирка дрались мужественно и взяли большой город, но ратники Косагова высекли только двое ворот малого города, но самого города, где сидели янычары, не сумели взять и потеряли у себя девять человек убитыми. Тут из крымских сел пришли в Перекоп до 1000 человек турок и татар и учинили жестокий бой в посаде города с козаками и московскими ратными людьми. Тогда козаки и ратники, соединившись вместе, зажгли большой город, захватили в плен несколько человек татар с женами и детьми и вышли вон из города на русскую сторону. За ними бросились бывшие в засаде татары с салтаном Нурредином: выскочив из Перекопа, они шли за козаками пять верст с пушками и бились с ними до самого вечера. Но козаки и здесь имели перевес над татарами, причинив им большой вред выстрелами из пушек и ружей. В этом бою взяты были в плен таванский воевода Умар-ага и 27 татар. Всех пленников с их женами и детьми козаки изрубили, а сами потом, октября 16 дня, благополучно возвратились в Сичу. Из Сичи послан был с известием об успехах оружия козаков и русских ратников к царю бывший полковник Иван Гладкий, Роман Кныш да прапорщик Степан Зиборов, все три бывшие участники перекопского дела [7]. Прибывши в Москву, они сообщили, что Сирко и Косагов шли из Запорожья к Перекопу с крымской стороны от черкасского (т. е. Черного) моря, в течение недели; в Перекопе они овладели земляным валом да большим каменным городом, а к меньшому городку за наступлением дня, не приступали. Действовали же они одни, без калмыков, в Перекопе оставались один день, а назад шли три дня. Морового поветрия в Перекопе при них, послах,- не было; слышно было, что оно свирепствовало там раньше их прихода; в Запорожье же у козаков все благополучно. Если же кошевой Сирко писал к Брюховецкому о моровом поветрии у татар, то, нужно думать, он делал это просто от стыда, потому что, “будучи въ развратЪ (раздорЪ), козаки избили всЪх плЪнныхъ татаръ и некого имъ было послать к гетману за языка”. Изложив, все это, посланцы жаловались на трудность и продолжительность своего пути, во время которого им пришлось пораспродать рухлядь и лошадей и на полученные деньги покупать себе харчи [8].
Письмо ксендза Колудцкого от 23 сентября 1663 года. “Уже третій день стоимъ подъ открытымъ небомъ, не располагаясь лагеремъ, оставивши возы въ первомъ обозЪ, – это только и прибавили. О козакахъ могу сообщить: я видЪлъ большую толпу, которой никто не могъ сосчитать: цЪлый день, когда проходили въ обозъ, тянулись по нЪсколько хоругвей вмЪстЪ, безъ надлежащего порядка, – въ томъ только и весь порядокъ, что хоругви шли одна возлЪ другой, а не какъ толпа, получившая славу (turba reputanda), на войне. Они скорЪе походили на сатировъ, чЪмъ на цивилизованныхъ людей, – хлопы похожи другъ на друга, въ сЪрой одеждЪ, рЪдкіе в синей или червонной, кожа на ихъ тЪлЪ, какъ кора на деревЪ; презрЪніе къ жизни полное; больше заботы о горилкЪ (cremati), чЪмъ о жизни. ЗдЪсь, однимъ словомъ, есть что посмотрЪть Они привезли съ собой 10 небольшихъ пушекъ, сейчасъ сдЪлали вылазку противъ непріятеля, добыли трехъ переднихъ офицеровъ и привели ихъ подъ руки къ королю; рЪчи не было, а только: “Королю, ось маешь нимцивъ”! (Но то были французы). Дано имъ два ведра меду и 20 твердыхъ талеровъ, остались довольны. ЗатЪмъ, когда король подошелъ подъ самыя стЪны (Смоленска), ихъ разделили на три части; одни остались въ старомъ обозЪ; другіе съ гетманомъ литовскимь пошли подъ острогъ Прозоровскаго, а третьи – съ королемъ. На всЪхъ трехъ мЪстахъ оправдали ожиданія. Вотъ удальства, которыя они совершили при князЪ РадзивиллЪ: нЪсколько десятковъ человЪкъ, раздЪвшись до нага, переплыли на другую сторону ДнЪпра, съ обнаженными саблями, къ непріятельскимъ шанцамъ, и посЪкли много москалей. Также одинъ изъ нихъ совершилъ слЪдующее удальство: когда нужно было на другой стороне достать языка, пустился вплавь черезъ реку и залегъ въ воде, у берега; когда пришелъ къ водЪ одинъ москвитинъ, тутъ онъ схватилъ его за волосы, стащилъ въ воду и такъ съ нимъ переплылъ назадъ. Очень смЪшно этотъ козакъ разсказывалъ королю, какъ подстерегалъ его (москвитина) и какъ съ нимъ плылъ. Король далъ ему за работу нЪсколько ортовъ. Действительно, не каждому хочется купаться въ такую пору, какъ тЪмъ добрымъ людямъ. Король имъ очень радъ. Они не особенно выступаютъ на фронтЪ, такъ какъ голый людъ, но изо рвовъ, изъ-за хвороста, часто Москве (москалямъ) делали непріятности; они имЪютъ свой шанцъ противъ Москвы (москалей), съ которыми очень сильно перестрЪливаются; тамъ-же поставили нЪсколько своихъ пушекъ. Какъ только устроится обозъ, они не будутъ праздны, пойдутъ въ непріятельскую землю. Отъ нихъ мы надеемся достать провіантъ, такъ какъ и теперь рЪдкій часъ, чтобы они чего въ таборъ не притащили. Есть также и политики между ними: знатныхъ пановъ они задабриваютъ добычею, особенно скотомъ. Пріятно было-бы объ нихъ и больше написать, такъ какъ мы нашли въ нихъ больше, чЪмъ ожидали” (стр. 31-32).
Вслед за этим сам Косагов доносил царю в Москву, что октября 28 дня, пришли из Крыма в Сичу черкасские полонянники и сообщили кошевому Сирку о намерении крымского хана идти на Русь войной. Кроме того, со слов кошевого Сирка, судьи и обозного запорожских козаков, Косагов извещал царя, что Тетеря вместе с поляками хочет идти на Кодак и взять его. В Кодаке на ту пору было всего лишь двадцать человек козаков, и если Тетеря возьмет эту крепость, то это послужит в большой вред как запорожским козакам, так и российскому войску. Кодак стоит на самом проходе по Днепру, и когда им завладеют враги, то неоткуда будет доставлять запасов в Запорожье. Послать же туда людей из Запорожья некого, потому что в самой Сичи их осталось очень мало, — все они разошлись, вследствие зимнего времени, в города по домам [9].
Положение дел еще более усложнялось от того, что в это самое время гетман Брюховецкий, видя наступательное движение поляков на Украйну и не надеясь на свои силы, послал в Сичу к Сирку с требованием, чтобы он шел, сообща с калмыками, под город Чигирин правою стороною Днепра [10]. Но Сирко этого сделать не мог и вместо него выступил, с несколькими сотнями верховых козаков, в помощь Брюховецкому, запорожский ватаг Чугуй [11].
В ноябре того же 1663 года Косагов доносил воеводе князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому и через него царю Алексею Михайловичу, что хан крымский со своею ордою и салтан Нурредин уже стоят у Перекопа; что татары до Черного моря, по рву, сделали каменную стену и намереваются, соединившись с польским королем, идти на черкасские и русские города; что хан с ордою, полками и изменниками черкассами вместе с тем пройдет и в Запорожье. В Запорожье же совсем малолюдно: из ратных людей, бывших там, осталось только 200 человек, остальные все разбежались, да столько же запорожских козаков, а может быть, и меньше того, остальные все разошлись по городам. В случае же прихода врагов запорожской Сичи и русского городка удержать будет нельзя: оставшиеся запорожцы или уйдут в днепровские займища или сдадутся. Ратные же московские люди, покрав у запорожских козаков да у своей же братии лошадей, ушли из Сичи в Белгород. Бежали же они не от голода и нужды, а от страха, слыша, что поляки, татары и черкассы идут на Запорожье. В заключение Косагов просил князя Ромодановского выслать к нему в Сичу всех беглецов, чтобы Запорожье, вследствие своего малолюдства, не отступало из подданства великого государя и чтобы не пропали остальные великого государя ратные люди, казна, порох и всякие запасы [12]. Донося об этом же самом царю, Косагов писал, что князь Григорий Ромодановский не велел высылать к нему беглецов московской рати и что между запорожскими козаками являются многие “шатости”. Тут же вместе с этим он сообщал, что ноября 20 числа в Сичу из Крыма пришли новые входцы-полоняники и рассказывали, что у села Бустурчея у крымского хана с мурзами была рада; после рады хан распустил орду по домам, но на десятый день приказал являться к Перекопу с запасами и с лошадьми. Из Перекопа он намеревался идти в заднепровские города к полякам; сойдясь с поляками и черкассами, предполагал отправиться на черкасские города великого государя. Хан уже послал пушки с татарами в городок Аслам, раньше своего прихода. Заднепровские черкассы также поднялись заодно с татарами: везде по запорожской дороге большое воровство, проезжих людей грабят и убивают. К этому бедствию присоединился еще недостаток в съестных припасах: в Запорожье осмачка ржаной муки продавалась по 5 рублей, а пшена и вовсе добыть нельзя. Посланные люди в город Ахтырку за покупкой хлеба не могли ему доставить потому, что не на чем было привезти. Теперь московские люди стали бежать из Запорожья еще и от голода [13].
Но все же и при всем этом положении Ивана Сирка и Григория Косагова в Сичи не было так опасно до тех пор, пока Павел Тетеря не присылал в Сичь своих “прелестных” писем к запорожским козакам. Тетеря был убежденный в своих политических воззрениях человек: он страдал душой и сердцем за свою родину и искал способа поставить ее на путь самостоятельной и независимой жизни. Но его взгляды были полярно противоположны взглядам запорожских козаков и всей массе населения малороссийских городов. Запорожцы видели залог для свободы украинского народа в русском православном царе, гетман Тетеря видел его в польском католическом короле. Он приводил в своем письме к запорожцам исторические традиции о связи их с Польшей, ставил на вид ненадежность союза с Москвой, опасность от крымского хана и, наконец, свою бескорыстную преданность запорожским козакам. Уже вскоре после возвращения запорожцев из-под Перекопа Павел Тетеря отправил в Запорожье своих посланцев с “прелестными” письмами, в которых старался склонить “молодцов” на сторону Польши: “Польскій король Янъ-Казиміръ, желая отобрать у московскаго царя сегобочную Украйну и скасовать гетмана Брюховецкаго, рЪшилъ постановить для обЪихъ малороссийскихъ сторонъ одного гетмана Павла Тетерю” [14].
Один из таких листов, писанный ноября 18 дня, 1663 года, из города Кременчуга, доставлен был в руки Григория Косагова и список с него отправлен в Москву.
“Пану атаману кошевому и всему старшему и меньшему на КошЪ товариству со всЪмъ его королевской милости войскомъ запорожскимъ доброго от Господа Бога здоровья и счастливаго желаемаго покоя вЪрно и взаимно желаю. Объявляю вам, братіи моей, что король, государь нашъ милостивый, не терпя больше ежедневного кровопролитія и нашей пагубы и не желая своей землЪ опустошенія, оставивъ свой господарский престолъ, пришелъ съ короннымъ и чужеземнымъ войскомъ яа ЗаднЪпровьЪ, онъ желаетъ не мечомъ и войною обратить своихъ подданыхъ къ своей власти, но обнадеживаетъ ихъ своею отеческою милостію, онъ не ищетъ никакого отмщенія за наши прошлые грЪхи, обЪщаеть королевскимъ словомъ преклонить подъ свои крылья, вмЪстЪ съ нами, всЪхъ эаднЪпрянъ и даровать имъ равные вольности, и все, что свершилось въ нынЪшнія смутныя времена, приписываетъ устроенію божію и своимъ грЪхамъ. И вы, братія наши, будучи съ нами одного тЪла, не столько сами по себЪ, сколько отъ беспокойныхъ людей, недавно напившихся крови нашей братіи, и отъ московскнхъ прелестей разъединились съ нами. Теперь я, по своей христіанской любви, прошу васъ, какъ милыхъ братьевъ, и братски предостерегаю, что вы прежде времени отозвались надлежащимъ послушаніемъ къ его милости королю, какъ своему дЪдичному государю, подъ властію которого породились и наши прадЪды, и дЪды, и отцы, и вы сами молодецкія головы, славы и моремъ и полемъ добывали, и иынЪ всЪ вмЪстЪ дышимъ его государскою днЪпровою водою. Обнадеживаю васъ словомъ христіанскимъ и братскимъ, что король, государь нашъ милостивый, сохранить васъ при тЪхъ же вольностяхъ, при которыхъ пребываемъ и мы, и объявитъ вамъ такую же милость, какъ и намъ, забывъ всякое ваше преступленіе… Не откладывайте, прошу васъ, этого святого дЪла и не говорите такъ, какъ другіе безразсудные привыкли говорить: “пусть-де дарь съ королемъ помирится, а мы, кому достанемся, тому и будемъ кланяться”; а какъ король помирится с царемъ, то не скажетъ, что вы, братія наша, склонялись добровольно, а скажетъ, что по принужденно. А царь не только васъ, но и своего народа не можетъ боронить. Какъ солнце на небЪ сияетъ и вода беспрестанно в ДнЪпръ течетъ, такъ и мы никогда отъ короля, пана своего, всЪ отпасть не можемъ, только ему, какъ дЪдичному государю, и можемъ служить. А если воспротивимся ему, то смотрите, чтобы не утерять намъ нашей столицы запорожской, где предки наши добывали славу, ибо крымсюй ханъ не спитъ и имЪетъ иамЪреніе напасть на нас… Если же не захочете вы, братія моя, слушать нашего здраваго совЪта, то вольно вамъ, только бъ послЪ того не жалЪли бы; не думайте, чтобъ тЪмъ славы себЪ искалъ и желалъ бы долгаго гетманства, а желаю только согласія между нами и войскомъ его королевской милости запорожскимъ. А когда Богъ дастъ общую згоду, то того же дня сложу съ себя предъ вами, добрыми молодцами, гетманское званіе, для меня вовсе не желательное, и вы, добрые молодцы, кого захотите, того и выберите” [15].
Отправляя письмо к кошевоку атаману Ивану Сирку и всему низовому запорожскому войску, Павел Тетеря вместе с этим дал для лучшей памяти своим посланцам пять следующих “информаций”. Во-первых, посланцы прежде всего должны отдать поклон в объявить братское желательство пану атаману кошевому и всему находящемуся при Коше старшему и меньшему товариству от имени гетмана Павла Тетери и короля Яна-Казимира. Во-вторых, посланцы должны объявить, что король идет на Украйну не с войной, а с милостью, что после взятия им весной Воронкова все ему сдаются, почему он надеется видеть склонною к себе и всю Полтавшину, и что, только с упрямыми он будет воевать и не отступит до тех пор, пока не покорит всей земли. В-третьих, посланцы не должны забыть сказать, что хотя, с одной стороны, есть много добрых молодцев, которые долго не рассчитывают оставаться под Москвой, с другой — много и таких, которые не думают никогда быть под королем, однако, нужно спросить их, как москаль может владеть Запорожьем, когда он шлет королю посла за послом, без зазревия прося у него мира? И теперь пришел какой-то Поликарпович: просит короля уступить царю Смоленск и предлагает ему за то от 4—6 миллиардов, лишь бы только добиться мира и не иметь стыда от своего народа. Конечно, московский царь давно бы имел работу с коронными и татарскими войсками, давно бы и а Москве увидел гостей, но он заслоняет хребет свой нашими же бедными заднепрянами, а заднепряне и понять не могут, что своим лихом царское лихо избывают. В-четвертых, также объявить, именем гетмана и короля, что когда король примет всех находящихся от старшего до меньшего товарвства на Коше, то он обнадежит своею милостью не искать ни на ком отмщения. Особенно король обнадеживает пана атамана кошевого Ивана Сирка, что хотя коронное и татарское войско вместе с гетманом Павлом Тетерей и наступит на Украйну, то все-таки для кошевого найдется удобный способ проводить его без всякого убытка из Полтавы, о чем пану кошевому нет надобности и печалиться. А если бы король и гетман пошли войной и Полтава не захотела бы добровольно поклониться королю, то и тогда гетман с королем обнадеживает, что оттуда будет выведена жена пана Ивана Сирка. Но более всего, нужно хлопотать о том, что из Запорожья вывели тех непотребных людей, которых прежде там не бывало и через которых вольность и слава войска аапорожского убывает и умаляется. В-пятых, посланные должны поставить на вид всем, как старшим, так и меньшим товарищам, то, что теперь, не ездя в Варшаву, можно добиться у короля того, чего желает получить запорожское войско, потому что король, сам как гость, пришедши на Украйну, исполнит все просимое, лишь бы только войско поскорее совокупилось и пришло бы к давнему братству. И если войско утеряет золотое время, то уже не скоро дождется такого и потом немало будет сожалеть о том. За всем этим просить войско дать скорейший ответ гетману Тетере, и будет ли то приятно пану кошевому атаману и всему при Коше товариству, или же будет неприятно добрым молодцам, просить отпускать по воле посланцев гетмана, потому что послов у разумных людей не секут и не рубят, так как посол подобен мешку: что в него положат, то он и несет, а более всего надо помнить о том, что когда бы то ни было, но нужно видеться обеим друг с другом сторонам [16].
Письмо Тетери, проникнутое убеждением спасти погибающую от раздоров родину и искренним желанием ей всякого блага, не могло не иметь своего действия на запорожцев. Григорий Косагов, извещая о том в Москву, писал царю, что когда читали это письмо на раде, то половина запорожских козаков не хотела и слушать его, а половина обрадовалась ему. “И появились шатости въ Запорогахъ великие. Кошевой Иванъ Сирко чаетъ отъ того письма себЪ и мнЪ, твоему холопу, вмЪстЪ съ твоими великаго государя ратными людьми, всего худого. И кошевой бьетъ тЪбе, великому государю, челомъ, чтобъ ты, великій государь, пожаловалъ своею государскою милостью, велЪлъ прислать въ Запорожье войска совсЪмъ немного. Теперь изъ запорожского войска послали узнать, на основаніи письма Тетери, о сдачЪ козачьихъ городовъ; и если города сдадутся польскому королю, а къ запорожцамъ вскорЪ не придутъ на помощь ратные люди, то они сами сдадутся: великій страхъ у нихъ передъ крымскимъ ханомъ, ханъ же этой зимой непременно собирается съ козаками Тетери на Запорожье, чтобы взять запорожскую СЪчу. А СЪча у нихъ на полЪ и крЪпости около ней никакой нЪть, козаковъ же и ратныхъ людей въ ней всего около 400 человЪкъ”. При всем этом кошевой Иван Сирко оставался верным царю: он велел задержать посланцев Тетери в Сичи, а письма их отослать к гетману Ивану Брюховецкому [17]. Но положение Сирка и Косагова чем далее, тем делалось затруднительнее. По крайней мере, Косагов, в это самое время писавший письмо своему отцу, уведомлял его, что он переживает самые трудные минуты и что, быть может, судьба не позволит и свидеться им: “Батюшка государь мой Иванъ Ивановичъ, здравствуй на многія лЪта, а меня помилуй, дай благословеніе и прости. Чаю, что пришло остатнее (время) ко мнЪ: если черкасскіе города сдадутся, такъ и Запорожье сдастся королю, и мнЪ съ Сиркомъ тутъ матъ; теперь бунтуютъ, на насъ советь совещаютъ съ обманомъ и если найдутъ нужнымъ, то могутъ отдать и насъ ляхамъ или татарамъ” [18].
Декабря 31 дня царь Алексей Михайлович отправил грамоту в Запорожье к Григорию Косагову и в ней прежде всего приказывал ему и кошевому Сирку уговаривать и укреплять всякими мерами и обнадеживать всякими милостями запорожских козаков; затем извещал, что ратными людьми наполнить Запорожье он уже приказал гетману Ивану Брюховецкому, о сыске и высылке беглых предписал князю Григврию Григорьевичу Ромадановскому, а об отправке хлеба в Запорожье послана грамота воеводе в Ахтырку [19].
Но пока пришла эта царская грамота к кошевому Ивану Сирку я стряпчему Григорию Косагову, они уже совершили новый подвиг по время похода против татар. Полонянники, вышедшие из Крыма в Запорожье, принесли весть, что, вследствие просьбы польского короля Яна-Казимира, крымский хан хочет идти на соединение с королем, чтобы общими силами ударить на Украйну. Тогда Сирко с Косаговым и с калмыцким мурзой Эркет-Атуркаем, имевшим под рукой 100 человек калмыков, пошел под Перекоп, чтобы помешать хану в его походе и добыть языков. Союзники добрались в Куты, на стороне Перекопа, над Черным морем, разграбили там немало татарских селений, захватили несколько человек татар, отбили 100 человек русских и черкасских пленников. Тогда против запорожцев, калмыков и русских ратных людей вышел перекопский хан Карач-бей и напал на них. Союзники отступили от него на пространстве двух миль к речке Каланчаку. Тут кошевой Сирко и стряпчий Косагов устроили против татар из коней кош и открыли с неприятелями бой. Несмотря на то, что татар было 1 000 человек и ими предводительствовал знаменитый Карач-бей, несмотря на то, что у Сирка и Косагова было всего 90 человек запорожцев, 60 человек калмыков да 30 человек донцев, победа все-таки осталась за козаками. Убиты были Карач-бей, его брат, племянник, писарь, казнодар и все татары, кроме одного-единственного турчина Махмета. Калмыки не позволяли брать живыми татар и всех их старались колоть. Оставшийся в живых турчин сообщал Сирку, что польский король постоянно шлет крымскому хану посланцев и просит хана прислать ему орду на помощь; хан же отвечает ему, что за козаками, калмыками да ратными московскими людьми выйти ему из Крыма невозможно, в действительности же хан был испуган успехом запорожских козаков под Перекопом и смертью Карач-бея [20]. Вышедший из татарского плена в Запорожье князь Василий Борисович Шереметьев с рейтаром Иваном Калугиным подтвердил, что действительно хан так перепуган запорожцами, что даже отправил посланца своего к польскому королю с отказом ему в своей помощи. То же сообщали и другие беглецы и пойманные татары.
Царь Алексей Михаилович, узнав о подвигах Сирка и Косагова, выразил им особою грамотою свою милость и обещал большие награды [21].
Обезопасив Сичу со стороны нападения от татар, Сирко решил идти на запад к Бугу и Днестру для добывания языков. Оставив вместо себя в Сичи наказного кошевого Пилипчату [22] и стряпчего Григория Косагова, сам же, взяв несколько сот человек запорожцев и тридцать человек донцев, Сирко вышел из Сичи января 8 дня, 1664 года. План Сирка состоял в том, чтобы действовать в тылу у поляков и разъединить от них их сильных союзников татар: в главный же центр военных действий, Украйну левого берега Днепра, в помощь Брюховецкому, отправлен был запорожский ватаг Чугуй [23].
Между тем. Левобережной Украйне и гетману Брюхавецкому грозила большая опасность от того, что в нее шел сам король Ян-Казимир с большим войском [24] из поляков, литовцев, татар и немцев. Дойдя до Приднепровского города Переяславского полка Воронкова, король стая переправляться здесь с правого берега Днепра на левый. Тут на него напал запорожский ватаг Чугуй и, причинив ему большую “шкоду”, отступил назвд, поспешив к Брюховецкому [25]. От Воронкова король Ян-Казимир прошел на город Остер, а из Остра на Глухов. В это время гетман Брюховецкий, собрав войска и соединившись с князем Григорием Ромодановским, поспешил к Глухову и прибил туда января 30 дня. Результатом этого движения было поспешное отступление короля от Глухова и торжество гетмана. Поляки вместе с королем, те стерпевши козацкого штурма, ушли из-под Глухова в Новгород-Северск, под которым, при селе Пироговке, были настигнуты Брюжовецким и Ромодановскии и побиты ими.
Разбив короля под Новгород-Северском, но не причинив никакого вреда Павлу Тетере, который опоздал своим прибытием к Глухову и тем избежал страшного погрома, гетман Брюховецкий решил сам внести войну своим противникам и двинулся с войском к столице Тетери городу Чигирину.
С таким же успехом действовал в тылу поляков и кошевой Иван Сирко. Уже вскоре после отхода Сирка из Сичи, а именно февраля 20 дня, Косагову и наказному атаману Пилипчате через некоторых выходцев из Брацлааского полка и полонянников Миргородского полка стало известно, что хан, устрашенный запорожцами и калмыками, решил в течение всей зимы не двигаться никуда из Крыма и что вся орда, вышедши из Крыма, стоит на этой стороне Перекопа я охраняет его от запорожцев и калмыков, а гетман Тетеря ушел с женой и детьми из Чигирина в Польшу: жители же козачьих городов Тетерина уряда побили жидов, а торговицкий полковник Степан Сулимка, по совету Сирка, взял пушки Тетери из Лысянки и пошел на ляхов. Воевода же Григорий Косагов все еще пока сидел в Запорожье и жаловался на отсутствие ратников, разбежавшихся от него по домам, и на невозможность через то чинить промыслы над изменниками [26].
Сам Сирко о результатах своего похода за Буг и Днестр сообщил царю в следующем письме: “Божіею милостію великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу, вашему царскому пресвЪтлому величеству нижайшій рабъ и вЪрный подданный Иванъ Сирко, атаманъ кошевой, съ войскомъ вашего царского величества запорожскимъ до ногъ престола вашего царскаго пресвЪтлаго величества челомъ бьетъ. Исполняя съ войскомъ запорожскимъ службу вашему царскому пресвЪтлому величеству, я, Иванъ Сирко, мЪсяца января 8 числа, изъ славного Коша запорожского пошелъ на двЪ рЪки, Бугъ и ДнЪстр, гд-ь божіею мидостію и предстательствомъ пресвятой Богородицы и вашимъ великого государя счастьемъ, напавъ на турецкія селенія вышe Тягина города, побил много бусурманъи великую добычу взяль… Оборотясь же изъ подъ турецкого города Тягина, пошелъ подъ черкасскіе города. Услыша же о моемъ Ивана Сирка, приходЪ, когда я еще съ войскомъ къ городу и не подошелъ горожане сами начали сЪчь и рубить жидовъ и поляковъ, а всЪ полки и посполитые, нретерпЪвшіе столько бЪдъ, неволю и мученія, начали сдаваться. Чреэъ насъ, Ивана Сирка, обращена вновь къ вашему царскому величеству вся Малая Россія, города надъ Бугомъ и за Бугомъ, а именно: Брацлавскій и Калницкій полки, Могилевъ, Рашковъ, Уманский певЪть, до самого ДнЪпра н ДнЪстра; безвинные люди (этихъ мЪстъ) обЪщались своими душами; держаться подъ крЪпкою рукою вашего царскаго пресвЪтлаго величества до тЪхъ поръ, пока души ихъ будуть въ тЪлахъ, и врагамъ креста Господня не поддаваться и не служить. И я, Иван Сирко, видя, что они приневолены къ подданству поляковъ изменникомъ гетманомъ, Юріем Хмельницкимъ и его совЪтниками, за такое ихъ обЪщаніе Богу и вашему царскому величеству, обЪщаю имъ твою валикаго государя милость и жалованье. Да будет, однако, извЪстно вамъ, великому государю, что для обороны людей, въ, особенности же крЪпкихъ городовъ, слЪдуетъ выслать ратныхъ людей; въ Брацлавъ, Умань, и Калникъ и в другіе подобные города, чтобы не пришел откуда-нибудь непріятедь и не завладЪлъ твоими великого государя городами. Данъ изъ Уманя, 13 марта, 1664 года [27].
Вслед за Сирком о результатах eгo похода сообщил царю и Грирорий Косагов: “Въ нынЪшнемъ государь, въ 1664 году, февраля в 3 день [28], кошевой Иванъ Сирко съ запорожскими козаками пошелъ къ ДнЪстру для добывания языковъ, а я, холопъ твой, послалъ съ нимъ рейтаръ и донскихъ козаковъ 30 человекъ. И марта, государь, в 22 день кошевой Иванъ Сирко писалъ къ наказному кошевому ПилипчатЪ и ко всему запорожскому войску и ко мнЪ, холопу твоему: его-де Ивановою вЪрною, службою заднЪпровскіе города поддались под твою великого, государя высокую руку, только-де один город Чигирид тебЪ великому государю не поддался. И онъ, Иванъ Сирко, пошелъ къ Чигирину и стоитъ, въ СмЪлой, въ пяти миляхъ отъ Чигирина, а къ войску запорожскому и ко мнЪ, холопу твоему, пишетъ, чтобы мы всЪ шли къ Чигирину жъ. И по его, государь, Иванову, письму войско, запорожское къ нему, Сирку, идетъ, и я, холопъ твой, съ твоими великаго государя ратными людьми пойду къ нему, Ивану”. [29]
Дополнением к этим сообщениям Сирка и его сподвижников может служить указание польского хрониста Ерлича, объясняющего, почему именно Сирку не сдались ни Белая Церковь, ни Чигирин. Ерлич рассказывает, что в это время бывший гетман Иван Виговский, давно покинувший Украйну и бежавший в Польшу, но разочаровавшийся в последней, вошел в сношение с полковником Сулимой [30] и внушил ему мысль поднять восстание против польских старост и шляхтичей в пользу московского царя [31]. Сулима соединился с некиим Варяницей и, надеясь на помощь Сирка, подошел к Белой Церкви февраля 24 дня, сделал нападение на гетмана Тетерю и польского полковника Маховского, находившихся в крепости, но был побит и прогнан от Белой Церкви: “Итакъ, Богъ попустилъ, что измЪнники (пишетъ полскій хронистъ) поторопились, не дождавшись Сирка, который также должен былъ подойти (къ Белой Церкви) сь нЪсколькими тысячами отборныхъ стрЪлковъ и уже подошелъ было къ Уманю и тамъ отдыхалъ, вышедши изъ мЪстечка Торговицы, расположенного надъ Бугомъ, сильно укрЪпленного валами и хорошо снабженного войскомъ и стрЪльбою” [32]. За это дело бывший гетман Иван Виговский был схвачен полковником Маховским и, несмотря на то, что состоял сенатором Речи Посполитой, немедленно (после десятичасового суда) расстрелян им. Преемник Виговского Брюховецкий универсалом, марта 23 дня, известил о гибели Виговского “за веру христианскую” [33].
Марта 24 дня того же года посланцы Ивана Сирка, прибывшие к Григорию Косагову, дали новые сведения о действиях кошевого против Тетери и его союзников. Они сообщали, что Сирку сдался город Смелый (Смела) и что все города по правую сторону Днепра, кроме Чигирина и Белой Церкви, били челом государю; что Сирко стережет Тетерю у Ольховца [34]; что он очень нуждается в помощи и требует к себе Косагова [35].
Косагов, получив все эти известия, немедленно послал к калмыцким тайшам просить у них помощи, потому что сам по-прежнему не имел рати и терпел большой недостаток в деньгах и съестных припасах. Только в конце месяца марта он двинулся в помощь Сирку, а после него, вследствие открывшегося в Запорожье морового поветрия в апреле месяце, вышел на Украйну и наказной кошевой атаман Сашко Туровец, очевидно сменивший собой наказного кошевого Пилипчату [36].
Сам Брюховецкий, спустя несколько времени после глуховского дела, двинулся из Переяслава к Черкассам, откуда имел пройти к Чигирину, чтобы добыть там Тетерю с поляками. Но Тетеря, услыхав о движении Брюховецкого, забрав все войсковые скарбы и клейноты, оставленные Богданом Хмельницким и его преемниками, а также захватив стада и рогатый скот, ушел с женой из Чигирина в Брацлав и из Брацлава в Польшу, хотя, торопясь с отходом, оставил в Брацлаве все еще очень много денег и серебра.
Между тем Брюховецкий, переправившись через Днепр у Сокирной, подступил, тотчас после праздника Христова Воскресения, на проводы, к Чигирину. Но в это время Тетеря уже успел собрать татар и призвать с 2000-ми человек конницы польского воеводу Стефана Чарнецкого. Тогда Брюховецкий, встретив сильное сопротивление под Чигирином, повернул назад, по пути сжег Черкассы и направился к городу Каневу, где у него был гарнизон [37].
Тем временем кошевой Сирко сошелся в городе Крылове с дружиною Григория Косагова и другими запорожцами под начальством наказного кошевого атамана Сашка Туровца и тут узнал о неудачных действиях Брюховецкого против чигиринцев. Весть эта заставила Сирка и Косагова подняться к городу Бужину, выше Крылова, но ниже Черкасс и Канева, где стоял Брюховецкий. Но тут на Сирка и Косагова напал Стефан Чарнецкий и между противниками произошел, апреля 7 дня, жестокий бой, во время которого польский вождь лишился многих своих воинов. После жаркой схватки с Чарнецким, Сирко на самый день праздника Пасхи ушел из Бужина в степь, а Чарнецкий, захватил Бужин и Субботов и сжег их; в последнем он выбросил из могил кости Богдана Хмельницкого и сына его Тимоша и сжег их на площади [38]. Тем временем Сирко, оставив Бужин, поднялся еще выше по правому берегу Днепра и успел без вреда для себя войти в город Черкассы. Чарнецкий последовал за отступавшими к Черкассам; он обложил город кругом и держал его в осаде в течение семи дней и ночей, с 7 по 13 апреля, и под конец должен был снять осаду и отступить. Сирко мужественно отбивался от польского полководца, и когда тот отступил от Черкасс, он ушел, вместе с Косаговым, в Смелу, на левом берегу Тясьмина, прямо на юг от реки Днепра. В это время к Чарнецкому и Тетере подоспели два татарских салтана, и когда союзники бросились к Смелой и стали осаждать там Сирка, но в долине Капустиной потерпели большой урон от запорожцев [39]. В этой схватке особенно плохо пришлось от Сирка татарам: они потеряли весь свой скарб и побежали назад в Крым, кто болотами, кто чернями. Разбив противников у Капустиной долины, Сирко письмом, мая 1 дня, известил о том гетмана Брюховецкого и послал ему взятого языка татарина [40].
Нужно думать, что к этому времени относится указание польского хрониста Ерлича о гибели брата Сирка, неизвестного по имени; поляки отрезали у убитого голову и, надев ее на хоругвь козацкую (onychze choragwiach), передали своему воеводе с другими пленниками из козаков Сирка [41]. Оставив Смелу, Сирко и Косагов повернули назад к Каменке. Из Каменки Косагов перешел на левую сторону Днепра, где имел соединиться с калмыками и полуполковником Христианом Гоголшихтом, ведшим из Белгорода, по просьбе Косагова и по приказу царя, 2000 человек ратных людей на Запорожье. Соединившись с калмыками и ратными московскими людьми, Сирко и Косагов, переправившись с левого берега Днепра на правый, пошли в Канев на помощь гетману Брюховецкому, но, не дошед до Канева, Косагов получил, мая 31 дня, под Миргородом, письмо от князя Ромодановского, который полуполковнику Гоголшихту в Канев идти не велел. “А гетманъ стоитъ въ КаневЪ, а войска съ нимъ, государь, немного. А запорожскіе, государь, козаки съ кошевымъ Сащкомъ Туровцомъ и твои великого государя русские люди моего полка съ маіоромъ Михайломъ Свиньинымъ вошли въ Умань въ цЪлости и ныне стоять въ УманЪ. А войско запорожское, что при СашкЪ, и козаки, что при гетманЪ въ заднЪпровскихъ городахъ, и мЪщане и чернь всЪ ожидаютъ ратныхъ русскихъ людей и калмыковъ на помощь; а съ ляхами и съ ордою и съ измЪнникомъ Тетерею и съ его козаками бьются и города укрЪпляютъ, ожидая отъ тебя обороны. И говорять, коэаки и чернь, что если къ нимъ ратныхъ людей не будетъ то имъ самимъ противъ ляховъ и орды не устоять И я, холопъ твой, слыша то и желая тебЪ службишку свою показать и заднЪпровскихъ людей утвердить, поЪхалъ было къ воЪводе в БЪлгородъ просить его о томъ, чтобы онъ позволилъ Гоголшихту съ полкомъ къ ДнЪпру идти. И іюня 2 дня пріЪхалъ я въ Ахтырку, но воевода Лука Ляпуновъ выслалъ меня изъ города и на дворЪ стать не позволилъ, указывая на то, будто бы я прибылъ изъ мора; а въ полкахъ за ДнЪпромъ и в запорожскомъ полку, где я нахожусь съ ратными людьми, божіею милостью, все здорово; а что въ Запорогахъ объявилось моровое повЪтріе, о томъ я къ тебЪ, великому государю, изъ Запорожья писалъ и съ твоими ратными людьми изъ СЪчи вышелъ въ целости. И того жъ числа поЪхалъ я в черкасскіе города, а къ окольничьему въ БЪлгородъ не поехалъ, и стану я въ черкасскихъ городахъ дожидаться калмыковъ; и если калмыки вскорЪ не придутъ, то я буду промышлять о томъ, чтобы проЪхать къ Уманю в полкъ, а въ полку моемъ всего 180 человЪкъ, да и то бедны, наги, босы и пЪши, полные же и конные разбЪжались по домамъ, и я о бЪглыхъ писалъ много разъ къ воеводъ, но по 3 число не высланъ ни одинъ человекъ; вели, государь, о прибавкЪ ратныхъ людей и о беглецахъ учинить указъ”. В ответ на это письмо Косагов получил для раздачи ратным людям 786 рублей, 16 алтын и 4 деньги, кроме того 131 портищ анбургских, 69 портищ летчины, да 200 портищ сукна [42]. Таким образом положение Сирка и Косагова было более чем затруднительно. Но теснее всех приходилось наказному кошевому атаману Сашку Туровцу, сидевшему в городе Умане. Ему угрожали Павел Тетеря и Стефан Чарнецкий. Тетеря, взяв половину татар у Чарнецкого, пошел к Уманю и Днестру, чтобы воспрепятствовать жителям уманского и брацлавского полков собрать хлеб в поле за то, что они поддались московскому царю. В это же время он отправил “прелестные письма” Сашку Туровцу и Остапу Гоголю, брацлавскому полковнику, склоняя их к польскому королю. На тех “прелестных” письмах изображены были крест Спасителя и лик пресвятой Богородицы с младенцем в знак того, что всем перешедшим на сторону короля, не будет причинено никакого зла именем Христа и Богоматери [43]. Но Сашко Туровец пребывал верным московскому царю, жители Уманя также не изменили царю; однако опасаясь нападения со стороны поляков и татар, они с нетерпением ждали к себе калмыков и русских ратных людей, без помощи которых боялись, что не устоят против своих врагов. Туровец со дня на день ожидал к себе польского воеводу Чарнецкого с его союзниками. Но Чарнецкий пока занят был Каневом, где сидел гетман Брюховецкий. Польский воевода несколько раз с 22 числа, осаждал, вместе с коронным хорунжим Собеским, полковником Маховским и гетманом Тетерей, город Канев и несколько раз отступал от него и под конец должен был совсем покинуть его. Июня 2 дня, оставив под Каневом небольшое число конных людей, Чарнецкий пошел к Корсуню и от Корсуня намеревался идти к Лысянке, а Павел Тетеря двинулся к Белой Церкви. Лысянка привлекала Чарнецкого потому, что в ней стояли два полковника гетмана Брюховецкого, захватившие здесь обоз племянника Чарнецкого. Чарнецкий-племянник послан был своим дядей с поляками и татарами на Умань против Сашка Туровца и, спеша исполнить приказание дяди, оставил свои обозы и войсковые деньги в Лысянке, а сам двинулся к Уманю. Но тут на оставленные поляками запасы и деньги напали полковники гетмана Брюховецкого Шульга и Стреля, побили поляков, забирали обозы и сами засели в Лысянке. Поэтому-то Стефан Чарнецкий и взял намерение идти к Лысянке; от Лысянки он предполагал ударить на Сашка Туровца в Умане [44]. Это было в самом начале июня месяца, и чем кончилось намерение Чарнецкого, в точности неизвестно, хотя в отписке московского воеводы Федора Протасьева около этого же времени к царю говорится, что польские жолнеры отказались идти под Лысянку, прося у Чарнецкого прежде всего денежной платы [45]. Вероятно, ни Лысянка, ни Умань не были взяты Чарнецким; оттого июня 26 дня Павел Тетеря послал из Белой Церкви в Умань к наказному кошевому Сашку Туровцу двух козаков, Деркача и Ярошенка, с собственными листами; но Туровец гетманские листы взял, а козаков в Киев к гетману Брюховецкому отослал. Сам Чарнецкий в это же время стоял под Корсунем в таборе [46].
Между тем, Григорий Косагов, вернувшись из Белгорода, пришел в Канев, где стоял Брюховецкий, и нашел там кошевого Сирка; при Сирке были, кроме запорожцев, и калмыки. Июня 20 числа гетман Брюховецкий отправил из Канева Сирка и Косагова с козаками, ратными московскими людьми и калмыками в Корсунь для промысла над крымскими и ногайскими татарами и поляками. Идя степью, Сирко я Косагов неожиданно наткнулись, под местечком Городищем, в 25 верстах от Корсуня, на татар, шедших из Крыма, по найму, в помощь воеводе Чарнецкому. Счастьем и промыслом Сирка, как писал в Москву Косагов, эти татары были частью побиты, частью забраны в плен, а частью прогнаны назад в Крым; один татарин, в качестве языка, отправлен был к гетману, а от гетмана — в Москву. После этого Сирко взял направление на Медведовку и через нее прошел в Чигирин, где захватил скарб Тетери [47]. Взяв скарб Тетери, Сирко и Косагов пошли в Умань для того, чтобы привести к Брюховецкому поднестрянских полковников, уманского, брацлавского и кальницкого, объявивших себя подданными московского царя, и вместе с ними и гетманом идти к Корсуню против Чарнецкого. Ниже Уманя Сирко встретил татар, шедших на помощь Чарнецкому, побил их, сына салтанова взял в плен. В Брацлаве Сирко взял оставленные Тетерей деньги и серебро и после этого, соединившись с полковниками, объявившими себя подданными московского царя, повернул назад к Корсуню, где стоял воевода Чарнецкий со своим табором [48].
Стоя на Терехтемировском перевозе, Чарнецкий хотел было послать на левую сторону Днепра половину своего и татарского войска, но татары отказали ему в том, потому что на левой стороне Днепра, во многих городах, стояли московские воеводы, а также калмыки и козаки с кошевым атаманом Сирком. Татары уже раньше того, во время схваток Брюховецкого с Чарнецким, высказывали желание помириться с гетманом. К тому же, самого Чарнецкого польский король стал отзывать в Литву, но Чарнецкий пока упорствовал, говоря, что он, не учиня промысла на Украйне, не уйдет к королю [49]. Тем не менее, после этого Чарнецкий, оставив в Корсуне семь хоругвей [50] поляков и польских татар, сам поднялся поближе к польским границам и расположился сперва в Белой Церкви, имея при себе одну хоругвь конницы да две тысячи человек пехоты, а потом, вышед оттуда вместе с Тетерей, стал около Брацлава [51].
Лишившись помощи со стороны крымских татар, Чарнецкий из Брацлава отправился тайно, с несколькими всадниками, к буджацким татарам и убедил их прислать ему 20000 человек войска. Этим обстоятельством воспользовался противник Чарнецкого Сирко: он атаковал часть отряда Маховского и самого полковника запер в Городище. Но Маховскому во-время подали помощь поляки, возвращавшиеся из московского похода, и Сирко принужден был отступить к Торговице [52].
Царь, узнав об отходе Сирка далеко за Днепр, написал ему письмо, чтобы он соединился с Брюховецким, стоявшим в Каневе, и действовал бы с ним заодно против врагов. Но на это требование Сирко отвечал царю собственным письмом, в котором говорил, что он готов, сколько Бог всемогущий подаст ему помощи, радеть для государя, но к гетману двинется только тогда, когда отступят неприятели, татары и лихи, ежедневно докучающие около украинских городов.
В отсутствие Сирка приходили “легкимъ дЪломъ небольшіе люди” татар. Они переправились через Днепр под Бужиным, прискакали под Лубны и Миргород. Брюховецкий, услышав о том, выслал против них из Канева полковника Ермоленка, и татары побежали назад. Августа 6 числа они снова перевозились на обратном пути у Бужина через Днепр. В это время плыли вверх по Днепру своими судами запорожские козаки и, увидя татар, сделали с ними бой, во время боя многих побили и потопили, трех человек взяли в плен и отправили их, в качестве языков, к гетману Брюховецкому. Недобитые татары бежали к Павлу Тетере и Стефану Чарнецкому [53].
Между тем Сирко, оставив Торговицу и усилившись калмыками, прошел полями, минуя ляхов, в Белогородчину на Буджак, разгромил там несколько татарских селений и повернул назад. Но в это время, под Гараджиным, на него напал полковник Маховский [54] с татарами, отделившийся от Чарнецкого, и разбил калмыков; вместе с калмыками погибло и несколько козаков. Сам Сирко с остатком войска спасся и ушел в Запорожье и там остался на долгое время [55]. Вероятно, в это именно время, к нему прибыл, посланный с Дона, козак Максим Щербак с листом и калмыками, но Сирко не принял листа, а послал его с тем же Щербаком и калмыками в Канев к гетману [56].
Тем временем Григорий Косагов, покинутый Сирком, понес поражение от поляков, августа 1 дня, вблизи Корсуня, куда его послал гетман Брюховецкий, по-прежнему стоявший в Каневе и никуда не двигавшийся. Потерпев поражение, Григорий Косагов занес жалобу в Москву на недостаток войска и продовольствия; его жалобу поддержал и Сирко. Тогда из Москвы сделан, был запрос гетману Брюховецкому о продовольствии козаков и русских ратников. На тот запрос гетман Брюховецкий отвечал, что хлебный запас он аккуратно раздал московским ратникам и запорожским козакам в Каневе, Переяславе, Запорожье и Кодаке, но что московские ратные люди, получив хлебный запас, продали его и сами разбежались вон от службы. Что же касается запорожцев, то они должны быть довольны гетманом, в особенности их кошевой атаман Иван Сирко: “видитъ Богъ, что онъ отъ меня и отъ войска был сытъ; кромЪ другихъ знатныхъ даровъ, я далъ было ему мельницу и домъ съ засЪвками, также и брату его мельница дана была; не вЪдаю, чего еще отъ меня хотЪлъ; бесчестья и обиды от меня никакой нЪт” [57].
Также печально было положение и третьего союзника Москвы, наказного кошевого атамана Сашка Туровца, все еще стоявшего в Умани.
Сентября 2 дня Сашко Туровец отправил Ивану Брюховецкому посланца Гаркушу и через него сообщил гетману, что если он не пришлет ему в Умань помощи, то город изменит царю, потому что в нем очень мало осталось запорожских казаков. С Туровцом стоял и майор Михаило Свиньин, у которого было всего лишь 100 человек ратников. Но и сам гетман располагал таким малым числом войска, что подать помощи Туровцу не мог [58].
В начале сентября месяца стало известно” что Павел Тетеря заручился союзником, брацлавским полковником Остапом Гоголем, вновь предавшимся заднепровскому гетману; что Ставища терпели осаду от Чарнецкого и татар и просили помощи у Сашка Туровца, а Сашко Туровец ждал помощи от Косагова. Сам Косагов в это время стоял в Каневе к жаловался царю на свое бедственное положение: он писал о побегах от него ратных людей, как русских, так и слободско-украинских [59]; из них некоторые, забрав жалованье и хлеб, бежали еще из Сичи, другие уже из Канева. Жаловался он по-прежнему и на недостаток продовольственных запасов: посланный им в Ахтырку за хлебом, рейтар Сукачев за одну осмачку муки платил 13 алтын и 3 деньги, да и то мука та не доставлена в Запорожье [60]. Несмотря на все это, царь, понимая, насколько опасно положение Уманя, приказал Григорию Косагову идти в помощь Туровцу. Косагов, октября 21 дня, двинулся к Уманю, но Чарнецкий и Тетеря, узнав о том, не допустили его до Уманя, напади на него в Медведовке и продержали в осаде в течение четырех недель, делая “жестокие приступы” к местечку. После этого Чарнецкий и Тетеря, видя урон в своих людях, от Медведовки и Лысянки отступили, а Косагов двинулся к Каневу, но на дороге, декабря 12 дня, под Староборьем сошелся с изменниками корсунскими черкассами и поляками и побил их, после чего пришел в Канев; в Каневе он сдал всех ратных людей воеводе Федору Протасьеву, а сам уехал в Белгород [61].
После отъезда Косагова в Белгород положение запорожцев и ратных московских людей в Умане стало совсем безнадежным. Тогда на выручку их гетман Брюховецкий послал двух полковников, Андрея Богомаза и Ивана Чепеля с двумя пушками и двумя бочками пороху. Богомаз и Чепель, прибыв в Умань, нашли, однако, город уже свободным от врагов, так как последние, прослышав о движении козацкого отряда, посланного Брюховецким, бежали. Жители Уманя сдали город пришедшим полковникам, и последние освободили запорожцев и московских ратных людей из тюрьмы, где они сидели, закованные в кандалах. Освободив Умань, Богомаз и Чепель ушли далее против поляков [62].
И в походе под Умань, и в деле под Медведовкой и Староборьем Косагов действовал один без кошевого Сирка. Очевидно, Сирко, вернувшись из-под Гараджина в Сичь, все время оставался в Запорожье: он был недоволен на гетмана Брюховецкого и поэтому самому сидел в Сичи. Раздор у Сирка с Брюховецким произошел, по-видимому, из-за того, что гетман вступил в сношения с крымским ханом, не предупредив о том кошевого. В октябре месяце Сирко из Запорожья ездил в Белгород и объявил воеводе города, князю Борису Репнину-Оболенскому, что перед его отъездом из Сичи прибыли туда одни, а потом и другие посланцы гетмана Брюховецкого, ехавшие через Запорожье в Крым с листами и с предложением мира от гетмана хану. Запорожцы первых посланцев отпустили в Крым, а вторых воротили назад к гетману. Из Белгорода Сирко вернулся в Харьков, и князь Репнин немедленно сообщил о том царю. Царь особой грамотой велел Репнину объявить Сирку, что гетман сносился с Крымом не без повеления государя и приказал внушить кошевому, чтобы он вернулся в Запороги и служил бы по-прежнему государю, промышляя, сколько Бог поможет, над неприятелями, а жену бы свою оставил, где захочет, в одном из городов великого государя. Репнин сообщил содержание грамоты Сирку и просил его приехать вновь в Белгород. Сирко лично к князю не поехал, а вместо себя отправил ему письмо, в котором писал, что из Запорожья в Харьков к нему прибыло сорок семь человек козаков и сообщили ему о грозящей беде черкасским городам со стороны турок и татар: в первых числах ноября перед выездом посланцев из Сичи запорожские козаки захватили на Днепре и взяли в полон несколько человек турок и волохов, выехавших из города Аслама на четырех судах, в каждом судне по тридцати человек, для добычи на реку; тридцать человек из пленных козаки оставили на Запорожье, а трех отправили к гетману Брюховецкому. В распросе пленные турки показали, что турецкий султан помирился на семь лет с германским цесарем, и белогородские татары, в числе 5 000 человек, пошли в заднепровские черкасские города. Декабря 10 дня Сирко, наконец, приехал и сам в Белгород из Харькова. Явившись к князю Репнину-Оболенскому, он объявил, что служить великому государю готов, но только ехать ему без государева листа и указа в Запорожье нельзя; только получив государев лист, он может вернуться назад, да и то тотчас нужно объявить о том, что ссылка Брюховецкого с ханом сделана по государеву указу; без государева же листа запорожские козаки или его убьют, или в Крым к хану отошлют; самого гетмана также нужно известить о том, что Сирко едет в Запорожье по воле царя [63].
Успокаивая Сирка, царь Алексей Михайлович вместе с тем успокаивал и гетмана Брюховецкого: Брюховецкому велено было сказать, что его посланцев, отправленных через Запорожье в Крым, запорожцы не пропустили по своему неведению: “Запорожцы учинили то нЪвЪденіемъ, потому что имъ великого государя указъ невЪдомъ былъ, и онъ бы, гетманъ, того себЪ ни въ какое сомнЪніе не ставилъ” [64].
Несмотря на все убеждения со стороны князя Репнина-Оболенского вернуться в Сичь и по-прежнему служить царю, Сирко остался непреклонен, и если вернулся из Белгорода, то вернулся, как можно думать, в Харьков, а не в Запорожье.
В Запорожье в то время был кошевым атаманом Иван Щербина. В начале месяца ноября он написал письмо Ивану Брюховецкому и отправил его к гетману через товарищей Сушковского, Гулака, Мартына и Ромашку. В этом письме Щербина прежде всего извещал гетмана о взятии запорожцами “мечом” несколько человек ушкал и об отправке двух из них к гетману в качестве языков; потом просил гетмана доставить в Сичь смолы, железа и полотна для сооружения речных стругов, для чего у многих уже и дерево заготовлено и что все единомысленно дожидают, чтобы, по истечении зимы, приняться за сооружение судов; далее кошевой просил гетмана, ввиду отсутствия в войсковой казне пороха и ввиду замыслов неприятеля достать “вЪчную столицу” запорожскую, прислать на зиму в Сичь запас пороху; кроме того, просил прислать в сичевую Покровскую церковь триодь постную, апостол и кадильницу, потому что церковь сичевая сгорела и из нее не успели ничего выхватить, отчего ни теперь, ни в предстоящий великий пост не по чем будет и службу править; на особом листочке Иван Щербина, через своего приятеля и товарища, просил еще гетмана, если возможно, привезти “с той стороны” Днепра жену кошевого, за что обещал служить гетману за его милость. Письмо писано ноября 8 дня, 1664 года, с Коша на Волынке [65].
Гетман, получивши письмо кошевого Щербины, немедленно послал в Сичь несколько кусков полотна на паруса. Но к большому сожалению запорожцев, это полотно истреблено было пожаром и тогда они отправили посланцев через гетмана в Москву с просьбой выслать им тысячу штук полотен и сотню бердышей, которые нужны были на морские суда. Отпуская от себя запорожских посланцев в Москву в половине января 1665 года, гетман дал им подробную “информацию”, что и как говорить перед царем. В этой информации было сказано что низовые козаки готовят морские суда, а подошвы для тех судов приказал изготовить сам гетман, что запорожцы не гуляли даром, а разбили на воде, у урочища Носоковки, несколько турецких судов, высланных из городка Тавани под Сичь, и взяли в плен 60 человек турок, из коих трех отправили из Коша в Канев для свидетельства верной царскому величеству службы. На просьбу запорожцев и на представление о них со стороны гетмана царь приказал полотна послать из разряда, если они не посланы, в малороссийские города, а бердыши — из Москвы, а за подвиги запорожцев похвалить их через гетмана [66].
Дружелюбные отношения запорожских козаков к гетману неожиданно перешли во враждебные, и в этом случае виновником открывшейся вражды был сам Брюховецкий. Брюховецкий, извещая царя о подвигах запорожских козаков, вместе с этим высказал мысль о посылке в Запорожье, в виде постоянных управителей, московских воевод; для опыта, он советовал прежде всего послать воеводу в город Кодак. Эту меру, т.е. назначение московских воевод, он хотел применить и во всей Малороссии с целью усилить и укрепить через них гетманскую власть. Царь вполне одобрил эту меру, и в Запорожье отправлен был думный дворянин Яков Тимофеевич Хитрово [67].
Известие об этом встречено было в Запорожье с открытым негодованием, и когда туда прибыл вновь посланный для войны с татарами и поляками Григорий Косагов, то он встречен был враждебно низовым войском. В марте месяце 1665 года Косагов писал письмо из Запорожья гетману Брюховецкому и в нем представил картину хаотического состояния Запорожья и свое отчаянное положение среди запорожцев. “Уже раньше этого я писалъ къ тебЪ, государю моему, о настроеніи запорожскомъ, о противности запорожцевъ къ тебЪ и о нелюбви ихъ къ ратнымъ великаго государя людямъ. И нынЪ, государь, все по-прежнему; живу я здЪсь, не зная въ качествЪ чего, невольника или подзорца: вЪстей, которые къ нимъ приходятъ, мнЪ не объявляютъ никакихъ, ни о чемъ со мною о промысле неприятельскомъ не совЪтуются и ходить добрымъ людямъ, которые вЪрно служатъ великому государю и хотять видеть твою милость, не позволяютъ. Если не вЪришь мнЪ, то изволь о всемъ томъ расспросить Павла Рябуху и особо товарища его Павляка… Начало, государь, недоброе: первЪе всего запорожцы скинули съ кошевства Шкуру за то, что онъ приходилъ ко мнЪ и къ воеводЪ Якову Тимофеевичу Хитрово и совЪтовался съ нами о томъ, какъ строить дЪло государя, а также и за то, что калмыкъ не допустилъ громить. А на Шкурино мЪсто заднЪпряне выбрали было злохитрого Ивана Курилова, всЪми единодушно похваляемого на радЪ за то, что онъ когда-то громилъ казну великаго государя. Но полтавцы и иные тЪхъ городовъ козаки устояли и выбрали… [68] Но ему заказано ко мнЪ ходить и знаться со мной. Другое вотъ что: лаяли Павла Рябуху за то, что онъ казны государевой, посланныхъ въ Крымъ къ хану соболей съ подъячимъ и толмачами, не громилъ: о томъ онъ и самъ скажетъ тебе, государю моему, если спросишь. Третье, следующее: послали запорожцы на Кодакъ козаковъ и не велЪли пускать въ него великаго государя московскихъ людей для того, чтобъ заднЪпровскимъ измънникамъ, черкасцамъ, крыловцамъ и другимъ, которымъ безъ ДнЪпра быть нельзя, дорога была чиста ДнЪпромъ. Боюсь, государь, чтобы изменники не были впущены въ Кодакъ, замыслами злохитрыхъ людей. Сами кодачане присылали кь войску съ жалобой на недостатокъ борошна (хлЪба) у нихъ и съ заявленіемъ, что если ты выкажешь имъ гнЪвъ и не пришлешь имъ борошна в Кодакъ, они покинуть его… Марта 1 дня пришелъ в СЪчу изъ Перекопа Бутъ житель Нового-Константинова, но ко мнЪ его для разузнанія вестей не прислали и что он говорилъ, мнЪ знать не дали. Но марта 2 дня любовью добрыхъ людей я свидЪлся съ темъ Бутомъ и онъ мнЪ сказалъ, что пять недЪль назадъ орда, въ немаломъ чнслЪ пошла на Русь… Илько Волошенинъ, идя изъ полона, видЪл ту орду на реке Ингульце. Да тотъ же Бутъ говорилъ, что ногай съ улусами выпущенъ изъ Крыма кочевать въ поле и, по однимъ, пошелъ подлЪ Гнилого (Азовскаго) моря, а по другимъ подлЪ Чернаго на СтрЪлицЪ и весною хотятъ идти на нихъ. И я не знаю, какъ мнЪ быть; слыша ихъ дурные похвальбы, опасаясь съ ними (запорожцами) идти, людей же ратныхъ при мнЪ немного, въ походъ съ малымъ числомъ идти опасно, въ городкахъ оставить малое число тоже худо. Былъ у меня небольшой умишка, государь, а нынЪ и тоть пропалъ отъ большихъ и бссиорядочныхъ бЪдствій. Умилостивись, государь мой, и хотя письмами прикажи веселить ратныхъ людей московского государя, чтобъ они не вопили; и о прибавкЪ ратныхъ людей изволь къ боярину князю Борису Александровичу РЪпнину въ Белгородъ отписать; къ тому жъ ему и указъ великаго государя посланъ съ приказаніем выслать въ Запороги бЪглыхъ людей, и отъ боярина съ тремя посыльщиками послано около 300 чЪловекъ ратныхъ людей, но отъ нихъ только одни писанныя на бумагЪ, имена дошли, а людей Богъ дасть, — съ дороги, говорятъ, разбЪжались все, а на Запорогахъ большая надобность, государь, въ ратныхъ людяхъ” [69].
И точно, в Запорожье ощущалась большая нужда в ратных людях: с одной стороны угрожала большая опасность городу Кодаку, где сидел московский воевода и на который делали нападение, грабя рыбные снасти и тайно в него входя, черкассцы, отправлявшиеся за добычей на пороги Днепра; с другой стороны, большая опасность была и самой Украйне от татар, которые, вышед из своих степей, бросились на речку Самарь и хотели что-нибудь отхватить от городов, которые над Ворсклой рекой [70].
Всему горю мог бы помочь мужественный и в военных делах опытный Иван Сирко, но он по-прежнему отстранялся от дел и в конце месяца апреля, 1665 года, явился к князю Репнину-Оболенскому с просьбой о дозволении пропустить его зачем-то в Москву [71].
На слезную просьбу Косагова царь приказал Брюховецкому отделить несколько ратных людей воеводы Федора Протасьева и послать их с полковником Силой Петровичем в Запорожье. Но против этого взмолился гетман Брюховецкий, просивший много раз помощи себе из Москвы против татар и ляхов [72].
И просьбы Брюховецкого были небезосновательны: враги московского царя поднимались отовсюду, а отражать их было некому. Так, в это время выступил на сцену новый противник Москвы, полковник Степан Опара. Июня 11 дня 1665 года с двумя полками заднепровских козаков да с татарами он подступил к Уманю, взял его в свои руки, запугав жителей города именем татар, и всех бывших в нем еще с прошлого года ратных московских людей с майором Михаилом Свиньиным в плен побрал и под караул отдал, а иных и вовсе побил [73].
Но с июня же месяца такое положение дел стало изменяться к лучшему: в это время запорожцы и калмыки (последние в числе 10000 человек) выищи из Сичн и ударились под Перекоп и побили там около 10000 татар, после чего собирались идти в помощь гетману; в то же время пришел, царский приказ князю Репнину-Оболенскому отпустить, из Белгорода в полк двум тысячам пятистам человекам Григория Косагова и отвезти в липах в Запорожье для запаса хлебных продовольствий по чети на человека [74].
В начале августа в Сичи оказался уже и сам Сирко; при нем было несколько тысяч человек калмыков. Гетман Брюхоаецкий, стоявший в это время в Гадяче, отправил в Запорожье посланца за калмыками, приглашая их идти к Гадячу. Калмыки сперва послушались было гетмана, но потом, оставшись недовольными на него, вернулись в Сичь и оттуда вместе с Сирком и запорожцами, ходили на татар. “А то задля того гнЪвъ узяли, же (что) гетманъ Бруховецкий самъ зъ ними не пойшолъ на войну” [75].

Примечания:

1. Акты южной и западной России, V, 137.
2. Акты южной и западной России, V, 136.
3. Акты южной и западной России, V, 137.
4. Летопись Самовидца, Киев, 1878, 86.
5. Акты, V, 137; Соловьев, История России, XI, 148.
6. Акты южной и западной России, V, 138, 163.
7. Акты южной и западной России, V, 138,139.
8. Акты южной и западной России, V, 139,140.
9. Акты южяой и западной России, V, 139.
10. Акты южной и западной Росеии, V, 191,192.
11. Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 78.
12. Акты южной и западной России, V, 141.
13. Акты южной и западной России, V, 142.
14. Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 79.
15. Акты южной и западной России, V, 143—143.
16. Акты южной и западной России, V, 145,146.
17. Акты южной и западной России, V, 142.
18. Акты южной и западной России, V, 146.
19. Акты южной и западной России. V, 147.
20. Акты южной и западной России, V, 148,149.
21. Акты южной и западной Росми. V, 149.
22. В другом акте он называется Пилипкою.
23. По одним документам Чугуй, по другим Чугай.
24. Соловьев, История России, Москва, 1880, XI, 155.
25. Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 78.
26. Акты южной и западной России, V, 153,154.
27. Акты южной и западной России, V, 151,152.
28. Сам Сирко писал, что он вышел января 8 числа.
29. Акты южной и западной России, V, 150.
30. Называемого иначе Сулимкой или Сулименком.
31. Очевидно, Виговский, убедившись лично в бессилии Польши в борьбе с Москвой, снова хотел завести сношения с московским царем.
32. Latopisiec Joachima Jerliesza, Warszawa, 1853, II, 1892.
33. Соловьев, История России, Москва, 1880, XI, 157.
34. Ольховец — приток Гнилого-Тикича, ниже Лысянки.
35. Акты южной и западной России, V, 156.
36. Акты южной и западной России, V, 201.
37. Величко, II, 86; Самовидец, Киев, 1878, 85.
38. Ригельман, Летопись, Москвa. 1847, II, 74.
39. В имении А.К. Мартоса, Терновке, Киевской губернии, Черкасского уезда.
40. Акты южной и западной России, V, 202,200.
41. Latopisiec Joachima Jerlicza, Warszawa, 1853, II, 92.
42. Акты южной и западной России, V, 154,155,157.
43. Акты южной и западной России, V, 199.
44. Акты южной и западной России, V, 200.
45. Акты южной и западной России, V, 206.
46. Акты южной и западной России, VI, 85; V, 204.
47. Акты южной и западной России, V, 203.
48. Летопись Самовидца, Киев, 1878, 86.
49. Акты, V, 157,203; Самовидец, 86; Ригельман, II, 76.
50. Хоругвь — боевая единица, вроде теперешнего батальона.
51. Акты южной и западной России, V, 201,206,207.
52. Шмидт, История польского народа, Спб., 1866, II, 320.
53. Акты южной и западной России, V, 209,211,215.
54. По летописи Белозерского Маковский, Киев, 1856, I, 76.
55. Летопись Самовидца, 86; Акты, V, 217.
56. Акты южной и западной России, VI, 85.
57. Акты южной и западной России, V, 223—225; Бантыш-Каменский, Источники малороссийской истории, Москва, 1858, I, 163.
58. Акты южной и западной России, V, 160.
59. Между последними был харьковский сотник Лащенко.
60. Акты южной и западной России, V, 160,161,163,164.
61. Акты южной и западной России, V, 165, VI, 170.
62. Акты южной и западной России, VI, 169.
63. Акты южной и западной России, V, 216—218.
64. Акты южной и западной России, V, 218.
65. Акты южной и западной России, V, 227.
66. Акты южной и западной России, V, 237,240.
67. Акты южной и западной России, V, 239.
68. Вследствие порчи письма имя кошевого исчезло.
69. Акты южной и западной России, V, 261,262.
70. Акты южной и западной России, V, 265.
71. Архив мин. иностр. дел, 1665, св.20, № 23.
72. Акты южной и западной России, V, 274.
73. Акты южной и западной России, V, 276.
74. Акты южной и западной России, V, 283,284,289.
75. Летопись Самовидца, Киев, 1878, 91.