Окончательная развязка с Дорошенком.— Поход Сирка против татар.— Первый поход турок под Чигирин.— Искание дружбы у Сирка со стороны царя, султана и хана.— Сношение Сирка с Юрием Хмельницким.— Прибытие в Сичу царских послов Перхурова и Карандеева.— Переписка Сирка с Самойловичем.— Бегство турок и татар из-под Чигирина.— Уклонение Сирка от похода к Чигирину и укорительное письмо по этому поводу гетмана кошевому.— Приезд царского посла в Сичу с расспросом о причинах уклонения Сирка от похода.— Ответ на этот запрос Сирка и запорожцев.— Возвращение посла в Москву и рассказ его о замыслах и действиях запорожцев.
Тревожное состояние умов в Правобережной Украине и недобрые вести из Константинополя в Москву относительно видов турецкого султана на Россию, заставили царя снова взяться за Дорошенка и так или иначе покончить с ним. Против Дорошенка, по царскому указу, двинуты были вторично к Днепру русские, под начальством Ромодановского, и козацкпе войска, под начальством Самойловича. На этот раз дело уладилось и очень мирно и очень скоро: Дорошенко, после небольшого колебания, сдался союзникам, сложил перед ними войсковые клейноты и открыл Чигирин для вступления русских и козацких войск. При расспросе Дорошенка относительно замыслов турок и татар он, между другими статьями, показал, что турки, собираясь идти на Украйну, имели намерение постраить в Запорожье свои города: в Сичи на Чортомлыке, у Хортицы, в узком Днепре, и в Кодаке, на правом берегу Днепра, откуда можно всей Украйной управлять [1].
Прибрав к рукам гетмана Дорошенка, московский царь поспешил известить о том польского короля, но польский король не мог извлечь для себя никакой выгоды от этого. Стесненный сильно турецко-татарский армией в лагере при Журавне, он принужден был заключить постыдный для Польши мир, октября 1 дня 1678 года, по которому области Киевская, Белоцерковская, Паволочская и некоторые другие оставались за козаками, в подданстве Польши, а Чигиринская область и Запорожье поступали под турецкое покровительство [2].
Принимая в подданство Дорошенка, Москва тем самым выражала свою претензию и на управлявшуюся им дотоле Чигиринскую область, а стало быть, становилась лицом к лицу и с турками, признанными, после Журавнинского мира, фактическими обладателями Чигирина. Турки все еще были грозными воителями и глазах Европы того времени и потому для России такой факт был слишком знаменательным и серьезным фактом: Россия до тех пор еще ни разу не воевала с турками. И положение ее тем затруднительнее было, что, в силу политических комбинаций того времени, она оставалась совершенно одинокой среди западноевропейских держав, и ни Польша, ни Германия, ни другая какая держава не могла или не хотела подать ей руку помощи в предстоящей борьбе с Турцией. Тем не менее, Дорошенко был принят в подданство Москвы и доставлен гетману Самойловичу.
Смирением Дорошенка и присягой его на верность царю Москва обязана была всецело кошевому Сирку. Но является вопрос, почему Сирко так усердно хлопотал о том, чтобы преклонить Дорошенка к русскому царю? По некоторым действиям Сирка и планам, которыми он задался к концу своей жизни, но глубоко таил их в своей душе, можно думать, что в этом случае он работал если не единственно, то главным образом с той целью, чтобы, сдав Дорошенка Москве, занять его место на Правобережной Украйне себе, потом низложить с гетманского уряда Самойловича и сделаться обоесторонним гетманом. Запорожское войско не только не могло препятствовать в том Сирку, но, ненавидя от всей души Самойловича, даже могло поощрять его в том.
Так или иначе, но после сдачи Самойловичу Дорошенка Сирко, по-видимому, совершенно успокоился, и наказный кошевой атаман Василий Крыловский извещал Самойловича, что ноября 11 дня Сирко, выбравшись чинно с товариством из Сичи, сошелся с товариством, бывшим на Низу и, не переставая в природном к воинскому делу над бусурманами своей охоте, а также желая оказать услугу отчизне, всему христианскому миру и царскому величеству, пошел против татар, возвращающихся из Польши в Крым, имея намерение татарским войскам урон учинить и христианских невольников из мучительных рук освободить [3].
Между тем возник вопрос, куда девать гетмана Дорошенка, т. е. оставлять ли его в Малороссии, или же отправить в Москву? В начале декабря 1676 года гетман Самойлович по этому поводу писал царю, что отсылать Дорошенка в Москву неудобно именно ввиду неприятности, которая может произойти от кошевого Сирка: “Сирко со всей своей старшиной, услыша о том, сейчас же расславит по всей Украйне, меж войсковыми людьми и посполитым народом, разные слухи для возвращения против рассказов, воды на свое колесо, для порухи вашего царского величества и для поношения моего нерадения: он станет упрекать меня в том, что я допускаю в отношении Дорошенка бесправие и имею намерение заслать его в Сибирь”. Царь вполне согласился с такими доводами гетмана и потому Дорошенко на время оставлен был в Малороссии и только спустя несколько времени после этого отправлен был в Москву. Но и тут гетман просил царя, чтобы Дорошенко жил в Москве на виду у всех, “дабы посланцы мои и Сирковы, как будут на Москве, его видели и ведали, что он живет при милости царского величества”. Царь и в этом не отказал гетману и вслед за отсылкой Дорошенка в Москву кошевой получил от него письмо с приятным известием о том, что бывшему гетману оказана была в Москве “великая честь и премногая царская милость”. Зато Сирко верно служил царю: “СЪрко ныне на ЗапорожьЪ, изъ Коша подъ турскіе и крымскіе городки ходилъ и съ татарами перемиріе разорвалъ” [4].
Января 26 дня 1677 года царь извещал грамотой запорожское войско о том, что польские гетманы решали заключить мир с турками и татарами в то самое время, когда князь Григорий Ромодановский и гетман Иван Самойлович были за Днепром “для отвращения из-под бусурманского ига гетмана Дорошенка”. Заключая мир с мусульманами, польские гетманы написали письмо к Ромодановскому и Самойловичу о том, будто бы запорожцы, учинив, по царскому указу, с крымским ханом перемирие, нарочно пропустили татар на польские владения. На этот упрек князь и гетман полякам отвечали, что запорожцы хана с ордами не пропускали; напротив того, по стародавнему войсковому обычаю своему промысл над ним чинили и помощь христианам давали. Уведомляя обо всем этом запорожских козаков, царь вместе с тем уведомлял их о том, что поляки, по миру с бусурманами, уступили туркам Украйну и Запорожье, предупреждал “своею милостивой грамотой остерегаться льстивого приятства бусурманского”, служить верно великому государю, чинить промысл над неприятелями и подавать вести о всех его замыслах [5].
Как бы в ответ на то, кошевой атаман Иван Сирко в конце марта месяца отправил к гетману Самойловичу войскового асаула Ивана Шила с турецким языком, захваченным у Кызыкерменя, и с листом о разных просьбах от Коша. Вместе с Шилом Сирко послал и одного какого-то грека, который, сделавшись бусурманином, несколько десятков лет служил в Крыму толмачом, из Крыма приезжал на Украйну к Дорошенку, потом “призрением божиим” сам добровольно перешел в Сичь и снова обратился в христианство. Гетман отправил к царю запорожский лист, турецкого языка и гречина-толмача для вестей о неприятелях и калмыках, а асаула Шила отпустил на Сичь, просил царя сделать то же и для толмача — отпустить его на Кош [6].
Настроением Сирка и запорожцев в пользу русского царя и малороссийского гетмана теперь очень дорожили в Москве. Да и было основание дорожить. Это было накануне так называемого первого чигиринского похода татар и турок. Татары и турки, давно грозившие новым походом на Украйну, решили, наконец, весной 1677 года привести свое намерение в исполнение. В Москве рассчитывали, что турки, перейдя границу своих владений, главное внимание свое устремят на старинный и дорогой русским людям город Киев. В Батурине, напротив того, гетман и его советники полагали, что турки, прежде чем дойти до Киева, должны будут взять передовое укрепление Чигирин. Чигирин, на взгляд гетмана, был ключом, открывавшим вход во всю Малороссию, и потому на него-то прежде всего и должно быть обращено внимание защитников Украйны. Но в том и другом случаях как для царя, так и для гетмана весьма важную поддержку могло оказать Запорожье: запорожцы могли бы или действовать в тылу турок, или отвлечь внимание их союзников татар, нападением на Крым. Отсюда естественны старания со стороны московского правительства привлечь к такому делу запорожских козаков и так же естественны старания царя расположить низовое войско в свою пользу и мирить его с гетманом малороссийских козаков.
Чуя беду, русский дарь начал брать разные меры предосторожности. Прежде всего послана была из Москвы известительная грамота Сирку о замыслах неприятелей и о чинении промысла над ними; в этой же грамоте предписано было кошевому, с полной гарантией за его безопасность, явиться к гетману Самойловичу для общего совета в действиях против неприятелей. Затем приказано было Петру Дорошенку написать о том же письмо кошевому Сирку; ведено было снова допросить Дорошенка о том, какими путями, во сколько времени турки могут придти к Киеву и где, намереваясь завладеть Украйной, они хотели укрепиться городами, на что получен был прежний ответ, что для турок существует три пути — Каменец, Тяган и Запорожье, каждый в пяти или более дней ходьбы и внимание их всегда было обращено на остров Хортицу, урочище Кичкас и город Кодак, от Сичи в 70 верстах. “Если, борони Боже, те места неприятели осядут, то уж ни единого в Запороги козака не пропустят, а на них уже нельзя наступать будет и водой в землю их ходить, на море не пропустят уже козацких челнов. Тогда навечно пропадет Запорожье”. Поэтому, во избежание того, чтобы неприятель в Кодацкой крепости пристаница не имел, отдано было приказание войском низовым ту крепость осадить и липы (лодки) туда послать [7].
Но в то время, когда царь и гетман так напряженно простирали свои взоры к Сирку, в это самое время на него и турки имели виды свои. Султан, лишившийся Дорошенка, искал новое лицо, чтобы назначить его гетманом всей Малороссии и тем “создать внешний признак обладания страной или выставить знамя”, к которому стекались бы бесприютные сыны раздвоенной Украйны. Внимание султана, по указанию совета патриарха, было обращено на узника семибашенного замка Юрия Хмельницкого. Юрий Хмельницкий два раза дотоле держал в своих руках гетманскую булаву, два раза лишался ее, потом постригся в монахи, был архимандритом монастыря, находился в плену у поляков, от поляков перешел пленником к татарам, от татар поступил к турецкому султану. Находясь в заключении, Хмельницкий сделал неудачную попытку к побегу и за то готовился принять смертную казнь, но судьба на этот раз судила ему другое: по воле султана к нему неожиданно явились в темницу патриарх Константинополя Парфений и драгоман Порты Маврокордат и объявили ему свободу. С Хмельницкого сняли монашеское платье, надели золотой кафтан, дали с конюшни султана лошадей и объявили гетманом Малороссии [8].
Весть о появлении Юрия Хмельницкого поразила всех украинцев своей неожиданностью: все считали его давно погибшим, и вдруг оказалось, что он жив и что он пишет послание к кошевому атаману запорожских козаков Ивану Сирку: “Апреля 5 дня Юрий Хмельницкий, гетман, вождь и князь малороссийского войска, кошевому атаману Ивану Сирку: Спасителю нашему все возможно — нищего посадить с князьями, смиренного вознести, сильного низложить. Лихие люди не допустили меня пожить в милой отчизне; убегая от них, претерпел я много бед, попал в неволю. Но Бог подвигнул сердце найяснейшего цесаря турского: он даровал мне свободу, удоволил меня своей милостью и князем малороссийским утвердил… Когда я был на Запорожье, то вы мне обещали оказать любовь и желательство и вождем меня иметь хотели; исполните теперь ваше обещание и отправляйте послов своих в Кызыкермень для переговоров со мной”.
Получив лист Хмельницкого, Сирко отправил его гетману и вместе с ним приложил и собственный лист: в последнем он писал (апреля 22 дня), что прошлой зимой из города Кызыкерменя послан был против запорожцев турецкий подъезд, взявший в лугу [9] двух запорожских козаков и отправивший их в неволю; оба козака, однако, успели вернуться в Сичь — один “бодрым своим промыслом освободился из неволи”, а другой, будучи в Бабе и свидевшись там с Хмельниченком, через него сделался свободным; этим последним козаком Хмельниченко и прислал в Сичь свой лист Сирку апреля 5 дня. Объявляя об этом гетману Самойловичу, Сирко тут же объявлял последнему и о том, что он послал свой лист и Юрию Хмельницкому в Тягин с просьбой ходатайствовать перед турским султаном об освобождении козаков, взятых в плен в Лодыжине, из турецкой неволи.
Прочитав послание Юрия Хмельниченка и лист Ивана Сирка, гетман за присылку Хмельниченкова письма благодарил кошевого, а за отправку к нему собственного листа упрекнул его, говоря, что ему совсем не следовало бы сноситься с Юрием, “дабы не дать тем Хмельниченку к горе возвыситься и паче пред турками додкрепиться”. Гетман советовал кошевому на будущее время от сношений с Хмельницким себя воздержать, а посланного к нему запорожца, когда он в Сичь повернется, “для выразумения о намерении неприятельском”, к нему, гетману, прислать. Вместе с этим Самойлович не замедлил обо всем происшедшем в Сичи известить царя и к нему же отправить письма Хмельниченка и Сирка [10].
Полученному от гетмана известию царь придал особенно важное значение и немедленно отправил к нему гонца Алексея Иванова с царской грамотой для передачи ее Сирку. Через этого гонца царь приказывал Самойловичу выбрать какого-нибудь знатного человека из своих старшин, возможно скорее отправить его к Сирку и через него наказать кошевому от перемирия с крымцами отстать, разменов пленниками не делать, по своему древнему воинскому обыкновению, над Крымом и крымскими городками промысел чинить.
Гетман, выслушав приказание царя, немедленно отправил царскую грамоту Сирку и к ней приложил от себя собственный лист. В последнем гетман писал, что кошевой, забыв страх божий, милость и жалованье государя, под видом обмена пленными помирился с ханом, вместо того, чтобы в такое тревожное время воевать с ним: “ТебЪ бъ кошевому, для сохраненія церквей божіих, для милости великаго государя и для целости малороссійскихъ городовъ, то перемиріе оставить и розмЪну ту отложить, а промыселъ надъ непріятелями чинить” [11].
Между тем Юрий Хмельницкий вновь прислал Сирку одно за другим три письма, в которых он, изъявляя готовность просить султана о взятых в неволю и находящихся в цареградской башне козаках, с тем вместе приглашал кошевого, когда дойдет дело до войны, со всем своим конным войском, с частью пехоты и с пушками к нему, князю Юрию, Гедеону, Венжику приходить, за что как ему самому, так и всему войску низовому милость у турского султана обещал исходатайствовать, вольности войску даровать и со стороны Крыма от всех препон устранить: “Как от источника всякие струи истекают, так и от вас, войска запорожского низового, всякое основание исходит… И если ваша милость немедленно в Бендеры приедете, то там, даст Господь Бог, посоветовавшись с нами насчет того, как поступить, мы благодатно отпустим вас назад”.
Сирко и эти письма Хмельницкого отправил гетману, а вместе с ними и два собственных послал; в последнем из своих писем он писал гетману так:
“Известно милости твоей, что мы ни о чем другом не думаем, как о воинском промысле, имея целью оплаканную отчизну охранить от неприятеля креста Господня, которого ведет наследник Хмельницкого. Известно тебе также и то, что Хмельницкий присылал к нам свой лист; по тому листу мы отправили к нему самых надежных козаков Трофима Троцкого, Леонтия Коржа да войскового писаря Петра и сделали то не для чего иного, как для ходатайства через него у турского султана о пленных товарищах наших, а также и для того, чтобы узнать о всех замыслах и намерениях врагов. И те посланные наши сказывали, что первое намерение неприятеля состоит в том, чтобы идти со всеми силами к нам под Сичу, а потом, разделавшись с нами, идти под Чигирин, чего, как говорят посланцы, ожидать надо очень скоро, потому что при отпуске посланцев тот же час неприятели пошли от моста с этой стороны Дуная к Тягину и путь свой имеют держать на урочище Головню, а именно на Андреевский остров (в устье Буга), на речки Ингул, Ингулец, Каменку [12], а все эти урочища близко нас находятся. Будучи там, наши посланные слыхали, что Хмельницкий сделан князем Украйны и княжество его будет приурочено к таким же удельным, как и иные княжества турецкого царства. Да тем же посланным визирь турецкий Ибрагим-паша говорил, что если мы примем Хмельницкого за отчинного господина, то от турецкого войска против нас никакого произыскания и хитрости не будет; в том он обещал и обнадеживал нас, низовое войско, клятвенными словами, говоря, что если он обманет нас, то пусть сабля его на шее будет его. Объявляя обо всем этом, мы просим вашу милость дать нам совет, как ныне нам поступить. Раньше этого много раз мы писали вашей милости просить у его царского величества для нас помощи и необходимых военных припасов, но только не могли ни доступить к вам, ни умолить вас. И теперь, не имея силы, чтобы сопротивляться такому большому неприятельскому наступлению, ноневоле должны будем повиноваться Хмельницкому. Не изволь удивляться в том нам: по нынешним временам мы иначе не можем сохранить себя в целости; не смотри, ваша милость, легко и об отчизне нашей и об нас имей радение и совет”.
Гетман снова все письма Хмельницкого и все ответы на них Сирка немедленно отослал в Москву [13]. “До сего времени, — писал Самойлович, июня 2 дня царю, — никогда ничего добраго отъ кошевого не исходило, такъ и нынЪ дЪется”. От самого Сирка гетман Самойлович потребовал, чтобы он немедленно разорвал с крымским ханом перемирие и прекратил бы с ним всякие сношения. Но Сирко на то гетману отвечал, что он помирился с ханом только до Петрова дня, чтобы, по установившемуся между запорожцами и татарами обычаю, сделать обмен пленными. Извещая о том царя, Самойлович доносил, что Сирко замирился с ханом “чаять навсегда”. Отказав Самойловичу в требовании прекратить сношения с ханом, Сирко отказал ему и на приглашение с его стороны приехать в Батурин для совещания по поводу защиты Украйны от мусульман; он ответил Самойловнчу тем, что в Батурин не поедет из опасения быть захваченным и отосланным “на вечное житье” в Сибирь. Высказав свое нерасположение к гетману, Сирко с тем вместе высказался и против самой Москвы. “Великимъ удивленіем дивлюсь тому, что не получаю даровъ, какіе присылалъ намъ великій государь царь Алексей Михайловичъ. Для чего то дЪло дЪлается, вЪдаешь, ваша милость, пане гетмане! Я здЪсь на славномъ ЗапорожьЪ много времени не стадо пасу, но по воле божіей и по любви всего войска, есть надъ войскомъ начальный сего мЪста вожъ; не домашнія дела делаю, но служа великому государю, для цЪлости отчизны воински тружусь” [14].
Беспрерывные сношения Сирка с Юрием Хмельницким и постоянные доносы на кошевого со стороны гетмана заставили царя Федора Алексеевича исследовать дело Сирка на месте, в самой Сичи. Поручение по этому делу возложено было на Василия Перхурова, отправленного в Сичь с царским жалованьем и с тайным наказом разведки о сношениях Сирка с Хмельницким. Посол направился сперва в Батурин, из Батурина, взяв охранных козаков, двинулся в Запорожье. Прибыв в “город”, посол не застал в нем Сирка, потому что он был в это время на пасеке в 5 верстах от Сичи. На другой день, когда Сирко явился в Сичь, посол отправил к нему сопровождавших его козаков с просьбой, чтобы кошевой и все поспольство велели принять посла с царской грамотой в с жалованьем “без мотчания”. Кошевой Сирко и все бывшее при нем поспольство приказали послу идти к ним в Сичу на Кош с грамотой и с жалованьем. Когда посол пришел в Сичу, то козаки приветствовали его ради приезда пальбой из пушек, мушкетов и мелкого ружья. Через четыре дня после этого (июня 24 дня) кошевой и все поспольство собрали в Сичи раду и на раде кошевой царскую грамоту принял, печать на ней целовал и на голову клал, после чего ту грамоту стали читать козакам вслух. Выслушав царское слово, Сирко бил государю за его милость челом, но козаки стали на раде громко кричать, что им прислано так мало сукон, что и поделиться нечем; только и достанется им, что по одной рукавке на козака; служили они отцу государеву, служат и теперь верно царю и над бусурманами промысл постоянно великий чинят, а жалуют их скупо; да и самое жалованье они находят слишком ничтожным, хотя все же впредь обещаются верно государю служить. Кричали козаки на раде также о том, что гетман отнял у них Переволочанский перевоз и запретил к ним в войско запасы присылать. Кошевой сам от себя говорил, что войско его не слушает, потому что у него ни знамени, ни булавы нет, а если бы была ему государская власть и присланы были булава и знамя, то и козаки послушны были бы ему.
Высказывая последнее желание, Сирко, по-видимому, высказывал давно затаенное желание быть гетманом заднепровской Украйны вместо Дорошенка. С видами Сирка согласны были и сами запорожцы, ненавидевшие Самойловича и желавшие гетманства своему кошевому.
Находясь в Сичи, посол узнал, что козаки посылали к Хмельницкому лист с просьбой о товарищах своих, взятых под Уманем и Лодыжиным в плен. От самого Сирка посол узнал, что Юраско Хмельницкий ожидает к себе крымского хана и турских послов, чтобы с ними идти на Запорожье, Киев и Чигирин, и что если то турское войско на Кош придет, то Сирко город весь сожжет, а сам с козаками по островам на воду пойдет, в самой же Сичи им не придется сидеть, потому что запаса у них там никакого нет. А с крымским ханом и кызыкерменским беем запорожцы перемирие учинили для того, чтобы полонянников возвратить, срок же тому перемирию до Петрова или до Ильина дня; теперь к ним турские люди съезжаются и невольную торговлю ведут. До приезда посла отправлены из Запорожья в турский город три человека аманатчиков, для размена и выкупа полоняников, а из турского города прислан в Сичь аманатчик, турчанин, один человек. К крымскому хану послали запорожцы послов без ведома Сирка, когда он на пасеке был.
Собрав все эти сведения, посол июня 25 дня отбыл из Сичи в Москву [15].
Вскоре после этого гетман снова сообщил царю, что он много раз писал Сирку, чтобы он не мирился с татарами, а главное, не передавался бы Хмельниченку, однако Сирко делает по-своему и к Хмельниченку постоянно посылает своих козаков [16].
Вслед за отъездом Перхурова июля 5 дня прибыл в Батурин стольник Александр Карандеев с жалованьем гетману и всей старшине и с расспросными статьями о делах в Малороссии и в Запорожье. Излагая дела государя по наказу гетману, посол сказал, что, по челобитью гетмана, великий государь велел послать грамоту к Ивану Сирку и в ней приказывал прежде всего известить кошевого о том, что царское величество всю Украйну будет всеми своими силами от турского султана боронить, затем о Дорошенке велел всем сообщить, что он у подлинных дел его царского величества на Москве живет. А сказано Сирку о Дорошенке для того, чтобы Сирко, зная о его отъезде в Москву, не думал, что его взяли в неволю, и чтобы кошевой, отчаявшись, не бросился к хану, да чтоб он, Сирко, с гетманом любовно и советно жил и приехал бы к нему, гетману, в Батурин на некоторое время на совет, какими средствами неприятелю отпор дать, а гетман, посоветовавшись с Сирком, снова отпустил бы его на Кош. И ныне стало известно великому государю, что он, Сирко, по воле государя, приезжал к гетману для свидания и разговора, как наступающему неприятелю отпор дать. И хотя он, Сирко, любезность гетмана особенно выхвалял, но для самого дела из того свидания ничего хорошего не вышло, потому что посланцы, приехав к гетману, сказывали, как он, Сирко, великого государя грамоту и лист его гетманский приняв, говорил перед всем войском вслух, что государь и гетман только манят его своими письмами, надеяться же на них нельзя, а надо о своей целости промышлять самим, — знают запорожцы гетманскую оборону: далась она им знать давно. После этого посол стал с гетманом говорить о том, как бы Сирка, ради наступающих неприятельских замыслов, от перемирия с крымским ханом отвратить, чтобы тем перемирием неприятеля креста святого не порадовать и православному христианству плена и разорения не причинить. На то гетман послу отвечал, что, когда выступит с полками боярин и князь Григорий Григорьевич Ромодановский, тогда, сойдясь и посоветовавшись с ним, он пошлет знатных и опытных людей, которые могли бы то злое намерение Сирка разорвать. Поговорив о Сирке, посол коснулся крепости Кодака; он требовал, для недопущения турок овладеть городом, осадить его своими людьми, раньше прихода врагов. Но на то гетман царю отвечал, что тем городом Кодаком ведает и для оберегания его посылает туда людей кошевой Сирко, и ему, гетману, от себя посылать людей в город Кодак, когда запорожцы не просят его о том, нельзя, чтобы через то злобы им не учинить. А как гетман сойдется с князем, то они оба напишут Сирку, как бы тот город Кодак от неприятелей укрепить [17].
Из всего разговора с гетманом царский посол вынес то, что хотя Сирко и запорожцы и сносились с Юрием Хмельницким, то делали это с видимой целью освободить через него своих пленных из турецкой неволи товарищей. Сам гетман Самойлович под конец объявил гонцу, что Сирко уже дал свое согласие действовать совместно с великороссийскими и украинскими войсками против турок; что запорожцы, когда получили в Сичи пригласительный универсал Хмельницкого, отвечали ему тем, что турки просто хотят сделать с ними то же, что сделали с Уманем, — козаков выманить в поле, а Кош разорить и остальных в плен побрать. Кроме того, еще до приезда царского гонца Карандеева Сирко спокойно принял известие о прибытии в Кодак гетманского гарнизона и даже сам предложил гетману усилить его гарнизон запорожским войском и обеспечить продовольственными запасами. Такое же предложение сделано было гетману, помимо кошевого, и самим козацким товариством [18].
Тем не менее, отпустив царского гонца, гетман Самойлович по-прежнему зорко следил за всяким движением Сирка и скоро убедился, что Сирко снова вошел в сношения и с крымским ханом, и с Юрием Хмельницким.
С начала июля гетману доносили, что Сирко с крымским ханом и турскими городками подлинно в миру; что кошевой посылал от себя в Крым двух человек аманатов, но хан тех аманатов не принял, потому что он будет с ним и с войском низовым и без аманатов в миру, а если Сирко с ханом не захочет быть в миру, то сам увидит, что будет от хана ему. С Юраском Хмельницким Сирко также в миру. Хмельницкий писал кошевому, что если Сирко с запорожцами не придет к нему, то все силы бусурманские подлинно обратятся на Сичь, оттого Сирко и помирился с крымцамн и думает “идти к Юраске в случение”. Такое же мирное к туркам настроение показывали и сами козаки: так, у башни над лиманом (“разливом”) Днепра сидели с турками, живущими там, четыре козака и, по-приятельски беседуя с ними, уверяли их в полной безопасности от войска запорожских козаков. Впрочем, в то же время гетману передали и о том, как Сирко отправил к Хмельницкому с поклоном своих послов и как Хмельницкий не особенно любезно принял их, за то Ибрагим-паша выдал посланцам Сирка по восьми ефимков да по кафтану платья и приказал передать Сирку, чтобы сам кошевой, оставаясь пока в Сичи, выслал бы навстречу визирю к Бугу реке 300 лучших козаков с поклоном от себя. “И Сирко перемиріе съ ханомъ учинилъ и далъ въ аманаты двадцать двухъ человЪкъ; только запорожцы на то не глядели, забрали подъ Тягиномъ у пашей со ста и тридцать лошадей” [19]. “Іюля 13 дня пріЪхалъ въ Батуринъ запорожскій козакъ Миско. Тотъ козакъ повернулся изъ Запорогъ и Ъхалъ близко Тягина и своими очами видЪлъ, что на этой сторонЪ Днестра стояли многія турецкія силы. А когда пріЪхалъ въ Сичу, то видЪлъ у Сирка турецкихъ и крымскихъ людей и слыхалъ, что Сирко действительно помирился съ ханомъ; но пойдетъ ли войной или нЪтъ, того не знаетъ” [20].
Собрав подлинные сведения о сношениях Сирка с крымским ханом Селим-Гераем и с гетманом Юрием Хмельницким, гетман Самойлович написал кошевому письмо, в котором, выставляя на вид святотатственный поступок Юрия Хмельницкого, бывшего некогда архимандритом и служителем православной церкви, а теперь союзником турок, врагов Христовой веры, с этим вместе укорил Сирка и запорожцев за то, что они, услыша о Хмельниченке, точно вода за ветром, тот же час пересылаться с ним стали; православного царя, вместе с турками, воевать собирались, а самому гетману и украинским козакам совет подавали — ожидая, какой конец всему будет, о государских людях не радеть и не покоряться им. Взамен всего этого, гетман советовал запорожцам, чтобы они, взявшись вместе с другими за руки, сколько можно, при помощи божией, наступление врагов отражали. Самому Сирку он напоминал о клятве, принесенной им, после возвращения из Сибири, на верность русскому царю. “От престола царскаго величества не отступать и никакой разности въ запорожскомъ войскЪ не чинить”. В заключение письма гетман указывал Сирку и на то, что турки на Чигирин и на Киев, а никак не на Сичу~ имеют свое внимание обратить” [21].
Неизвестно, это ли самое письмо или подлинное известие, полученное в Сичи об изменении маршрута неприятелями вместо Запорожья на Украйну под Чигирин, подействовало на Сирка, но только в своем союзе визирю Ибрагим-Шайтану и гетману Юрию Хмельницкому кошевой отказал: “Ибрагим-Шайтан-паша писал на Запорожье к кошевому атаману к Ивану Сирку, чтоб он прислал к Юраску Хмельницкому запорожских козаков хотя с 500 человек, но в том ему кошевой атаман и все товариство отказали и войска своего с Запорожья к нему ничего не прислали”. Напротив того, кошевой написал гетману письмо, в котором обещал придти к нему и к боярину на помощь под Чигирин, на что боярин и гетман отвечали Сирку, чтобы он, как можно скорее, не мешкав, самыми ближними местами шел к Чигирину” [22].
Это было августа 12 дня 1667 года, а через пятнадцать дней после этого августа 27 дня, в день преподобного Пимена, турки и их союзники татары, волохи, мултяне, переправившиеся через Днестр под Тяшном и вторгнувшиеся на Украйну, были побиты под Чигирином и бежали в западные пределы вольностей запорожсшких козаков за реку Большой Ингул; и тут, не доходя Буга, разделившись на два отряда, крымский хан пошел на Кызыкермень, дойдя до которого “стал перелазить под городом реку вплавь, друг дружку выпережая”; а Ибрагим-паша ударился бегом к Бугу и Днестру на прежний свой путь, оставив за Великим Ингулом на речке Каменке во ста верстах от Чигирина большой обоз свой из 200 возов, 600 волов, нескольких буйволов, около 3000 талеров и больше 500 людей, побитых и взятых гетманом в плен: “А какъ были отъ того погрому они съ 20 верстъ, то въ то время, какъ ихъ добывали, они многое число денег в обозъ в землю закопали и на то мЪсто уже назадъ не ворочались [23]”.
Ни в деле под Чигирином, ни во время бегства неприятелей в запорожскую степь Сирко и запорожцы участия не принимали и врагов не преследовали. Так говорят об этом современные акты. Только малороссийский летописец Самуил Величко показывает, будто бы в первом чигиринском походе запорожцы принимали участие в бужинском деле: “Въ тотъ часъ, когда Ибрагимъ-паша, оставивъ Чигиринъ, прибылъ въ Бужину, тогда нЪсколько тысячъ московскаго войска, особливо же изъ Низу запорожцевъ отъ Сирка кошевого отправленныхъ, приплыли лодками въ помощь козакам (гетмана Самойловича) до шанцевъ, отнятыхъ у турокъ” [24]. Но сам Величко, приступая к описанию первой осады турками Чигирина, говорит, что для этого он не имел под руками ведомости реестровых козацких записок, а черпал свои сведения из панигиричных рифм Александра Бучинского. Ни в современных событию актах, ни в “Истории России” Соловьева мы также не находим указания о том, чтобы Сирко и запорожцы принимали участие в первом чигиринском походе [25]. Носились слухи, будто Ибрагим-паша хотел сперва ударить на Запорожье и оттуда уже идти на Чигирин и будто бы Сирко отвратил грозу только тем, что пообещал великому визирю поддаться Хмельницкому. После бегства турок из-под Чигирина Сирко лишь подробно сообщил гетману Самойловичу в особом письме о разделении крымского хана от турецкого визиря за Ингулом-рекой и о бегстве его к низовью Днепра, усердно поздравлял его с счастливой победой над врагом и вместе со своим письмом отправил в Чигирин письма нескольких невольников христиан, присланных из Крыма в Сичь, с просьбой обмена взятых под Чигирином мусульман на невольников, томившихся в Крыму у татар [26]. Приехавшему октября б дня в город Батурин стольнику Василию Михайловичу Тяпкину с милостивым от царя Федора Алексеевича словом и с запросом, как поступить со взятым городом Чигирином, гетман о поведении Сирка в прошедшую войну говорил, что когда хан бежал из-под Чигирина и очутился ниже Сичи возле Днепра, то Сирко и запорожцы с ним на три года перемирие учинили, оттого Сирковы козаки многих татар через Днепр на своих байдаках перевозили; с тем вместе гетман узнал, что в это же время хан обещался Сирку прислать в Сичу и в город Кодак хлебных запасов и всякого борошна много, а также самопалов, зелья и свинцу козакам. И после того, действительно, с тем же обещанием вновь к Сирку своих послов хан присылал. А султан турецкий 30000 червонцев, для склонения в подданство свое Сирка и его козаков в город Кызыкермень с моравским беем отправил. Тот моравский бей многим языкам в школах учился и с кошевым Сирком в поле съезжался: поставив свои полки каждый на особых местах, сойдя с коней и отошед далеко от них, кошевой Сирко и моравский бей брали друг друга за руки и так ходили долго между кустов; в это время Сирко принял подарки об бея и присягнул на подданство турецкому султану. Впрочем, при кошевом Сирке осталось теперь малое число козаков — все перешли на зимовье к гетману за Днепр и все они Сирка и ругают, и проклинают, хотя думают, что подданство его туркам и помощь бусурманам непрочна и недолга будет, потому что лучшие из запорожских козаков, старшина и товариство, от него отступают, а держатся его лишь гультяйство да худые козачишки. Однакож и этих плутов нельзя считать за ничто, и Чигирин от них зимой в крепкой осторожности надо держать, потому что как станет река Тясьмин, чтобы они тогда в нижнем городе вследствие худых стен, какой хитрости не выкинули; особенно опасно это потому, что у них, запорожцев, в Чигирине немало родных и тайных друзей имеется [27].
Одновременно с этим показанием о действиях Сирка гетман послал в Кош письмо с выговором кошевому и козакам за то, что они сдружились с бусурманами и помогали им на переправах во время бегства их из-под Чигирина: “Въ то время, когда вся наша отчизна особенно требовала отъ враговъ обороны и когда мы, о цЪлости ея промышляя, чуть ли не со слезами къ вамъ много разъ писали, чтобы вы помощь намъ во время непріятельскаго наступленія подали, въ это самое время вы, учинивъ противную межъ собой раду, безъ царскаго и нашего ведома, съ ханомъ и со всЪм Крымомъ примирились. А потомъ, забывъ свою клятву и свое обЪщаніе великому государю и божію помазаннику, свое товариство Троцкаго и Пиковца съ листомъ, который и теперь у насъ имеется, къ Хмельницкому посылали. А теперь послЪ всего этого, приславъ мнЪ листъ о запасахъ пишете, на что отвЪчаемъ вамъ, что запасовъ тЪхъ безъ указа его царскаго пресвЪтлаго величества посылать къ вамъ не можемъ” [28].
Вслед за грамотой гетмана, посланной Сирку и всем запорожцам, пришла грамота царя гетману о Сирке и всех запорожцах. Царь, перечисляя все недобрые поступки Сирка, однако, прощал ему все это, потому что за все соделанное им воздается ему в день праведного суда Божия и, не соглашаясь с представлением гетмана о задержке козакам хлебного и денежного жалованья, приказывал ему отпустить по-прежнему запасы на Запорожье и с тем вместе извещал его об отправке в Кош посла Шестакова к Сирку и запорожцам, для расспросов о поступке их во время неприятельского наступления [29].
Выехав из Москвы декабря 1 дня, подьячий Емельян Шестаков прибыл сперва в Батурин и, взяв здесь в провожатые Артема Золотаря с товарищами, отправился в Сичь, куда прибыл декабря 11 дня и остановился в Батуринском курене у гречина Павла. В тот же день он объявился в Сичи, прося кошевого принять его у себя. Кошевой, узнав о прибытии посла, сам отправился к нему в курень и, поблагодарив царя за грамоту, объявил, что примет ее на раде, после чего оставил посла в курене, а сам пошел в свой курень. В тот же день пришел из Крыма в Сичь и ханский асаул Тегай или Тягия для окупа пленных. Войсковой асаул Иван Шило распорядился было крымского посла поставить в одном курене с царским послом, но русские ханского посла в курень ставить с собой не позволили. На другой день Сирко прислал к послу войскового асаула Ивана Шила с просьбой идти с грамотой на раду к кошевому и всему войску запорожскому. Придя в раду, посол вручил грамоту кошевому, а кошевой, судья и все козачество, принимая ту грамоту, приказали положить знамя свое на земле на шапках; поцеловав печать на грамоте, Сирко передал ее судье Кудлаю, а Кудлай приказал читать ее войску. Прослушав грамоту до конца, войско било челом и кланялось государю за его милостивое к нему слово; а откланявшись государю, стало просить посла говорить о делах, ради которых он прибыл на Сичь. Посол отказался сперва тем, что он устал от пути и потому может только через день говорить свою речь. Но кошевой и судья пригласили посла говорить свою речь в этот же день, потому что собрать козаков для другой рады трудно будет, так как многие козаки разойдутся из города по рекам для рыбных промыслов. Тогда посол начал свою речь так: “Ведомо вам, что великий государь, жалуя вас атамана и все войско низовое своим жалованьем, приказал вам во время неприятельского наступления на Чигирин идти со своими ратями против неприятеля, а вы не только не пошли под Чигирин, а даже над крымским ханом, когда он бежал к Днепру, промысла не чинили. Почему этого вы не сделали?” Кошевой атаман, судья и асаул, выслушав ту речь, отвечали: “Под Чигирин мы не ходили потому, что войска было на Коше мало, да и потому еще не ходили, что турки и татары прежде Чигирина на Сичу приходить думали, а взяв Сичу, осадить и своими людьми укрепить город мыслили. Чтоб упредить этот злой замысел, мы с ханом помирились, имея вместе с тем намерение продать им татарских полонянников, потому что войско наше, не имея ни добычи, ни запасов, было голодно. Да и потому помирились мы с ханом, чтобы нашим промышленникам вольно было идти на море и на реки для рыбных промыслов, а также и потому, что много раз мы к гетману Ивану Самойловичу писали, чтоб царское величество прислал к нам своих ратных людей на оборону, как присылал царь Алексей Михайлович, а чтоб гетман сам пустил из городов козаков к нам, или полк какой и запасу прислал; но гетман козаков не пустил и запаса не прислал к нам, отчего наши козаки должны были только одной рыбой кормиться; а когда мы с ханом заключили перемирие, тогда за татар брали большой окуп и за солью к морю свободно ходили; а если бы с ханом не помирились мы, то все с голоду померли бы. А турских и крымских людей, бежавших из-под Чигирина, не громили мы потому, что войска в Сичи мало было: все, надеясь на мир с ханом, разошлись по промыслам и теперь войска в Сичи мало: все по промыслам. Бьем челом великому государю, чтобы он пожаловал нас, велел бы прислать к нам ратных людей, а гетману приказал бы прислать Полтавский полк, и мы, по весне, как скоро войска и запасы к нам будут присланы, перемирие с ханом нарушим и пойдем в Крым войной”. После этого подали кошевому гетманский лист и кошевой велел вычесть его, а сказали на него козаки то же, что и на царский лист. В тот же день вечером приходил к царскому послу крымский посол и, пив вино, грозился царскому послу, что-де будет он, москаль, у него в руках; а гетманского посла назвал братом своим, считая его запорожцем. А как тот посол в Сичу приехал, в тот же день дал известие в город свой и о царском после. На третий день после этого кошевой Сирко, призвав к себе в курень гетманского посла, наедине ему говорил, клялся и целовал крест, вынув его из-за пазухи, что царскому величеству он никогда не изменил, а с Хмельницким мирился для того, чтобы схватить его и отправить в Москву, и просил посла гетману о том передать, чтобы он за изменника его не считал. Декабря 14 числа все собрались в церкви против Сиркова куреня; тут Сирко вручил послу лист для передачи царю и отпустил от себя. Декабря 17 дня Сирко, придя в курень к послу, объявил ему, чтобы он ехал назад лугом подле Днепра на крепость Кодак, а на следующий день советовал ехать на Переволочну, т. е. тем же путем, каким ехал в Сичу посол, полем, для того, чтобы крымский асаул Тегай, бывший в Сичи, не дал знать о нем в Аслам или Кызыкермень городок и татары не переняли бы его. Посол поехал степью на Переволочну, как советовал ему Сирко; с ним послано было пять человек, Роман Малюк и Семен Хорошко с товарищами с листом к гетману [30]. Будучи в Сичи, посол узнал, что отправленные из Сичи от кошевого к Хмельниченку Брекало и товарищи возвращены от Перекопа беем назад; им бей говорил, что если они хотят ехать к Хмельницкому, то их отвезут туда, куда и его отвезли. Но они, повернув от Перекопа, в Сичу пришли вместе с ханским асаулом. А гетманский посол расположил к себе козака Васильева и просил его доносить обо всех замыслах запорожцев, если Артемий Золотарь (имя гетманского посланца) пришлет к нему о здоровье его узнать. После Шестакова боярин и гетман для того, чтобы вернее отвратить Сирка от неприятеля, отправили к нему зятя, наказав последнему убеждать Сирка оставить свое злое дело и служить царю по своему обещанию [31].
Получив и прочитав лист Сирка, гетман не поверил искренности и раскаянию кошевого, о чем тот же час поделился своими мыслями и с царем посредством письма. [32]
Примечания:
- Акты южной и западной России, XII, 818.
- Бантыш-Каменский, История Малой России, Москва, 1842, II, 149.
- Акты южной и западной Россия, XII, 820.
- Акты южной и западной России, XII, 823,834; XIII, 56,57,25,75.
- Акты южной и западной России, XIII, 15—17.
- Акты южной и западной России, XIII, 94,95.
- Акты южной и западной России, XIII, 90,92,122,123,163,100.
- Попов, Турецкая война, Русский Вестник, 1857, VIII, 154.
- Нужно разуметь так называемый Великий Луг против Чортомлыцкой Сичи.
- Акты южной и западной России, XIII, 105—111,141.
- Акты южной и западной России, XIII, 185,186.
- Речка между Бериславом и Меловым, где была впоследствии Каменская Сичь.
- Акты южной и западной России, XIII, 169,167,179,180,173; Бантыш-Каменский, Источники малороссийской истории, Москва, 1858, I, 266.
- Акты южной и западной России, XIII, 181—188.
- Акты южной и западной России, XIII, 194—197.
- Маркевич, История Малороссии, Москва, 1847, IV, № XIX.
- Акты южной и западной России, XIII, 181—188.
- Попов, Турецкая война, Русский Вестник, 1857, VIII, 155.
- Акты южной и западной России, XIII, 205,206,213—216,226,227.
- Акты южной и западной Россия, XIII, 27.
- Акты южной и западной России, XIII, 228,232.
- Акты южной и западной России, XIII, 274.
- Акты южной и западной России, XIII, 270,274,377,343.
- Величко, Летопись, Киев, 1851, II, 429,428.
- Соловьев, История России, Москва, 1863, XIII, 268,269.
- Акты южной и западной России, XIII, 274,370,377,343.
- Акты южной и западной России, XIII, 330.
- Акты, XIII, 344—348; Бантыш-Каменский, Источники, Москва, 1858, I, 267.
- Акты южной и западной России, XIII, 352—356.
- Листы царю и гетману: Акты южной и западной России, XIII, 437,439.
- Акты южной и западной России, XIII, 423—430,432—434,386.
- Акты южной и западной России, XIII, 436.
