План турецкого султана Мухаммада IV о разрушении Сичи.— Присылка им в Крым 15000 человек янычар.— Поход крымского хана с 40000 татар и 15000 янычар в Сичу, случайный спаситель Сичи Шевчик.— Избиение тринадцати с половиной тысяч янычар в Сичи.— Погоня rозаков за ханом и очищение Сичи от неприятельских трупов.— Письмо хана в Сичь с просьбой о выкупе пленных.— Поход Сирка в Крым, разделение на две половины войска и страшный погром Крыма, возвращение назад, отдых в степи и избиение 4000 человек христиан.— Прибытие Сирка в Сичу и отправка листа крымскому хану и смехотворного письма турецкому султану.
Не насытившись поглощением премногого козацко-русского народа, разорением семнадцати городов во главе с Лодыжиным и Уманью, не удовольствовавшись обращением их в пепел и сравнением с землей, турский султан Мухаммед IV задумал истребить все запорожское войско и разорить самый Кош его. На это дело он прислал осенью 1675 года на кораблях из Константинополя в Крым 15000 отборных стамбульских янычар и велел крымскому хану с этими янычарами и со всей крымской ордой, при наступлении зимы, постараться выбить всех запорожцев до конца, а самую Сичь их разорить до основания. Хан, желая слышать о том приказание из уст самого султана и его визиря, бегал налегке той же осенью в Стамбул и, недолго оставаясь там, повернул в Крым; все время после этого он советовался со своими крымскими султанами, агами и мурзами и выискивал способы, какими можно было бы исполнить свой злой умысел над войском низовым запорожским и его кошем. После совета постановлено было привести в исполнение злое приказание турецкой Порты непременно в предстоящую зиму, на святках Рождества Господня, когда войско запорожское привыкло гулять и подпивать. И вот, как скоро тогдашняя зима, “чрез майстерство крепких морозов своих”, замуровала днепровские глубины и речки полевые твердыми льдами и приодела достаточными снегами, тогда крымский хан тот же час приказал сорока тысячам крымской орды быть готовыми для военного похода, а пятнадцати тысячам янычар велел дать лошадей, не объявляя никому, куда именно он поведет их в поход. Когда кончился филиппов пост, тогда сам хан, снявшись из Крыма со всем названным войском своим, пошел по направлению к запорожской Сичи, стараясь держаться в нескольких милях от берега Днепра, чтобы не быть замеченным запорожцами, зимовавшими по днепровским островам и веткам и чтобы все войско запорожское низовое каким-нибудь способом не узнало о том. На третью или четвертую ночь Рождества Христова, в самую полночь, хан, приблизившись к Сичи, захватил сичевую стражу, стоявшую в версте или в двух верстах от Сичи на известном месте, и от этой стражи узнал, что войско пьяное спит беспечно по куреням и что другой стражи нет ни около, ни в самой Сичи; хан очень обрадовался этому и сейчас же, выбравши самого лучшего из пойманных сторожевых и пообещав ему свободу и большую награду, приказал ему провести пехотных янычар во внутрь запорожской Сичи чрез ту форточку [1], которая, по показанию самих сторожевых, не была заперта на ту пору. Итак, отправивши всех янычар в Сичу с названным запорожским сторожевым, хан приказал им, вошедши в нее, “учинить належитий военный над пьяноспящими запорожцами промысел”. Сам же между тем, объехавши с ордой вокруг Сичь и густо обступивши ее, стоял неподалеку на поготове, чтобы не выпустить и “духа имеющих утекать” запорожцев. Но на этот раз над турками и татарами сбылась старая пословица: “Що чоловiк coбi обiцує, тоє Бог ницує”: надежда хана выгубить все запорожское войско и разорить самый Кош не осуществилась. Хотя хан и знал, что войско запорожское привыкло в праздничные дни подпивать и беспечно спать, но не припомнил того, что множество этого же самого войска имело обыкновение собираться в праздник Рождества Христова до Сичи со всех низовых днепровских лугов [2] и что большинство из этого войска были трезвые, а не пьяные люди. Но вот настал “полуночный час”. Все войско, не слыша ни о какой тревоге и не имея вести о намерении бусурман, “зашпунтовавшись” в куренях, беспечно опочивало; в это самое время янычары, тихо введенные чрез открытую фортку пойманным запорожским сторожевым, вошли в Сичу и наполнили собой все ее улицы и переулки и так стеснились, как то бывает в церкви. Однако, имея в руках готовое оружие, они помрачены были всевидящим Богом в их разуме: войдя в Сичу, они и не подумали о том, что дальше делать и каким способом разорить то рыцарское гнездо низоводнепровских козаков, наших мальтийских кавалеров, и как их всех выбить до конца; или, быть может, начальники янычар, за теснотой, не могли сойтись и посоветоваться между собой, как начать и кончить свой злодейский умысел. Так или иначе, но, наполнив собой всю Сичу, захватив все сичевые арматы, заступив все открытые места, янычары стояли несколько времени в недоумении и тихом молчании. Когда же повернуло с полночи и Бог Вседержитель благословил соблюсти в целости то православное и преславное низовое запорожское войско, тогда он отогнал сон некоему Шевчику, казаку одного куреня; этот Шевчик, вставши для своего дела и отворивши кватерку [3], начал сквозь оконную щель присматриваться, рано ли еще или нет, и неожиданно увидел людей, неприятелей-турок, всю улицу заполнивших собой. Шевчик пришел в ужас; однако, тот же час тихо засветил несколько свечей в своем курене, сообщил знаками пятерым или шестерым товарищам своим, еще не ложившимся спать, но сидевшим в углу куреня, закрывшимся там и игравшим в карты. Товарищи, услышав слова Шевчика и побросав карты, зараз бросились тихонько ко всем окнам куреня своего и, не отворяя их, стали присматриваться в оконные щели, чтобы убедиться, правда ли то, что сказал Шевчик. Когда же и сами увидели, что Сичь их наполнена неприятелями-турками, те немедленно и возможно тихо побудили всех товарищей своего куреня, которых было до полутораста человек, и сообщили им о грозившей беде. Товарищи быстро повставали, тихо поодевалиеь, осторожно забрали в руки оружие и потом, после совета с куренным атаманом, решили устроить следующее: поставить к каждому окну по несколько человек лучших стрельцов, чтобы они беспрестанно стреляли, а другие, чтобы только заряжали ружья и первым подавали. Устроивши все это без великого шума и помолившись Бегу, козаки, сразу поотворяли все окна и оконницы и начали густо и беспрестанно стрелять в самое скопище янычар, сильно поражая их. Тогда другие курени, услышав выстрелы и увидевши неприятеля, тот же час открыли со всех сторон через окна густой и беспрестанный мушкетный огонь, и как бы молнией осветили темную ночь в Сичи, тяжко поражая турок, кои от одного выстрела падали по двое и по трое человек. Янычары же, не имея возможности, вследствие своей тесноты, направлять оружие прямо против куренных окон, стреляли в воздух и, “аки козлы между собою мятущися”, падали на землю убитыми и утопали в собственной крови. Когда же толпы янычар стали редеть по улицам и переулкам, так что их едва третья часть осталась в живых, тогда запорожцы, видя, что стреляя из куреней на неприятелей, они стреляли друг против друга и наносили себе тем вред, крикнули единогласно до ручного бою; и так по той команде тотчас все разом, высыпавши из куреней, с мушкетами, луками, копъями, саблями и дрекольем, начали доканчивать ручным боем еще оставшихся в живых турок, нещадно поражая их. На самом рассвете дня они покончили с турками, и всю Сичь и все курени со всех сторон, и всю божественную церковь и все арматы окрасили и осквернили бусурманскою кровью, а все сичевые улицы и переулки неприятельскими трупами завалили. Трупы те лежали, облитые их же собственной кровью, склеенные и замороженные сильным морозом, бывшим в то время. Как велико было их число, видно из того, что из пятнадцати тысяч янычар едва полторы тысячи ушло из Сичи и спасено татарами на лошадях. А между тем хая, стоявший около Сичи и ожидавший конца задуманной облавы, увидя несчастный конец неудавшегося замысла, взвыл, как волк, подобно древнему Мамаю, побежденному русскими на Куликовом поле при реке Непрядве, видя, какое великое число отборных стамбульских янычар он потерял и выгубил, рассчитывая завоевать запорожскую Сичу. Пораженный, вследствие этого несчастья, великим страхом, он бросился от Сичи, днем и ночью спешил в Крым, боясь, чтобы раздраженные запорожцы, севши на коней, не догнали и не разгромили его самого.
Скоро после смутной и кровопролитной ночи людским очам пришлось увидеть пасмурный и невеселый день. В тот день, после войскового совета, а более всего после приказа кошевого Сирка, около двух тысяч доброго панцырного запорожского товариства, севши на коней и объехав всю Сичу кругом, бросились по следам хана. Но потом, пройдя от Сичи миль “о полтрете” и убедившись, что хан от боязни действительно убежал в Крым, товариство повернуло назад к Сичи и пришло назад как раз к концу божественной службы. По окончании службы все войско отпело общий благодарственный молебен пресвятой Деве Богородице и своей всеблагоутробной защитнице, а затем приступило к похоронам своих товарищей, сраженных в бою; всех их было убито в ночной “заверусе” пятьдесят человек, а ранено до осьмидесяти [4]. Убитых товарищей тогда же, прежде похорон янычар, предали земле “честным и знаменитым погребением” и приказали сичевым священникам служить по ним сорокоуст неотлагаемо и беспрестанно с приличным за труды вознаграждением, а раненых распорядились отдать на излечение сичевым цырульникам с награждением из войскового скарба. После этого козаки разошлись по своим куреням я весь тот день гуляли в своих куренях, стреляли из ружей, палили из нушек, так густо окропленных бусурмансквй кровью. Трупы смерзших янычар пока оставались на улицах и переулках и представляли из себя настоящие валы и могилы.
На другой день, как только стало светать, тот же час, по приказу кошевого, ударили в котлы на раду. Собравшееся на раду войско держало совет о том, как поступить с трупами янычар. Одни советовали повыволакивать трупы из Сичи и сжечь их по бусурманскому обычаю; другие находили удобным передать их на съедение зверям и птицам, подальше оттащив от Сичи; третьи нредлагали в землю позагребать, а четвертые — в воду повкидать. Из этих советов три не были приняты: первый, если в землю погребать, то много времени придется употребить, да и никто даром работать не станет, мерзлой земли копать; другой, если палить, мятого дров пришлось бы истребить; третий, если отдать на съедение зверям, то звери, расстервившись, и живому войску могут принести шкоду; а на четвертом совете все войско остановилось: повытащив из Сичи все трупы убитых янычар, отдать их днепровским глубинам и быстринам.
Тотчас после этой рады отправлено было несколько сот человек на Днепр для рубки “полонок”; другим приказано было разделить смерзшиеся вместе трупы и приготовить их для выволакивания из Сичи, а третьим ведено быть готовыми с конями и арканами. Так, около условленного часа козаки, работавшие на Днепре, дали знать кошевому и куренным атаманам, что они уже приготовили пять или шесть обширных “полонок” на Днепре. Тогда немедленно приказано было цеплять арканами окровавленные собственной кровью и смерзшиеся от сильных морозов трупы янычар, привязывать их до кульбачных стремян по десять, по двадцать и больше того, “плитами и брилами” прочь из Сичи таскать и около “полонок” оставлять; а бывшей на Днепре пехоте велено те смерзшиеся трупы янычар в “полонки” втаскивать и под лед пускать. А так как того дня всех трупов выволокти из Сичи не могли, то и на другой день до обеденной поры войско должно было заниматься тем же.
Из добычи от убитых янычар, кроме оружия, осталось запорожцам очень мало; ибо на мертвых и смерзшихся трупах кафтаны, кунтуши, кожухи, шаровары, шапки, пояса, сапоги были точно вымочены в бусурманской крови и казались сплошными смерзшимися плитами, так что если бы кто захотел снять с них что-либо и тем осквернить руки свои, то разве отрубливал бы один труп от другого топором, а дорогое одеяние сдирал бы шматками; также, если кто хотел вынуть из-под трупов оставшееся оружие (первое оружие тот же час по окончании битвы вынуто было из-под трупов еще не смерзшихся), то опять-таки должен был разрубывать трупы, а рога и шабелтасы [5] просто обрезывать около них.
Когда же, наконец, все трупы отданы были днепровским глубинам, тогда все войско, вместе собравшись, поочищало и повыскабливало все улицы и переулки в Сичи и за Сичь все с снегом повыметало, также пообтесывало и пообмывало все страшно облитые кровью стены куренные и арматы сичевые; а переночевавши и отправивши рано заутренню, за ней божественную службу и за божественной службой молебен отпевши и воду освятивши, все сичевые священники со всем церковным клиром пошли по улицам, переулкам и куреням, беспрестанно молитву читая и святой водой все места окропляя. По окончании очистительной церемонии, все войско до самого вечера весело гуляло и подпивало, простые козаки, собравшись в куренях, а знатные у кошевого атамана Сирка, но гуляло тихо, без арматных и мушкетных громов [6].
На другой день после всего этого запорожцы поднялись рано, вновь собрались на раду, поделили по жребию все оружие, найденное между трупами янычар и до времени сложенное в общую кучу, и затем решили написать гетману Дорошенку “прикрое и досадительное” письмо, приписывая злодейский умысел нападения татар и турок на Сичь его злобе и коварству. Отправка письма Дорошенку возложена была на кошевого Сирка. Сирко послал его чигиринскими чумаками, случившимися на ту пору в Сичи. Дорошенко, прочитав то письмо, страшно разъярился на запорожских козаков, но потом, одумавшись и успокоившись от гнева, послал им с своей стороны пространное письмо, уверяя клятвами и присягами, что он чист в отношениях к ним; что он даже питает дружбу и особенную приязнь ко всему запорожскому войску. Запорожцы, получив от гетмана это письмо, скоро смягчились и в свою очередь уверяли, что они, кроме приязни, ничего другого не питают к гетману.
После страшной и кровавой битвы, кроме тринадцати тысяч пятисот человек убитых в Сичи, осталось еще в плену полтораста человек янычар и четыре аги: они скрылись в разных местах между строениями. Крымский хан, узнав об этом, тот же час написал Сирку и всему запорожскому войску письмо, в котором усердно просил отпустить невольников в Крым. Сирко и все войско согласились на то. Тогда хан прислал за ними подводы, а вместе с подводами и подарки низовому товариству: двенадцать тысяч киндяков и шесть больших бут доброго крымского вина. Запорожцы, приняв подарок, отпустили полтораста невольников янычар, снабдив их на дорогу хлебом, мясом и рыбой, но четырех аг оставили у себя, потому что хотели получить за них выкуп по две тысячи левов с каждого. Но как скоро деньги пришли, тогда и четыре аги, получив вспоможение на дорогу, были честно отпущены в Крым. Между тем турецкий султан, услышав о гибели своих янычар в запорожской Сичи, страшно озлился на своего визиря, который посоветовал ему отправить на запорожцев янычар. Он готов был предать его смертной казни, но потом, однако, даровал ему жизнь; зато забрал все его имущество в казну, а самого отправил в вечную ссылку на остров Родос.
После этого истребления янычар в Сичи, турки на все время не осмеливались предпринимать походов против запорожских козаков с целью искоренения их войскового Коша. Напротив того, нападение татар и турок на Сичь дало повод самим запорожцам вторгнуться в Крым. Того же 1675 года в последних числах июля месяца, созвав в Сичь запорожское товариство из ближних и дальних полевых веток и речек, кошевой атаман всего низового запорожского войска Иван Сирко предложил ему на главной раде идти на Крым и отомстить крымскому хану за прошлозимнее нападение, вред и беспокойства, причиненные им всему низовому войску; а именно за то, что хан, пришед ночью с турецкими янычарами и ворвавшись, подобно злодею, в запорожскую Сичь, хотел разрушить ее до основания, а все находившееся в ней низовое войско истребить и в плен забрать. На предложение Сирка все войско охотно согласилось, прося его вести на такое доброе дело. Тогда Сирко распустил из Сичи все войско по речкам и веткам приказал ему изготовиться в поход на Крым на три недели, запастись харчей и прочими военными принадлежностями, и через две недели явиться в Сичу. Войско, охотно выполнив приказание кошевого, явилось со всем необходимым в Сичь. Тогда Сирко, выбрав лучших из козаков, числом около двадцати тысяч человек и перешед Днепр на крымскую сторону, двинулся со всевозможной поспешностью в предстоящий путь. Но, не желая идти прямо к Перекопу, он взял налево в степь, остерегаясь встречи с блукавшими, ради промыслов, по степи татарами. Рассчет его вполне удался: татары действительно не заметили его и не могли дать знать о нем в Крым. Между тем Сирко, быстро прошед со всем своим войском длинные степи и переправившись в крымское царство чрез Сиваш, на месте ему хорошо известном, оставил Перекоп далеко в правой руке.
Потом, оставивши при себе самых лучших молодцов, три или четыре тысячи, и расположившись с ними внутри Крыма над Сивашем, у названной переправы, Сирко все остальное войско, под начальством добрых вождей, знавших хорошо все крымские места и оседлости, отправил в самый Крым, приказавши тем вождям весь Крым “несчадно струснути” и на пятый день возвратиться к сивашской переправе. Тогда войско, сев на своих “ветроногих” коней, внезапно ворвалось внутрь крымских селений и, разделившись, с общего совета, на несколько частей, засеяло и наполнило собой весь Крым, предавая огню и мечу как самый Крым, так и города его Козлов, Карасев, даже столицу ханскую Бахчисарай и другие города, причиняя везде страшные беды и разорения населению. Хан, узнав “о такой фурии несподиванных и недишкретных гостей”, едва успел выхватиться из Бахчисарая со всеми своими султанами, мурзами и крымскими начальниками и убежать в крымские горы. Туда же бежала к хану одна часть татар, успевшая спастись от запорожского оружия; другая часть ушла в крепкие города, а третья часть боевым оружием положена была на крымских полях и селах. После этого, когда хан узнал от пойманных запорожских языков, какое то было войско, кто над ним был начальником и главным вождем и каким трактом пришло оно в крымскую державу; тогда, поднявшись со всем своим крымским войском, которого пришло к нему в горы до пятидесяти тысяч человек, устремился к той самой сивашской переправе, чрез которую вторглись в Крым запорожские козаки; он не знал, что там стояла другая часть запорожского войска. У сивашской переправы хан имел остановиться и ждать возвращения всего запорожского войска, грассовавшего по Крыму.
И действительно, хан прибыл со всей ордой как раз в тот самый день, когда и запорожское войско рассчитывало возвратиться из Крыма к Сирку на переправу. Увидя у переправы запорожское войско под начальством Сирка, хан вообразил, что здесь собралось все козацкое войско, приказал спешиться и готовиться к бою. А между тем к Сирку поворачивало из Крыма с большой добычей и пленниками то самое войско, которое там гостило и оставило в нем после себя великие руины. Узнав от пойманного татарского языка, что хан пошел к Сивашу на переправу, войско сейчас же свернуло в сторону, оставило с отрядом часть своей добычи и денег, потом подняло для обмана татар мусульманские знамена, взятые в добычу, и поспешило вслед за ханом.
Хан, видя позади себя с ордынскими знаменами войско и воображая, что то идут к нему на помощь разогнанные татары, крепко и со всей силой ударил на Сирка; но, не смогши сломить его, напротив того, потерявши в один раз до четырех тысяч орды, сделал отступление. Сирко, увидя позади хана войско и узнав, что то было его собственное, стал строиться, чтобы вторично схватиться с ханом; хан, в свою очередь, ожидая, что позади его идет к нему на помощь орда, также выстроился против Сирка. Но, ударив вторично на Сирка, он, подобно первому разу, встретил такой отпор, что с большим для своей орды уроном вновь отступил. Тогда Сирко, севши со всем своим войском в одно мгновение на коней, сильно ударил на орду и начал налегать и разить ее. Орда, бывшая с ханом, увидя позади себя не ордынские, а козацкие войска, сразу потеряла мужество и воинскую доблесть, стремительно рассыпалась по крымским полям в прямо попала в глаза козацкому войску, бывшему позади нее. А козаки, гоняясь по полю за перепуганными татарами, несколько тысяч из них убили, несколько тысяч забрали в плен, за малым не поймав и самого хана.
После такой счастливой и блестящей победы над ханом, все козацкое войско, соединившись с Сирком и забравши свою добычу, оставленную на время в стороне, пришло к сивашской переправе как раз около полудня. Отдохнув здесь немного после военных подвигов и подкрепившись пищей, оно немедленно двинулось из Крыма чрез Сиваш на ту сторону, которая идет от Сиваша до Запорожья. Пройдя Сиваш перед заходом солнца и уже не следуя тем трактом, которым шло из Сичи в Крым, войско вдалось от переправы на Каланчак, к Черной долине и Кочкарам, оставив Перекоп в левой стороне. Струснувши около Черной долины в Кочкар все поля и крымские скотные пастбища, захвативши много рагатого скота и овечьих ватаг вместе с бывшими при них татарами, войско запорожское двинулось вверх по Днепру, до своей Сичи, имея у себя множество добычи и тринадцать тысяч ясырю — пленных татар и бывших в крымской неволе христиан. Отдалившись со всем войском и добычею на несколько миль от Крыма и остановившись в удобном для полуденного попаска месте, Сирко одним из козаков приказал побольше наварить каши, чтобы ее было достаточно как для войска, так и для ясыря, а другим велел разлучить на-двое ясырь, христиан особо, а бусурман особо. Когда это было сделано, тогда Сирко приказал всех бусурман повязать, а к христианам, которых было мужского и женского пола семь тысяч, сказал такое слово, испытывая их: “Кто хочет, идите с нами на Русь, а кто не хочет, возвращайтесь в Крым”. Христиане и родившиеся от христиан в Крыму “тумы”, услыша то слово Сирка, разделились на две половины: одни, числом три тысячи, нашли за лучшее вернуться в Крым, нежели идти в христианскую землю; другие, числом четыре тысячи, пожелали вернуться в свою землю на Украйну. Сирко приказал всех их накормить и потом одних оставил при себе, а других отпустил в Крым. Отпуская последних, спросил у них, зачем они стремятся в Крым; спрошенные отвечали, что в Крыму у них есть оседлости и господарства, и потому там им лучше будет жить, нежели на Руси, где они нечего не имеют. Отпуская тех людей, Сирко не вполне еще верил, чтобы они действительно пошли в Крым, но надеялся, что они вернутся на Русь и, поднявшись на бывшую там могилу, смотрел на них до тех пор, пока их не стало видно. Когда же убедился в их твердом намерении идти в Крым, тогда приказал молодым козакам сесть на коней, догнать отпущенных и всех до единого и без всякой пощады выбить и вырубить, имея намерение и сам тот же час за ними поехать и посмотреть, все ли будет исполнено по его приказу. Получив от Сирка такое приказание, козаки, догнав названных людей, поступили сообразно приказу, не оставив в живых ни одной души. Немного погодя и сам Сирко, сев на коня, поскакал туда, где исполнялось его приказание. Прибежав на место и увидев, что его воля в точности исполнена, он поблагодарил трудившихся там козаков, а к мертвым трупам сказал следующие слова: “Простите нас, братия, а сами спите тут до страшного суда Господня, вместо того, чтобы размножаться вам в Крыму между бусурманами на наши христианские молодецкие головы и на свою вечную без крещения погибель”. После этого Сирко вернулся к войску и двинулся в путь от становища. Приблизившись к Сичи, он подуванил все свое войско добычей и добром. Прибывши же в самую Сичь, первым делом со всем своим войском отдал хвалу всесильному Богу, своему помощнику, и молебное благодарствие пресвятой Деве Богородице. Потом, приготовив на все курени довольное число мяса из крымского скота и овец, которых было захвачено до восемнадцати тысяч, устроил со всем войском в Сичи генеральный банкет; два дня гуляли Сирко и все войско и тешились беспрерывными арматными и мушкетными громами. После этого козаки разошлись в речки и ветки, а выведенные из Крыма христианские пленники с новокрещенными в Сичи бусурманами, которых обоего пола было полторы тысячи, отправлены в Малую Россию. Из бусурманского же ясыра одна часть послана в Москву, другая к гетману Самойловичу, а третья, числом четыре тысячи, оставлеча в Сичи. Последним Сирко с атаманами объявил, чтобы каждый из них, если желает быть в Крыму, постарался о скором выкупе; если же невольники не будут стараться о своем выкупе, то все они скоро будут отосланы в Москву в вечную неволю. Услыша эти слова Сирка, все татары вздрогнули и сейчас же начали торговаться с Сирком и атаманами и предлагать за себя выкуп по своему состоянию. Итак все, от мала до велика, пообещав за себя выкуп, написали по-татарски реестр своих имен и обещанного выкупа, выпросили у Сирка трех татар и послали через них тот реестр хану с горячим прошением поскорее собрать выкуп и прислать его в Сичу. Через этих же татар и Сирко со всем товариством написал письмо хану; в этом письме он сообщал о причине вторжения козаков в Крым, происшедшей по вине самих же татар, а не по вине запорожских козаков, и тут же напоминал хану о древней доблести и рыцарстве войска запорожского.
“Ясновельможнейший мосце хане крымский со многими ордами, близкий наш соседе! Не мыслили бы мы, войско низовое запорожское, входить в войну и неприязнь с вашею ханскою милостью и со всем крымским панством, если бы не увидели начала ее с вашей стороны. Ваша ханская милость, послушав дурного совета сумасбродного и безумного цареградского визиря, а по нем и приказания найяснейшего и найвельможнейшего султана своего, начали с нами войну прошлой зимы. Вы приходили к нам, низовому запорожскому войску, с султанскими янычарами и со многими крымскими ордами; подкравшись ночным временем к нашей Сичи и сняв стоявшую за ней нашу стражу, вы отправили в Сичь пятнадцать тысяч янычар, которым приказали (что стыдно было вам делать) не “по кавалерству” выбить и истребить всех нас молодцов, войско запорожское, сонных и нечающих никакой беды, а кучку нашу сичевую до основания раскопать и разорить; сами же вы с ордами стали было около Сичи, чтобы и духа уходивших молодцов не упустить. Но ваше намерение и замысел Христос Бог и премилосерднейший наш Спаситель обратил на благо, а болезнь и бедствия наши в болезнь и бедствия на головы турецких янычар, о чем ваша ханская мосць хорошо знает. Не предвидя от нас никакого злого умысла и скрытного действия (ибо вы хотели действовать тайно в отношении тех людей, которые занимаются рыцарским делом), мы нигде не ожидали вас, не брали предосторожности и не были готовы к тому, чтобы дать вам отпор. Один Господь Бог Спаситель сохранил и защитил нас от вашей напасти и нашего крайнего бедствия. И так как ваш поступок огорчил нас и причинил нам, войску запорожскому, досаду, то мы, по примеру древних предков и братьев наших, решили постараться за обиду и огорчение воздать и отомстить вашей ханской мосце и всему ханству равным за равное, но не тайно, как вы поступили, а явно, по-рыцарски. И Бог сердцеведец за нашу правду помог нам лучше погостить в вашем крымском ханстве, нежели вам в нашей сичевой ей кучке. И если та “гостина” наша в вашем панстве показалась вам “недишкретною”, то, быть может, так оно и есть, ибо козаки, как не одной матери дети, так и не одного нрава: одни стреляли направо, другие налево, а третьи прямо, но так добре, что все в цель попадали. Да и “недишкреции” той мы от вас научились, а не сами выдумали, ибо, не принявши нас за гостей и добрых кавалеров в самом Крыму, ваша ханская мосць поспешили было со своими сильными ордами до Сивашу, к той самой переправе, чрез которую мы вошли в ваше панство; стоя здесь и ожидая нашего возвращения, вы хотели нас истребить, не пустить через переправу. Но и тут опять тоже всемогущий Бог не допустил исполниться вашему намерению, а нам за нашу правду явил свою милость и дал возможность восторжествовать над вами. И если мы в этом торжестве чем-нибудь обеспокоили вашу ханскую мосць и вам показалось что-нибудь с нашей стороны “недишкретным”, то извини нас на том, ваша ханская мосць; не забывай, однако, что всякая “недишкреция” обыкновенно платиться за такую же “недишкрецию”. Разумеется, вашей ханской мосце ничего подобного и не снилось, чтобы наше низовве запорожское войско, в таком малом и ничтожном числе, осмелилось наступать войной на знаменитое и многолюдное крымское панство. Но этого и не могло бы быть (конечно, не вследствие нашей боязни, а вследствие соседственной с Крымом приязни), если бы с вашей стороны не было подано повода и причин для вражды и войны с нами, запорожским низовым войском. Не изволь, ваша ханская мосць, смотреть на сражение, как на пугало, и нас, войско запорожское ни во что ставить, а впредь на нас открытой войной наступать; в противном же случае, если будешь наступать иначе, то и мы взаимно, собравшись уже гораздо лучше и в большей силе, явимся в крымское панство не на сивашскую переправу, а прямо в самый Перекоп, выломав в нем и отворив для себя ворота, на что имеем все средства, и до тех пор из него не выйдем, пока, при всесильной божьей помощи, не увидим конца своего дела. Ибо если и прежние отважные кавалеры и мужественные вожди войска запорожского, наши предки и славные антецессоры, издавна морем и землею воевали Крым и царство турецкое, как-то: Самусь Кошка, атаман и гетман кошевой, воевал на Черном море; после него 1575 года [7] Богданко воевал и разорял Крым с козаками; потом в 1616 году [8] Петро Конашевич-Сагайдачный, раньше своего гетманства, выплывши с запорожцами на челнах в вашу Таврику, взял в ней знаменитый и крепкий город Кафу и счастливо с большою добычею вернулся в Сичу; после него в 1621 году бывший гетман Богдан Хмельницкий, воюя по Черному морю на своих моноксилах, захватил много турецких кораблей и каторг и благополучно в Сичь вернулся; потом в 1624 году братия наши запорожцы, с надежным вождем, воюя на челнах по Евксинскому морю, мужественно косвулись самых стен Константинополя и, достаточно окуривши их мушкетным дымом, навели превеликий страх и смятение на султана и на всех обывателей цареградских и, сжегши некоторые окрестные с Константинополем селения, также счастливо в Сичь возвратились; в годе божьем 1633 Сулима, гетман войска запорожского, пробравшись в моноксилах от Сичи по Днепру в Черное море и оттуда через Киммерийский остров, выплывши в Меотическое озеро (Азовское море), взял прекрасный турецкий город Азык (Азов); но хвалебнее и достаточнее из всего этого то, что те славно именитые козацкие и скифославянские вожди наши задавали страх не только Царюграду, но и всему царству греческому и первейшим из соседственных народов; тут они, переплывши Евксинопонт, на тысячу миль и больше, кроме Константинополя, выстинали и разоряли славные азиатские города Синоп и Трапезонт и другие по тамошнему берегу замки и не только не раз осмаливали крылья могущественному Белограду, но и Варну, Измаил и другие дунайские крепости поразорили и в ничто пообращали, — и если этому ваша ханская мосць не поверишь, то изволь приказать своим писарям поискать в крымских и константинопольских летописных книгах, и без сомнения отыщешь, больше же всего ссылаемся на греческих, римских и польских летописцев, в которых ясно оглашается немерцающая слава козацкая н хвалебные дела воинские войска запорожского. По всему этому нам, наследникам их (тех героев), кто же может запретить идти тем же славным воинским путем наших предков? И так мы, войско запорожское низовое, не желаем воевать и быть в распре с вашей милостью и со всем крымским панством; однако, если снова увидим с вашей стороны повод к войне, то мы взаимно не побоимся напасть на крымское панство. А что до того, что некоторые ватаги ваших и наших охочих молодцов, гуляя но широким и диким степям, будут сходиться и вступать между собою в борьбу, того нам и вам не следует ставить в причину великой войны. Не будем распространяться больше в нашем письме к вашей ханской мосце, сообщим лишь, что ваших крымских невольников, начальных и простых, у нас в Кошу найдете еще четыре тысячи. Эти невольника сами, написав список своих имен и обозначивши за себя выкуп, выпросили у нас, войска, трех татар и посылают чрез них свой список в руки вашей ханской милости. Если ты изволишь, ваша ханская милость, приказать родственникам невольников доставить тот выкуп как можно скорей и прислать его к нам в Кош с особым от вашей ханской дишкреции на нас, войско запорожское, подарком, то мы всех невольников ваших немедленно отпустим в Крым. А если же далее полутора месяца того выкупа не будет, то объявляем, что мы отошлем всех невольников до пресветлейшего его царского величества, доброго и богатого государя и добродетеля нашего, который несомненно вознаградит нас из своей монаршей казны за присылку тех татар. Изложив все это, желаем вашей ханской мосце доброго здоровья и счастливой жизни. Писан в запорожской Сичи 1675 года, сентября 23 дня. Вашей ясновельможной ханской мосце доброжелательные приятели Иван Сирко, атаман кошевый со всем войска низового запорожского товариством”.
Однако, ненависть мусульман к запорожским козакам и всему христианскому населению Украйны после этого события так сильно возгорелась, что турки решились предпринять поход на запорожскую Сичу и разорить ее до основания. Существует предание, что прежде чем отправить войска на запорожскую Сичу, турецкий султан Мухаммад IV послал запорожцам письмо с требованием добровольно покориться ему, как непобедимому рыцарю; на это письмо запорожцы, не стесняясь в выражениях, ответили султану собственным письмом, в котором отрицали всякую доблесть у него и жестоко смеялись над кичливостью “непобедимого рыцаря”. У многих любителей южнорусской старины и до сих пор хранятся копии этого, может быть, мнимого, но совершенно согласного с духом запорожских козаков, письма турецкого султана и курьезного ответа на него запорожцев.
“Султан Махмуд IV запорожским козакам. Я, султан, сын Магомета, брат солнца и луны, внук и наместник божий, владелец царств — Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Великого и Малого Египта, царь над царями, властелин над властелинами, необыкновенный рыцарь, никем не победимый, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешение мусульман, смущение и великий защитник христиан, — повелеваю вам, запорожские козаки, сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления и меня вашими нападениями не заставлять беспокоить. Султан турецкий Махмуд IV”.
“Запорожские козаки турецкому султану. Ти — шайтан турецький [9], проклятого черта брат і товариш, i самого люципера секретар! Який ти в чорта лицар? Чорт викидає, а твоє військо пожирає. Не будеш ти годен синів християнських під собою мати [10]; твого війська ми не боїмось, землею і водою будем битися з тобою. Вавілонський ти кухар, македонський колесник, єрусалимський броварник [11], олександрійський козолуп. Великого и Малого Єгипта свинар, армянська свиня, татарський сагайдак [12], каменецький кат [13], подолянський злодіюка, самого гаспида [14] внук і всього світу і підсвіту блазень [15], а нашого Бога дурень, свиняча морда, кобиляча с…а, різницька собака, нехрещений лоб, хай би взяв тебе чорт! Отак тобі козаки відказали, плюгавче [16]! Невгоден єси матері вірних християн! Числа не знаєм, бо календаря не маєм, місяпь у нeбі, год у книзі, а день такий у нас, як і у вас, поцілуй за те ось куди нас!… Кошовий отаман Іван Cіркo зо всім коштом запорозьким”.
Примечания:
- Фортка — в смысле калитки, прохода или “пролаза”.
- В виду предстоящих выборов войсковой старшины, происходивших у запорожцев 1 января каждого нового года.
- “Кватерка” с польского собственного значит “четвертая часть” окна, в нашем смысле “форточка” окна.
- Число истребленных в Сичи янычар (13500 человек) и число убитых запорожцев (50 человек) едва ли могут быть приняты за действительные числа.
- Шабелтасы с татарского “шабультас” на русский значит пороховая сумка, носимая при помощи ремня через плечо.
- Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 358—364.
- Большая часть годов поставлена приблизительно; в частности относительно похода Богдана Хмельницкого Костомаров отрицает участие в этом походе Хмельницкого и относит его к 1622 году; Антонович допускает участие в этом походе Хмельницкого и относит его к августу 1621 года: Богдан Хмельницкий, Спб., I, 70; Исторические деятели юго-зап. России, Киев, 1885, 9.
- В своем месте было сказано, что взятие Кафы Сагайдачным Костомаров и Кулиш относят к 1616 году и что последний представил неопровержимые доказательства в пользу 1616 года.
- Шайтан — чорт;
- мати — иметь;
- броварник — пивовар;
- сагайдак — козел;
- намек на разорение султаном Каменца-Подольского;
- гаспид — дьявол;
- блазень — глупец;
- плюгавець — поганец.
